Текст книги "Живём ли мы свой век"

Автор книги: Федор Углов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Недавно мы читали книгу Сергея Александровича Морозова о великом немецком композиторе Бахе, вышедшую в серии «Жизнь замечательных людей». Обратили внимание на близкое окружение композитора – на его друзей, главным образом из музыкального мира. Почти все они жили долго. Георг Филипп Телеман – знаменитый композитор и музыкант – 86 лет, Иоганн Матиас Геснер, друг Баха, – 70 лет, Эрдман Ноймейстер, поэт, либреттист кантат, – 85 лет, Иоганн Маттесон, композитор, музыкальный критик, – 83 года, Георг Фридрих Гендель, великий композитор, – 74 года, Иоганн Адаме Рейнкен, гамбургский композитор и органист, – 99 лет.

Мы умышленно не расширяли круг друзей Баха – у него, конечно, их было больше, но назвали здесь лишь тех, чьи портреты помещены в книге рядом с портретом Баха – очевидно, лучшие друзья композитора, коль скоро автор удостоил их такого внимания. Как видим, все они жили долго – по нашим временам. А ведь в то далекое время – середина семнадцатого столетия – медицина как наука только зарождалась; средняя продолжительность жизни людей была вдвое меньше, чем в наше время. И что же?.. Может быть, тут имеет место простая случайность? Или это были люди с благополучной судьбой, идеальными условиями жизни?..

Случайность маловероятна, но по теории вероятностей она всё-таки может иметь место и в нашем примере. Что же до благополучной судьбы – этого не скажешь. Они были скорее мучениками судьбы, чем её баловнями. Немцу Генделю, жившему в Лондоне, приходилось вести настоящую войну за свою музыку, сам Бах, проживший шестьдесят пять лет, имел двадцать детей, половину из которых он похоронил. Умерла в молодом возрасте его первая любимая жена. Всю жизнь композитор отбивался от мелочных придирок городских властей, священнослужителей, завистников-музыкантов. Величайшего из композиторов, создавшего сотни кантат, фуг, арий, песен, сюит, партит, фантазий, хоралов, пасторалей, вариаций и т. д., признавали непревзойденным органистом, но не видели в нём создателя музыки. Автор книги с горечью замечает: «Гениальный творец музыки и гениальный педагог так и остался до последних своих дней недоступным пониманию бедных мыслью коллег и начальников». К этому прибавим колоссальную ношу труда и забот о семье, которую до конца дней нес на себе великий музыкант: он был кантором в школе, играл на органе в двух церквах изо дня в день, не было ни покоя, ни передышки. И неизвестно, сколько бы он ещё трудился, сколько бы создал новых произведений, если не обстоятельства, которые сложились самым удручающим образом и, можно сказать, привели его к смерти. В последние годы жизни Баха усилились нападки на него и на его учеников. В печати обострилась полемика, унижающая великого композитора, отвергающая дорогие ему идеалы. К давней болезни глаз прибавилась болезнь головы. Ни ту ни другую болезни врачи лечить не умели, обе они прогрессировали и привели к параличу.

Так в чем же дело?.. Чем объяснить, что даже в таких неблагоприятных условиях, при таких больших физических и нервных нагрузках Бах и товарищи его жили долго?..

Внимательно вчитаемся в страницы жизни великого композитора. И снова приходим к мысли: высокоразвитый интеллект способствует продолжительности жизни. Если говорить упрощенно и сравнить человека с машиной, то ум – регулятор жизнедеятельности организма.

Бах обладал могучим складом ума, гениальной интуицией. Всю жизнь он создавал музыку для храмов, религиозные хоралы, траурные мотеты; печаль и скорбь, жертвенность и смерть – извечные мотивы библейских сюжетов. «Страсти по Матфею», «Христос, помилуй!» – лирика и мольба сплетаются воедино, смерть как финал жизни всюду выступает на первый план. Но и в музыке, написанной по библейским сюжетам, Бах утверждает торжество жизни. Он оптимист, жизнелюб, он верил в торжество света и разума и в этой своей вере находил силы для борьбы и творчества. Вера же служила и источником его здоровой полнокровной жизни.

Бах был замечательным творцом, он интуитивно сознавал важность и, может быть, величие своего труда, и это сознание прибавляло ему силы.

Пространные выписки, которые мы позволили себе сделать, иллюстрируют и подтверждают основополагающую мысль: ум и психическая структура – главные регуляторы жизнедеятельности всего организма; здесь и пролегают основные пути увеличения продолжительности жизни.

Вот почему, когда мы говорим о борьбе за долголетие, мы имеем в виду именно то, что человек сам должен заботиться о здоровье и состоянии своего организма. И каким человек придёт к своему пожилому и старческому возрасту – это прежде всего зависит от него самого, а уж потом от окружающей среды, от общества и государства, в котором он живёт.

Иногда человек лишь к старости начинает задумываться о своём образе жизни. Это значит опоздать на целую жизнь. В молодости, когда кажется, что всё ещё впереди и можно сто раз всё изменить и перестроить, особенно часты ошибки и заблуждения, за которые потом приходится тяжело расплачиваться, ибо ничто не проходит бесследно...

Виктор часто навещал Курбан-аку, он старался запомнить каждую черточку его лица, выражение глаз, чтобы потом, вернувшись домой, нанести в красках на холст. Портрет ему давался с трудом. Что-то главное ускользало от его кисти.

Старик с каждым днём чувствовал себя лучше, охотно вступал в беседы. Как-то Виктор задал ему давно интересовавший его вопрос.

– Если не секрет, Курбан-ака, вы когда-нибудь пили вино?

Курбан-ака присел на лавочку. Ответил не сразу:

– Вино помрачает разум, туманит взор. Зачем? Скажи, добрый человек, зачем помрачать разум?.. Природа дала нам ум – самое лучшее, что она имела. Зачем его отравлять вином? Закон наших предков гласит: кто попивает вино, тот водится с шайтаном. Так я говорю или не так?

– Так, Курбан-ака, так. Мне 25, а я вот, признаюсь вам, несколько лет «водился с шайтаном», как вы говорите. Я потерял друзей, стал плохо писать картины. А приобрел?.. Болезнь сердца, душевную пустоту.

Курбан-ака слушал спокойно исповедь молодого друга, своим многоопытным сердцем он понимал, что Виктору необходимо высказаться, он, может быть, поверяет самую задушевную свою тайну.

Курбан-ака коснулся пальцами колена Виктора, заговорил тихо – так, что слова его звучали как заклинание:

– Ты молод, сын мой, но ты и мудр, как многоопытный муж, и мудрость твоя не найдена на дороге, не занята на время – она в тебе. Вино твой искуситель, твой шайтан, но ты его изгонишь из сердца. Избегай друга, увлекающего тебя к рюмке. Поверь, я много жил, я знаю.

Да, Курбан-ака знал, что говорил. Наверняка он не читал статей об алкоголизме, не слушал лекций – он знал о пагубе алкоголя по опыту своей долгой жизни.

Алкоголь сокращает жизнь не только своим токсическим действием, но и тем, что оглупляет, рано приводит к ослаблению памяти и лишает человека возможности аналитически мыслить, обобщать. У пьющих людей под влиянием алкоголя происходит быстрое разрушение нервных клеток. С возрастом их не хватает для регулировки деятельности организма, и человек погибает раньше срока.

Ученые сделали вывод: алкоголь прежде всего разрушает высшие ассоциативные центры нервной системы – как раз ту часть мозга, которая определяет степень общественного сознания, поддерживает способность к творчеству, – словом, всё то, что мы называем высокими словами: талант, гений, подвиг.

Проводя свой отпуск в Сибири, мы путешествовали по городам и селам. В одном городе побывали на большом машиностроительном заводе. Знакомство с ним начали с музея. Нас встретил директор музея – молодой мужчина лет тридцати шести—тридцати семи, рослый, чернявый, с ранней сединой в темных волнистых волосах. Ладно скроенный дорогой костюм плотно облегал широкие плечи, сильную грудь. Представляясь, сказал просто:

– Андрей Андреевич!

И затем показывал экспонаты, рассказывал историю завода. Мы скоро оценили его знания, восхищались умом этого человека. Казалось, он знал каждую машину, цех, легко ориентировался в любой технологической тонкости. И всё в его рассказе окрашивалось в какие-то теплые поэтические тона; несомненно, он был добрым человеком и умел понять и оценить душу другого. Невольно возникал вопрос: почему такой молодой, знающий специалист работает не на основном производстве, а в заводском музее? В нём ощущалась могучая энергия, большой запас нерастраченных сил.

Впрочем... кое-что и настораживало в нашем гиде. Временами он в своих рассказах путался, сюжеты начинал, но не доканчивал – речь его рвалась и перескакивала с одного предмета на другой, иногда он повторялся. Опытный психолог заметил бы эти нарушения в психике, «стершуюся шестеренку» в аппарате мышления.

Потом мы несколько часов ходили по цехам уже в сопровождении другого инженера. В кузнечном цехе подивились на пневматическую транспортерную ленту, которая ловко несла на себе многочисленные детали. Они были разные: величиной с кулак и многопудовые, сложной конфигурации. Присмотревшись, заметили, что детали хотя и передвигались по одной ленте, но каждая падала в свой бункер у своего молота.

– Как же это они... находят своё место?

– Пойдемте покажу.

Инженер подвел нас к молоту, у которого трудились двое рабочих – оба молодые, ещё комсомольского возраста. Они вежливо кивнули нам и продолжали своё дело.

– Видите – отросток на детали. Он задевает упор, установленный на краю бункера, – деталь падает. Другие отростка не имеют и, следовательно, ни за что не задевают, идут дальше. Там у них свои упоры – каждая падает в свой бункер.

– Ну а готовые детали? Кто их увозит от молота?

– Другой транспортер. Вон смотрите. Он тоже у стены, только идёт в другом направлении – наверх по эстакаде в механический цех. Тут и счётчик: он к концу смены покажет дневную выработку каждого молота.

Инженер рассказывал дальше:

– Пневматическая транспортировка наполовину уменьшила количество рабочих в цехе, высвободила площади... У нас хотели строить новое здание для кузнечного, но внедрение транспортеров Андреича решило и эту проблему.

– Кто такой Андреич? Верно, изобретатель.

– Да наш местный, он на заводе со студенческих лет. Пойдемте, я покажу вам его главное творение!

Через дорогу стоял широкий, из стекла и бетона цех: прессовый. Мы вошли в него и увидели нечто необычное, изумительное, по крайней мере для нас, новичков. Тут сплошь была электроника, пульты управления, и люди за ними сидели в белых халатах, как в клинике. Впрочем, тут же были и прессы – много прессов; с тугим, свистящим шипением опускались они, и тотчас из-под них, словно поднимаемые волшебной силой, выскакивали сверкавшие гладкими боками детали. Недремлющие роботы ловко захватывали их «руками», передавали на другой пресс или куда-то опускали, где они подхватывались транспортерами, уносились дальше.

Людей здесь почти не было.

– Неделю назад здесь побывал американский промышленник. Он сказал: «Так я представляю себе заводы будущего».

Закончив осмотр завода, мы снова зашли в музей к нашему доброму знакомцу Андрею Андреевичу. Поспешили поделиться с ним увиденным.

– Да вы знаете, это поразительно, что мы увидели! И всё делал ваш заводской человек – Андреич, главный инженер! Помогите нам встретиться с ним!.. Мы не уедем из вашего города, не побывав у него.

Андрей Андреич густо покраснел, склонил голову, пристукнул каблуками.

– Считайте, что вы уже с ним знакомы. Андреич к вашим услугам – извините, ваш слуга покорный.

– Вы... Андрей Андреич... были главным инженером завода?

Он снова наклонился:

– Если это вам угодно.

– Извините. Мы не знали. Мы восхищены вашими... делами. Нам доставляет большое удовольствие слушать рассказ о заводе именно от вас... человека, который тут так много сделал.

В конце дня нас принял директор завода. Поделились впечатлениями об увиденном. Выразили и своё недоумение – молодому, энергичному инженеру с таким кругозором знаний не нашлось иного места, как в музее.

Лицо директора сделалось серьёзным, взгляд погрустнел.

– Андрей Андреевич был у нас главным инженером завода. Но... водка. Всё она, проклятая!.. Вышибла человека из колеи!..

Поднялся с кресла, подсел к нам ближе.

– Вы были в цехах – на всём тут лежит печать таланта Андрея Андреевича, можно даже сказать, его технического гения. Да, несомненно: он был гениальным инженером, да вот видите, где очутился. Мы его из сострадания держим, из уважения к прошлым заслугам.

История жизни этого человека драматична.

...Большой и статный, с постоянно приветливой улыбкой на лице, Андрей нравился всем в институте: преподавателям, ребятам, девушкам.

Учился лучше всех, много читал, чертил. Способности его к технике, изобретательству, конструкторскому делу были поразительны. По вечерам он прямо из аудитории отправлялся на завод, в инструментальный цех, где работал мастером его отец Андрей Платонович. Встанет в сторонке и наблюдает за работой станка или какой машины. Назавтра снова придёт и снова смотрит. И что-то в блокноте чертит. Дома отцу скажет: хороший у вас станочек, умный, а только ему недостает транспортера. Вот посмотри, я тут придумал кое-что...

На втором курсе Андрей разработал механический транспортер, связавший все станки одного пролёта в единую полуавтоматическую линию.

Получил авторское свидетельство.

Была у Андрея прекрасная черта: общительность. Со всеми ровен, приветлив – любил пирушки, пикники, дружеские застолья. И хотя пил за двоих, но не пьянел; нравилось, когда ему говорили: «Богатырь. Тебя и водка не берет».

Иногда спорили: кто кого перепьет. Андрей и тут не знал себе равных. Однако помнил русскую пословицу: пей, да дело разумей.

И тем не менее всё чаще стали говорить ему в институте: «Водка до добра не доведет».

Андрей только отшучивался: «Никто меня под забором не видел. – И добавлял: – Как говорят древние: «In vino veritas!» («Истина – в вине!» – латин.)

Дружил он с Сергеем, толковым и умным парнем, старше его на три года. Часто с ними видели и беленькую синеглазую девушку Марину. Все трое жили в одном доме, дружили с детства.

Марина мало чем выделялась среди подруг – и училась средне, и внешностью не блистала. На третьем курсе она переехала с родителями в другой город и перешла в новый институт. А на пятый курс снова вернулась. И так изменилась за два года, что ребята ахнули.

– Да ты, мать, настоящая красавица! – воскликнул Андрей.

И вправду: подросла Марина, налилась статью. Под темными бровями большие глаза синевой блещут. И не так уж фамильярно обращается с ребятами. И речь строже, и дистанцию держит.

Влюбились в неё сразу и Андрей и Сергей. А через год открыли ей свои чувства. Сергею Марина сказала:

– Ты меня извини, Сережа, не судьба нам с тобой быть вместе, другого люблю – Андрея.

Они поженились. Марина работала в заводской лаборатории, Андрей – в механосборочном, а Сергей – в кузнечном. Жизнь попервости ладилась, у молодоженов дочь родилась, Настенька, Андрей старшим инженером цеха стал. По заводу о нём молва шла: «Башковитый инженер, энергичный».

Работал Андрей с увлечением. Задумал механизировать трудоемкие операции и ручной труд. В пролетах транспортеры установил – детали к рабочему месту автоматически доставлялись, к станкам приспособления, оснастку изобрел. Сам рассчитывал, конструировал... На радостях выпивал. И почти каждый день. Выйдут из цеха, а тут пивной ларек рядом. Продавщица из-под полы бутылочку достанет. Как не выпить после удачного дня! Ребята подобрались хорошие – инженеры, техники, слесари. За рюмкой разговоры всякие, клятвы верности, комплименты. К тому же и деньжонки лишние водились. К зарплате едва ли не каждый месяц солидная прибавка выходила за изобретения.

Скоро получил Андрей трёхкомнатную квартиру, купил «Волгу». Ему и тридцати не исполнилось, назначили главным инженером завода. Но Марина видела – с Андреем происходит неладное, каждый день возвращался домой хмельным. Пробовала говорить с ним серьёзно, но Андрей только улыбался:

– Ну что ты, родная, какие же дела ныне без вина делаются. Ученые на завод приехали – выпил с ними. Заказчик выгодный – ставь коньячок на стол, гости из-за рубежа – с ними и сам бог велел. Водка мне не помеха, здоровьем бог не обидел, дело своё знаю – напрасно тревожишься.

И Марина отступала. В самом деле: разве может в наше время здоровый молодой мужчина, да ещё на такой должности, не потреблять спиртного?.. Прошло пять лет. Всё было как обычно, вот только по утрам Андрей поднимался с трудом: голова болела, слегка поташнивало. И лицо становилось красным, под глазами висели тяжёлые складки. Однажды утром, когда ему было особенно смурно, попросил рюмку водки. Впервые Марина услышала страшное слово «похмелиться». Испугалась, воспротивилась:

– Что ты! С утра водку пить!..

– Надо поправить голову, да ты не думай, это только нынче. Голова трещит – работать не смогу.

Марина сдалась...

Дальше – хуже. Как-то утром она едва подняла мужа. Свесив тяжелую голову, он невнятно бормотал'.

– Ладно, ты иди, а я посплю. Голова болит. Не могу.

Это был понедельник. Андрей не вышел на работу. Директор завода – единственный начальник главного инженера – из деликатности не сделал ему замечания, но стал присматриваться к работе Андрея. Многое изменилось в его деловом стиле. Он уже не проводил по утрам, как прежде, совещаний, не ходил по цехам, а зазывал в кабинет сотрудников, главным образом тех, кто и сам был не прочь выпить. Таких в заводоуправлении было немало, они подолгу задерживались в кабинете Главного, и только в их обществе Андрей чувствовал себя хорошо.

Постепенно кабинет Главного превратился в клуб для дружеских разговоров. Главный умел слушать. Откинет на крутящееся кресло массивную, начинающую полнеть фигуру, весело, громко смеется удачной шутке.

Так и время летит; не заметишь – обед пришёл. Своей сложившейся компанией отправлялись в ресторан или на холостяцкую квартиру, крепко выпивали. И разумеется, после обеда домой, тут уж не до работы, отдыхать надо.

Изобретать совсем перестал, новых технических идей не предлагал. Авторитет его на заводе заметно падал. Раньше он был деловит, смел в решениях, умел держать слово, и всякий, кто добивался справедливости, находил у него поддержку. Теперь его раздражали люди, которые ставили перед ним какие-то проблемы, делились своими бедами, он их слушал рассеянно, перебивал и часто говорил:

– Ты пострадай, дружок, пострадай. На Руси любят страдальцев.

Но вот на завод приехал новый директор. В самом начале он сказал Главному: «Мне доложили, что вы увлекаетесь спиртным. Хотел бы условиться сразу: если будете пить, нам придётся расстаться».

Разговор подействовал: несколько месяцев Андрей не пил вовсе. Заметно оживился на работе: проводил совещания, ходил по цехам, вникал в работу конструкторского бюро. Но люди, хорошо знающие дело, не могли не заметить: помельчали интересы главного инженера. Раньше он умел находить нужное звено, далеко видел перспективу – разрабатывал техническую стратегию развития завода. Теперь занимался текущими делами: план, график ремонта техники, замена старого оборудования новым.

Те, кто хорошо знал Главного, не могли понять: куда девался его мощный технический ум, его способность ломать старые методы, придумывать новую технологию, его удивительная изобретательская, конструкторская хватка?..

Но однажды он не сдержался и крепко выпил. Наутро его пригласил директор.

– Вы нарушили наш договор. Пишите заявление.

Андрей был оглушен.

– Не понимаю... Нельзя же требовать, чтобы... совсем... ни грамма...

– Да, ни грамма! Я этого в людях не терплю. Тем более в руководителях.

– Но... Я главный инженер, не вы меня назначали, не вам...

– С министром я говорил. В обкоме тоже меня поддержат. Об этом не беспокойтесь.

Андрей чувствовал, как руки и ноги его обмякли, не было сил сопротивляться. Нетвердым почерком он написал заявление.

Главным инженером назначили его друга – Сергея...

Долгое время Андрей нигде не работал. Теперь он часто ходил в кино, театр – старался показать людям, что никакой он не пьяница, просто с ним поступили несправедливо. Прежних товарищей избегал, с женой, дочерью говорил мало, чувствовал, какую глубокую обиду нанес им, видел, как ширится между ними полоса отчуждения, но не знал, как восстановить прежнее доверие.

Пил мало, но почти каждый день. Потихоньку таскал из личной библиотеки книги, продавал из-под полы, покупал водку. Марина делала вид, что не замечает, но как-то вечером не выдержала, взорвалась:

– Думаешь, не вижу! Пьешь ведь! И не совестно тебе хотя бы передо мной, дочерью?

Андрей нагрубил, наговорил кучу дерзостей, даже обвинил жену в предательстве. Потом оделся и вышел. Нутром понимал свою несправедливость, неблагородство. Да что поделать – иначе не мог.

И, как всегда с ним бывало в минуты особого напряжения, перестал пить. Наутро надел лучший костюм, тщательно побрился, пошёл к главному инженеру завода – другу своему Сергею. Попросил работу. Так получил должность директора музея. Но директор завода снова поставил условие: увижу на работе пьяным – уволю.

В музее он работал год, два... Были у него две сотрудницы, они и вели всю работу, а он принимал лишь именитых гостей, показывал им музейные экспонаты, водил по заводу. Однако заезжие гости были нечасто. Мало-помалу к нему проторили дорожку все прежние союзники «по пьяному делу» – особенно из тех, кого «прижимало» новое начальство. Андрей Андреевич выслушает, поймет, посочувствует. Пьет он теперь осторожно и понемногу – страх как боится потерять работу. Втайне думает: «Если полечу отсюда, больше никуда не возьмут». К тому же работа подходящая – словно для него придумана: сиди разговаривай, и никаких конкретных обязанностей. Вот только дома отношения всё больше осложняются. Дочь его не замечает, жена едва терпит. Ну да ладно: как-нибудь утрясётся.

Но... не утряслось. Однажды его ждала роковая записка: «Андрей! Не суди меня строго. Дальше так жить не могу. Мы с Настей ушли к Сергею». Был он во хмелю и не сразу понял смысл прочитанного, читал и перечитывал две строчки, написанные женой. «К Сергею, к Сергею...» – повторял машинально. Не сразу понял: Сергей – главный инженер, его старый товарищ. Закивал головой: «Да, да... к кому же больше – к Сергею».

И уже машинально продекламировал из Блока:

Но час настал, и ты ушла из дома.

Я бросил в ночь заветное кольцо.

Ты отдала свою судьбу другому,

И я забыл прекрасное лицо.

Началась новая, одинокая, жизнь. Марину видел редко, а встретив, театрально поднимал руку:

– Здравствуй! Как поживаешь?

– Ничего. А ты?

– Бросил пить, хотя и знаю: «In vino veritas!» Передавай привет Сергею.

Невеселая это была бравада, да только иного тона при встречах с Мариной не находил. Изредка его навещала дочь – плакала, просила бросить пить. Андрей клятвенно обещал. Но Настя уходила, а он... продолжал пить. Конечно, не настолько, чтобы окончательно спиться. Где-то в глубине его могучей натуры были заложены силы, удерживающие его от окончательного падения. Однако алкоголь сделал своё черное дело: он разрушил в нём самое возвышенное, чем славен и красив человек.