Текст книги "Коррупция в Политбюро: Дело «красного узбека»"
Автор книги: Федор Раззаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]
Глава 14
В конфликте с Хрущевым
Между тем в планах Хрущева было продолжение экономических реформ в стране, в том числе и в республиках Средней Азии. Поскольку особую ставку он делал именно на Узбекистан (вместе с Казахстаном тот был одним из самых многонаселенных регионов юга страны) и лично на Рашидова, Хрущев в начале октября 1962 года отправился в Ташкент, чтобы ознакомиться с деятельностью тружеников промышленности, сельского хозяйства и ученых республики.
В Москву Хрущев вернулся обогащенный новыми идеями, которые подвигли его в декабре к созданию Среднеазиатского бюро ЦК КПСС с головным офисом в Ташкенте, на которое возлагалось оперативное руководство теми реформами, которые в скором времени должны были начаться в Средней Азии. Во главе бюро Хрущев поставил опытного партийного руководителя из главной парткузницы страны Москвы – Владимира Ломоносова (на партийной работе с 1954 года, в 1958–1962 был 2-м и 1-м секретарем Калининского райкома партии в Москве).
В том же декабре произошли новые кадровые перестановки и в Бюро ЦК КП Узбекистана (теперь он назывался Президиумом). Из него были выведены секретарь ЦК по сельскому хозяйству А. Хайдаров (тем самым он проработал на своем посту всего четыре месяца; тогда же сняли с должности и министра сельского хозяйства Н. Маннанова) и председатель КГБ УзССР Г. Наймушин. Правда, последний был всего лишь понижен до звания кандидата, что являлось следствием политики, проводимой Хрущевым: таким образом тот понижал статус КГБ, дабы тот не смел вмешиваться в партийные дела. В число кандидатов в Президиум также вошли К. Муртазаев и Н. Нажесткин.
Среди новых членов Президиума значились: Н. Мартынов и Н. Худайбердыев. Первый должен был курировать руководство промышленным производством, второй – сельскохозяйственным (вместо А. Хайдарова).
Тогда же значительные большие полномочия получил Комитет партийного контроля (эта структура была образована еще в 20-е годы как Центральная контрольная комиссия), который реорганизовали в Комитет партийно-государственного контроля и наделили еще большими полномочиями. Отныне Комитет получил право контролировать и партийные органы, и правительство, и вооруженные силы, и даже КГБ. В обязанность ему также вменялось проводить расследования, налагать взыскания на провинившихся и передавать дела в прокуратуру и суд. Расширение полномочий КПГК значительно ослабляло влияние Совета Министров и Верховного Совета, поэтому против этого активно возражали руководители этих структур: Алексей Косыгин и Анастас Микоян. Однако Хрущев к их мнению не прислушался. Руководить КПГК он поставил бывшего шефа КГБ Александра Шелепина (в партийной среде его за глаза называли «железный Шурик» – за решительный и жесткий характер).
В Узбекистане председателем КПГК был назначен 50-летний Мирзамахмуд Мусаханов, который был ставленником ташкентцев. В свое время он окончил в Москве текстильный институт, затем вернулся на родину и одиннадцать лет трудился в легкой промышленности: был сначала заместителем министра, а затем возглавил отрасль. В 1955 году его назначили секретарем Ташкентского обкома. В 1956–1958 годах он возглавлял узбекский Госплан, затем стал председателем Совета профсоюзов, секретарем ВЦСПС. В апреле 1961 года он был введен в состав Президиума ЦК КП Узбекистана, назначен секретарем ЦК. Наконец в конце 1962 года Мусаханов возглавил КПГК, что, конечно же, делало его еще более влиятельным политиком в республике.
Полный состав Президиума ЦК КП Узбекистана выглядел следующим образом: Ш. Рашидов (1-й секретарь), В. Карлов (2-й секретарь), Р. Курбанов (председатель Совета Министров), М. Мусаханов (председатель Комитета партийно-государственного контроля), Я. Насриддинова (председатель Президиума Верховного Совета), З. Рахимбабаева (секретарь по идеологии), И. Федюнинский (командующий Туркестанским военным округом), Н. Мартынов, Н. Худайбердыев. Кандидаты: К. Муртазаев, Н. Нажесткин (первый заместитель председателя Совета Министров), Г. Наймушин (председатель КГБ).
Однако прошло всего полгода, как в состав Президиума пришлось вносить новые коррективы. Весной 1963 года Хрущев всерьез озаботился проблемами идеологии (потребовал ее усиления) и Рашидову в июле пришлось менять идеолога. Вместе Зухры Рахимбабаевой, которая курировала это направление на протяжении нескольких лет (она окончила Академию общественных наук, защитила кандидатскую диссертацию по истории), а теперь была выведена из состава Президиума и отправлена руководить Министерством культуры, главным идеологом (и членом Президиума соответственно) стал Рафик Нишанов, который принадлежал к ташкентскому клану (в 1956–1959 годах он работал заведующим отделом Ташкентского горкома партии, затем три года был 1-м секретарем Октябрьского райкома партии Ташкента, с 1962-го – председателем Ташкентского горисполкома).
Между тем в обратную сторону были проведены пертурбации в руководстве узбекским комсомолом. Там в феврале 1963-го вместо мужчины – М. Ибрагимова – к руководству пришла женщина – Р. Абдуллаева.
В декабре 1962-го был приведен к руководству и новый председатель Верховного Суда УзССР – им стал Мамеджан Максумов. Это тоже было не случайным явлением, а закономерным: Москва продолжала требовать от республик не только не ослаблять борьбу с преступностью, но и вести ее более жестко. Напомню, что расстрельные приговоры за хозяйственные преступления тогда были в большом ходу – то есть с людьми, которые своими преступлениями наносили государству значительный ущерб, тогда особо не церемонились.
О целенаправленной политике государства в области борьбы с преступностью широкую общественность по-прежнему регулярно оповещали СМИ. Вот лишь несколько примеров, взятых мною из газеты «Ташкентская правда» за период с октября по декабрь 1962 года.
В номере за 19 октября была напечатана заметка под названием «Взяточники». В ней рассказывалось о том, как в управлении промышленности Ташгорисполкома сформировалась преступная группа в которую вошли: заместители начальника управления А. Артыков и В. Попов, старшие инженеры Р. Сигал и А. Оксенгендлер, начальник отдела снабжения и сбыта И. Шилин. Эти люди брали взятки за каждый килограмм фондового и нефондового сырья, за станки, за цифру в плане. Платили им деньгами, добываемыми за счет различных «бестоварных операций», «левой» продукции, спекулятивных махинаций, которыми занимались дельцы на фабриках «Кызыл юлдуз» («Красная звезда»), текстильно-галантерейной, трикотажной № 1 и др. Отметим, что мздоимцы из Ташгорисполкома занимались своим преступным промыслом не один год: например, Сигал и Артыков встали на этот путь еще в 1957 году (отметим, что Артыков и в ту пору занимал ответственный пост: работал председателем Ташкентского облпромсовета).
Суд воздал каждому из взяточников по заслугам: Сигал был осужден на 15 лет тюрьмы с конфискацией имущества, Артыков – на 10 лет, остальные получили чуть меньше – по 8 лет лишения свободы и конфискации имущества.
Вообще взяточничество в СССР в те годы (начало 60-х) было явлением достаточно распространенным, хотя и не столь широкомасштабным, как это, к примеру, имеет место быть в сегодняшней России. Так, «тысячный» порог в данном виде преступления страна официально перешагнула только в 1958 году: тогда в судах было рассмотрено 1 241 уголовных дел по факту взяточничества. После этого с каждым последующим годом число подобных дел росло, правда, не катастрофически – прибавка составляла порядка 100–150 дел в год.
Вообще коррупция в России имела давние корни – еще с ХVI века, когда появилось, так называемое, «кормление от дел», которое было почти узаконенным способом личного обогащения чиновника. В последующем, несмотря на произошедшие в ХVIII веке изменения в системе государственного управления, традицию «кормления» искоренить так и не удалось, а с ростом управленческого аппарата коррупционные действия приобрели и вовсе всеобъемлющий характер. И лишь после Октябрьской революции 1917 года коррупцию удалось существенно обуздать, но не искоренить. Даже при жестком сталинском режиме общество продолжали сотрясать коррупционные скандалы.
К примеру, в конце 40-х годов много шума наделало так называемое дело Мосминводторга. Эта организация содержала в Москве павильоны, где продавались в розлив пиво и водка. Служба в этих павильонах была настолько прибыльной, что, для того чтобы устроиться на нее, требовалось «отстегнуть» начальникам 15 тысяч рублей, а эта сумма тогда равнялась шестидесяти месячным стипендиям студента-отличника МГУ. Место же руководителя павильона оценивалось в два раза выше. Зато, устроившись в павильон или палатку, можно было с помощью элементарного недолива возместить затраты в течение одного месяца. И все оставались довольны. Продавец получал свою долю левого навара, инспектора – свою, даже районное отделение милиции было не в обиде на торг, имея свой процент от левых денег.
И вот в конце 40-х годов директора торга Федунова все-таки взяли. Тогда этот арест навел страху на московских барыг, правда, ненадолго. Вскоре, используя связи в Секретариате Президиума Верховного Совета СССР, Федунов был помилован и вышел на свободу.
Другое громкое коррупционное дело той поры было датировано 1950 годом. Тогда в Верховном суде РСФСР на взятках «погорели» несколько членов суда и консультантов. Секретарь Военной коллегии некто Буканов за деньги подписывал для преступников различные ходатайства с указанием своей немаленькой должности, и последние прикрывались этими бумагами как щитом.
Однако, даже несмотря на наличие подобных примеров, следует отметить, что коррупция в сталинские годы не несла в себе институционального характера и росла достаточно медленными темпами. Сама тогдашняя система, где наличествовал жесткий административный надзор за всеми общественными институтами, не способствовала тому, чтобы коррупционеры размножались как грибы после дождя. То есть власть, зная о существовании рядом с собой той же теневой экономики, не позволяла ей укрепиться и расшириться, и с помощью штыка раз от раза проводила профилактические мероприятия по ликвидации особо зарвавшихся теневиков и коррупционеров.
Как пишет бывший советский партийный работник В. Казначеев: «Сталин понимал, что аппарат может стать коррумпированным, и именно поэтому старался свести возможность эту к минимуму, легализуя всевозможные привилегии. Пробился в номенклатуру – получай, помимо зарплаты, бесплатную дачу, паек, машину со сменными водителями, повариху, бесплатные путевки в лучшие санатории – полный «джентльменский набор», только не воруй и не занимайся поборами. Введя привилегии, Сталин освободил аппарат от мирских забот: я создал для вас условия, мне нужна от вас отдача. В партийный устав был внесен пункт: партийные взносы уплачиваются со всех доходов. Утаивание даже самого ничтожного – но постороннего! – источника дохода считалось несовместимым с пребыванием в партии. Тех, кто отступал от этого, карали беспощадно, не считаясь с заслугами. В конце сороковых годов был отправлен на пенсию председатель Совмина России, хотя ему было сорок с небольшим. Основание? Жена этого деятеля добыла еще один талон на паек, о чем муж даже не подозревал. На том и кончилась блистательно начавшаяся карьера.
Весь авторский гонорар за издание трудов Сталина поступал в партийную кассу. Член Политбюро ЦК ВКП(б) Н. А. Вознесенский получил Сталинскую премию первой степени за книгу об экономике страны в период Великой Отечественной войны – сто тысяч рублей, цифра по тем временам фантастическая. Все деньги он пожертвовал детскому дому. Партийные и государственные деятели на выступление в печати смотрели как на составную часть работы и отказывались от гонораров…».
Несмотря на то, что коррупция существовала и в сталинские годы, однако суммы ущерба, которые наносили тогдашние мздоимцы, не идут ни в какое сравнение с тем, что, к примеру, происходит сегодня в России, где коррупция носит именно институциональный характер (по сути это вторая, неофициальная власть). Специалист по организованной преступности в СССР Александр Гуров, изучив в Мосгорсуде дела 40 бандитских групп и шаек мошенников, разоблаченных за период с 1946 по 1959 год, выяснил, что их «подвиги» куда скромнее, чем дела нынешних бандитов. Одна тогдашняя банда из 17 человек, занимавшаяся хищениями, причинила убыток на сумму в 3 тысячи рублей, что, по новому исчислению, равняется сумме… в 300 рублей. Отметим, что даже за столь незначительные суммы ущерба советские преступники получали по суду максимальные сроки – от 8 до 15 лет тюрьмы.
Однако, как уже упоминалось ранее, после смерти Сталина высшая советская номенклатура сделала все от себя зависящее, чтобы отодвинуть как можно дальше карающую секиру правосудия от своей шеи. Подчеркиваю, отодвинула, но не убрала вообще, поскольку необходимость существования подобной секиры никем наверху не оспаривалось. Однако возможный урон для себя от ее действий высшая элита все-таки минимизировала. В итоге это сыграет злую шутку с обществом: очень скоро оно начнет гнить с головы, что в конечном счете и приведет к разрушению страны.
Отметим, что именно московские чиновники часто были заинтересованы в распространении коррупции на окраинах империи. Многие высокопоставленные деятели, сидящие в ЦК КПСС и различных министерствах и ведомствах, намеренно проталкивали в жизнь такие сметы и планы, чтобы затем вытягивать из нужных людей в республиках определенный денежный «навар». Кроме этого, за взятки в республики отдавались различные фондовые материалы: начиная от строительных и заканчивая зерном, мясом и даже фильмами, которые в республики попадали через союзное Госкино. По этому поводу уместно привести рассказ одного из секретарей райкома партии в Узбекистане, который описывает одну из подобных схем:
«В январе 1961 года в Москве состоялся Пленум ЦК КПСС. Пленум проходил в Кремле. Я повестку дня Пленума не помню, но помню, что он был посвящен вопросам развития сельского хозяйства и животноводства. Я не являлся тогда ни членом, ни кандидатом в члены ЦК КПСС, однако был приглашен на Пленум как первый секретарь передового райкома партии. Перед поездкой в Москву мне позвонил один из наших первых секретарей обкома и сказал: «Не забывай, что в Москве будет много гостей и потребуются деньги». Я взял с собой 800 рублей (средняя зарплата советского служащего в те годы составляла 120–140 рублей. – Ф. Р.). Когда начался Пленум, то в одном из перерывов на второй день работы Пленума меня пригласил все тот же секретарь обкома в кабину, где стояли телефоны «ВЧ». Когда мы зашли в кабину, то секретарь закрыл за собой дверь и спрашивает меня: «Деньги привез?». Я ответил, что да. Тогда он потребовал у меня: «Дай сюда». Я вынул паспорт, забрал 500 рублей и отдал секретарю…».
Как уже говорилось, правоохранительные органы были лишены возможности бороться с коррупцией в верхах: если в каком-нибудь уголовном деле в качестве подозреваемого появлялся «высший номенклатурщик», его либо немедленно выводили из дела, либо передавали данные на него на самый верх – в ЦК КПСС. А там уже решали, что делать. Чаще всего дело спускали на тормозах, чтобы не выносить сор из избы. О том, как сильным мира сего удавалось выходить сухими из воды говорит, хотя бы, следующий случай из уголовной практики начала 60-х.
В те годы в Москве была разоблачена группа расхитителей, действовавшая под крышей крупнейшего универмага «Москва». Главным действующим лицом в ней была директор универмага Мария Коршилова, до этого долгое время возглавлявшая московский ЦУМ. Работа в таком солидном заведении, да еще в руководящей должности, позволила Коршиловой обзавестись весьма полезными знакомствами (она, в частности, дружила с секретарем ЦК КПСС Екатериной Фурцевой) и стать вскоре членом горкома КПСС. Находясь на должности директора «Москвы», Коршилова сумела добиться через Министерство торговли разрешения на открытие трикотажного цеха при универмаге. Начальником его она сделала своего давнего знакомого Александра Хейфеца. Вскоре после начала работы этого цеха на прилавки универмага легли первые тенниски, майки, женское и детское белье. Вся эта продукция моментально раскупалась, что позволяло Коршиловой иметь для себя солидный куш и платить своим рабочим гораздо больше, чем они смогли бы получать на государственных предприятиях такого типа. В результате за пять лет деятельности цеха было похищено государственного имущества на 2,5 миллиона рублей.
Но когда афера вскрылась и все ее участники были арестованы, Мария Коршилова успешно избежала наказания, проходя по делу всего лишь как свидетель. Зато Александр Хейфец и его преемник на посту начальника цеха Юрий Евгеньев были по приговору суда расстреляны. А Мария Коршилова, оправившись от потрясения и побыв короткое время не у дел, вскоре вновь возглавила один из крупных магазинов Москвы.
Добавим, что часть подобных дел на высшую номенклатуру оседала в недрах аппаратов КГБ и КПК, чтобы потом быть использованной в закулисных интригах этих ведомств против аппаратчиков в ЦК КПСС, а также в республиках. И поскольку Рашидов был далеко не новичок в политике, он прекрасно разбирался во всех тонкостях той деятельности, которую проводил Центр на местах. Знал он и о системе коррупции, которая как спрут своими щупальцами постепенно охватывает его республику. Однако рубить эти щупальца Рашидов самостоятельно не мог. Как уже говорилось, он имел право «чистить» только низовые звенья парт-и хозаппарата, а вот номенклатуру ЦК трогать не мог, не имея на то разрешение Москвы. Повторимся, что Центр оставлял в его руках надзор за органами МВД (а это, прежде всего, уголовная преступность), а вот органы КГБ подчинялись ему только формально. Конечно, у Рашидова и там были свои люди, однако руководство узбекского КГБ назначалось из Москвы и ей же было подотчетно. И значит большая часть того компромата, который чекисты собирали в республике, уходила не к Рашидову, а в столицу Союза. И этот компромат висел как гиря на ногах у Рашидова (как и у всех остальных лидеров республик) и мог в любой момент потянуть его на дно, попытайся он хоть в чем-то пойти против воли Центра.
Однако вернемся к подшивке «Ташкентской правды» конца 1962 года, в публикациях которой речь идет о борьбе с преступностью в нижних и средних слоях узбекского общества.
В номере за 3 ноября была помещена статья под названием «Конец волчьей тропы». В ней речь шла о поимке особо опасного преступника по кличке Волк. Моральное падение этого человека началось еще в годы войны, когда он, попав в плен к фашистам, согласился с ними сотрудничать. После войны предатель обзавелся фальшивыми документами и, выдавая себя за другого человека, жил в разных городах страны. В итоге, в начале 60-х судьба забросила его в столицу Казахстана Алма-Ату. Там он организовал банду, которая летом 1962 года по поддельным документам увезла с базы в городе Целинограде три машины с различным товаром: в них находились 250 ящиков водки и почти тонна мяса. Продав этот товар в том же Казахстане, Волк уехал из республики, переместившись в Узбекистан. Здесь его и разоблачили. Причем произошло это, благодаря бдительности одного из жителей Ташкента.
Тот обратил внимание на странного постояльца, который снимал комнату у одинокой старушки рядом с его домом. Бдительный сосед немедленно сообщил о своих подозрениях в Штаб добровольной народной дружины, который находился поблизости, и дружинники нагрянули к постояльцу домой. Там они застали не только его, но и обнаружили в его чемодане… несколько десятков паспортов и военных билетов на разные имена, кучу бланков и печатей различных организаций. Забегая вперед, сообщим, что суд приговорит преступника к максимальному наказанию – расстрелу.
9 декабря в газете появилась очередная заметка на криминальную тему под характерным названием «Рабы золотого тельца». Речь в ней шла о разоблачении очередных подпольных миллионеров, которые во главу своей жизни и деятельности поставили жажду наживы. Всего в публикации назывались имена пяти миллионеров: Хашимова, Маруфова, Насимова, Еникеева и Садрисламова. Вина всех этих людей была в том, что они скупали с последующей перепродажей за более высокую цену золото и валюту. На этом они зарабатывали баснословные по советским меркам деньги, которые хранили в тайниках у себя на квартирах. Так, во время обыска в доме Хашимова было найдено 115 золотых монет дореволюционной чеканки и свыше 2 килограммов серебряных монет, украшений из золота и серебра, свыше 27 тысяч рублей, 22 каракулевые шкурки, 200 метров атласа и т. д. В доме другого подпольного миллионера – Маруфова – следователи нашли 188 золотых монет, английские фунты стерлингов, свыше 20 тысяч советских рублей и т. д.
Суд приговорил Хашимова и Насимова к 25 годам тюрьмы с конфискацией имущества, а всех остальных – к 10 годам тюремного заключения с той же конфискацией.
18 декабря «Ташкентская правда» опубликовала еще одну заметку на криминальную тему. Называлась она «Пойман с поличным» и была посвящена борьбе с наркоманией. Отметим, что для Средней Азии (и Закавказья) проблема потребления наркотиков всегда была более актуальной, чем для для других регионов страны, хотя, конечно, сравнивать масштабы этой проблемы с тем, что происходит сегодня, не стоит – сегодняшняя мировая наркомафия вышла уже на промышленное производство отравы, а тогда это была чистая кустарщина и удел незначительного количества людей. Об одном из них и шла речь в рассматриваемой газетной заметке.
В статье речь шла о жителе Гулистана Иосифе Коенове, который, работая чистильщиком обуви, в течение нескольких лет тайно торговал опиумом. На этом поприще чистильщик, официальная зарплата которого составляла всего-то 50 рублей, сумел баснословно разбогатеть. Он приобрел два особняка (в Ташкенте и Гулистане), которые обставил дорогой мебелью, а полы и стены покрыл роскошными коврами. В гулистанском особняке милиционеры обнаружили 11 килограммов опиума, 11 сберкнижек на общую сумму в 23 тысячи рублей и другие ценности. Суд подверг торговца наркотиками довольно мягкому наказанию: присудил ему всего 4 года тюремного заключения, правда все имущество у него конфисковал в пользу государства.
Однако вернемся к герою нашей книги – Шарафу Рашидову.
В 1963 году его отношения с Хрущевым осложнились. Что вполне объяснимо, поскольку реформаторская деятельность хозяина Кремля приобрела характер откровенного волюнтаризма, что стало поводом к тому, что к Хрущеву стали испытывать антипатию не только почти все республиканские лидеры, но даже его соратники по высшему партийному ареопагу.
Все большее неприятие к деятельности Хрущева стали испытывать и простые советские граждане. Если каких-нибудь пять-шесть лет назад руководителя СССР большинство населения называло уважительно – Никита Сергеевич, то к 1963 году от былого пиетета к нему не осталось и следа и в обществе за ним закрепилось пренебрежительное прозвище «Никита-кукурузник» (за его желание засеять всю страну кукурузой, которая должна была заменить людям хлеб).
Чем дальше Хрущев находился на посту руководителя партии, тем больше его, что называется, «заносило». В итоге к началу 60-х он, по сути, превратился в настоящего самодура, которому практически ничего нельзя было сказать супротив. Любая критика воспринималась им в штыки, как попытка покушения на его авторитет выдающегося руководителя. А ведь большинство его начинаний явились настоящей катастрофой для страны.
Например, «штурмовое» освоение целинных и залежных земель, которое Хрущев затеял в середине 50-х, в итоге вызвало эрозию почв на значительных территориях, что привело к резкому уменьшению площадей пастбищ и сокращение поголовья скота. Огульное и некритичное разоблачение Сталина в 1956-м и последующих годах привело к серьезным проблемам в идеологической области как внутри страны, так и на международной арене. А решение Хрущева о ликвидации крестьянских подсобных хозяйств привело к острой нехватке продовольствия, что стало поводом к волнениям в Новочеркасске (июнь 1962 года), которые Хрущев распорядился подавить силой оружия (в итоге погибли 24 человека, в том числе дети, а семеро рабочих из числа демонстрантов были приговорены к расстрелу).
Дабы решить продовольственную проблему, Хрущев волевым решением принялся насаждать по всей стране кукурузу, что породило дефицит основного продукта питания советского населения – хлеба. В 1963 году урожай зерна составил в стране всего 483 кг на душу населения, хотя в 1913 году он составлял 540 кг. В итоге с этого момента СССР начал закупать значительное количество зерна у своего стратегического противника – США. Даже в столице страны городе Москве (а она всегда обслуживалась по высшему разряду) в булочные стали выстраиваться километровые очереди, причем хлеб выдавали строго по одной буханке в руки (в этих очередях довелось тогда постоять и мне, хотя был я в ту пору крошечным младенцем: не имея возможности оставить меня одного дома, мама брала меня с собой и часами стояла в очереди в одной из самых старых булочных Москвы – на Разгуляе (сегодня на этом месте высится здание банка).
Реформы Хрущева в сельском хозяйстве так и не привели эту отрасль к прорыву. Например, если в 1913 году в Российской империи производили на человека 540 кг зерна, то в начале 1960-х – 573 кг. То есть, за полвека производство зерна на душу населения в России практически не выросло, хотя наука к тому времени шагнула далеко вперед. И если до 1959 года происходил заметный подъем сельского хозяйства, то после начала хрущевских реформ оно по существу стало топтаться на месте.
При Хрущеве по всей стране началась кампания против религии, которая вообще не имела прецедентов в советской истории. За пять ее лет (1960–1964) количество церквей и молитвенных домов в СССР уменьшилось почти на 5,5 тысяч. На 1 января 1964 года из восьми ранее действовавших духовных семинарий останется только три. Если на 1 января 1959 года только Русская Православная Церковь имели на территории СССР 63 действующих монастыря, то к середине 60-х их останется всего лишь 18. В числе закрытых окажется и древняя российская святыня – Киево-Печерская Лавра.
Повторю, что борьбу с религией Хрущев объявил по всей стране, в том числе и в Узбекистане. Однако тамошние руководители всячески сопротивлялись этому процессу и в итоге тоже вынуждены были идти на… приписки. Например, рапортовали Москве, что закрыли столько-то мечетей, а на самом деле те продолжали функционировать (напомню, что еще в 1959 году в республике с официально существующими мечетями и святыми местами нелегально действовали 270 мечетей и 160 святых мест). Тем более никто в Узбекистане даже не думал эти мечети сносить с лица земли, как это порой случалось в центральных областях России, где ряд церквей были разрушены, а сотни других отданы под нужды хозяйственных учреждений. Впрочем, в России у Хрущева на этот счет было хоть какое-то оправдание. Дело в том, что в начале 60-х в СССР количество верующих было не таким большим, поэтому многие церкви были почти не посещаемы и медленно разрушались. Поэтому, передавая их в руки хозяйственных субъектов, власть тем самым сохраняла эти объекты (например, устраивая там склады, новые руководители вынуждены были сначала отремонтировать эти здания).
Еще в 1957 году Хрущев сделал радикальный шаг: заменил отраслевую систему управления на территориальную. По большому счету ни к чему хорошему и эта реформа не привела, а лишь снизила технический уровень производства. Однако спустя пять лет Хрущев пошел еще дальше – начал создавать по два Совета депутатов трудящихся – промышленный и сельский, что нарушало один из основных принципов Советов, единство их системы. Одновременно реформам подверглась и КПСС – были созданы «городские» и «сельские» обкомы. Как отмечает историк С. Кара-Мурза: «Это было, видимо, не столько отрицанием самого типа партии и власти, сколько непониманием природы советского государства, представлением о государстве как о «машине», которую можно произвольно перестраивать».
Узбекистан тоже не избежал этих реформ. Так, из 115 районов там оставили только 61 район. В итоге многие населенные пункты оказались отдаленными от райцентра на 300 километров. И простому колхознику стало гораздо труднее разрешить свои проблемы, поскольку добраться до центра стало более проблематично. Естественно, посыпались жалобы, в том числе и в Ташкент, самому Рашидову. В иной день этих жалоб в ЦК КП Узбекистана поступало по нескольку тысяч. Все это бросало тень на республиканское руководство, делало напряженным его отношения с простым населением.
Отметим, что большинство из возникших проблем республиканское руководство не могло решать оперативно, то есть на месте, а вынуждено было спрашивать разрешения Москвы. Так, только в 1962 году ЦК КП и Совет Министров Узбекистана направили в столицу СССР 1081 ходатайство с просьбой разрешить им принять соответствующие меры для решения местных проблем. Москва в ответ отреагировала следующим образом: 910 ходатайств были удовлетворены положительно, 113 отрицательно и 38 сняты с обсуждения как непринципиальные.
Пытался Хрущев заставить руководство Узбекистана активно культивировать в республике и кукурузу. Он поручил Рашидову засеять ею 600 тысяч гектаров земли. Тот в ответил заявил, что в таком количестве ее в республике не засеять – придется урезать поливные земли. Хрущев продолжал настаивать, но Рашидов упирался. В итоге Хрущев пришел к выводу, что Рашидов не тот человек, на которого можно было положиться в тех реформах, которые он собирался и дальше проводить в стране. Впрочем, так было не только с Рашидовым. К концу своего правления у Хрущева испортились отношения практически с большинством республиканских руководителей.
Несмотря на катастрофическую потерю авторитета в народе, советские масс-медиа продолжали раскручивать культ личности Хрущева. Со стороны это выглядело нелепо, поскольку, как метко выразился один из известных советских писателей: «Культ есть, но нет личности». Хрущев и в самом деле мало соответствовал тому пропагандистскому шуму, который разразился с начала 60-х вокруг его имени в советских СМИ. Он даже внешне выглядел непритязательно: небольшого роста, лысый, с круглым и некрасивым лицом. Особенно ярким этот контраст был на фоне более колоритных и солидных соратников Хрущева по Президиуму ЦК, вроде Фрола Козлова, Леонида Брежнева или Александра Шелепина (отметим, что высокий и статный Шараф Рашидов на фоне Хрущева тоже выделялся в лучшую сторону). Вот как описывает тот культ личности, который возник вокруг Хрущева, его сын Сергей:
