Текст книги "Крой тела"

Автор книги: Файт Этцольд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 5

Клара глубоко вздохнула, взглянув на громадный церковный купол, возвышавшийся над ней. Он вызывал у нее чувство свободы и безопасности одновременно.

Она прищурилась, чтобы хорошо видеть, несмотря на слезы. Слова священника все еще звучали в ее голове: «Чтобы обрести прощение, нужно простить другого».

«Интересно, какие еще признания слышал этот священник? Хранит ли он их в своем сердце, делясь лишь с Иисусом и Богом, как того требует тайна исповеди?»

В голове мельком пронеслась мысль: исповедовался ли убийца ее сестры.

«Тогда где-то есть священник, который знает, кто убил ее. А может, он даже знает, где найти преступника. Значит, где-то может жить человек, который все знает, но ему никому нельзя открыться?»

Клара отогнала эти мысли, как надоедливую муху: такой изверг, как убийца ее сестры, не имеет никаких дел с Богом.

Статуя Богоматери, перед которой стояла дюжина зажженных свечей, возвышалась в левой части алтаря. Мария держала на руках маленького Иисуса, ниже светил серп луны, а над ней простирались солнечные лучи. Знакомый ее подруги, искусствовед, как-то рассказывал Кларе, что непорочная Мария в Откровениях Иоанна стоит на серпе луны: «Явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца».

Этот отрывок Клара удивительным образом запомнила.

И не только потому, что там было описание дракона, жаждущего проглотить невинное дитя, просто он постоянно напоминал о ее собственной ситуации, о сестре Клаудии, которая оказалась в лапах злого дракона. Но если в Библии архангел Михаил спас ребенка и победил дракона, Сатану, то дракон Клары забрал ее сестру навсегда.

«Если Бог действительно такой милосердный, то почему люди им так мало интересуются? – спрашивала себя Клара. – Где же этот Бог, когда он так нужен? Неужели жизнь – это сплошные страдания? И если жизнь – это пытка для тела, то тогда ад – пытка для души?»

Клара молча стояла у статуи Марии, а свечи превращали церковную полутьму в мерцающий ковер отсветов.

«Мария, – думала она, – единственный человек в истории мироздания, который, вероятно, был абсолютно чист и жил без грехов. И поощрения не пришлось долго ждать: Матерь божья – Царица небесная».

Но если бы все вокруг были безгрешны, Кларе пришлось бы искать новую работу.

Она бросила один евро в медную коробку и зажгла для Клаудии сразу две свечи. «Я тебя никогда не забуду», – мысленно сказала она, и еще два отсвета присоединились к пляске огней на сумрачных сводах.

Металлический лязг заставил Клару вздрогнуть. Рослый, крепко сбитый мужчина тоже бросил несколько монет в коробку и зажег свечу. Он двигался очень пластично, Клара видела подобное у бойцов спецподразделений. Русые волосы подстрижены очень коротко, на переносице – очки в оправе из матовой нержавеющей стали.

– Истинная красота всегда недоступна, не так ли? – сказал он, осматривая статую Марии, потом взглянул на Клару. Его левая рука немного подрагивала, когда он ставил свечу на пол.

Клара молча кивнула. Мужчина оказался довольно симпатичным, но ей было не до разговоров.

Похоже, незнакомец это понял.

– Прошу прощения, – произнес он и отступил назад. – Я не хотел вам мешать. До свидания.

Клара, оставаясь около статуи, смотрела вслед мужчине, а язычки пламени двух ее свечей плясали, отбрасывая легкие тени на лицо Марии.

Глава 6

Меня все раздражает. Люди, жизнь и я сам. Иногда мне кажется, что я мертв вот уже много лет и меня просто забыли похоронить. Наверное, лучше было бы, если бы я на самом деле покончил жизнь самоубийством, а не инсценировал его на озере. Тогда я написал прощальное письмо, прыгнул в воду, заплыл на середине озера и сбросил дождевик. Потом – обратно на берег. С тех пор я больше никогда не был дома. С тех пор все считали меня мертвым. Так было нужно.

Может, я на самом деле мертв? Может, все, что я принимаю за действительность, всего лишь сон? А если я еще живу, должен ли я воспринимать все всерьез?

Передозировка инсулина или снотворного, крепкая балка на потолке и веревка, быстрый разрез опасной бритвой…

Но мне нужно выполнить свою миссию. Девушку зовут Жасмин. Она сегодня разместила на странице «Фейсбука» сообщение, что в следующие выходные едет в Ганновер. Значит, я могу без помех подготовить все в ее квартире. Я видел ее на центральном вокзале. Многие ее видели, и многие жадно на нее пялились. Ведь она выглядит точь-в-точь как Элизабет тогда. Красивая, яркая блондинка.

И тот парень под тридцать, с которым я пил кофе на вокзале, тоже заметил девушку. В глазах этого типа я прочитал, что он хочет ее. Непременно хочет. Но в его взгляде за бесконечным желанием сквозило глухое отчаяние, беспомощность. Парень понимал, что никогда не сможет заполучить ее. Он понимал, что на самом деле она была рада, что торопится на поезд: прекрасный повод отделаться от него.

Зачем тот парень вообще с ней встретился? Ведь он понимал, что эта встреча разбудит в нем желание, которое ничто не сможет удовлетворить и которое на долгое время сделает его несчастным.

Может, ему достаточно знать, что он хотя бы повстречал женщину своей мечты, пусть даже никогда не сможет засунуть в нее член? А может, он не хотел казаться самому себе неудачником, который не воспользовался шансом, пусть даже самым ничтожным? Может, он встретился с ней лишь для того, чтобы потом, мастурбируя, ясно представлять ее себе?

Сможет ли этот тип когда-нибудь стать убийцей? Одним из тех, кто способен променять женщину в кафе на вскрытый и выпотрошенный труп? Ведь мертвые женщины не говорят «нет». Я никогда этого не узнаю, но мысль интересная.

Жасмин вернется воскресным вечером. Этого не написано на страничке «Фейсбука», просто я подобрал чек от ее железнодорожного билета. Поэтому в воскресенье я уйду из дома.

Я подожду Жасмин в ее квартире. И я ее убью.

Глава 7

Вечерние сумерки превратили небо в такое же море отсветов, как свечи – своды собора. Клара села в служебную машину, престарелую «ауди», проехала по Унтер ден Линден, потом свернула налево, на Фридрихштрассе, в направлении Темпельхофа, к Управлению уголовной полиции Берлина.

Клара работала в комиссии по расследованию дел об убийствах, в отделе судебной экспертизы и патопсихологии, который недавно расширили. Чем больше город, тем больше в нем душевнобольных, и Берлин не был исключением. Судебная коллегия не хотела, чтобы ее обвинили в бездействии.

Клара решила пробыть в кабинете еще пару часов, встретиться с коллегой, поработать с несколькими документами по старому делу и потом поехать домой. До 23 октября, дня, который прибавил Кларе хлопот, неделя прошла довольно спокойно. И это было просто необходимо. Последнее дело, которое она распутала вместе с начальником, директором уголовной полиции Винтерфельдом, стало сущим кошмаром – охота на Оборотня, убийцу-психопата, который оставил в Берлине кровавый след. Он зверски убил семь женщин, насиловал их до и после смерти. У всех участников этого дела нервы были просто на пределе. К тому же начальник городской полиции приказал держать прессу на расстоянии, что в данном случае было весьма проблематично.

Клара свернула на Фридрихштрассе и поехала к большому зданию-коробке, которое возвышалось среди классических фасадов старого города.

Клара часто работала с Винтерфельдом (59 лет, дважды в разводе), но так и не смогла узнать его до конца. Он, непробиваемый прагматик, не допускающий дурачеств и глупостей, всегда говорил со всей серьезностью, но в то же время это казалось маской. Его звездный час, тогда еще, в Гамбурге, настал, когда он поймал Пакетного убийцу – педераста, который надевал целлофановые пакеты на головы детям, насилуя их. Его возбуждало, когда сопротивление детей все уменьшалось из-за нехватки кислорода, пока они не теряли сознание и не умирали. Мужчина работал преподавателем в профессиональной школе и был одним из тех, кто организует там новогодние концерты и первым сметает только что выпавший снег с крыльца. Просто душа-человек.

Ханна Аренд выработала понятие «банальность зла». Подобным неприметным преступником был и Джон Уэйн Гейси. Или Генрих Гиммлер. И Клаус Бекманн, Пакетный убийца, был одним из таких.

Винтерфельд взял тогда под свою опеку Клару, а также Сару Якобс, тоже молодого талантливого комиссара, которая через пару лет, когда Клара начала работать в комиссии по расследованию убийств, перешла в отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Клара долгое время не видела ее. Ходили слухи, что Сара раскрыла громкое дело и теперь живет под новой фамилией в другом месте, пока буря не успокоится.

Сара была словно младшая сестра Клары, этакая «большая младшая сестра». Темно-русая и кареглазая, полная противоположность Кларе – брюнетке с голубыми глазами и южноевропейскими чертами лица, в венах которой текла итальянская, испанская и немецкая кровь.

Ей не хватало Сары в сфере деятельности, где доминировали мужчины. Большинство комиссаров и служащих высшего звена были мужчинами, как и бóльшая часть преступников.

Клара с Сарой часто сидели в теплые летние вечера на Шёнхаузер-аллее, на балконе, попивая белое вино и болтая. Ничто так не напоминало о лете, как цвет охлажденного белого вина в заиндевевшем бокале в лучах заходящего солнца. Для Сары это была настоящая разрядка. Никакого официанта, которого нужно ждать часами. Никаких туристов, которые вваливаются в кафе с полными рюкзаками, расталкивая всех толстыми задницами. Никакой действующей на нервы музыки, которой бармен безуспешно пытается развлечь посетителей. Только столик, пара стульев и белое вино. И прохожие внизу, на улице. Слышны разговоры соседей, позвякивают звонки велосипедов. Из открытых окон автомобилей долетает музыка, которая становится все тише, когда машина ускоряется на светофоре. И на все это накладывается чириканье воробьев и воркование голубей.

Они разговаривали о делах, о коррумпированных чиновниках экономического сектора, контрабандистах и торговле людьми, о разбойных нападениях со смертельными случаями, об убийствах в состоянии аффекта и серийных убийцах.

Но часто они разговаривали и на абсолютно нормальные темы: о прочитанных книгах, о выставках, которые как раз проходят в городе, и, конечно, о мужчинах, среди которых симпатичные зачастую оказывались совершенными занудами, а незанудные норовили той же ночью очутиться у них в постели.

По уклону Хоринерштрассе, где жила Клара, иногда из земли выныривал поезд, чтобы проехать несколько сотен метров над улицей по металлическому мосту, на время превратившись из метро в городскую железную дорогу, и на склоне Борнхольмерштрассе снова исчезнуть под землей.

Клара не могла не вспомнить о Винсенте, друге Сары, который в один из вечеров пересказывал страшную историю Лавкрафта. В Антарктиде исследователи нашли в пещере гигантского червя, он ползал в туннеле подо льдом и своими размерами свел с ума нескольких членов экспедиции. «Вещь, которая не может существовать», – так назвал червя Лавкрафт. Один из ученых, оказавшийся в конце концов в психушке, до конца своих дней что-то бормотал о нью-йоркских станциях метро «Бэттери-парк» и «Централ-парк».

– Но все дело не в черве, ужасном и странном, – сказал тогда Винсент, – все дело в метро. Современный мир пытается победить монстров прошлого, но при этом создает новых чудовищ, которые иногда еще более ужасны.

Клара поняла, о чем говорил Винсент, когда из-под земли, громыхая, вылетел поезд, словно гигантский угорь, хватающий насекомых с поверхности воды. Архетипы, как говорил Винсент, глубоко укореняются в нас. Мы знаем, что не существует чудовищ, но боимся их, потому что этот подсознательный страх столь же стар, как и само человечество.

Клара направила машину по Темпельхофер-Уфер, проехала Мерингдамм в сторону окраины, оставила автомобиль на подземной стоянке Управления уголовной полиции и вошла в лифт. Пока она шла по коридору третьего этажа, прозвучал сигнал мобильника о том, что пришло сообщение.

«Слава богу, ничего важного», – подумала она.

Клара прошла в кухню и подставила чашку под древнюю, гремящую и стучащую машину для варки кофе. Она привыкла пить только черный кофе, когда была на работе. Черный кофе есть везде, и необязательно просить молоко, которое в большинстве случаев оказывается прокисшим. А сахар и подсластители вредны как для фигуры, так и для зубов. Но это вовсе не означало, что в кофейне «Старбакс» Клара не могла насладиться чашкой карамельного макиато с большим количеством сахара и сливок. Но «Старбакс» «Старбаксом», а служба службой.

Клара как раз собиралась выйти из кухни, когда услышала тяжелые шаги в коридоре, и появился директор уголовной полиции Винтерфельд в рубашке с расстегнутой верхней пуговицей и ослабленным узлом галстука. В руках он держал пачку сигарилл «La-Paz», которую не торопясь открыл. Его орлиный нос взрезáл воздух коридора, как форштевень корабля. Винтерфельд уставился в голубые глаза Клары.

– А-а, синьора Видалис… – произнес он, провел ладонью по седым, коротко стриженным волосам и осторожно приоткрыл окно напротив кофемашины, чтобы в очередной раз «покурить на улице», как он это называл. Было в этом открывании окна нечто торжественное, он выглядел как священник, открывающий табернакль, чтобы достать освященную гостию для таинства евхаристии. – Не составите компанию пожилому мужчине? – продолжил он, распахнул створку и впустил в коридор холодный осенний ветер. Потом вдохнул свежий воздух, который уже отдавал снегом, зимой, чтобы тут же закурить и выпустить облако дыма в вечерние сумерки.

Они некоторое время стояли рядом. Клара держала кофейную кружку обеими руками и наслаждалась приятным теплом – ее немного знобило от осеннего воздуха. Винтерфельд задумчиво затягивался, выпуская дым в вечер короткими струйками.

– Сегодня двадцать третье, – наконец сказал он, не глядя на Клару. – Вы можете ничего не говорить, но я надеюсь, что вам хоть немного легче. – Винтерфельд знал историю Клары.

– Да, я снова исповедовалась, – ответила она, отпивая кофе маленькими глотками. – Сама не знаю, зачем каждый раз это делаю, но после исповеди мне действительно немного легче. Как бы там ни было, это помогает больше, чем йога, которой я сегодня занималась. – Она повела плечами, разминаясь. – Скоро я так далеко продвинусь в йоге, что смогу сама себе руку вывихнуть, но это нисколько не успокаивает.

– Может пригодиться… Эта штука с вывихом… Но идея с исповедью тоже хороша, – произнес Винтерфельд. – Братья, – он имел в виду католическую церковь, – в известном смысле первыми изобрели психоанализ. Это не понравится агностикам, но так и есть. Нужно высказаться от всей души – так говорит церковь, то же самое говорил Фрейд. Ты должен это сказать, ты обязан это проговорить, и тогда тебе станет легче. – Он взглянул на Клару. – Сколько у нас было убийц, которые приходили с повинной, потому что не могли больше нести на плечах этот груз!

Клара кивнула.

– Как говорил коллега из ФБР, что был у нас в прошлом году? «Not everyone is built for guilt».

– Что правда, то правда, – ответил Винтерфельд и затянулся сигариллой.

Оба снова на время замолчали.

– Так что я хотел сказать… – Винтерфельд провел рукой по волосам и выпустил дым. – Вы выполнили потрясающую поисковую работу по поимке Оборотня. Такой неорганизованный, звериный преступник мне еще не попадался. Я даже думать не хочу, как проходило бы судебное разбирательство. – Винтерфельд передернул плечами.

– Ну да, теперь наш друг отправится в холодильник в Моабите, на следующей неделе там будет минус восемьдесят. Там он отдохнет.

С легкой улыбкой Винтерфельд повернулся к ней.

– Я должен вас поблагодарить за Белльмана. Вы же знаете старую поговорку: долг платежом красен, и Белльман определенно не исключение, но в этот раз, похоже, все серьезно. Он непременно хочет с вами поговорить еще раз и лично поблагодарить за великолепно выполненную работу. Как долго вы здесь пробудете?

– До пятницы, – ответила Клара.

Еще пару дней, чтобы окончательно закрыть дело и привести в порядок канцелярщину, после можно наслаждаться отпуском. Две недели. Она еще не знала, куда поехать. Возможно, решит в последнюю минуту. Куда-нибудь. Как-нибудь.

– Белльман зайдет еще раз. Завтра до обеда он будет в Федеральном ведомстве уголовной полиции в Висбадене, но потом вы у него по списку первая.

– Это меня радует, – кивнула Клара.

Она испытывала к шефу уголовной полиции Берлина смешанные чувства. Белльман слыл выдающимся организатором, но когда что-то шло вопреки его ожиданиям, он мог быть очень неприятным, особенно если узнавал о случившемся задним числом.

– Так что же? – бросила она Винтерфельду и лукаво взглянула на него. – Что говорит ваше шестое чувство? Я рассчитывала, что вы молчать не будете, молчание – это как затишье перед бурей. Или у нас на этот раз действительно затишье?

Винтерфельд пожал плечами и стряхнул пепел вниз с третьего этажа, тот исчез среди кустов и труб теплотрассы.

– Иногда затишье – это и есть затишье. Но вы правы. В большинстве случаев это момент, когда на мишени замирает луч лазерного прицела, прежде чем в следующую секунду грянет выстрел. – Винтерфельд глубоко вздохнул и сунул пачку сигарилл в карман брюк. – А вдруг нам повезет? Может, нас на самом деле ждет маленькая передышка. Во всяком случае, вас. У вас же отпуск. А мы с Германном займемся бумажной рутиной, обсудим психотип убийцы для этого Оборотня. Может, потом и у нас будет неделя поспокойнее.

Германн работал ассистентом у Винтерфельда и к тому же был экспертом в киберпреступлениях. Крупный, молчаливый мужчина с гладко выбритой головой. Он всегда был готов на сто процентов, если того требовала ситуация. Он мог ужасно выглядеть, но работать на полную катушку. Он казался Кларе медведем гризли, которого нужно вдоволь кормить медом, чтобы тот оставался плюшевым.

Винтерфельд последний раз выпустил дым, затушил сигариллу о подоконник и бросил окурок в темноту.

– Между прочим, – сказал он, закрывая окно, – Мартин Фридрих все еще в бюро. Вы же хотели с ним познакомиться. Утром он улетает в Висбаден, чтобы выступить с докладом на осеннем заседании в Федеральном ведомстве уголовной полиции. И я не знаю, успеет ли он вернуться до вашего отпуска.

– Ну, тогда я к нему зайду, – ответила Клара и отпила кофе. – Четвертый этаж?

– А где же еще?

– Звучит так, словно он там живет.

Винтерфельд посмотрел на Клару взглядом опытного наставника, кем он и был во время ее обучения.

– Четыре, – ответил он, – несчастливое число у китайцев, потому что оно созвучно со словом «смерть».

Клара усмехнулась.

– Снова что-то заумное. Тяжело было в этот раз?

– Непросто. – Винтерфельд тоже улыбнулся. – Хороших вам выходных!

Он развернулся и, тяжело ступая, пошел по коридору.

Глава 8

– Простите, – сказала женщина в окошке терминала «Люфтганза Сенатор Лаундж», когда Торино уже почти прошел мимо нее, – могу я взглянуть на ваш билет? У вас статус «сенатор»?

– А какой же еще, по-вашему? – резко бросил Торино и помахал билетом, словно отгонял мух. – Может, «заклинатель змей»?

Он вошел в новый зал «Люфтганза Сенатор Лаундж». «Люфтганза» и управление аэропорта два года назад затеяли здесь стройку, но теперь терминал был открыт, и Торино в нем разочаровался. «Черт, чем эти идиоты все это время занимались?» Сопя, он поставил сумку и чемодан на колесиках и осмотрелся. «Такое могли натворить только немецкие строители, – подумал он. – Берутся за работу в последний момент, только халтурить умеют, а в конце выставляют счет, которому позавидовал бы любой инвестор».

Он оглядел зал и заметил партнера по переговорам. Том Мирс, исполнительный директор фирмы «Ксенотех», путешествовавший в статусе HON, считался одним из лучших клиентов «Люфтганза», но снизошел до терминала «Сенатор Лаундж». С одной стороны, потому что Альберт Торино летел в статусе «всего лишь сенатор», с другой – остальные VIP-пассажиры не могли услышать обрывки разговоров, не предназначенные для их ушей. Но лучше всего было бы встретиться в зале бизнес-класса, чтобы вообще никто не мешал. Этим классом летали подчиненные боссов от торговли и практиканты из консультаций по вопросам менеджмента, которые сами не могли и слова сказать.

Том Мирс отвечал за глобальную стратегию «Ксенотеха» – самого большого веб-портала в мире. «Ксенотьюб», видеоканал интернет-гигант, считался самым посещаемым видеоресурсом в мире – канал, ключ к которому был только у Мирса. Он был словно апостолом Петром в воротах Интернета.

Торино присмотрел сайт «Ксенотьюба» для своего нового шоу-формата. Остается лишь правильно обработать Мирса, потому что тот не был в восторге от порнографических проектов Торино, хотя и считал его идеи «в принципе нормальными», как он выражался. Торино полагал, что Мирс их все равно не поймет.

Мирс, рыжеватый мужчина с голубыми глазами и выдвинутым вперед утесом-подбородком, уткнулся в газету «Файненшл таймс», поверх которой время от времени поглядывал то на вход в зал, то на табло прилетов и вылетов.

– Альберт! – воскликнул он и поднялся, когда заметил Торино. – Here you are! How was your flight?

– Work and pleasure in good measure, – ответил Торино и продолжил говорить на английском: – Почти закончил презентацию для инвесторов, поел нормально, а поспать практически не смог.

Мирс указал на место рядом. Торино взял в автомате капучино и опустился в кресло около него.

– Итак, – начал Мирс, – перейдем к делу, через двадцать минут я лечу во Франкфурт. Ты хочешь сделать смесь из шоу «Американский идол» и «Минута славы», так?

– Чепуха! – Торино всыпал сахар в кофе и тщательно перемешал его длинной пластиковой палочкой. – Это все отработанный материал. Обычные шоу звездного формата оказываются телятами, для которых секс до брака – настоящий скандал.

– Они все так говорят. – Мирс отпил воды из бутылки. – Я просмотрел твое электронное письмо, но понял только, что пользователям предстоит самим определить суперзвезду.

– Именно, – ответил Торино. – Суть прежних форматов заключалась в том, что зрителям предлагали ограниченное число кандидатов, о которых жюри говорит, что они не более чем дегенераты, от которых завтра же нужно избавиться. Но для небольшой группы участников это правило не действует, они-то и становятся новыми суперзвездами.

– И этот принцип работает железно, – добавил Мирс.

– Да, потому что диванные имбецилы там, снаружи, в зомбистане, глотают все, – он ткнул пальцем на дверь «Сенатор Лаундж», словно там начинался другой мир. – И пока никто действительно не захочет чего-нибудь новенького, все будут рады этой тухлятине, даже после того как попробовали ее сотню раз.

– И что?

– Как что? – переспросил Торино. – Это же ничего общего не имеет с многообещающей интерактивной медиакультурой. Зрителю насильно предлагают то, чего он, может, вовсе не хочет видеть. Если продукт нравится создателям, это еще не означает, что он нравится зрителям. Червь, – Торино поднял указательный палец, – должен прийтись по вкусу рыбе, а не рыбаку!

– Милое сравнение, – ответил Мирс. – И что дальше?

– Ответный вопрос, – бросил Торино. – Что, если тебе как зрителю, например, нравятся длинноногие модели, а по телевизору показывают какого-то балабола, рекламирующего диетические продукты? Или ты тащишься от стройных, а тебе говорят, что сейчас будет королева красоты из Эфиопии?

Мирс глянул на табло с вылетами и закусил нижнюю губу.

– Возможно, я и додумаюсь до мысли, что хорошо бы самому выбирать, что смотреть.

– Именно, – сказал Торино. – У тебя как у зрителя должна быть возможность выбрать свою топ-модель.

– Это значит, что зрители ставят на понравившихся моделей? Как на ипподроме?

– Совершенно верно! – кивнул Торино, помешивая капучино и наблюдая за караваном китайских торговцев, которые потянулись в сторону выхода. – Модели на этой платформе смогут сделать собственную страничку и будут там представлять себя зрителям. Как на тех форумах, где народ ищет друзей, секс или еще бог весть что. Одновременно зрители на этой платформе могут сделать выбор и давать оценочные баллы.

– И голосовать они будут за деньги?

– А как иначе? Мы же живем в реальном мире. Кто больше вкладывает денег в акции, тот и влияет на курс. Система такая же, как при голосовании на телевидении. Двадцать моделей, у которых в конце рейтинг будет выше, отправятся на кастинг в шоу.

– Поэтому и шоу будет называться «Shebay»? Потому что можно будет делать ставки на женщин?

Торино кивнул.

– Да, и другое тоже. Зрители назовут кандидаток, этим обычно занимаются на шоу жюри. Из этих женщин мы и выберем Мисс «Shebay». Таким образом, зрители непосредственно участвуют в отборе конкурсанток. Если повезет, все пройдет как по маслу и мы сможем управлять сервером, маркетингом и всем остальным прямо из Германии.

Мирс снова глотнул воды из бутылки и свернул «Файненшл таймс».

– Ты сказал «и другое тоже». Что же еще?

Торино ухмыльнулся.

– Мы уже говорили о том, что зрителям не нравится, когда по телевизору заигрывают с кисками, к которым и после трех лет тюрьмы не захочется прикоснуться.

– Да, понимаю, – ответил Мирс и сунул газету и ноутбук в сумку. – Поэтому аукцион будет проходить, как торги на фондовой бирже.

– Именно, – бросил Торино. – Это выбор, который делают зрители сами для себя.

– Отсутствует только спрос.

– Правильно, – отметил Торино и наклонился вперед. – Или, лучше сказать, желание. – Он выпустил палочку из рук. – Том, ты часто видел на таком шоу женщину настолько классную, что готов был бы прыгнуть к ней прямо в телевизор?

– Ты же знаешь, я живу в счастливом браке, поэтому…

– Не неси чушь. У каждого так. И именно в этом проблема. Ты смотришь по телевизору на самых сексуальных девочек и заходишь на самые пикантные страницы каких-нибудь форумов, и пока ты – мистер 08/15, который приносит домой тысячу триста чистого дохода, неужели ты не хотел бы заполучить одну из них?

– Конечно, нет, – возразил Мирс. – Это же шоу, а не поход в бордель.

– Но почему? – с напускной наивностью спросил Торино.

– Потому что пялиться – это пялиться, а трахаться – это трахаться.

Торино негромко хлопнул в ладоши.

– Вот! Женщины или рынок акций, пялиться или трахаться – а у нас все вместе!

Мирс снова закусил нижнюю губу.

– Это значит, что у зрителей появится шанс переспать с девочкой?

– В яблочко! Каждый может выиграть ночь со своей фавориткой, и все равно, получила она титул Мисс «Shebay» или нет, – каждый может выиграть ночь с победительницей.

– И кто платит больше, у того и шансов больше?

– Да. Но все равно небольшой шанс выиграть остается для всех, даже для тех, у кого не так много бабла. – Торино ухмыльнулся. – У среднестатистического зрителя в зомбистане не так много денег. Было бы иначе, он не довольствовался бы просмотром, а старался бы рвать задницу, чтобы заработать еще больше. Но кто-то должен позаботиться о простых смертных, и это будем именно мы. Мы – настоящие марксисты. У нас даже малоимущий сможет заполучить суперзвезду. Равные права для всех.

Мирс отпил воды и захлопнул сумку.

– Ты такой же марксист, как Рональд Рейган. Девочки будут знать, что их ожидает в конце?

– А ты как думаешь? Все будет четко. Они подпишут общие условия трудового соглашения, а потом мы с ними еще инструктаж проведем. Юристы работают над последними формулировками.

– И если выиграет какой-нибудь сраный пролетарий, девочке все равно придется под него ложиться?

– Ну да, мы выдвинем минимальные требования по гигиене. Основной принцип – красота требует жертв. А слава требует жертв еще бóльших. – Уголки губ Торино, который внимательно наблюдал за Мирсом, дрогнули.

Мирс помолчал немного.

– Довольно странная идея, – наконец ответил он. – Но она подходит для нашего времени. Только следите, чтобы нас не прижали с юридической стороны. Или вы вышлете их потом в Голландию?

Торино пристально взглянул на собеседника.

– Сколько пользователей только из Германии посетили ваш сайт за прошлый месяц?

– Примерно десять миллионов.

– Тогда все совсем просто. – Торино допил капучино и бросил стаканчик на стол. – Мы сначала проведем трансляцию по ТВ. Если возникнут правовые проблемы, переключимся на вещание на сайте «Ксенотьюба».

– И вы хотите наши десять миллионов зрителей для своей мерзости?

Мирс поднялся и взглянул на часы. Но было видно, что отталкивающая на первый взгляд идея Торино его зацепила.

– Мерзость, которая произведет фурор, – ответил Торино, – и которая одним махом сделает из десяти миллионов двадцать.

Мирс повесил на плечо кожаную сумку.

– Я не знаю…

– Нет, ты знаешь, – возразил Торино. – И у тебя есть один час – время полета до Франкфурта, – чтобы решиться.

– Я подумаю.

Он пожал Торино руку. Тот кивнул.

– Только не слишком долго. Жизнь коротка. Время – деньги. А один год…

– Я знаю, – бросил Мирс. Было ясно, какие мысли проносятся у него в голове. – Один год нормальной жизни – пять лет в Интернете.