Текст книги "FLATUS VOCIS"

Автор книги: Farsi Rustamov

32

Запах талого снега струился через открытое окно спальни. Субботнее апрельское утро в амидоловом мутном растворе туманов проявлялось из сумеречных галогенидов реальности чистым серебром праздной городской суеты.

Арина лежала на огромной кованой кровати и разглядывала рыб, медленно плавающих в самом удивительном аквариуме, который она когда-либо в жизни встречала.

Это была трехметровая барельефная скульптура, каким-то чудесным образом отлитая из стекла. С совершенством, достойным самого Бенвенуто Челлини, она изображала то ли ангела, спорхнувшего с небес на землю, то ли человека, ныряющего в глубину. Сразу два стройных тела, стрелками часов повернутые вокруг одной головы, словно бы спрессовывали разные мгновения завораживающего нисходящего движения. Одно тело еще парило в воздухе, а другое, уже опустилось на землю. Ангел одновременно летел по небу и печально сидел на земле, обнимая колени руками. Изгиб плеча и шеи были задуманы столь мастерски, что каждая фигура в отдельности выглядела абсолютно естественно, оставаясь, тем не менее, неразрывной частью хитроумной скульптурной кефалопагии.

Внутри замурованного в ультрамариновую стену светящегося стеклянного барельефа, в несбыточных мечтах о далеком Саргассовом море уныло плавали речные угри Anguilla anguilla.

В зале были слышны какие-то голоса.

Арина встала, набросила на себя пурпурный индийский халат, расшитый золотыми санскритскими мантрами, и, крадучись, вышла из спальни.

С каждым шагом голоса становились все отчетливей. Теперь она ясно слышала, как чтение Артемия прерывается заливистым детским смехом.

 
«Жил когда-то на земле дикий зверь, – после каждой строчки до Арины доносилось смешное рычание. -
Страшный обликом своим, верь – не верь!
Был лохмат он, как нутро кокоса.
Серый, словно пепел, от хвоста до носа.
Не носил зимою он ботинки,
Не лакал он молоко из крынки,
Но таскал из деревень коров.
Он такой диеты нездоров
Становился он и, воя на луну,
Проклинал родимую страну.
Тело бренное лесной тропой сей зверь влачил без толку,
Оттого его прозвали волком».
 

Артемий сидел в плетеном ротанговом кресле в самом центре огромного зала. На коленях он держал маленькую девочку отроду лет пяти. Темные кудри вились по ее голове завитками аммонитовых ракушек, спадая на плечи тонкими лентами ламинарий.

– Доброе утро! – ласково сказал Артемий появившейся в дверях Арине.

Она стояла, удивленно разглядывая девочку.

– Подрабатываешь нянькой по выходным? – настороженно спросила она.

Артемий пристально посмотрел на Арину и тихо ответил:

– Это моя дочь!

В тот же момент девочка соскочила с его колен и вприпрыжку побежала в спальню.

– А куда подевалась ее мать? – с вызывающей прямотой спросила Арина.

– Это не самая простая история! – печально ответил Артемий.

– Уж постарайся мне рассказать! – с нескрываемым раздражением в голосе потребовала Арина.

– Ты знаешь, что написано у тебя на груди? – неожиданно спросил он.

– Это не то, о чем я спрашиваю! – продолжала Арина, нервно теребя лацканы пурпурного халата.

– Зато это о том, как ты спрашиваешь! – спокойно ответил Артемий и после паузы произнес, – Там написано «Яс ту сарваани, бхутаньятманьева, анупашьяти», что на санскрите значит «Кто видит мир в едином дыхании, тот никогда и никого не ненавидит».

– Очень красиво! Я это непременно запомню! А теперь ты можешь ответить прямо? – Арина старалась, насколько это возможно, сдерживать бушевавшие в ее груди страсти.

– Ты хочешь знать, где моя жена? – задумчиво произнес Артемий и надолго замолчал.

Из соседней комнаты доносилось веселое щебетание ребенка, который, похоже, пытался разговаривать с рыбами.

– Три года назад, – наконец заговорил Артемий, – в Северной Бермудской Лагуне у рифов Брэкиш Подн Флэтс ее растерзали акулы Galeocerdo Cuvieri. Те самые, что глотают даже уголь. Она писала о них книгу.

Артемий встал с кресла и подошел к статуе, изображавшей Афродиту. Из похожей на веретено раковины Mitra episcopalis, которую богиня держала в руках, он достал маленькую книгу.

– Вот она! – тихо сказал Артемий.

За вуалью внезапно нахлынувших слез, перед Ариной медленно проплывало трагически безмятежное название «Жизнь и повадки тигровых акул». Обрывки нелепых воспоминаний стали внезапно проноситься в ее голове. В первой букве Арине вдруг померещились три лисьих хвоста на манто отвратительной дамы, которую она на днях повстречала в Смоленском пассаже. «З» в слове «жизнь» показалось ей гадким отворотом манжета у официанта из «Савоя», свесившего с руки полотенце, и по-лакейски улыбающегося в ожидании чаевых. Заставив ее вздрогнуть, «д» неожиданно обернулось капюшоном кобры, бешено бросившейся на стекло перед ней в гурзуфском экзотариуме.

Арина взяла в руки книгу и повернула ее по стрелке часов. Словно взведенная пружина, буквы названия внезапно сорвались с ультрамарина обложки и белым фонтаном брызнули в небо, рассыпавшись на мелкие соленые брызги. Лишь только «А» из «акул», мерцая перед глазами тысячей бриллиантовых капель, медленно улеглась на правый бок, превратившись сначала в громадный серебряный плуг, а затем в белоснежную быструю яхту, несущуюся по сапфировым океанским волнам.

В комнате вновь появилась девочка. Ее лицо сияло от счастья. На руках она держала громадного рыжего кота, похожего на шотландскую волынку, которую изваляли в кирпичной пыли. Его задние лапы смешно волочились по полу.

Арина внезапно почувствовала, что всем своим сердцем любит эту маленькую девочку.

Она подошла к Артемию, прильнула к его уху и тихо произнесла:

– Прости меня! Прости!

– Собирайся, – улыбаясь, сказал он ей. – У нас очень много дел!

Затем он посмотрел на ребенка, хлопнул в ладоши и радостно объявил:

– Сати, милая! Отпусти этого сарделечного монстра! Мы едем играть в кукол!

Звонкое «Ура-а-а!» разнеслось по комнате, заставив толпу медных статуй покорно вторить одобряющим эхом мембранного перешептывания.

33

– Играть в кукол? – переспросила Арина уже в машине.

– Ты все увидишь сама! – ответил Артемий.

Машина заглатывала ленту дорог, словно политые оливковым маслом спагетти. Не прошло и двадцати минут, как Артемий остановился у большого оранжевого здания, по периметру которого тянулся белый барельеф из пляшущих горбатых человечков, а над дверями красовалась лазурная вывеска: «Мультинелла».

Артемий открыл дверь перед Ариной и Сати. Девочка быстро вбежала вовнутрь, второпях расстегивая пуговицы на миниатюрном кашемировом пальто. Гардеробщица приветливо улыбнулась.

Арина удивленно шагала по коридору, увешанному маленькими квадратными зеркалами, на которых были изображены знаки, похожие на те, что она видела в доме Артемия. Вскоре все трое вошли в огромный зал, напоминавший масштабную выставку. Единое пространство павильона было разделено разноцветными ширмами, за которыми сосредоточенно суетились дети.

Артемий посмотрел на чернильный отпечаток на запястье Сати и указал рукой на стенд номер 14. Девочка уверенно подбежала к ширме и включила свет. Глазам Арины открылась кукольная сцена со средневековыми декорациями, аккуратно расставленными на массивном постаменте. Яркий прожектор, плавающий в трех измерениях по металлическим рейкам, висел над площадкой. На таком же трехмерном тельфере над сценой двигалась съемочная камера.

Сати подбежала к монитору, быстро набрала на клавиатуре свое имя, и на экране появился список кукол. Выбирать их, похоже, можно было не только по персонажам, но и по их одежде. Арина видела, как Сати щелкнула по два раза на Бригелле, одев его в красный костюм, Арлекине, украшенном сине-алыми ромбами, Серветте в белом переднике, и Пульчинелле в накидке цвета жженой сиены.

Артемий указал Арине на кресла, установленные перед сценой, и деревянный стол, на котором лежало меню в грубом замшевом переплете.

– Что это за место? – шепотом спросила Арина. – Я никогда о нем не слышала!

– Смотри! – таинственно улыбаясь, сказал Артемий. – Ты все увидишь сама!

Через мгновение перед ними появился официант:

– Что будете заказывать? – спросил он, обращаясь к Арине, но, увидев ее замешательство, перевел взгляд на Артемия.

– Как насчет Капучино с Неаполитанским тортом? – спросил у Арины Артемий. Та молча кивнула в ответ. – Два раза! – моргнул он официанту, – и большой ванильный коктейль для Бернардо Берталуччи.

Официант улыбнулся и торопливо направился выполнять заказ.

Сати носилась вокруг сцены, расставляя декорации. По прошествии нескольких минут на боковой ширме загорелась оранжевая лампочка, и звякнул колокольчик. Сати подбежала к стене и нажала на светящуюся кнопку. Дверцы крошечного лифта отворились, и Арина увидела четырех кукол, точно соответствовавших тем, что были выбраны на мониторе. Сати собрала их в охапку, перенесла на сцену и принялась аккуратно расставлять меж декораций.

Куклы были сделаны столь искусно, что у них двигались не только руки, ноги и голова, но еще и пальцы, и брови, и губы. Сати поставила Пульчинеллу перед камерой, подбежала к монитору и подпрыгнула на круглой площадке перед монтажным столом. Круг под ее ногами загорелся желтым светом, а на мониторе развернулось изображение снимаемой сцены. Сати перепрыгнула на красную площадку с изображенным на ней белым крестом, и картинка стерлась с монитора. Теперь все было готово к съемке.

– Это рай для детей! – с изумлением сказала Арина, глядя на происходящее.

– А для кого-то раем является зрительское кресло в аду с созерцанием чужих мук. – грустно заметил Артемий.

– Послушай! – сказала Арина, пристально глядя ему в глаза – Все это сводит меня с ума! Ты сводишь меня с ума!

– Мой дед как-то не без иронии заметил, – констатировал Артемий, – что если сводить женщин с ума, то рано или поздно окажешься окруженным сумасшедшими женщинами.

– Смешной у тебя был дед! – обиженно произнесла Арина.

Из– за ширмы появился официант. На серебряном подносе он держал две белых фарфоровых чашки с удивительно тонкими ажурными ручками. Залитый сверху шоколадом Неаполитанский торт был похож на вулкан Везувий.

– Ты знаешь, как делают эти ручки? – спросил у Арины Артемий, показывая на фигурные лепестки, прикрепленные к чашкам.

– Представления не имею! – честно призналась Арина.

– Их вышивают из тонких льняных нитей, выдерживают в сметанообразной фарфоровой массе, а затем обжигают в печах. Нити выгорают, а фарфор, которым они пропитались, превращается в ажурное кружево. Так можно сделать и целое свадебное платье из фарфора.

– Я должна искать в этом рассказе какой-то потаенный смысл? – с лукавством в голосе спросила Арина.

– Если тебе это будет угодно! – спокойно ответил Артемий.

Два часа пронеслись незаметно.

Сати дважды подпрыгнула на желтом круге, и на экране развернулось целое действие. Кукольный Бригелла взмахнул рукой, очертив в воздухе фигуру, похожую на латинское D. Серветта торопливо достала из сундука лук со стрелами и протянула его Пульчинелле. Тот выстрелил, и игрушечное яблоко упало с дерева на голову Арлекина.

– Сати, милая! Ты даже не представляешь, насколько умным кажется мне твое произведение. – сказал Артемий, целуя дочь, подбежавшую к столу и жадно пьющую ванильный коктейль. – Мы скоро уходим, – добавил он, – я попрошу, чтобы нам записали твой фильм.

Сати сделала выражение лица, похожее на печального спаниеля, но через мгновение улыбнулась и деловито побежала собирать кукол со сцены.

34

По возвращении домой, Сати убежала в самую дальнюю комнату и не выходила оттуда, пока Артемий не позвал всех обедать.

Мощный дубовый стол, который увидела Арина, был больше похож на лабораторный, чем на обеденный. Помимо тарелок на нем стояли какие-то хитроумные штативы, свечи, реторты, повсюду тянулись немыслимые медные трубки, цепочки, веревочки, а в самом центре стояли старомодные кухонные весы.

– Что делать, папа? – с нетерпением спросила Сати.

– Выпить сок через соломинку! – ответил Артемий.

Сати уселась в кресло и принялась пить сок.

Артемий выдвинул стул и жестом пригласил на него Арину. Та села, не отрывая взора от Сати. По мере того, как ребенок вытягивал сок через соломинку из высокого стакана, в стеклянном цилиндре напротив опускался уровень, ведя за собой поплавок. Когда сока оставалось уже на самом дне, поплавок оторвался от поверхности и взметнулся вверх на прикрепленной к нему леске. Подвешенное на штативе коромысло опрокинулось, и из ложки, закрепленной на его противоположном конце, по медному желобу, переваливаясь с боку на бок, покатился грецкий орех. Коснувшись стола, он толкнул длинную завитую спиралью свечу, которая, упав, подожгла пропитанный маслом фитиль. Пламя быстро вскарабкалось по нему до медной трубки, отведенной от латунной чеканной супницы, поставленной на высокий литой треножник. Некоторое время огонь облизывал участок трубы, оплетенный фитилем по спирали, пока из медных кранов, закрепленных над тремя пиалами, не полился ароматный грибной суп.

Сати захлопала в ладоши. Артемий довольно улыбнулся. Не скрывая своего восхищения, Арина спросила:

– И часто ты устраиваешь такие представления?

– Каждое воскресенье! – ответил Артемий, отламывая черный хлеб. – Каждое воскресенье!

– А почему суп не вылился сразу? – спросила Арина.

– В трубке был кусочек замороженного сливочного масла. – объяснил Артемий.

Когда с супом было покончено, он принес из кухни красивое блюдо, на котором стояли три корзинки, сплетенные из длинных картофельных чипсов и зажаренные целиком в оливковом масле. В каждой корзинке лежали кусочки печеной утки с дольками зеленого сочного яблока.

Арина забыла, когда она пробовала что-либо вкуснее, чем то, что было ей подано в этот день.

Закончив с обедом, Сати сказала «Спасибо!», выбралась из-за стола, подошла к Артемию и, теребя его за рукав, тихо попросила:

– Папа, давай заведем собаку!

– У тебя уже есть кот, а у него тоже четыре лапы и хвост! – гладя на нее, ответил Артемий.

– А мама сказала, что она не против! – жалобно пропела Сати.

Артемий закашлялся.

– Ну тогда придется покупать собаку! – сказал он наконец, – И какую ты хочешь?

– Мама предложила лабрадора! – радостно сказала Сати.

– Ну лабрадора, так лабрадора! – скороговоркой произнес Артемий.

Арина вопросительно посмотрела на него. В ее глазах блестели слезы.

– Я хотел, чтобы ты сначала привыкла! – сказал Артемий, глядя в стол.

– К чему? – зло спросила Арина. – К твоей лжи?

– Хорошо, – сказал Артемий, и потянул Арину за руку, – пойдем со мной!

Ее сердце заколотилось. Дойдя до конца длинного коридора, она уже не чувствовала своих ног. Кузнечным прессом кровь громыхала в ее ушах.

Артемий открыл белую дверь, и глазам Арины предстала чисто убранная спальня. В зеркалах трельяжа, стоявшего у стены, отражались флаконы дорогих духов и тюбики французских кремов. Кровать была пуста. На столе у изголовья стоял плазменный монитор, по которому пробегали разноцветные осциллограммы.

Кровь застыла в жилах Арины.

Артемий набрал на клавиатуре длинную комбинацию символов, и на экране плавно проявилось изображение женщины. Она сидела в серебристом кресле под белоснежным зонтом на берегу океана. Ее красота была испепеляющей. Волосы цвета жженой виноградной лозы атласными лентами спадали на тонкие плечи, обнятые молочными шелками платья, расшитого серебряными нитями торжокских кованых швов. Тонкие брови дамасскими клинками взметнулись над бахромою черных ресниц. В бездонных глазах светился зеленоватый огонь абиссальных асцидий. Карминовые губы слились в одну точку, словно вязкие капли крови на узорчатой булатной стали.

– Познакомься, это Арина! – сказал Артемий, пристально вглядываясь в экран.

– Арина! – повторила задумчивым голосом таинственная красавица. – Какое возвышенное имя! Как Альпы, Арденны или та гора, на которой укрылся Ной со своим ковчегом! Ты любишь ее? – внезапно спросил тот же голос.

– Ты хочешь, чтобы я ответил прямо сейчас? – грустно спросил Артемий.

– Нет! – произнесла она.

Арина пыталась найти глазами камеру, которая бы посылала их изображения сидевшей на берегу океана незнакомке в обмен на то, что получают они, но ничего похожего не было видно.

– Сати сказала, что ты ей разрешила завести собаку? – переспросил Артемий.

– Да! – улыбнувшись, сказала красавица. – Лабрадора, если ты не против?

– Знаешь, хоть я и создал этот мир, – с печалью в голосе произнес Артемий, глядя в монитор, – но я никогда не был в состоянии предсказывать ни происходящих в нем событий, ни, уж тем более, царящих в нем желаний?

Арине показалась странной фраза «я создал этот мир», но она не решалась спросить, что все это значит. Артемий же тихо продолжил:

– Так почему лабрадора?

– Потому, что lavrador по-португальски значит… – незнакомка не успела договорить, как Артемий подхватил ее слова:

– …«земледелец»!

В тот же момент на его глазах навернулись слезы. Он сдавленно произнес «Прости!», коснулся рукой клавиатуры, и изображение исчезло с монитора.

– Что все это значит? – в недоумении спросила Арина.

Закрывая глаза руками, Артемий произнес:

– Пойдем! Не здесь! Я все тебе объясню!

Покидая комнату, Арина заметила на столе деревянную статуэтку египетского крестьянина, идущего за плугом с упряжкой пятнистых быков.

Оказавшись в зале, она взяла Артемия за руку и вновь спросила:

– Ты можешь объяснить, что происходит? Ты сказал, что твоя жена погибла! Потом этот – Арина на мгновение запнулась, подбирая нужное слово, – телемост!

Артемий понуро глядел на раковину Mitra episcopalis в руках медной статуи. Казалось, что сама действительность ускользает от него в изгибах никомедовых конхоид. Арина несколько раз сжала в руках его ладонь и пристально посмотрела ему в глаза. Артемий очнулся.

– Прости! – произнес он, наконец, и тихо заговорил, – Это совсем не простая история. И совсем не обычная! Четыре года назад, когда Милада еще кормила грудью Сати и готовилась к новой экспедиции, окружив себя стеной из трудов по ихтиологии, я пытался доказать Академии наук в Саламанке свой свежесформулированный принцип предельности информации. Я утверждал, что если разрешение и цветовосприятие человеческого глаза выразить в байтах соответствующего по качеству и размерам изображения, умножить на предельную частоту восприятия зрительных образов, прибавить к этому количество смысловых символов, которые человек за свою жизнь может усвоить из прочитанных книг, услышанных слов и распознанных жестов, равным образом, выразив данную величину в байтах, а полученную сумму умножить на произведение максимального срока человеческой жизни на актуальное население планеты, то получится величина, которую можно считать пределом информации на планете. Больше картинок и слов не потребуется, поскольку их просто некому будет воспринимать. Это почти как в насыщенном растворе пытаться растворить щепотку соли. В действительности же, мы давно уже перешагнули этот предел. А это значит, что в мире есть сотни вещей, событий, явлений, которые никто никогда не увидит, не услышит и не заметит. Они, как кристаллы соли в насыщенном растворе – лежат на самом дне.

Арина пристально смотрела на Артемия, с удивлением обнаруживая, что отчетливо понимает все, о чем он говорит.

– Потом для меня стало очевидным, что должна существовать вероятность, с которой эти частицы соли либо будут растворены, либо останутся лежать на дне. Я внезапно осознал, что этой вероятностью никто не управляет. Надо просто попытаться сдвинуть эти слои. Сделать видимое невидимым, а невидимое видимым. Ты спросишь, как же это возможно? Если ты что-то увидел, пусть даже и один на целой планете, оно уже не может считаться невидимым. Так оно и есть! Вот почему мне и понадобились в союзники те, кого, в строгом смысле слова как бы и не существует, но чье незримое воздействие способно было бы менять вполне конкретные черты реальности. И тут я пришел к самому грандиозному открытию. – в глазах Артемия горел огонь. – Как сделать, чтобы я сам не знал, что конкретно я вижу и воспринимаю, действуя и реагируя при этом именно так, как поступил бы только я сам?

Он сделал паузу, рисуя в воздухе кривую, затем взмахнул рукой и расправил ладонь внутри очерченной дуги.

– Вот именно! – победно произнес он. – Надо было пересадить свое сознание в какую-то колбу. Отделить его от меня самого и вложить в нечто такое, что будет управлять невидимыми пластами реальности, как управлял бы ими я. Тогда я и создал алгоритм, который не просто бездумно жонглирует словами, выбрасывая то в самую точку, а то невпопад какие-то фразы в ответ на вводимые раздражения. Это была удивительная программа! Настоящий сканер сознания, проникавший в самые глубины мыслей и считывавший узоры, нанесенные на песчаную долину памяти миллионами увиденных за жизнь картин, прочитанных книг и запечатанных в предубеждения иероглифов. Так я создал копии себя и Милады. А потом Милада погибла.

Артемий замолчал.

– Ты хочешь сказать, – спросила, наконец, Арина, – что та женщина, которую мы видели на экране, не существует? То есть, конечно, существует, ведь кто-то же с тобой говорил? Это ведь не просто какая-то запись? Но как все это сделано?

Артемий улыбнулся.

– Ты знаешь, почему дети на сотне языков первым делом произносят слова, столь похожие на наши «мама» и «папа»?

Арина посмотрела на него так, как будто вполне естественным было считать, что на этот вопрос не существует вообще никакого ответа.

– Дело в том, – невозмутимо продолжил Артемий, – что и «п», и «м» звуки билабиальные, то есть образуемые с помощью губ. Не дентальные, и не дентолабиальные, а именно билабиальные! Ответ, таким образом, вполне логичен! У детей просто еще нет зубов, чтобы произносить дентальные звуки. Да к тому же именно губы целый день тренируются, вытягивая молоко из материнской груди. Естественно, что именно они в первую очередь и используются для привлечения внимания, издавая повторяющиеся звуки, которые, в конечном итоге, обеспечивают получение новой порции молока.

Артемий посмотрел на Арину и, увидев в ее глазах отблески озарения, продолжил:

– Эти же звуки являются самыми важными при дублировании фильмов. Именно под них подбираются звуковые соответствия в языке, на который делается перевод.

Пестрая мозаика стремительно выстраивалась в голове Арины в четкую картину. Оставалось всего несколько деталей. Лишь только был бы дан ей малый шанс проверить. Еще немного времени побыть с ним рядом.