Текст книги "Город еретиков"

Автор книги: Федерико Андахази

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

2
Вильявисьоса

I
Исход1

Труа, 1348 год

Кристина и Аурелио встретились вновь. Словно предводители разных частей единого войска, они, можно сказать, ехали во главе двух легионов: Кристина, верхом на гнедом жеребце, одетая в монашеское облачение, но с откинутым на плечи капюшоном, с непокрытой головой и развевающимися по ветру волосами, вела за собой десятка два послушниц, решившихся вместе с ней на побег. Аурелио летел к ней на всем скаку по тропе, отмечавшей границы полей, принадлежавших женскому монастырю. Позади облака пыли, поднятого копытами его скакуна, за ним следовала дюжина мужчин, в большинстве своем – молодых монахов. Аурелио остановил коня на небольшом расстоянии от Кристины. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, потом юноша спешился, медленным шагом подошел к своей возлюбленной и протянул ей руку, предлагая спуститься. Так она и сделала – ни на секунду не отводя глаз от глаз Аурелио. Лицом к лицу, не произнеся ни слова, они взглядами пересказали друг другу все то, что хотели высказать за эти два долгих, нескончаемых года, а потом наконец-то слились в объятии. Кристина не удержалась и беззвучно зарыдала – это была вспышка всех чувств, которым она долго не позволяла прорваться наружу: безудержная любовь в своем первозданном смысле; пленительное ощущение победы; боль, которую так долго приходилось держать в себе и которая теперь превратилась в переполняющее ее счастье; стремление к свободе перед лицом грядущего – и потрясение, вспышка противоречивых и невыразимых ощущений. Мужчины и женщины взволнованно наблюдали за этой встречей, а еще они разглядывали друг друга, заразившись тем же чувством, которое слило воедино тела Кристины и Аурелио. Однако нужно было торопиться. И тогда мужчины и женщины перемешались между собой, сплотившись в единую тесную группу, и продолжили свой путь на закат.

Это был долгий и опасный исход в сторону испанских земель. У беглецов было всего несколько часов преимущества перед французскими войсками, которые бросились за ними в погоню, готовые захватить их живыми или мертвыми. Когда настоятель мужского монастыря отец Альфонс обнаружил на рассвете исчезновение тринадцати своих монахов, он не сразу понял, что произошел побег. Однако его изумление многократно возросло, когда стало известно, что в женском монастыре тоже пропало двадцать монахинь. Прежде чем пуститься в путь, соединенный отряд мужчин и женщин остановился на вершине холма. Оттуда, в свете первых лучей солнца, они бросили свой прощальный взгляд на город. Больше всего их поразило, насколько близко друг к другу стояли два монастыря. С их наблюдательной позиции шпили на башнях домов вообще путались между собой, и две обители сливались в единое целое. Беглецам стоило большого труда поверить, что, находясь так близко, они были так далеки друг от друга в течение стольких лет! Они в последний раз посмотрели на красные крыши Труа, в молчании попрощались с городом и пустились в путь по узенькой тропке, змеей скользившей по холму.

Беглецы оставили за собой широкий шлейф кривотолков. Негодование аббата достигло своей высшей точки, когда обнаружились свидетельства крестьян, видевших, как две группы сливаются в одно демоническое воинство и продолжают путь вместе. Рассказы о побеге начали множиться, они становились все более ветвистыми в воображении людей – вскоре появились очевидцы, утверждавшие, что, когда две группы встретились, мужчины и женщины тотчас же сбросили с себя одежды, переплели свои обнаженные тела и предались блудодействию в парах, в тройках, в кучах, не разбирая ни пола, ни возраста; находились даже такие, кто видел, как Дьявол собственной персоной руководил этой бесстыдной оргией. Аббатиса, со своей стороны, втайне сетовала, что побег предприняли самые молодые и прекрасные монашенки – именно те, что доставляли ей больше всего наслаждения во время общих сборищ, кончавшихся мистическими экстазами. Мать Мишель тосковала примерно так же, как тосковала бы покинутая возлюбленная, и вот в ее сердце поселилась ненависть, соизмеримая лишь с ее горем. Поэтому настоятельница не колеблясь поддержала аббата Альфонса: дезертиров следовало подвергнуть самому суровому и примерному наказанию. Помимо войска на ноги были подняты еще и крестьяне: вооружившись вилами, серпами, косами и дубинами, они отправились на охоту за еретиками. Узнав о случившемся, Жоффруа де Шарни лично распределил оружие между мужчинами, работавшими на его полях, и возглавил отряд охотников за собственной дочерью. Герцог собрал и еще одну группу, под предводительством своего сына, и отдал категорический приказ на случай поимки Кристины:

– Убейте ее.

Герцог де Шарни винил себя, что сам не сделал этого прежде – ведь закон предоставлял ему такую возможность. Кристина уже и так расстроила немало его планов, однако то, что она осмелилась возглавить мятеж и побег монахинь из монастыря, безусловно, никак не способствовало его благородному намерению возвести церковь. Дворянин был готов убить дочь собственными руками, принести ее в жертву церковным иерархам, чтобы таким образом очистить благородное имя де Шарни.

Беглецы понимали, что путешествовать по французским землям им будет нелегко. Обратившись в Моисея, ведущего свой народ через пустыню непонимания и враждебности, каковой стала для них Франция, Аурелио продвигался почти на ощупь, молясь, чтобы их отряд не перехватили. Однако в отличие от евреев, покинувших Египет, люди, бежавшие из монастырей, не могли рассчитывать на Божью помощь – Бог был на стороне их противников. Не обладал Аурелио и тем могуществом, которым Иегова наделил Моисея: он не умел превращать жезлы в змей, а воду рек в кровь; он не мог насылать на своих преследователей казни в виде жаб или песьих мух, не мог уничтожить их животных; он не обладал властью покрыть кожу своих врагов язвами, или обречь их на гром и град, или навести на них саранчу, или казнить их с помощью тьмы. Аурелио, Кристина и их немногочисленные единомышленники не могли даже похвастаться достаточным количеством мужчин в своем отряде, чтобы отразить внезапное нападение. Съестных припасов у них тоже было мало, лишь несколько животных – коз и овец, которых монахи забрали из монастыря; спать приходилось под открытым небом, поскольку у них не было кож, чтобы раскинуть шатры – только грубые самодельные палатки из ткани, которые защищали их от дождя. Во время этого нелегкого исхода у беглецов не только не было дрожжей, чтобы заквашивать тесто, не было даже муки, чтобы испечь пресный хлеб, подобно детям Израилевым в пустыне. А еще, в отличие от еврейского народа, Иегова не вел их ни в облике столпа облачного днем, ни столпа огненного ночью; и Господь не имел необходимости ожесточать сердца аббата и настоятельницы, как поступил он с сердцем фараона, поскольку их сердца уже были ожесточены и полны жаждой мести; и не нужно было посылать вслед за ними шестьсот колесниц, как сделал это фараон, – потому что было их мало и большинство среди них составляли женщины.

И когда войска стали их нагонять, беглецы оглянулись, и вот кони и всадники идут за ними: и весьма устрашились и возопили беглецы к Господу.

И сказали мужчины Аурелио, как когда-то было сказано Моисею: разве нет гробов в монастыре, что ты привел нас умирать такой смертью?

И сказали женщины Кристине: что это ты сделала с нами, выведя нас из монастыря?

И Аурелио хотел бы обратиться к своим братьям со словами, которые Моисей говорил народу Израилеву в пустыне: "Не бойтесь, стойте – и увидите спасение Господне, которое Он соделает вам ныне", – но не было у него ни единого слова, чтобы утешить их.

И Кристина хотела бы обратиться к своим сестрам с такими словами: "Господь будет за вас, а вы будьте спокойны", – но и у нее не было ни единого слова, чтобы утешить их.

И когда войска прижали их к берегу реки Гав-де-По, Аурелио простер руку свою, ожидая, что Иегова заставит воды отступить, и разделит их надвое, и сделает сушь. Но река не сдвинулась с места.

И Аурелио с Кристиной хотели бы, чтобы все они пошли среди моря по суше и чтобы воды были им стеною по правую и по левую сторону. Но воды спокойно текли в своем русле.

И видя, что их настигают, Аурелио простер руку свою, чтобы воды покрыли их преследователей, и колесницы, и всадников всего войска. Но воды ему не подчинились.

И тогда Кристина хотела простереть руку свою над рекой, чтобы она разбушевалась во всю мощь и обрушила свою ярость на войско и чтобы Иегова потопил их посреди реки. Но воды оставались спокойными.

И приказал Аурелио, чтобы воды обратились на тех, кто шел за ними, на колесницы их и на всадников их, и чтобы не осталось из них ни одного. Но река его не услышала.

И захотел Аурелио, чтобы они смогли пройти среди моря по суше и чтобы воды были им стеною по правую и по левую сторону. Но воды оставались ровными и спокойными.

И взмолился он, чтобы Иегова спас их в тот день; и хотелось им увидеть, как войско их преследователей погибнет на берегу реки.

Однако ни Аурелио не был Моисеем, ни Кристина не была Аароном, ни эта горстка мужчин и женщин не была избранным народом, ни река Гав-де-По не была Красным морем, ни Иегова не был Иеговой, поскольку у них не было никакого Бога, готового прийти на помощь.

Оказавшись между рекой Гав-де-По и войсками, Аурелио, Кристина и все бывшие с ними приготовились к смерти, так и не успев добраться до испанской земли, лежавшей по ту сторону реки.

2

Теперь они стояли лицом к лицу – вооруженное войско с одной стороны, изможденная горстка беглецов – с другой. Кровавая развязка казалась неизбежной. Однако Кристина заметила на лице командира выражение неуверенности, которая передавалась и всем его людям. Ей показалось, что поднятая вверх рука, сжимающая меч, дрожит и что воин никак не может решиться опустить ее, отдавая сигнал к атаке. И этот страх не был беспричинным: аббат так красноречиво убеждал солдат, что бежавшие монахи – это войско Дьявола, так разнообразны были свидетельства людей, выдававших себя за очевидцев их богомерзких оргий, так много нашлось свидетелей их сатанинских шабашей, что преследователи в конце концов прониклись этими историями. Предназначением армии было сражаться против свирепого и безжалостного врага, однако мало кто отважился бы встретить лицом к лицу самого Вельзевула. Кристина догадалась, что их боятся, когда увидела, как один из солдат принялся креститься. И тогда она поняла, что их отряд не безоружен и не беззащитен. Если они не получили поддержки от Иеговы, подобно евреям, которым удалось перейти Красное море, они воспользуются помощью Сатаны. Стоя на самом берегу реки Гав-де-По, Кристина призвала своих подруг и, не глядя на них, шепотом приказала повторять все, что она будет делать; и тотчас же ногтями разорвала на себе одежды, поглядела на солдат зловещим взглядом и обнажила грудь, словно бросая вызов. Другие женщины последовали ее примеру, при этом издавая такие же завывания, какие звучали во время их мистических экстазов в монастыре. В те времена мужчины обыкновенно боялись женщин; этот страх они скрывали, выдавая за презрение, но ничего не боялись так сильно, как ужасной фигуры ведьмы. Группа этих женщин, скалящих клыки, точно волчицы, и выставляющих напоказ свои обнаженные тела – а именно так обычно изображали Сатану, – явилась просто кошмарным зрелищем. Солдаты были парализованы, они не осмеливались ни атаковать, ни отступить. Аурелио воспользовался растерянностью в их рядах, чтобы укрыться за ближайшим валуном, а потом доползти до леса. Он перемещался ловко и быстро и в конце концов, никем не замеченный, оказался за спинами у солдат и вскарабкался на скалу. Пока женщины вопияли и дергались, словно плененные хищники, молодой монах широко раскинул руки, приняв позу распятого на кресте, и воскликнул:

– Дети мои, я вернулся. Настал последний час. Скоро зазвучат трубы и мертвецы встанут из своих могил.

Солдаты обернулись на звук этих слов и увидели Христа, стоящего на высоком утесе. И тогда их страх сменился паникой, все простерлись перед лицом Мессии, который возвратился в мир, чтобы возвестить о Страшном суде. Теперь все для них становилось понятно: они оказались свидетелями последней битвы – битвы самого Сына Божьего с войсками Сатаны.

– Вам здесь нечего делать, не пятнайте себя грязью, – произнес Аурелио, теперь властным тоном, и, прежде чем отзвучало его последнее слово, солдаты бросились прочь так быстро, как только могли.

И вот этот немногочисленный народ израильский, состоявший из трех десятков мужчин и женщин, лицезрел, как войска настоятеля в страхе бежали – так же как и армии фараона.

По другую сторону узенького Красного моря, всего в одном шаге, находилась Испания, ожидавшая их, словно это была земля обетованная.

Они без всяких трудностей наконец-то достигли другого берега реки Гав-де-По.

II
Цивилизация любви1

Астурия, Испания, 1348 год

Отряд мужчин и женщин, руководимый Аурелио и Кристиной, в конце концов добрался до маленького селения Велайо, что в Астурии. Поселок располагался в плодородной долине, просторной и зеленой, омытой спокойными водами реки Виакабы. Несмотря на усталость, на голод и на все опасности и лишения, испытанные в дороге, как только путники ступили на землю Велайо, они почувствовали себя бесконечно счастливыми. Легкий прохладный ветерок, безоблачное небо и широкие гостеприимные луга наполнили их дыханием новой жизни. Засеянные поля, простиравшиеся до самых склонов пологих волнистых холмов, выглядели как обещание изобилия и благополучия. Поселяне трудились на полях с радостью, что ничуть не напоминало угрюмую покорность судьбе крестьян из-под Труа. Дома в поселке были белые, немудрящие, и обитали в них и земледельцы, и люди моря, поскольку поселок стоял на излучине реки, впадавшей в Кантабрийское море. Аурелио развернул карту, огляделся вокруг и только теперь понял, что замок, возвышавшийся на холме над долиной, – это его собственное имение. Замок был выстроен из камня – два симметричных крыла и круглая башня посередине; холм, на котором он стоял, и все окружавшие его земли, от берега реки вплоть до лесистой горы, таковы были размеры поместья. Аурелио вступил во владение своим наследством, предъявив положенные документы графу Хихонскому, дону Алонсо, внебрачному сыну короля Энрике Второго, владельцу большей части здешних земель и номинальному губернатору молодого поселка. Бывшие беглецы, привыкшие к замкнутому существованию, которое они вели в двух своих монастырях – мужском и женском, обосновались в замке и установили в нем такие же порядки, как будто это был монастырь для мирян. Обязанности распределили в зависимости от умений каждого из новых жильцов. Нужно сказать, что мужчины, закалившие свой дух в изнурительном труде созерцания, не умели ничего иного, кроме как предаваться квиетизму. На первых порах женщины были вынуждены взять на себя почти все домашние работы: разжигать и поддерживать огонь для приготовления пищи и для тепла, шить, ткать и вышивать, стирать и чинить одежду. Им же приходилось молоть зерно, делать муку, замешивать хлеб. Астурийские земли богаты яблоками, но не слишком щедры на виноград, так что женщины вскоре научились готовить сидр – как раньше делали вино. Но вскоре по настоянию Аурелио, который так страдал: в монастыре от лености, замаскированной под мистицизм, мужчины постепенно начали выполнять кое-какую работу: рубили и складывали дрова, занимались плотницким и слесарным ремеслом, освоили начатки кузнечного дела, выучились кроить и сшивать кожу и тачать обувь. Женщины, в свою очередь, взяли на себя приготовление всей молочной продукции, за исключением сыров – это считалось мужским занятием. Однако, само собой, по-настоящему тяжелая работа всегда ложилась на плечи крестьян, обитавших в скромных домиках на землях, принадлежавших поместью: пахота, сев, жатва, заготовка сена и забота о пахотных землях; уход за животными в стойлах, их стрижка и производство шерсти. Такой феодальный характер отношений поддерживался только в первое время; вскоре от него отказались и начали жить совершенно по-новому. И все-таки самым необычным были отношения, связывавшие членов этой диковинной общины между собой. Если в своих монашеских обиталищах, откуда все они вышли, и мужчины и женщины (по отдельности) были связаны друг с другом любовью, обращенной к Христу, то в своем новом, мирском жилище их связывала только лишь любовь к своим братьям и сестрам. С другой стороны, жизнь в монастырях управлялась с помощью жесткой вертикали, нерушимого иерархического порядка, главой которого являлись аббат или аббатиса, командовавшие своими подчиненными. А вот в замке Велайо не существовало никаких чинов и званий, не было ни пастырей, ни стада, каждый делал то, что подсказывала его добрая воля; они действительно напоминали общество без законов, о котором мечтал апостол Павел, потому что там, где нет злодеяния, нет надобности и в законе. Поначалу им нелегко было освободиться от укоренившихся в них железных правил, мужчины и женщины поселились в разных крыльях замка. Однако вскоре эта жесткая граница начала размываться, и в итоге все жили там, куда влекло их желание. Аурелио и Кристина любили друг друга любовью прозрачной и чистой, свободной от каких-либо договоренностей или уз закона; они были столь бесхитростно объединены велением своих сердец, что у них не было необходимости закреплять свои отношения формально. Кристина и Аурелио обычно ночевали в самой высокой комнате замка, откуда была видна вся долина в излучине реки и был слышен шум моря. Этот пример вскоре распространился, и мужчины и женщины стали разбиваться на пары, при этом все больше сближаясь. Взаимоотношения в таких парах складывались по-разному: некоторые союзы становились нерушимыми; иные заключались всего лишь на одну ночь. Все были хозяевами всего, потому что все было общее: кров и еда, а также неученость, которая превращалась в мудрость, и мудрость, которая не переходила в высокомерие; общими были дрова и огонь, а также холод, который становился пыланием; общими были деньги и их нехватка, а также страх, который обращался в отвагу, и отвага, которая не становилась дерзостью. Верные словам апостола Павла, они доводили его проповедь разрыва с законом до самых последних пределов: стало необязательным соблюдение десяти заповедей, поскольку теперь все их добродетели были не записаны на камне, а запечатлены в сердце и в собственном разумении. Коротко говоря, в этом маленьком обществе, созданном по слову святого Павла, все придерживались одного главного завета, который был способен заменить им все десять заповедей: «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон».

Озаренные светом свободы воли, не только провозглашенной, но и ставшей частью их жизни, эти люди построили общество, основанное на истинной любви, как и говорил апостол Павел: "Не станем же более судить друг друга, а лучше судите о том, как бы не подавать брату случая к преткновению или соблазну".

Руководствуясь лишь велениями собственных сердец, мужчины жили бок о бок с женщинами, разделяя друг с другом труд и отдых, разговор и молчание, чтение и писание, ложе и пропитание. И вот, живя в этом гармоничном равновесии, они задавались вопросом: по какой неведомой причине мужчины и женщины до сей поры были разделены, почему одним было отказано в других – и наоборот? Так они постигли, что воздержание есть мать большей части пороков и грехов, процветавших в монастырских стенах. Как только было отвергнуто правило целомудрия, исчезли и демоны: все инкубы и суккубы, терзавшие послушниц в их обители, теперь растаяли навсегда; больше не было необходимости прибегать к прежним сумрачным церемониям, чтобы отпугнуть Сатану. Как только были прорваны плотины воздержания и женщины позволили мужчинам обладать собою, Дьявол больше никак не мог ими завладеть – что нередко случалось в монастыре. На взгляд тех, кто ничего не знал о крепчайшей цепи любви, соединявшей обитателей замка Велайо, это сожительство множества мужчин и женщин должно было показаться самым нечистым из блудодеяний. Однако Аурелио, Кристина и любой из их последователей ответили бы на это словами святого Павла: "Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто". Это был идеальный мир.