Текст книги "Почему не гаснут советские «звёзды»"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Между тем именно фильм Эльдара Рязанова «Небеса обетованные» стал фаворитом той «Ники»: он отхватил сразу 8 призов, в том числе как лучший игровой фильм и лучшая режиссура. Этот триумф был весьма знаменателен, поскольку в нём совпали мысли и чаяния создателей ленты и большинства собравшихся в зале: все они были уверены, что советская «помойка» закончилась и впереди их ждут «небеса обетованные» – светлые и счастливые времена. Как мы знаем, эти чаяния либерал-интеллигентов полностью оправдались: они и в самом деле стали жить лучше, чем прежде, чего не скажешь о большинстве народа, которого попросту оставили в дураках.

О том, какая жизнь ожидает россиян на «небесах обетованных», станет ясно уже через три недели после исчезновения СССР. В январе 1992 года в столичном кинотеатре «Москва» стартует трёхнедельная ретроспектива фильмов об… организованной преступности, или коротко – о мафии. В программу этой ретроспективы будут включены несколько десятков зарубежных, а также отечественных фильмов, коих за предыдущие несколько перестроечных лет появилось неимоверное количество. Зная о том, что ждёт новую Россию уже в ближайшем будущем, можно смело сказать, что этот фестиваль «шагнёт в жизнь» – уже не киношное, а настоящее насилие буквально девятым валом накроет страну, сделав из неё одну из самых криминогенных на планете. Если к этому добавить ещё «шоковую терапию» по Егору Гайдару, ваучеры по Чубайсу, финансовые пирамиды по Мавроди, две чеченских войны, взрывы домов с мирными жителями в Москве и других городах России, а также массу других «прелестей» капитализма по-российски, то портрет «небес обетованных» окажется поистине впечатляющим.

И вновь вернусь к юбилейному вечеру Эльдара Рязанова. В нём был показан документальный фрагмент выступления драматурга Григория Горина, датированный 1987 годом, который он произнёс на 60-летнем юбилее Рязанова. В нём драматург выступил как провидец: описал то, как сложится жизнь юбиляра в 2007 году. В принципе почти всё было угадано в точности: и то, что имя Рязанова по-прежнему будет популярно в народе, и что его фильмы будут с не меньшей интенсивностью, чем раньше, крутиться по ТВ. Одного только не мог предвидеть драматург: что вся подлинная слава юбиляра останется во временах «треклятого» СССР, а в капиталистической России к ней не прибавится и грамма. Ведь останови сегодня любого человека на улице и спроси его, какие фильмы Эльдара Рязанова он помнит и любит, и почти каждый ответит: те, что он снимал раньше, в советские годы. Сегодняшнее кино мэтра по большому счёту с тем кино имеет мало общего. Почему же так произошло? Сошлюсь на мнение философа С. Кара-Мурзы:

«Э. Рязанов, снимавший в советское время гармоничные и остроумные фильмы, с тонкими ассоциациями и многослойной мыслью, вдруг, перейдя открыто в антисоветский лагерь, стал раз за разом выдавать тупую, натужную и бестактную муру. Как может произойти такой моментальный распад?..

На мой взгляд, дело в следующем. В ходе культурного строительства в СССР была создана целая индустрия, производящая „продукты культуры“, и такая же индустриальная система подбора и подготовки кадров. Обширная категория людей обладает хорошими способностями для художественного творчества по жёсткому заказу, „в рамках системы“. Эта система должна задавать им главные, „высокие“ идеи и общий пафос (идеологическую базу), а также установить эффективный контроль (цензуру). В этих условиях Э. Рязанов снимает фильмы „Карнавальная ночь“, „Гусарская баллада“, „Берегись автомобиля“, „Ирония судьбы“, „Служебный роман“ и др.

Как только эта система рушится и эти люди остаются без заданных идей и без цензуры, а вынуждены вынимать высокие идеи (сверхзадачу) из своей собственной души, сами устанавливать для себя этические и эстетические рамки и нормы, то оказывается, что на выполнение таких задач их душа не способна. И при всём их мастерстве на уровне малых задач они не могут создать этически приемлемое и художественно целостное произведение – не могут быть художниками без художественного совета и без цензуры.

Почему же эти люди возненавидели советский строй, при котором они как раз и могли состояться как художники? Потому что их сожрал комплекс неполноценности. После первых своих успехов и премий они по недостатку ума приписывали всю заслугу себе лично, может быть, даже в душе посмеялись над цензурой, которую они обвели вокруг пальца, – не заметили, что шли на помочах этой цензуры. Но с возрастом все умнеют, и они стали в душе понимать, что сами по большому счёту бесплодны, а творчески продуктивны только в составе большой бригады.

Для доброго и весёлого человека в таком открытии, которое почти каждый из нас в какой-то момент делает, нет никакой трагедии. А люди типа Э. Рязанова, наоборот, возненавидели ту почву, которая их питала. Эта ненависть лишь усугубилась оттого, что они остались в дураках (в творческом плане) – новый строй, одной ногой стоящий на воровстве, в принципе не может служить для художника источником большой идеи… Что-то позитивное, какой-то ницшеанский пафос „сверхчеловека“ ещё можно найти на Западе, у идеологов „золотого миллиарда“, но туда наших экс-советских мэтров не берут уже по возрасту. Загнанные клячи!

Вот они в злобе и грызут уже мёртвую руку, которая их кормила, – грызут и мажут слюной образ советской страны, „где они жили, как пила на суку“…»

К этим словам лично мне нечего добавить.

(«Советская Россия» от 24 ноября 2007 года)

КОМУ ГЕРОЙ, КОМУ ПРЕДАТЕЛЬ…

Звезда Александра Солженицына взошла в самом начале 60-х, что было не случайно, а прямо вытекало из той политической ситуации, которая тогда складывалась в стране. А ситуацию эту можно коротко охарактеризовать одним словом – десталинизация. Поскольку у этого явления было множество подводных камней, которые либеральные историки исследовать всячески избегают, стоит сделать это отдельно, поскольку без этого сложно будет понять «феномен Солженицына», который не явился сам собой, а был, по сути, взращён в инкубаторе западных спецслужб.

Как известно, первый этап десталинизации начался в феврале 1956 года, когда на XX съезде КПСС Н. Хрущёв выступил с докладом «О культе личности Сталина». Это выступление хотя и стало шоком для большинства людей (в том числе и для многих членов Политбюро), однако прямо вытекало из той борьбы, которая велась на самом верху советского руководства. Этот доклад должен был стать для Хрущёва той самой дубиной, с помощью которой он собирался сбросить с «корабля истории» своих главных оппонентов в Политбюро – группу Молотова. Как мы знаем, дубина поработала на славу: очень скоро «молотовцы» и в самом деле ушли в небытие, а Хрущёв, по сути, стал полновластным хозяином Кремля.

Доклад круто изменил не только международную обстановку (начался раскол мирового коммунистического движения), но и обострил борьбу за власть в самом СССР. Так называемые либералы и державники сошлись друг против друга в очном поединке за право быть ближе к трону новоявленного царя. При этом у первых было определённое преимущество: им негласно помогала мировая закулиса, проводниками идей которых советские либералы всегда выступали. Особый упор закулиса делала на советских либералов еврейского происхождения, поскольку а) их было особенно много в рядах советской интеллигенции и б) большинство из них были критически настроены против советской власти.

Западные идеологи «холодной войны» всегда рассматривали «еврейскую проблему» в СССР как одну из своих выигрышных карт. Они намеренно раздували в своих СМИ слухи о государственном антисемитизме, якобы имевшем место в Советском Союзе, и старались сделать всё возможное, чтобы еврейская эмиграция в СССР с каждым годом приобретала всё больший размах.

В своё время (в 1946 году) Сталин, чтобы выбить этот козырь у Запада, прекратил еврейскую эмиграцию. Однако после его смерти процесс вновь был возобновлён: только в 1956 году из страны в Израиль навсегда уехало 753 еврея (год спустя началась эмиграция евреев и из других социалистических стран: Польши, Румынии, Венгрии, Чехословакии). Число советских отъезжантов могло быть и большим, если бы власти не предприняли ряд шагов, должных успокоить еврейскую общественность. Так, в 1958 году в СССР было возобновлено издание книг на идиш, а три года спустя на этом же языке стал издаваться литературный журнал «Советиш Геймланд» («Советская Родина»). Попутно оживилась общественно-культурная жизнь в Еврейской автономной области.

И всё же все эти меры так и не смогли стабилизировать ситуацию с «еврейским» вопросом, а дальнейшее течение «оттепели» ещё более радикализировало еврейскую интеллигенцию. Во-первых, ей не понравилась поддержка Хрущёвым арабов и ухудшение отношений с Израилем, во-вторых – они видели в нём не последовательного либерала, а человека, постоянно мятущегося между двумя лагерями: державным и либеральным. Наконец, в-третьих, стабилизацию еврейской проблемы не допускал Запад, который был кровно заинтересован в противостоянии евреев и власти. Поэтому, когда в СССР в самом начале 60-х начало формироваться диссидентское движение (а костяк его составила именно интеллигенция еврейского происхождения в лице таких деятелей, как А. Гинзбург, А. Левитин-Краснов и др.), то Запад стал активно этому движению помогать, причём как идеологически, так и материально.

Итак, весь конец 50-х на Хрущёва шло мощное давление с двух сторон: либерального и державного. В течение нескольких лет советский руководитель сохранял нейтралитет, делая реверансы то в одну, то в другую сторону. Однако в начале следующего десятилетия Хрущёв стал всё больше брать сторону либералов. Его тогдашние советники сначала толкнули его на конфронтацию с Китаем (что давно входило в планы Запада), а потом и на новый этап десталинизации, который начался на XXII съезде КПСС (октябрь 1961). Причём в этой десталинизации не было бы ничего страшного, если бы её к тому моменту прочно не оседлали именно либералы-евреи. Поэтому этот этап начался с радикального шага: перезахоронения Сталина, на чём давно настаивали либералы. Теперь их чаяния полностью сбылись. После этого процесс должен был пойти дальше: критика сталинского правления с его опорой на державность (а именно она больше всего была ненавистна либералам) должна была быть продолжена. Так, только в одном кинематографе в 1962–1963 годах должно было запуститься сразу несколько антисталинских лент радикального характера (например, режиссёр Марк Донской собирался снять ленту, где должны были быть показаны пытки в НКВД, расстрелы и ужасы лагерной жизни). На подходе были книги, спектакли и даже поэмы такого же содержания. Короче, хрущёвская «оттепель» должна была окончательно свернуть на либеральные рельсы и похоронить под собой даже намёк на какую-либо державность (для этого Хрущёвым затевалось и наступление на православную Церковь).

Однако либералы рано торжествовали победу, поскольку противоположная сторона тоже не сидела сложа руки. Группа хрущёвских сподвижников, которые поддерживали державников (ведущую скрипку среди них играли член Политбюро Фрол Козлов и секретарь ЦК КПСС по идеологии Леонид Ильичёв), провели ряд акций, которые дискредитировали либералов в глазах не только Хрущёва, но и широкой общественности. Среди этих акций были: атака на кинорежиссёра Михаила Ромма за его выступление в ВТО (ноябрь 1962) и скандал на выставке художников (опять же среди них было много евреев) в Манеже (декабрь 1962). В этом же ряду оказалось и торпедирование награждения Ленинской премией Александра Солженицына в 1964 году, которую Хрущёв собирался вручить писателю за его повесть о ГУЛАГе «Один день Ивана Денисовича». Сорвали эту акцию уже «брежневцы», которые сместили Хрущёва с его поста во многом именно за его потворствования либералам.

Отметим, что Солженицын написал этот рассказ несколько лет назад и безуспешно пытался опубликовать его (как и другие свои произведения) на Западе. Но не срослось, причём не по вине писателя. Как вспоминал бывший посол США в СССР Д. Бим, «Солженицын создавал трудности для всех, имевших с ним дело… Первые варианты его рукописей были объёмистой, многоречивой сырой массой, которую нужно было организовать в понятное целое… они изобиловали вульгаризмами и непонятными местами. Их нужно было редактировать».

Короче, западным идеологам тогда писательский дар Солженицына не приглянулся. Однако скандал с неприсуждением ему Ленинской премии заставил их уже иначе взглянуть на писателя – пристальней. Ещё бы, ведь он теперь стал фигурой скандальной, да ещё всячески поддержанной советскими либералами. Сам Солженицын, судя по всему, был только рад подобному вниманию, поскольку давно мечтал прославиться, причём неважно где – на родине или на чужбине. К тому времени среди определённой части советской интеллигенции уже появилась и окрепла прослойка, которая всеми путями мечтала оказаться замеченной (и отмеченной) на Западе.

Например, среди кинематографистов даже термин такой появился – «фестивальное кино» (то есть фильмы, рассчитанные не на советский прокат, а на демонстрацию на западных фестивалях). В результате ещё в конце 50-х в одной из директив ЦРУ отмечалось, что «надо нацеливать организаторов кинофестивалей на приглашение и награждение тех фильмов из СССР, которые выгодны нам с идеологической точки зрения». Поскольку среди советских писателей тоже были свои «фестивальщики», западные спецслужбы и их не оставляли без своего внимания. И вот уже в той же второй половине 50-х в некоторых странах Западной Европы, как грибы после дождя, появляются книжные издательства (под колпаком спецслужб), которые специализируются именно на выпуске книг антисоветского содержания. Как верно отметил в 1961 году начальник специальных (подрывных) операций ЦРУ (в 70-х он проходил как свидетель перед так называемой «комиссией Ф. Чёрча»): «Книги отличаются от всех иных средств массовой пропаганды прежде всего тем, что даже одна книга может значительно изменить отношение и поведение читателя в такой степени, на которую не могут подняться ни газеты, ни радио, ни телевидение или кино… Это, конечно, верно не для всех книг, и не всегда, и не в отношении всех читателей, но это случается достаточно часто. Поэтому книги являются самым важным орудием стратегической (долговременной) пропаганды».

Отметим, что для СССР эти выводы были особенно актуальны, поскольку он считался не просто одной из самых читающих стран в мире, а именно думающе-читающей. Если для того же среднестатистического американца настольной книгой были комиксы, то для советского – в основном серьёзная литература. Именно это качество и собирались использовать западные стратеги «холодной войны». Как мы знаем, им это полностью удалось. А помог им в этом Александр Солженицын, который давно боготворил Запад. По его же словам, которые он произнесёт десятилетие спустя, выступая по английскому ТВ: «в пятидесятые годы, после окончания войны, моё поколение буквально молилось на Запад как на солнце свободы, крепость духа, нашу надежду, нашего союзника. Мы все думали, что нам будет трудно освободиться, но Запад поможет нам восстать из рабства».

Писатель лгал, когда говорил от лица всего своего поколения. Как раз большинство его ровесников исповедовало совсем иные принципы. Победив в жесточайшей войне, они не покладая рук восстанавливали страну из руин, осваивали целину, запускали в космос первый спутник, принимали в Москве Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. А Солженицын в это время, оказывается, «молился на Запад», который олицетворялся у него с «солнцем свободы». И это в то время, как в Корее американская армия проливала реки человеческой крови и устраивала государственные перевороты, как это было в Гватемале.

Между тем после неудачи с Ленинской премией Солженицын интенсивно работал над созданием новых произведений. Однако все они были вылеплены будто из одного теста: в них не было привычного русской (советской) литературе гуманизма. А что же было? Когда в сентябре 67-го повесть «Раковый корпус» обсуждалась в секретариате СП СССР, там звучали следующие оценки этого произведения: «Это – антигуманистическая вещь», «Источник энергии этого писателя – в озлоблении, в обидах», «Автор отравлен ненавистью», «Просто тошнит, когда читаешь» и т.д. Даже сам А. Твардовский, который некогда был пленён талантом Солженицына и напечатал его «Ивана Денисовича» в своём «Новом мире» (в ноябре 62-го), во второй половине 60-х уже иначе оценивал его талант. Цитирую:

«Даже если бы печатание зависело целиком от меня (речь идёт о том же „Раковом корпусе“. – Ф.Р.) – я бы не напечатал. Там – неприятие советской власти. У вас нет подлинной заботы о народе… У вас нет ничего святого… Ваша озлобленность уже вредит вашему мастерству».

Патриарх советской литературы одним из первых верно подметил то, что питало талант Солженицына, – злоба. Судя по всему, пришла она к нему давно, ещё до его попадания в лагерь в 43-м – в юности, когда он стал задумываться о том, как могла бы сложиться его жизнь, если бы не Октябрьская революция. Ведь он был потомком южнорусских помещиков, и это гарантировало бы ему при прежнем режиме куда более сытую и спокойную жизнь, чем та, которую он получил при Советах. Как верно заметит чуть позже советский поэт Расул Гамзатов: «За раздражённостью Солженицына кроются злоба и ненависть, в литературу он пришёл с давней наследственной враждой к нашему обществу, к строю, народу, государству».

Этой же злобой, как выяснится, долгие годы питались многие столпы советской интеллигенции, которые ловко мимикрировали, рядясь в тогу правоверных «соловьёв режима», а на самом деле таковыми не являлись, а даже наоборот. Многие из них дожили до наших дней и являют теперь собой самых оголтелых антисоветчиков, даже более ярых, чем сам Збигнев Бжезинский. Именно для этих людей жизнь и судьба Александра Солженицына являются по сию пору эталоном и примером для подражания.

Прекрасный советский писатель Анатолий Иванов вывел в романе «Вечный зов» именно таких вот Солженицыных – в образе Фёдора Савельева. Вроде бы крестьянский сын, русский по крови, сражался на стороне красных, но власть советскую ненавидит всеми фибрами своей души. За что? А не дала ему возможности стать пусть мелким, но хозяйчиком – стать наследником помещика Кафтанова. Потому и родину свою Савельев ненавидит, так как нет её у него – вся вышла в 17-м году.

Этими же соками питалась и ненависть к своему Отечеству Солженицына. Советская власть ему была ненавистна, что называется, со всеми её потрохами – как с трагедиями, так и со свершениями.

Во второй половине 60-х, когда для либералов стало окончательно очевидным, что хрущёвская «оттепель» почила в бозе, Солженицын приступил к написанию своего эпохального труда – «Архипелаг ГУЛАГ». Прекрасно понимая, что эту вещь в СССР никогда не напечатают, он, видимо, изначально планировал переправить его «солнцу свободы» – то есть на Запад. Любые апелляции к чувству патриотизма писателя, к его нравственности были изначально обречены на провал. Если уж в 50-е годы, когда американцы утюжили Корею, он молился на господ капиталистов, то теперь, когда те же американцы сжигали напалмом вьетнамские деревни вместе с жителями, тем более. Вашингтонским хозяевам Солженицын творить подобное дозволял, зато со своих руководителей за ту же Чехословакию-68, которая обошлась практически без крови, спрашивал по первое число. Ведь советская власть для него была более ненавистна, чем власть американских капиталистов (близких по крови и духу отпрыску южнорусских помещиков). Именно «Архипелаг» должен был явить эту ненависть всему миру окончательно и бесповоротно. Поэтому он включил туда такие пассажи, которые ужаснули даже многих его советских единомышленников. Например, такой – о фашизме:

«Ну и что, если победили бы немцы? Висел портрет с усами, повесили бы с усиками. Справляли ёлку на Новый год, стали бы на Рождество…»

Той же тоской по тому, что «умная нация» (немецкая) не покорила нацию «весьма глупую» (русскую), была проникнута и другая книга Солженицына – «Август четырнадцатого». Её он написал чуть раньше «Архипелага» и переправил на Запад в самом конце 60-х. За это в 1969 году его исключили из Союза писателей СССР, что, по сути, стало последним сигналом для Запада. После этого у тамошних идеологов «холодной войны» и сформировалась окончательно идея поставить в своей игре именно на Солженицына. И в его раскрутку на Западе стали вбухиваться огромные средства. Они пошли на издание его книг, публикацию восторженных статей о его творчестве в различных печатных СМИ, а также на выдвижение его кандидатуры на Нобелевскую премию. Таковая не заставила себя долго ждать: это случилось в октябре 1970 года.

Москва, естественно, отреагировала на это весьма нервно – широкой антисолженицынской кампанией в печатных СМИ. К этому делу даже подключили американского борца за мир Дина Рида, который согласился написать открытое письмо писателю с публикацией его в советской печати. Письмо появилось в двух разных по своим направлениям изданиях: державном «Огоньке» и либеральной «Литературной газете» в конце января 1971 года. Приведу из него лишь несколько отрывков:

«Дорогой коллега по искусству Солженицын!..

Вы заклеймили Советский Союз как „глубоко больное общество, поражённое ненавистью и несправедливостью“. Вы говорите, что Советское правительство „не могло бы жить без врагов, и вся атмосфера пропитана ненавистью и ещё раз ненавистью, не останавливающейся даже перед расовой ненавистью“. Вы, должно быть, говорите о моей родине, а не о своей! Ведь именно Америка, а не Советский Союз, ведёт войны и создаёт напряжённую обстановку возможных войн, с тем чтобы давать возможность своей экономике действовать, а нашим диктаторам, военно-промышленному комплексу наживать ещё больше богатства и власти на крови вьетнамского народа, наших собственных американских солдат и всех свободолюбивых народов мира. Больное общество у меня на родине, а не у вас, г-н Солженицын!

Именно Америка, а не Советский Союз, превратилась в самое насильственное общество, которое когда-либо знала история человечества. Америка, где мафия имеет больше экономической власти, чем крупнейшие корпорации, и где наши граждане не могут ходить ночью по улицам без страха подвергнуться преступному нападению. Ведь именно в Соединённых Штатах, а не в Советском Союзе свои же сограждане убили в период с 1900 года больше людей, чем число всех американских солдат, погибших в боях в Первой и Второй мировых войнах, а также в Корее и во Вьетнаме! Именно наше общество считает удобным убивать любого и каждого прогрессивного лидера, который находит в себе мужество поднять голос против некоторых наших несправедливостей. Вот что такое больное общество, г-н Солженицын!..

Затем вы говорите, что „свобода слова, честная и полная свобода слова – вот первое условие здоровья любого общества, и нашего тоже“. Попытайтесь распространить эти мысли среди страдающих народов, вынужденных бороться за своё существование и жить – вопреки своей воле – под гнётом диктаторских режимов, держащихся у власти лишь благодаря военной помощи США…

…Моя страна, известная своей „свободой слова“, – это страна, где полиция нападает на участников мирных походов. В моей стране разрешены мирные походы, и в то же время продолжающаяся война губительно отражается на жизни вьетнамского народа, ибо демонстрации, разумеется, нисколько не меняют политику правительства. Неужели вы действительно думаете, что военно-промышленный комплекс, правящий моей страной и полмиром, печётся о „свободе слова“?! Правители его сознают, что они, и только они, обладают властью принимать решения. Воистину, свобода слова на словах, а не на деле!..

Верно, что в Советском Союзе есть свои несправедливости и недостатки, но ведь всё в мире относительно. В принципе и на деле ваше общество стремится к созданию подлинно здорового и справедливого общества. Принципы, на которых построено ваше общество, здоровы, чисты и справедливы, в то время как принципы, на которых построено наше общество, жестоки, корыстны и несправедливы. Очевидно, в жизни могут быть ошибки и некоторые несправедливости, однако несомненно, что общество, построенное на справедливых началах, имеет больше перспектив прийти к справедливому обществу, нежели то общество, которое строится на несправедливости и эксплуатации человека человеком. Общество и правительство моей страны отстали от времени, потому что их единственная цель заключается в стремлении сохранить во всём мире статус-кво.

Именно ваша страна стремится делать прогрессивные шаги во имя человечества, и если в чём-то она несовершенна и порою спотыкается, то мы не должны осуждать за эти недостатки всю систему, а должны приветствовать её за мужество и стремление прокладывать новые пути.

Искренне ваш Дин Рид».

Либеральная историография до сих пор потчует широкую общественность байками о том, как Солженицын в одиночку боролся с тоталитарной системой. На самом деле боролся он не в одиночку – за его спиной стояла мощная идеологическая машина Запада, которая на защиту своего подопечного не жалела никаких средств. Во-вторых, Солженицына прикрывали в самих советских «верхах», и одним из таких людей был председатель такого могущественного ведомства, как КГБ, Юрий Андропов.

Как известно, впервые в поле зрения органов госбезопасности Солженицын угодил ещё во время войны, когда был арестован за антисоветскую пропаганду. Именно с материалов этого уголовного дела и началось досье писателя, которое хранилось в недрах КГБ. Однако долгое время досье это лежало без движения, поскольку в «оттепель» надзор за такими людьми, как Солженицын (бывшими сидельцами), был ослаблен. В итоге многие из них даже сделали себе на этом карьеру, поскольку после XX съезда с его разоблачением Сталина всех бывших лагерников записали в жертвы режима и стали делать в их отношении значительные поблажки. Это было вполне справедливое и гуманное решение, целью которого было хоть в какой-то мере загладить прошлую вину государства перед этими людьми. Многие из них отнеслись к этому с пониманием и уже никогда не ставили в упрёк государству свои лагерные мытарства. То есть помнили о них, но власти за это не мстили. Но были среди этих людей и принципиальные непрощенцы вроде Солженицына, которые к наследственной злобе на советскую власть отныне добавили и злобу личную. И мстили власти с удвоенной энергией.

Досье Солженицына в КГБ стало стремительно пухнуть с конца 60-х, когда на Западе к его персоне стало расти повышенное внимание. Половину этого досье составляли оперативные материалы наблюдений за Солженицыным самих чекистов, а также доносы на него его коллег и друзей. Короче, кольцо вокруг писателя было настолько плотным, что о любом его телодвижении моментально становилось известно на Лубянке. Вот почему вызывает удивление, как это при такой опеке он умудрялся не только писать свои объёмные антисоветские книги, но и без особых проблем переправлять их за границу. В это можно было бы поверить, если бы против профессионалов-чекистов действовали в СССР такие же профессионалы-подпольщики из числа диссидентов. Но они таковыми не являлись, даже если брать во внимание, что многие из них получали соответствующие инструкции от западных спецслужб. Поэтому и возникает версия о том, что кое-кому из диссидентов КГБ делал поблажки, чтобы потом использовать этих людей в своих стратегических играх с Западом. Юрий Андропов был большим специалистом в такого рода играх, причём не только за пределами родного отечества (не зря он до прихода в КГБ возглавлял Международный отдел ЦК КПСС), но и внутри его (вспомним «бархатные перевороты» в Азербайджане, Грузии, «дело Медунова», «узбекское дело» и т.д.).

Уже в начале 70-х КГБ был прекрасно осведомлён о том, что Солженицын пишет «бомбу» – фундаментальный труд про сталинские лагеря. Было понятно, что пишет он его не для советских издательств, а зарубежных. У советских спецслужб были все возможности, чтобы пресечь эту работу. Например, глава МВД Николай Щёлоков предлагал Брежневу «задушить Солженицына в объятиях» – то есть переманить его на свою сторону, позволив купить квартиру в Москве (за ту валюту, которую писателю платили за его зарубежные издания), дав прописку и помогая публиковать свои произведения в СССР. Как писал Щёлоков: «Было бы крайне выгодно, чтобы его перо служило интересам народа. При правильном решении „проблемы Солженицына“ вполне реальной является задача поворота его творческих интересов в сторону тематики, безупречной в идеологическом отношении… С ним должен поговорить кто-то из видных руководящих работников, чтобы снять у него весь этот горький осадок, который не могла не оставить травля против него. За Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его…»

Однако эта идея не нашла поддержки у Брежнева. И есть версия, что в этом ему помог Андропов, который не хотел, чтобы Солженицын стал «правоверным советским писателем». В его играх с Западом выгоднее было иметь Солженицына-диссидента – этакую «разменную монету эпохи разрядки» (точно такая же «монета» была создана Андроповым и из Владимира Высоцкого, которого тоже хотели выслать из страны, но шеф КГБ сорвал эти планы).

Биограф Андропова историк Рой Медведев, описывая перипетии создания «Архипелага ГУЛАГ», подробно живописует о том, как КГБ в середине 1973 года начал операцию по изъятию книги у друзей писателя (в частности, один из экземпляров хранился в Ленинграде у Е. Воронянской). Но историк ничего не пишет о том, почему же все те несколько лет, что Солженицын потратил на написание книги, КГБ безучастно взирал на эти действия. Почему опомнился только после того, как книга была закончена. Не потому ли, что намеренно хотел дать ему такую возможность, чтобы потом «спугнуть» его и заставить ускорить переправку и издание книги за рубежом? КГБ этого добился. Изъяв экземпляр Воронянской, он «прохлопал» другой вариант, который благополучно был переправлен на Запад и напечатан в начале 1974 года. И это при том, что книга была объёмной, труднопереводимой. Однако её публикация заняла у западных издателей всего три-четыре месяца. Феноменальная оперативность! Кроме этого, отдельные главы из книги были немедленно опубликованы в наиболее известных газетах и журналах в США и в странах Западной Европы.

После этой истории в высшем советском руководстве созрело вполне уместное решение арестовать Солженицына и отправить за решётку. Так, на заседании Политбюро 7 января глава правительства Алексей Косыгин заявил: «Нужно провести суд над Солженицыным и рассказать о нём, а отбывать наказание его можно сослать в Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов». Это мнение поддержал президент страны Николай Подгорный: «Нам надо провести над Солженицыным суд. Если мы его вышлем, то этим покажем свою слабость…» За арест писателя высказались также министр иностранных дел Андрей Громыко и глава профсоюзов Александр Шелепин. И только Андропов был против этого варианта. Но поскольку его оппонентов было большинство, он поступил так, как и должно поступать опытному и хитрому царедворцу.