Текст книги "Российский футбол: от скандала до трагедии"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Закончив играть, Яшин не ушел на покой. Чем же он занимался? Рассказывает Л. Филатов: «После проводов и прощального матча звезд мирового футбола со сборной „Динамо“ Яшин не исчез с глаз долой и не был выкинут из сердца вон. Его известность в народе, а не только среди болельщиков была повсеместной и поголовной, фамилию его знали, как взятую из букваря. Поставили его начальником родной команды вместе с тренером Константином Бесковым. А потом что-то не заладилось. Человека с таким именем полагалось трудоустраивать. Что и делалось как в „Динамо“, так и в федерации. Но посты с мудреными названиями („зампред по…“), с письменными столами наводили на Яшина тоску. Честный, он стеснялся своего вынужденного безделья.

А для начальственных верхов Яшин был одним из пропагандистских цветных стеклышек, из него пытались сотворить живую легенду, подобие Стаханова. Провели через Высшую партийную школу, после чего человек считается „своим“, заставляли выступать в присутствии вождей с трибуны Кремлевского дворца, произнося написанную речь, надев через грудь широченную красную ленту со всеми спортивными медалями и орденами… Был случай, что авторитетом Яшина, как бульдозером, попытались сломить неугодного Валентина Гранаткина. Чтобы заменить его на посту первого вице-президента ФИФА, послали бумаги с ходатайством, да получили по носу – уведомление, что сотрудничеством Гранаткина ассоциация довольна.

Ничего этого Яшину не было нужно, он испытал на себе судьбу тех, кого принудительно, по разнарядке, утвержденной за толстыми стенами, выдвигали, не спрося их согласия, для разного рода показательных выдумок…»

Пока позволяли силы, Яшин вел довольно активную жизнь. Посещал школы-интернаты, принимал участие как почетный гость в соревнованиях клуба «Кожаный мяч», выезжал за границу, где проводились соревнования его имени (да, да, проводятся и такие, например, в Финляндии).

Между тем с годами поездки давались Яшину все труднее. Его стало подводить здоровье. У Яшина был застарелый гастрит, который в конце концов перерос в язву. Облитерирующий эндартериит ног, сопровождавшийся сильными болями, таил в себе огромную опасность, и то, что Яшин очень много курил, никак не способствовало его выздоровлению. Яшин стал меньше двигаться, из-за чего холестериновые бляшки начали закупоривать вены на ногах. В начале 80-х он перенес инсульт, одна рука стала плохо двигаться, волочиться нога. Врачи советовали Яшину лечь в больницу, но он перенес болезнь на ногах. Но даром это не прошло. В 1984 году он отправился в заграничное турне во главе группы ветеранов советского футбола, и там у него отказала правая нога. Пришлось делать операцию. Она проходила в Венгрии, причем сделали ее неудачно. Яшин с женой потом долго добирались до Москвы и опоздали – нашим врачам пришлось ногу ампутировать.

К сожалению, это было не последнее испытание, которое пришлось пережить Яшину. Вскоре после ампутации у него обнаружили рак. И Яшин знал, что болезнь прогрессирует стремительно. Однако виду не показывал. Лишь однажды, когда ему вручали Золотую Звезду Героя Социалистического Труда и орден Ленина, он не выдержал – заплакал.

В августе 1989 года было решено торжественно отметить приближающееся 60-летие великого вратаря. Торжество длилось два дня на стадионе «Динамо», где 10 августа состоялись сразу два футбольных матча: сначала силами померились сборные ветеранов «Динамо» и ветеранов мира (матч закончился вничью 2:2), а затем – сборные «Динамо» (СССР) и звезд мира (наши победили 2:0). На следующий день торжества переместились в динамовский Дворец на улице Лавочкина. К сожалению, последнее мероприятие телевидением не записывалось. Проходило оно очень трогательно и собрало большое число известных людей. Поздравить юбиляра пришли: Е. Евтушенко, В. Гафт, М. Задорнов, А. Арканов, М. Евдокимов, В. Винокур, М. Ножкин, И. Роднина, В. Фетисов, В. Юрзинов, В. Давыдов, О. Блохин, Н. Старостин, а также футболисты всех московских команд. Кроме того, из-за рубежа приехали прославленные звезды футбола: португалец Эйсебио, англичанин Чарльтон, болгарин Колев, венгр Грошич. Но особенно растрогало Яшина, когда на сцену вышла футбольная команда олимпийских чемпионов 1956 года во главе с Качалиным и Нетто, а Людмила Гурченко исполнила песню «Команда молодости нашей».

Между тем никто из присутствующих на этом вечере даже не догадывался, что видит великого вратаря в последний раз.

Лев Яшин скончался 20 марта 1990 года. Его супруга Валентина Тимофеевна вспоминает: «Когда Лева умирал, я сидела у его кровати. Он шепчет: „Слушай, поезд уходит, давай поедем побыстрее, вон моя куртка висит“.» Похоронили великого голкипера на Ваганьковском кладбище.

Лифт на эшафот

Имя этого спортсмена сегодня уже почти забыто. Однако в начале 70-х не было в советском футболе человека, который бы не знал этого молодого и одаренного форварда. Ему прочили большую славу, однако нелепая трагедия не позволила осуществиться этим пророчествам.

Анатолий Кожемякинродился в простой рабочей семье (его отец работал монтером) и первые уроки футбольной науки получил на дворовой площадке. Затем пришел в юношескую секцию и буквально за несколько лет достиг выдающихся результатов. Уже в 16-летнем возрасте, играя за «Локомотив», он показывал чудеса техники, один обыгрывая чуть ли не полкоманды соперников и забивая за матч по 5–6 голов. Этим он вскоре и привлек к себе внимание тренеров столичного «Динамо». Ему едва исполнилось семнадцать лет, когда он впервые вышел на поле в основном составе этого прославленного футбольного клуба.

Стоит отметить, что природа щедро одарила Кожемякина как прекрасным физическим здоровьем, так и характером. Буквально с первых дней своего появления в «Динамо» он стал душой коллектива, его заводилой. Его любили как футболисты, так и тренеры, которые не могли нарадоваться филигранной технике Анатолия и тому, как он буквально на лету схватывал все их установки. Вскоре Кожемякин стал выступать и за сборную СССР, став одним из самых молодых ее нападающих.

Ему было всего 18 лет, а за ним уже толпами ходили футбольные фанаты, девчонки дежурили в подъезде его дома. Он относился к этому внешне спокойно, хотя в душе, конечно же, радовался. Он любил форс и никогда не упускал возможности показать, какой он крутой и знаменитый. Например, во время одной из поездок за границу он купил себе джинсовый костюм, который для большинства молодых жителей Союза был самым желанным и недоступным предметом гардероба. Даже в футбольном клубе «Динамо» не всякий «старичок» имел его. И вот Анатолий, вырядившись в этот костюм, специально пришел на тренировку, чтобы утереть нос ветеранам. И утер. Однако обиды на него за это никто тогда не затаил, поняли – молодой, знаменитый.

В начале 70-х Кожемякин вступил в полосу призывного возраста, и ему домой одна за другой стали приходить повестки из военкомата. Но так как он был то на сборах, то на играх в других республиках, а то и странах, застать его было практически невозможно. А те времена не чета нынешним, когда «косить» от армии можно почти безбоязненно. Поэтому квартиру футболиста поставили на особый контроль, и, когда Анатолий на несколько дней объявился в ней, забирать его пришли с нарядом милиции. И трубить бы ему в рядах Советской Армии если бы руководство родного клуба не приложило все силы к тому, чтобы вызволить лучшего своего форварда из стен военкомата. Для этой цели в качестве парламентера был отправлен легендарный Лев Яшин. Конфликт был улажен, и Кожемякин вновь вернулся на зеленое поле.

В 1973 году Кожемякин женился и, как отмечают очевидцы, сразу заиграл еще ярче. В чемпионате Союза он был признан лучшим центрфорвардом, а на чемпионате Европы среди юниоров стал лучшим бомбардиром, забив семь мячей в ворота соперников. К сожалению, это были последние громкие победы в жизни талантливого футболиста.

В 1974 году Кожемякин играл ниже своих возможностей, поэтому появлялся то в дубле, то на заменах в основном составе. А затем наступил роковой день – 13 октября.

За два дня до него Анатолий отыграл матч за дубль и упросил тренера А. Качалина не ставить его на игру с «Араратом». Он объяснил эту свою просьбу усталостью, хотя на самом деле причина была иной. В воскресенье он должен был идти с друзьями на концерт легендарной группы «Машина времени» в один из научных институтов. Тренер поверил словам Анатолия про усталость и отпустил его с базы домой.

Домой (в новую квартиру, которую он с женой и дочкой получил за неделю до этого) Анатолий не поехал, предпочтя отправиться на гулянку с приятелями. Именно с ними на следующий день он и пошел на концерт.

Концерт длился около трех часов, и когда все закончилось, на дворе уже стояла глубокая ночь. С трудом добравшись до дома, Анатолий позвонил в дверь, однако жена его не пустила. Сказала: иди туда, откуда пришел. Понять ее, в общем-то, можно: у нее на руках маленький ребенок, а муж, вместо того чтобы помогать, предпочитает проводить время с приятелями. Анатолий еще какое-то время постоял у дверей, затем махнул рукой и ушел к своему другу – Толе Бондаренко. У него он и провел остаток той ночи.

Утром следующего дня, где-то около половины десятого, друзья вышли из дверей квартиры, чтобы спуститься во двор (там в это время всегда собиралась компания мужчин, игравших в «дыр-дыр»). В доме было два лифта, и друзья, как обычно, вызвали оба. Первым пришел левый, и они смело шагнули в кабину. Однако ехали недолго: где-то между четвертым и третьим этажом он внезапно застрял. Друзья стали нажимать кнопку вызова диспетчера, но никто на их призывы не отзывался. Лишь минут через пятнадцать мимо прошел лифтер, но выручать застрявших не торопился – с утра он уже принял «на грудь». Видя, что это может продолжаться бесконечно, Кожемякин и Бондаренко принялись вручную раздвигать двери. Им это удалось. Бондаренко предложил другу прыгать на нижний этаж первым, но тот отказался. Сказал: «На мне джинсы новые – жалко…» И Бондаренко прыгнул первым. Очутившись на лестничной площадке, он крикнул другу, что все нормально, и стал придерживать дверь лифта, чтобы облегчить Кожемякину его спуск. Но тот, вместо того чтобы, не мешкая, последовать за приятелем, стал приноравливаться, как бы спуститься половчее и при этом не запачкать свои джинсы. Он не знал, что в это время лифтер уже вернулся и собрался вновь пустить лифт.

Трагедия произошла в тот момент, когда Анатолий уже зацепился руками за край лифта и ногами достал площадки третьего этажа. Еще бы мгновение, и он бы выбрался наружу. Но в этот момент лифт тронулся. Кожемякин издал жуткий крик и свалился в шахту лифта. Его смерть была практически мгновенной. Так, едва засверкав, закатилась звезда одного из самых талантливых футболистов Советского Союза.

Товарищ «го-о-ол!»

Последние 40 лет существования Советского Союза на его территории не было популярнее спортивного комментатора, чем этот человек. Он вел репортажи со всех Олимпиад, чемпионатов мира и Европы по многим видам спорта, да еще успевал играть в театре и сниматься в кино, причем в ролях все тех же спортивных комментаторов.

Николай Озеров родился 11 декабря 1923 года в Москве в творческой семье. Его отец – Николай Николаевич – был известным оперным певцом, выступал на сцене Большого театра. Мать – Надежда Ивановна – поступила на театральный факультет Государственного института кинематографии, однако из-за рождения одного за другим двух сыновей (первенец – Юрий – родился в 1921 году, позднее он станет известным кинорежиссером) вынуждена была бросить учебу.

Семья Озеровых жила возле Разгуляя – на Старой Басманной улице. Дом, в котором они жили, Озерову-старшему предоставили в качестве казенной квартиры от Большого театра, где он работал. По словам Н. Озерова, он с детства мечтал петь, как отец, и быть таким же лысым. Но у него не было такого роскошного голоса, как у родителя. Первое публичное выступление Николая произошло на одном из домашних праздников, когда ему исполнилось четыре года. Он пел арию Джильды из оперы Верди «Риголетто». На него надели парик и юбку и вывели на середину комнаты. Он пел, а сам все время смотрел на пирожки, которые лежали на столе, и мечтал поскорее полакомиться ими.

В детстве его вместе с братом часто брали в Большой театр – приобщали к искусству. Но, в отличие от своего старшего брата, Николай был гораздо впечатлительнее. В эпизоде, когда отца, игравшего Садко, новгородцы прогоняли со сцены, мальчику было так обидно за него, что он буквально захлебывался слезами. А однажды, когда между сценами образовалась пауза и погас свет, он закричал на весь зал: «Заснул дирижер, заснул!» После этой выходки родители какое-то время не водили его в театр, опасаясь, что он еще что-нибудь выкинет.

Сам Озеров вспоминает: «Первые впечатления детства: дом на Старой Басманной, отец – красивый, подтянутый, всегда чуточку торжественный, уезжает на спектакль в Большой театр. Возвращается радостный, возбужденный, с цветами. Мама, нежная и ласковая. Бабушка, с непременной сказкой перед сном. Отец был очень гостеприимным, в доме всегда много друзей не только из Большого театра, но и из Художественного, писатели, художники, врачи, музыканты.

Вечер. К родителям пришли гости. Через полуоткрытую дверь видно, как отец водружает на стол старый дедовский самовар, пышноусый Новиков-Прибой шепчет что-то на ухо Неждановой. Рядом с мамой сидит дирижер Голованов. Поглаживает окладистую бороду молчаливый и суровый на вид Отто Юльевич Шмидт. Чай пьют степенно, с разговорами, не торопясь. Мы с братом Юрием с нетерпением ждем самого главного: начинается домашний концерт. Василий Иванович Качалов читает стихи, Иван Михайлович Москвин – смешные рассказы, отец с Неждановой под аккомпанемент Голованова поют различные дуэты. Пел и Леонид Витальевич Собинов…»

Между тем, помимо искусства, была у Николая в те годы еще одна страсть – спорт. С девяти лет он стал играть в теннис на станции Загорянская, что в 28 километрах от Москвы. Тренировал его один из старейших жителей поселка Василий Михайлович. Спарринг-партнером Николая обычно был его брат Юрий, который поначалу подавал даже большие надежды, чем Николай. Вскоре Василий Михайлович разрешил Озеровым кроме основных занятий с ним посещать и главный спортивный центр Загорянки – три теннисных корта для взрослых. На этой площадке Николай пропадал с утра до вечера, сидел на судейской вышке, смотрел, как играют взрослые, а когда они отдыхали, подходил к какому-нибудь теннисисту и просил: «Дядя, дай поиграть ракеточку».

К 12 годам Николай был уже шестой ракеткой в детской команде Загорянки (Юрий был четвертой) и тогда же впервые выступил в матчах на первенство Москвы. Причем выступил очень успешно – выиграв два матча, вышел в финал, где встретился с Белиц-Гейманом. И дважды победил его со счетом 6:3. Так в 1935 году Озеров впервые стал чемпионом Москвы по теннису среди мальчиков. В газете «Красный спорт» тогда написали, что стадион Юных пионеров выдвинул недурную смену: мальчики Эйнис, Озеров, девочка Шнепст показали неплохую игру и многое обещают в будущем.

В том же 1935 году друг детства Озерова Володя Зайцев, выступавший за команду «Локомотив», привел его в детскую теннисную секцию этого общества. И вскоре Озеров стал одним из лучших игроков в команде, выиграл первенства в 1936 и 1937 годах. В клубе у него было привилегированное положение: о нем заботились, старались, чтобы у него всегда была лучшая ракетка, новые мячи, хорошие тапочки. На тренировке тренеры специально подбирали ему партнеров, которые должны были, по их мнению, помочь «лучшей ракетке». А когда однажды Озеров изловчился и на тренировке выиграл у одного из лучших теннисистов Советского Союза, первой ракетки «Локомотива» мастера спорта Алексея Гуляева, тренерский совет решил поставить Озерова запасным во взрослую команду. Тогда же Озеров попал на занятия в школу известного французского теннисиста Анри Коше.

В 1939 году Озеров в очередной раз выиграл чемпионат Советского Союза по теннису среди юношей и был включен в чемпионат Москвы среди мастеров. В первом матче этого турнира он встретился с ведущим игроком московского «Спартака» Юрием Блиохом. Как признавался позднее сам Озеров, играть с Блиохом он боялся, заранее считал, что проиграет этому сильному теннисисту. Однако его тренеры Евгений Ларионов и Владимир Спиридонов думали иначе и в конце концов сумели убедить в этом и своего ученика. Озеров вышел на корт совсем в другом настроении и выиграл все три партии. Затем так же легко он разделался и с двумя другими соперниками и в финале встретился с лучшей ракеткой страны, многократным чемпионом Советского Союза Борисом Новиковым. Однако в этом матче чуда не произошло. Озеров проиграл все три партии, причем две последние с разгромным счетом. Чемпионом стал Новиков. Однако прошел всего лишь год, и в полуфинале личного первенства Москвы Озеров все-таки сумел взять реванш у Новикова.

Так получилось, но эта победа оказалась последней победой Озерова в рядах общества «Локомотив» – вскоре после нее он перешел в «Спартак». И уже в 1941 году сумел выиграть свой первый взрослый чемпионат по теннису.

В том же году Озеров закончил десятилетку и поступил на актерский факультет ГИТИСа. Но вскоре началась война, которая внесла свои коррективы в мирную жизнь страны. На базе ГИТИСа была сформирована 5-я фронтовая концертная бригада, в которую был включен и Озеров. 9 августа бригада отправилась в длинный путь по военным дорогам. Первые выступления состоялись на Центральном фронте – под Наро-Фоминском и Владимиром. Актеры выступали в обледенелых сараях, школах, госпиталях, давая по восемь-девять концертов в день. Осенью, когда враг подошел к Москве вплотную, Озерова решили использовать в одной акции, аналогов которой в истории мирового спорта нет. В Москве тогда осталось всего лишь три теннисиста (в том числе и Озеров), и чтобы показать, что столица не дрейфит, их стали возить с одного стадиона на другой на мотоцикле, и они играли друг с другом. Эти матчи транслировались по радио на всю Москву. И так каждое воскресенье. Тогда же за участие в этих матчах решено было присвоить Озерову звание мастера спорта (а это звание давало в то время продовольственную карточку научного работника). Однако встал вопрос: можно ли присуждать звание семнадцатилетнему юноше? Мнения разделились. И тогда один из членов комиссии, майор, заявил: «Товарищи, как же вам не стыдно, вы лишаете продовольственной карточки талантливого теннисиста!» Всем стало стыдно, и все возражения были сняты – Озеров стал мастером спорта. На его продовольственную карточку потом питался весь курс, все его товарищи.

В 1944 году Озеров получил звание заслуженного мастера спорта, и тоже в обход всех норм и правил – уж слишком молод был кандидат. К тому времени ГИТИС уже вернулся из эвакуации из Саратова, и 5-я бригада была преобразована в Московский художественный академический курс (МХАК). Художественным руководителем курса стал В. Я. Станицын.

В 1946 году Озеров заканчивает ГИТИС и по рекомендации своего преподавателя направляется во МХАТ. Правда, такой рекомендации тогда было недостаточно для зачисления, и Озерову пришлось сдавать экзамены в самом театре (экзамен принимал Н. П. Хмелев). К счастью, все прошло благополучно, и Озерова зачислили в труппу. Но это зачисление запомнилось ему не с самой лучшей стороны. Дело в том, что буквально через день после этого события ТАСС сообщил через все средства массовой информации «сенсационную новость»: «Чемпион страны по теннису – артист МХАТа». В подтексте сообщения читалось: мол, дожили – в легендарный театр принимают всех, кого попало, даже спортсменов. А в те годы в народе ходил такой анекдот: «Были у отца три сына: два брата – умные, а третий – футболист». Озерова сильно задело это сообщение. Тем более он подумал, что коллеги по театру могут заподозрить его в глупой саморекламе – что именно он «сбросил» в ТАСС эту информацию. Тогда он пришел к директору театра и сказал, что никакого отношения к появлению этой новости не имеет. На что директор засмеялся и сказал: «Знаю, знаю! Это сообщение дали лично я и заведующий труппой». (В те годы это был М. И. Прудкин.)

Между тем не забывал Озеров и о спорте. Он по-прежнему блистал на теннисном корте, удерживая титул одного из лучших теннисистов страны. Самыми принципиальными его соперниками в те годы были две знаменитые «ракетки» страны – Борис Новиков и Эдуард Негребецкий. С последним ему было особенно трудно играть. Их матчи проходили в напряженной борьбе, за что и были особенно любимы зрителями. Из двенадцати матчей, которые они сыграли после войны, в девяти победу одерживал Озеров и только в трех (правда, самых важных) побеждал Негребецкий. Особенно запомнился Озерову финальный матч 1947 года в Ленинграде, который он проиграл Негребецкому. Но проиграл, так сказать, по личным мотивам.

Николай Озеров вспоминал: «Я был влюблен в одну девушку, собирался жениться. Она была со мной на матче в Ленинграде. От одного ее взгляда сил на корте прибавлялось втрое. Но здесь, в Ленинграде, выяснилось, что мы хоть и долго, но плохо знаем друг друга. У каждого спортсмена есть свои привычки, свои обычаи. Я не был исключением. Перед каждым матчем в Москве я всегда ходил в Театр оперетты. Очень любил я этот театр! Смотрел какой-нибудь спектакль только два акта и шел домой. Но в Ленинграде у меня был другой маршрут – от гостиницы „Астория“ до Театра имени Кирова. Шел и думал о предстоящей игре, о своей завтрашней тактике, словом, готовился, настраивался, успокаивался.

Моя подруга стала ревновать меня, подозревая, что я хожу на свидания, и с каждым днем все больше убеждалась, что я „плохой“. Мои друзья и тренеры старались ее успокоить, но все было напрасно. И за час до решающего матча, когда я готовился к финалу с Эдиком, открылась дверь, вошла она и сказала самую злую фразу, какую только могла сказать в тот момент: „Все равно проиграешь“. Весь матч я не мог отделаться от этой фразы. Проиграв, я перепрыгнул через сетку, расцеловал Негребецкого и убежал к Неве. Слез моих никто не видел. Но они были. Было очень горько…»

После проигрыша в Ленинграде Озеров уехал в Таллин, где сумел успокоиться и даже выиграл открытый чемпионат. Но дальше пошли сплошные неудачи. На зимнем чемпионате Озеров занял всего лишь шестое место. Тогда же с ним произошла еще одна неприятная история. Дело было так.

В Детском театре шла премьера нового спектакля «Три мушкетера». Озерову очень захотелось его посмотреть, и он отправился за билетами. Билеты он достал, однако пока копошился в окошке кассы, ловкий карманник вытащил у него из пиджака документы, в том числе паспорт и билет мастера спорта. Поначалу Озеров надеялся на то, что карманник окажется из разряда благородных и, узнав, у кого он стащил документы, вернет их обратно. Но этого не произошло. То ли вор болел за другую команду, то ли еще что-то, но украденного он не вернул. Озеров, как и положено, заявил о пропаже в родное 92-е отделение милиции. Там ему назначили сто рублей штрафа и пообещали после проверки выдать новый паспорт. Но когда пришло время забирать документ, произошло неожиданное. Когда Озеров пришел в милицию, его внезапно ошарашили заявлением: «Вы Озеров? Вы в таком-то году были осуждены по статье такой-то, десять лет тюремного заключения. Пять лет вы отсидели, а потом сбежали». Видимо, проверяя данные на Озерова, милиционеры спутали его с каким-то зэком и теперь на полном серьезе пытались «пришить» ему статью за побег. Озеров стал отпираться: «Вы мне льстите, что я сидел пять лет, я это допустить могу, но то, что я сбежал и успел за это время стать мастером спорта, неоднократно выиграть звание чемпиона Москвы и страны, закончить школу, которая находится в десяти шагах от вашего отделения милиции, – вот этого я никак предположить не могу…» – «Да? Странно, – искренне удивился милиционер. – Тогда зайдите через недельку, мы все выясним».

Однако «выяснение» длилось гораздо больше недели. Когда же в очередной раз Озеров пришел в милицию, секретарша, потупив взор, сказала: «Плохи ваши дела, товарищ Озеров, все подтвердилось». И повела его к начальнику отделения. И кто знает, чем бы все это завершилось, если бы на столе начальника случайно не оказался свежий номер газеты «Комсомольская правда». В ней была помещена групповая фотография, запечатлевшая отца Озерова – известного певца Большого театра, отмечавшего в эти дни свое 60-летие, юного музыканта Мстислава Ростроповича, актера Гриценко и спортсмена Николая Озерова. Сверив газетное фото с оригиналом, начальник отделения успокоился и распорядился выдать гостю месячный паспорт. Однако Озеров отказался его брать. Прямо из кабинета начальника он позвонил отцу, и тот сказал: «Не брать никаких месячных паспортов! Пусть выдают настоящий!» И тогда Озеров пошел на хитрость. Он сказал начальнику: «Когда я снимался на это фото, – и он кивнул в сторону лежавшей на столе „Комсомолки“, – я рассказал журналистам о своих мытарствах с паспортом. Они очень удивились и пообещали в случае каких-то проволочек написать фельетон на эту тему. Ведь абсурд: живет человек в доме в десяти шагах от милиции, чемпион, мастер спорта, отец – народный артист России». Начальник его выслушал и отдал приказ выдать паспорт со сроком службы в пять лет. Анекдот, да и только!

Как же обстояли у актера Озерова творческие дела в театре? Свой первый сезон во МХАТе Озеров отметил тремя ролями в спектаклях «Победители», «Офицеры флота» и «Пиквикский клуб». Этот театр тогда был на особом положении, к нему проявлял внимание сам Сталин. Обычно, когда он посещал спектакли, актерам заранее об этом не говорили, и догадаться о высоком зрителе можно было только по одному признаку – за кулисами, в фойе и в ложах появлялись десятки рослых охранников. На этой почве порой на спектаклях случались весьма неприятные инциденты. Например, тот, что произошел на спектакле «Победители».

Все действие спектакля происходило в осажденном Сталинграде, поэтому экипировка артистов была соответствующая: военные гимнастерки, пилотки, автоматы через плечо. Причем последние были столь искусно сделаны бутафорами, что в полутьме закулисья вполне могли сойти за настоящее оружие. Именно это в одной из сцен и померещилось одному из сталинских телохранителей. В эпизоде разговора генерала и лейтенанта (последнего играл народный артист Н. Кудрявцев) лейтенанту предстояло выйти с автоматом через плечо на сцену. Однако не успел он сделать и шага по направлению к сцене, как сзади его обхватили чьи-то сильные руки и затащили обратно за кулисы. Затем с него сорвали автомат и потребовали не двигаться. Актер повиновался, так как наконец сообразил, кто именно на него напал. К счастью, инцидент продлился недолго – телохранитель быстро оценил умелую работу бутафоров, смущенно выругался и вернул автомат артисту. И тот, стараясь сохранять хладнокровие, вновь отправился на сцену. Зрители так ни о чем и не догадались.

В следующих сезонах к трем первым ролям у Озерова прибавилось еще несколько – Тутс в спектакле Диккенса «Домби и сын» (по мнению Озерова, лучшая его работа во МХАТе), Бенжамен в спектакле Шеридана «Школа злословия», милый добрый Хлеб в сказке Метерлинка «Синяя птица», Никита Укладник в спектакле «Ломоносов», Фабиан в «Двенадцатой ночи» Шекспира. Однако, несмотря на то что с прибавлением ролей выросла на 100 рублей и зарплата Озерова, она все равно считалась самой маленькой в театре – всего 500 «целковых».

Работу в театре Озеров совмещал со спортом. Как это ему удавалось, до сих пор загадка, но это – факт. Сразу после спектаклей Озеров мчался на стадион, брал в руки ракетку или надевал футбольные бутсы. Да, да, и бутсы, потому что Озеров неплохо выступал и за несколько футбольных команд общества «Спартак».

Продолжал Озеров играть и в теннис. Правда, после поражения в 1947 году в финале чемпионата СССР от Негребецкого ему в течение четырех лет не удавалось вернуть себе чемпионское звание. На этой почве у него даже были стычки с самим министром по делам спорта, председателем Спорткомитета СССР Н. Романовым, который считал, что Озерову мешает хорошо играть… его работа в театре. Министр говорил: «Вот будет тебе пятьдесят лет, тогда и будешь артистом, а на сегодняшний день ты нужен стране как теннисист, и потрудись выполнять свои обязанности». И неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы однажды супруга министра не уговорила его сходить в театр, а именно – во МХАТ, на спектакль «Домби и сын», где играл и Озеров. Сидела министерская чета в третьем ряду. Говорят, все актеры театра во все щелки смотрели, как реагирует Романов на игру Озерова, уж очень всем хотелось, чтобы министр перестал «наезжать» на молодого артиста. И ведь действительно перестал. По словам Озерова, после посещения театра Романов никогда больше не говорил ему, чтобы он бросил театр.

Между тем в 1950 году на Озерова свалилась еще одна обязанность – спортивного комментатора. Причем произошло это совершенно случайно. В один из летних дней его попросили зайти в Радиокомитет. Он пришел, полагая, что в очередной раз придется давать интервью. Однако ему неожиданно предложили попробовать себя в радиорепортаже, поскольку ас спортивных передач Вадим Синявский оказался на радио в одиночестве: второй комментатор Виктор Дубинин был назначен незадолго до этого тренером футбольной команды московского «Динамо». Озеров согласился.

Прежде чем допустить Озерова к настоящему репортажу, было несколько пробных, единственными слушателями которых являлись Синявский и радиотехник. После одного из таких репортажей Синявский сказал Озерову: «Быть тебе комментатором. Думаю, что здесь, около микрофона, тебе предстоит сыграть свою самую лучшую, самую заметную в жизни роль». Как в воду глядел!

Н. Озеров вспоминал впоследствии: «Вадим Святославович Синявский записывал мои репортажи на пленку, а после матча привозил меня на радио, включал магнитофонную запись, слушал мой безграмотный репортаж и с карандашом в руках, останавливая пленку, делал всевозможные замечания. Бывало, привяжется слово „вот“. „Вот… вот… вот…“ Самому слушать неприятно. Тогда Синявский на записочке писал крупно слово „вот“ и на следующей нашей репетиции-записи ставил эту записочку перед микрофоном. Посматривая на нее, я слово „вот“ уже не говорил, но обязательно приставало другое: „этот мяч… этот мяч… этот мяч“…»