Текст книги "Принц на белом костыле"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

От обилия товаров и малознакомых названий в моей голове образовался такой гоголь-моголь! Какой список, какие инструкции! В голове прочно засела лишь внушенная Клавкой мысль непременно купить яйца, ибо она собралась печь пирожки.

Выпучив глаза, но не видя ничего, я носилась вдоль полок в поисках яиц. Причем с каждой минутой скорость все увеличивалась, а нужный продукт так и не обнаруживался. В конце концов, ощущая приближающееся сумасшествие, я уперлась носом во что-то большое и теплое, с надписью «охрана» на черной униформе.

– Уф! – облегченно выдохнула я и радостно рявкнула:

– Где у вас яйца?!

Странная тишина пала на магазин в радиусе ста метров. Охранник покраснел, как томатная паста, соображая, видимо, как лучше ответить на мой вопрос. Я поняла, какую глупость сморозила, и бросилась к выходу, благо указательных стрелок, где он находится, было великое множество. Домой я вернулась без продуктов и "в растрепанных чувствах. С тех пор я воздерживаюсь от посещения этого гипермаркета.

– ..Так вот. И вдруг меня осенило, – продолжала Клавка. – Степку надо обыскать! Уж извини, Афоня, но какой-то он подозрительный! Я рысью бросилась домой, неслышно вошла, пока вы тут о женщинах-стервах рассуждали, и угадай, что я нашла в кармане его куртки?

– Неужто четыреста тысяч баксов? – ахнула я.

– Хуже, Афанасия…

Что может быть хуже такой суммы, я не знала, поэтому с неподдельным интересом наблюдала за Клюквой, доставшей из холодильника пакет со сладостями.

– Смотри! – торжественно произнесла она, ткнув в него пальцем.

Я послушно в него заглянула. Среди печенья «Курабье», разномастных конфет и торта «Причуда» лежал обычный пистолет марки «Макаров».

Поковырявшись в пакете и не найдя ничего необычного, я уставилась на сестру в ожидании разъяснений:

– Чего?

– Пистолет! – округлила глаза Клавка.

– А ты хотела пулемет? – уточнила я.

Клавдия рысцой пробежала по кухне, а потом подытожила:

– Ты, Афанасия, безнадежна. Говорю по слогам: пис-то-лет. У Степки. Поняла?

– Конечно, – пожала я плечами. – Пистолет системы «Макаров». У Димки такой же. А ты думала, мы сберкассу брали с милицейским свистком?

Клюквина сконфуженно втянула голову в плечи.

– Между прочим, – добавила я, – у Степки есть еще наручники. Ими он меня к машине пристегивал…

Клавдия поняла, что конкретно лопухнулась, сдавленно хрюкнула и взялась усиленно оттирать плиту, залитую кофе и мыльной пеной.

Вскоре появился Степан. Он был по-прежнему бодр и весел, что бередило мои нехорошие мысли относительно его персоны. Не разуваясь, Степка прошел на кухню. Клавка, главный идейный борец за чистоту, сердито засопела, пытаясь сдержаться, но все-таки не выдержала:

– Ну, ты прям Коннан-Варвар какой-то!

Сначала плиту изгадил, теперь вот ботинками своими всю грязь с улицы в дом приволок… А в следующий раз самосвал с песком пригонишь?!

– Не ругайся, Клавочка! – добродушно отозвался Степан. – Тебе не идет сердиться, ты сразу делаешься похожей на глупую ворону, у которой украли сыр.

Я хихикнула, глядя, как Клавка возмущенно открывает и закрывает рот. Слова при этом не вылетали, а застревали где-то внутри. Пока сестра изображала из себя немую ворону, Степка бросил ключи от машины на стол со словами:

– Постарайтесь сохранить тачку. По возможности, конечно.

Тут уже и я возмутилась:

– Да ты… Да я… Да чтоб ты знал…

– Знаю, знаю: сорок лет за рулем, и ни одной аварии, даже медали от ГИБДД имеются «За безупречное вождение автомобиля» и «Ветерану-автолюбителю». Ладно, теперь о деле.. – .

Так и не дав мне достойно ответить, Степка рассказал, где именно в Люблине произойдет историческая встреча. Я его внимательно слушала, но на всякий случай попросила схематично изобразить все, что было сказано. Выполнив просьбу, Степан бросил «До вечера» и ушел, а я задумалась.

У Степки пропал пистолет. Он наверняка уже знает об этом и даже догадывается, кто его упер. Но ничего, ни словечка не сказал, даже виду не подал, что обнаружил пропажу. Интересно получается! А может, этот пистолет уже побывал в деле и теперь, как пишут в детективах, «горячий»? Может, Степан только рад, что от него избавился. Ох, чует мое сердце, что-то во всей этой истории нечисто! Я потрясла головой, отгоняя тревожные мысли, и только тут заметила, что Клавдия что-то горячо и, как видно, давно, лопочет.

– ..ни стыда ни совести у человека! Его пригрели, помогли, а он? Вместо благодарности всю кухню затоптал.

– Клава, – прервала я поток ее негодований. – А ведь Степка ни слова не сказал, что у него пистолет пропал.

Клюквина осеклась, несколько секунд молчала, а потом не очень уверенно предположила:

– Может, не заметил?

Я с сомнением покачала головой:

– Пистолет – не проездной билет, он значительно тяжелее, его нельзя выронить и не заметить. Когда Степан надевал куртку, он не мог не почувствовать, что тяжести, оттягивающей карман, нет. Однако Степка промолчал. Как думаешь, почему?

– Не знаю, – пожала плечами Клавдия.

– Вот и я не знаю, – вздохнула я. – Дай-ка мне пистолет.

Сестра осторожно, словно это был не пистолет, а живая лягушка, извлекла оружие из пакета и положила его на стол. На кухонном столе пистолет не производил абсолютно никакого устрашающего впечатления и грозным оружием вовсе не казался.

– Может, газовый? – с тайной надеждой предположила Клюква.

– Нет, это боевой. Можешь мне верить, уж в оружии-то я разбираюсь.

Это правда, в оружии я кое-что смыслила.

Димка несколько раз давал мне подержать свой табельный «Макаров». Правда, предварительно нажимал какую-то штучку, которую называл «предохранитель». А потом еще куда-то нажимал, и из рукоятки выскакивала другая штучка.

Ее Брусникин именовал «обойма». А один раз, когда мы ездили на шашлыки за город, после двухчасовых уговоров Димка разрешил даже пострелять. Так что кое-какие навыки обращения с оружием я все-таки имела. В отличие от Клавки. Она в детстве не расставалась с рогаткой, но потом выросла и забросила ее далеко-далеко.

Теперь детская забава Клюквиной бережно хранится у нас на антресолях в качестве воспоминаний о беззаботной поре Клавдии.

Я взяла в руки пистолет и внимательно его осмотрела, но, кроме налипших крошек от печенья, ничего интересненького не обнаружилось.

– Знаешь, Клавочка, – задумчиво сказала я, баюкая пистолет на ладони, – вот в книгах пишут, мол, с этой штуковиной чувствуешь себя хозяином положения… Так вот, что я тебе скажу, дорогая сестричка, – брехня! Пистолет, он ведь может и выстрелить. И не только в воздух.

Клавка кивнула:

– Ага. Только многое зависит от руки, которая его держит. Слушай, Афоня, хватит философии. Чего с пистолетом-то делать будем?

Немного подумав, я с солидной долей решительности ответила:

– С собой на дело возьмем сегодня. Я так думаю: книжки ведь умные люди пишут. А они зря говорить не будут. Вдруг в нестандартной ситуации пистолет придаст мне решительности?

Пальнуть из него я, конечно, не смогу, но при случае запугаю до мокрых подгузников, уж будь уверена!

* * *

Ровно в шесть мы на Степкиной машине стояли возле гаражей, где назначили встречу.

Место, скажу я вам, глухое и темное, для всяких пакостей весьма подходящее. Где-то вдалеке слышался шум железной дороги. Гаражи тянулись длинными параллельными рядами.

– Афонь, ты ничего не перепутала? – прошептала Клавка, поеживаясь.

В целях конспирации двигатель мы заглушили, оттого в салоне машины было несколько прохладно.

– Вроде нет, – не очень уверенно ответила я. – Все время ехала по Степкиной схеме. Вот, видишь, крестик нарисован? Тут мы сейчас стоим.

Я старалась придать голосу как можно больше твердости, хотя в глубине души занозой сидело сомнение: а туда ли мы приехали?

– Странное место Степка для встречи выбрал, – продолжала стучать зубами Клюквина. – Темно, как у негра в этой самой… Ну, ты поняла, о чем я. Один фонарь, и тот где-то вдалеке, освещает народу дорогу в светлое будущее. Мне это совсем не нравится, учти!

Сказать, что мне по душе это местечко, значило бы слукавить. Да и времени прошло уже довольно много – двадцать минут от условленного, а ни Степки, ни бандита все не было.

– Все, поехали домой, Афанасия, – решительно приказала Клюквина. – Или мы не туда приехали, или никто не пришел…

– Или Степка нас обманул, – закончила я Клавкину мысль. Задумчиво побарабанив пальцами по рулю, я согласилась:

– Ладно. Только давай сначала пройдемся немного.

– Куда?! – испугалась Клавка.

– Да тут недалеко… Где у нас наш пистолет?

Клюква выдала очень длинную и замысловатую фразу, из которой я поняла только, что нахожусь с пистолетом в очень близких, можно даже сказать, интимных отношениях. Высказавшись, сестра достала из своего рюкзачка небольшой сверток. Внутри, обмотанный кухонным полотенцем, отсвечивал вороненой сталью пистолет. Я не без опаски взяла его в руки и попыталась отыскать ту самую штучку, которую Димка называл «предохранитель».

– Бракованный пистолетик-то, – буркнула я. – Даже предохранителя нет.

Может, он и был, даже скорее всего был, только я его не нашла. Открыв дверцу машины, я дрогнувшим голосом произнесла:

– Пошли, что ли?

Чтоб придать себе бодрости, Клавдия еще раз выругалась и покинула салон.

Не сговариваясь, мы пошли в ту сторону, где вдалеке одиноко светил фонарь. Идти было тяжело. Ноги вязли в снежной каше, намешанной колесами автомобилей. К тому же дул пронизывающий ветер, заставляя ежиться в наших коротеньких курточках.

Я продвигалась вперед маленькими шажками. Пистолет лежал в правом кармане и своей тяжестью мешал ходьбе. Позади, вцепившись мне в руку, как голодная медицинская пиявка, тащилась Клавдия. Она тихонько поскуливала, временами переходя на народную речь с ее крепкими выражениями.

Внезапно мне послышался негромкий стон.

Я встала как вкопанная, силясь понять, так ли это на самом деле.

– Афанасия, ну, ты что? – тут же заныла Клавка. – Пойдем обратно, а?

– Тихо ты, вражье семя! – повысила я голос. – Слышишь?

Сестра, обидевшись на «вражье семя», заткнулась. Кругом было тихо, вдалеке прогрохотала электричка, и снова пала тишина. «Показалось?» – мелькнула мысль. Словно опровергая ее, стон повторился.

– Вот, вот! Клава, ты слышала?!

– Ага! – Клюква готовилась немедленно рухнуть в обморок. Она даже присела от страха.

Однако сила воли у сестрицы чудовищная, имен-, но поэтому Клавка не рухнула, а только пролепетала:

– Это, наверное, собака какая-нибудь.

С кошками подралась, теперь раны зализывает.

Афонь, ты не Айболит, помочь ей все равно не сможешь… Поехали домой, а?

– Сейчас, Клав, я только одним глазком гляну, что там за собака стонет человеческим голосом.

Слабо ориентируясь на звук, я отправилась на поиски. Для этого пришлось протиснуться в щель между двумя гаражами. Не такое это простое дело, как оказалось. Между гаражами машины не ездят, дорогу не утрамбовывают, а еще владельцы гаражей иногда чистят снег с крыш своих машинохранилищ… Легко догадаться, куда этот снег попадает!

Протиснувшись между гаражами и набрав полные сапожки (и не только!) снега, я наткнулась на тело. С первого взгляда оно, это тело, казалось совершенно безжизненным. Мужчина лежал на спине, раскинув руки и ноги в стороны, словно загорал под крымским летним солнцем.

Клюква, оставшаяся стоять на «шухере» по ту сторону щели, нетерпеливо попискивала.

"Так, – думала я. – Если он стонал, значит, не труп. Покойники, они ведь молчаливые, стонать не могут. И правильно, чего им стонать?

У них ухе другие заботы. А этот точно стонал, я слышала своими ушами, Клюква слышала, следовательно, все в порядке. Просто человеку стало плохо. Вот и все дела".

Рассудив таким образом, я склонилась над мужчиной. Он действительно был жив, только очень плох. Под его головой, лежащей на снегу, темнело какое-то пятно.

– Эй, вы живы? – задала я глупый вопрос.

Понимаю, что глупый, но ведь следовало как-то начать разговор. Впрочем, как и следовало ожидать, мужчина мне не ответил. Однако он застонал. Я обрадовалась и бросилась к проходной щели:

– Клавка, он жив! Это мужчина, ему срочно нужна помощь. Ты лезь сюда, посторожи его.

Так, на всякий случай, чтоб он вдруг не умер или еще чего… А я подгоню машину поближе, и мы отвезем беднягу в больницу.

Так и сделали. Клавка присела рядом с бесчувственным телом мужчины, взяла его за руку и прошептала:

– Потерпи, сердешный! Сейчас в больничку поедем, там тебя вылечат…

Я торопливо шагала к машине, спотыкаясь и изредка падая. В очередной раз растянувшись в снежном месиве, я громко выругалась:

– Степка, сволочь! Я тебе это припомню!

Наконец я добралась до машины. С трудом, дрожащими руками вставила ключ в замок зажигания. «Девятка» поскрипела немного, но заводиться не пожелала. Представив, что в нескольких сотнях метров отсюда на снегу лежит мужчина без сознания, а рядом умирает от страха Клавка, я от жалости к ним обоим, ну и к себе, разумеется, тоже, заревела.

– Степка, ты сволочь! – шмыгнув носом, повторила я еще раз и предприняла очередную попытку завести машину.

На этот раз двигатель заработал. В свете фар гаражи не казались уже такими страшными.

Я внимательно всматривалась в их очертания, стараясь обнаружить знакомую щель и очень боясь, что не смогу ее найти.

– Ага! Вот она, – обрадовалась я.

Из машины я выскочила, словно меня подбросила мощная пружина. Предстояло самое сложное: перенести мужчину в машину, вернее, протиснуть его тело через узкий проем между гаражами.

– Клава! Клавочка!! Я уже здесь, я уже иду!

Странное молчание было мне ответом. Это не просто настораживало, это здорово пугало.

Клавка вообще болтливая от природы, а в критических ситуациях ее просто не унять. Молчание сестры могло означать только одно: Клавки там нет. Но такого просто не могло быть! При всей вредности характера Клавдия обладала огромным чувством ответственности, она не могла покинуть свой пост просто так. Неужели что-то случилось?! Эта мысль больно стучала в виски, и с криком «Клюква, я тебя спасу!» я бросилась на штурм щели, как на амбразуру вражеского дзота. Слезы обильно орошали лицо, казались горячими на холодных от мороза щеках.

Сердце тревожно ухало в предчувствии беды.

…Клавка лежала на мужчине, словно хотела его согреть.

– Клава-а-а! – страшно закричала я, бросаясь к сестре и принимаясь ее тормошить.

Мне казалось, от такого крика очнется даже мумия. К счастью, Клюква не мумия, но тоже очнулась – Не.., не тряси меня, – слабо простонала она. – И так хреново…

– Что произошло, Клавочка? Зачем ты на него улеглась? – помогая сестре подняться, спросила я.

– Думаешь, это я добровольно? – возмутилась Клюква, но тут же застонала снова. Ее стон подхватил и лежащий на снегу мужчина.

Я сообразила, что расспросы нужно отложить. Сейчас следовало немедленно отвезти обоих в больницу. Клавка-то моя еще ничего, до пенсии дотянет, а вот у дяди дела, видать, совсем плохи.

– Ты идти-то можешь? – я озабоченно пыталась отыскать хоть какие-нибудь повреждения на Клюквиной.

– Наверное, – пожала она плечами. – Только голова кружится. Вот почему мне так не везет, Афонь? Я сидела вот тут, с этим… – сестра мотнула головой в сторону мужчины. – Кто-то сзади подошел, да ка-ак шарахнет по башке! Хорошо, я в капюшоне была, а то бы лежала сейчас рядом с этим типом да истекала кровью, как он. Знаешь, Афонь, ему тоже по крыше двинули, только менее удачно…

Значит, темное пятно под его головой не что иное, как кровь, догадалась я и закричала:

– Так чего ж мы стоим! Быстро в больницу!

Мужик оказался тяжелым, и мы с Клавкой, тоже, кстати, не шибко сильной в данный момент, изрядно попотели, пока протиснули его в щель между гаражами и устроили на заднем сиденье автомобиля. Клавдию я определила туда же, велев подложить под голову мужчины свою куртку, свернутую на манер подушки.

Где в Люблине находится больница, я не имела понятия, поэтому, чтобы не плутать по незнакомым местам, поехала в родную пятнадцатую. Тем более там заведующим хирургическим отделением работал отец одного моего «балбеса». С заднего сиденья то и дело раздавались стоны. Просто удивительно, как быстро Клавка нашла общий язык с незнакомцем. Изредка она просила:

– Не тряси, Афанасия! Меня сейчас вырвет..,.

– Ничего страшного, это будет маленькой местью Степке!

Кстати, о Степке. Не его ли это работа? Ладно, допустим, подрался он с бандитом, двинул по голове, а Клюкву-то зачем ударил? Может, в темноте он принял Клавку за кого-то другого?

Я сама прекрасно понимала, что объяснение слабенькое, явно притянутое за уши, но другого пока не было. "А может, это вовсе не Степка был?

Может, Клава права, я заблудилась и попала не в то место, не в то время? Проще говоря, не к тем гаражам приехала?" – размышляла я, мчась вперед и не обращая внимания ни на дорожные знаки, ни на светофоры. Знаки… А что знаки?

Из всех я хорошо знала только один: треугольничек с нарисованным в нем человечком, шагающим по полоскам. А вообще-то всегда думала, что дорожные знаки придумали специально, чтобы запутать водителей. Светофоры надо непременно убрать, они только мешают движению.

Однако милиционер, или, как сейчас их называют, гибэдэдэшник, придерживался иного мнения. Поэтому он поднял свою полосатую палочку и пронзительно засвистел.

– Не свисти, денег не будет! – с досадой проворчала я, останавливаясь. – Вот только тебя тут не хватает… Клавка, стони громче и жалостнее.

Выходить из машины я не стала. Во-первых, холодно, а на мне только свитер, а во-вторых, так будет проще сматываться. С этой же целью я не стала глушить двигатель. Инспектор ГИБДД подошел с нехорошей ухмылкой и постучал пальчиком в окно. Я опустила стекло.

– Добрый вечер. Лейтенант Руденко, инспектор ДПС, – представился молодой симпатичный парень и тут же немного радостно констатировал:

– Нарушаем, значит.

– Угу, – я сокрушенно опустила голову, бесконечно сочувствуя этому лейтенанту. Он вынужден стоять на морозе и отлавливать разного рода нарушителей.

– Знаки для кого установлены? – продолжал издеваться лейтенант Руденко.

– Не знаю, – честно призналась я. – Понимаете ли, господин лейтенант…

В этот момент громко и жалобно застонала Клюквина, вторым голосом ее поддержал наш раненый.

– Обана! – сильно удивился Руденко, сдвинув фуражку на затылок. – Кто там у вас?

Вздохнув, я пояснила:

– Один – с пробитой головой, мы его нашли за гаражами. Того и гляди дышать перестанет. Вторая – сестра моя, Клавка. Она тоже… того, с головой, вот-вот с катушек съедет. Мне бы в больницу их доставить, а? Помрут ведь, болезные, тебе отвечать.

– А че я-то сразу? – отпрянув, по-детски шмыгнул носом гаишник.

– Ну как же: ты препятствовал оказанию первой медицинской помощи. По-моему, это статья.

Лейтенант Руденко вытер вспотевший лоб и отчего-то шепотом спросил:

– А что у вас в багажнике?

Собственно говоря, я туда не заглядывала и понятия не имела, что у нас там.

– Труп, конечно. Чего ж еще? – пожала я плечами. – Не «запаску» ж в багажник класть.

С заднего сиденья опять раздался стон, но на этот раз в нем были четко слышны угрожающие нотки. Умеет же Клюквина возмущаться даже в бессознательном состоянии. Вот ведь загадка природы!

– Езжайте, – обессилев окончательно, махнул полосатой палкой Руденко. Как-то чувствовалось: еще пару минут – и ему самому понадобится медицинская помощь.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарила я. – Дай вам бог заработать побольше…

С этими словами я надавила на педаль газа и, признаюсь, с немалым облегчением поехала прочь от бдительного Руденко. Еще неизвестно, что могло произойти, начни он шмонать машину. Вдруг раненый уже скончался? Возись тогда с ним…

* * *

В приемном покое пятнадцатой больницы сильно пахло лекарствами. За стеклом регистратуры сидела полная женщина постбальзаковского возраста. Она явно пыталась повернуть время вспять: густо накрашенные тушью ресницы, брови ниточкой и полкило помады на губах. Под медицинской шапочкой, я уверена, скрывалась старомодная «хала». Тетка явно скучала. При моем появлении в ее глазах вспыхнула искорка интереса, но тут же погасла. Не знаю, может, она ожидала принца на белых костылях, а тут я появилась.

– Здравствуйте, – немного стыдясь за принесенное разочарование, поздоровалась я. – Могу я видеть Щуренкова Юрия Васильевича?

Ленивый, немного театральный поворот головы и спокойный ответ:

– Можете.

Я обрадованно пискнула, ожидая указаний, где, в каком кабинете, на каком этаже отыщется зав, отделением хирургии Щуренков Ю.В. Он, как настоящий врач, несмотря на выходной день и позднее время, трудился, трудился и трудился.

Однако продолжения не последовало. Тетка отвернулась от меня и уставилась в зеркальце.

Интересно, что она там хотела увидеть? Я почувствовала, как где-то в области поджелудочной железы закипает раздражение. Пока оно еще было так далеко, я мило улыбнулась:

– А где именно я могу его видеть?

– Ой, господи! – закатила глаза медицинская тетенька. – Девушка, сегодня выходной день. Вот вы свой выходной где проводите?

Хм, хороший вопрос, так сразу и не ответишь!

Да и не говорить же этой стареющей красотке, что свой выходной я провожу, как индеец, на тропе войны, не просто так ведь я здесь оказалась! Тетка истолковала мое молчание по-своему:

– Вот и Юрий Васильевич тоже дома. Так что увидеть его вы сможете только завтра, когда он придет на работу.

– Черт! – выругалась я. – А кто-нибудь из хирургов у вас имеется именно сейчас?

– Имеется. Антон Константинович сегодня дежурит.

И снова молчание. Раздражение от поджелудочной железы подкатило к голове и шарахнуло в мозг.

– Послушай ты, утка больничная, у меня в машине двое раненых, а ты мне тут глазки строишь! Говори быстро, где этот Константинович, или я за себя не отвечаю! Учти, у меня наследственность фиговая, папа полжизни в тюремной психушке вместе с Сербским сидел. Говори, ну?!

Тетка затрясла своими двумя подбородками, не то от гнева, не то от страха, и протянула руку к телефону.

– А-Антон К-Константинович, – проблеяла она в трубку, – тут к вам психическая пришла. Охранник болеет, я тут одна, а она с наследственностью…

Трубка что-то квакала, тетка внимательно слушала, а потом более спокойно добавила:

– Говорит, в машине у нее двое раненых…

Хорошо. Антон Константинович сейчас спустится, – это уже мне.

В ожидании доктора я гигантскими шагами мерила небольшой холл. На этот раз тетенька напряженно наблюдала за моими скачками, оставив в покое зеркальце. И правильно, между прочим, сделала. Я бы на месте зеркальца удавилась, увидев, кого придется отражать.

– Кто тут с раненой наследственностью? – раздался за спиной молодой бодрый голос.

Я оглянулась. Передо мной стоял юноша, совсем мальчик, в белом халате, небрежно наброшенном на синюю униформу. Внешне он походил скорее на моего ученика-балбеса, чем на серьезного доктора, тем более хирурга. Рыжие вихры непокорно торчали в разные стороны, а на лице, щедро обсыпанном веснушками разных цветов и размеров, озорно поблескивали василькового цвета глаза. Филиппок, да и только!

– Ты хирург? – на всякий случай уточнила я.

– А что? Не нравлюсь? – обиженно насупился парень.

– Ты не пиво, чтоб всем нравиться. Главное, чтоб трепанацию черепа мог сделать.

– А надо? – испугался хирург.

– Сам увидишь, – туманно пообещала я. – Возможно, и придется.

Нехороший, чисто медицинский блеск появился в глазах юноши. Что-то подсказало мне, что трепанация черепа – его любимое занятие.

Я как-то засомневалась, стоит ли доверять этому юноше жизни Клавдии и того раненого дядьки.

Однако мы не на рынке, выбирать не приходится, поэтому я схватила хирурга за руку и потащила к выходу, пытаясь на ходу объяснить, что от него требуется.

Клюквина сидела с закрытыми глазами, запрокинув голову назад. Ни она, ни дядька, лежавший на сиденье, уже не стонали.

– Скорее же, – торопила я хирурга, – видишь, не дышат уже! Клава, Клавочка, сестренка моя любимая и единственная! Очнись, пожалуйста! Честное слово, я теперь буду тебя слушаться, буду, вот увидишь!

От жалости к Клавке я заревела в голос. Филиппок, вмиг сделавшись серьезным, отодвинул меня в сторону, резко бросив:

– Не реви, работать мешаешь!

Пришлось заткнуться, хотя это было невероятно трудно. Хирург нырнул на заднее сиденье.

Спустя несколько секунд оттуда донесся возмущенный Клавкин вопль:

– Убери руки, охальник! Голова у меня пострадавшая, а не то, за что ты хватаешься. Ишь, лапает, пользуется бессознательным состоянием. Маньяк в белом халате! Ты лучше ему вот помоги, совсем бедолаге плохо…

Клавдия выбралась из салона. Выглядела она, скажем прямо, хреново: бледная до синевы, руки дрожат, губы трясутся, под глазами – темные круги. Чувствовалось, что здоровье у сестры пошатнулось.

– Эй, как тебя там… – позвал Антон Константинович.

– Афоня, – торопливо представилась я.

– Кошмар какой! Вот что, Афоня, быстро беги в приемный покой. Скажи Ирине Петровне, чтоб немедленно двух санитаров сюда прислала с носилками и велела вторую операционную готовить к срочной операции. Да, еще пусть из травматологии Елену Дмитриевну и Игоря Андреевича вызовет. Срочно!

– А… – я хотела поинтересоваться, что делать с Клавкой, но этот рыжий Филиппок, почувствовав себя главным, заорал:

– Ты еще здесь?! А ну, выполнять!!!

– Ага, – пискнула я и.., бросилась выполнять.

Вскоре началась жуткая суета: примчались санитары с носилками, осторожно извлекли из машины дядьку, унесли его, прихватив заодно и Клюквину. Я растерянно хлопала глазами, не зная, что делать. Оставаться одной было страшно, поэтому замешательство длилось не дольше секунды. Махнув рукой на все больничные распорядки и правила, я бросилась следом за группой товарищей, уводивших мою родную Клюкву в неизвестном направлении.

– Туда нельзя! – попыталась остановить меня тетка из регистратуры. Она с неожиданной для ее комплекции резвостью выскочила из своей «коробочки» и горой в белом халате встала на моем пути.

– Да пошла ты… – указав тетке примерный маршрут, я оттолкнула ее и побежала по коридору.

Санитаров, хирурга и шатающуюся Клавку я настигла уже возле лифта. Филиппок удивленно на меня посмотрел, быстро сообразил, что возражать против моего присутствия бесполезно, и ничего не сказал.

На седьмом этаже лифт остановился. Рыжий хирург, Клавдия и я вышли, а наш найденыш с санитарами поехал дальше.

– У меня есть пятнадцать минут, пока его будут готовить к операции, – в ответ на мой немой вопрос пояснил хирург. – Я успею эту даму осмотреть.

Дама, то есть Клавка, слабела буквально на глазах, так что в смотровой кабинет Антон Константинович внес ее практически на руках.

– Жди здесь, – пыхтя, как испорченная топка паровоза, велел хирург, и скрылся за дверью.

Я покорно хлопнулась на низенькую банкетку и устало выдохнула.

"Слава богу, довезли мужика, – лениво потекли мысли. – Наверное, теперь с ним все будет в порядке. На вид он вроде крепкий… Да-а-а…

Но вопрос все равно остается открытым: кто виноват? В том смысле, кто дал по голове и ему, и моей Клавке? Надеюсь, когда дядечка придет в себя, он прояснит ситуацию".

Меж тем в хирургическом отделении кипела жизнь. Больные не спеша прогуливались по коридору. Разумеется, те, которые могли прогуливаться. Сюда бы Церетели, вот где можно найти оригинальные фигуры для лепки! Другие больные, которые в силу диагноза вынуждены были проводить свободное время в кроватях, развлекались, как могли. То из одной, то из другой палаты доносились веселые голоса и взрывы хохота.

Наконец дверь смотрового кабинета открылась. Первой на пороге появилась Клюква. Она порозовела, как-то бессмысленно улыбалась, а голова ее была обмотана бинтом, как у бойца Первой мировой войны.

Наверное, Лев Толстой или еще какой-нибудь классик описал бы эту картину так: "Она поднялась навстречу, нервно теребя в руках тонкий батистовый платочек. Алые пятнышки крови на нем красноречивее всех слов свидетельствовали, что в волнении она до крови кусала свои коралловые губки. «Что, доктор?» – бросилась она навстречу врачу. Доктор развел руки в стороны и со вздохом ответил: "Я сделал все, что мог, но… Медицина здесь бессильна.

Будем уповать на волю Господа".

Я не Толстой, губки не кусала, да и нервно теребить было нечего. Но шаг навстречу Клавке я все-таки сделала, потрогала повязку на голове и разочарованно спросила:

– А почему не гипс?

Было бы забавно увидеть Клавку с загипсованной головой.

Антон Константинович, вероятно, решил, что наследственность у нас с Клавкой и в самом деле не ахти, вздохнул и приступил к объяснениям:

– У Клавдии Сергеевны легкое сотрясение мозга…

Сказано это было таким тоном, будто хирург был крайне удивлен наличием этого органа у Клюквиной.

– ..страшного ничего нет, но несколько дней показан полный покой. Я сделал ей кое-какой укол, ближайшие пару часов Клавдия Сергеевна будет чувствовать себя вполне сносно. А потом.., покой, покой и только покой. В случае головных болей – холод на голову. Кстати, повязку я наложил по ее настоятельной просьбе. Теперь о другом твоем приятеле…

– Он… – попыталась объяснить я.

– Не перебивай, – сморщился Филиппок. – На первый взгляд у него очень серьезная черепно-мозговая травма и проникающее ранение брюшной полости. Большая потеря крови.

Кто он?

– Не знаю, – честно призналась я. – Мы его нашли.

Хирург как-то странно на меня посмотрел.

А чего смотреть-то? Я ведь правду сказала.

– Значит, так, – продолжал Антон Константинович, – сейчас начнется операция…

Я перебила хирурга:

– Ты, что ли, будешь делать?

– Ага. И еще двое. Сделаем все, что в наших силах. Вы подождите здесь. Санитары сейчас его одежду вынесут. Ну, пошел я…

Филиппок явно волновался. Следовало его поддержать, поэтому я встала, поправила на нем синюю медицинскую шапочку и торжественно произнесла:

– Иди. Делай свою работу. У тебя все получится, мы с Клавой в тебя верим. И помни о клятве Гиппократа. – Немного подумав, я добавила – Мы тут подождем.

Судорожно вздохнув, Антон Константинович отправился на дело.

– Господи, ведь пацан совсем, – посочувствовала я парню, – а все-таки хирург, сейчас резать человека будет! Клавочка, ты как себя чувствуешь?

Клавка сидела на банкетке и счастливо улыбалась. Хорошее, видно, лекарство вколол ей Филиппок!

– Вот блин, вроде и секса не было, а как в цирке побывала! – сделала неожиданное заявление Клюква.

– Бывает, – резюмировала я и опустилась на банкетку рядом с сестрой. Предстояло самое трудное: ждать.

* * *

Мы с Клавдией сидели на низенькой банкетке. Клюква, казалось, дремала, положив свою больную голову мне на плечо. А я смотрела на больничную рутину и философски размышляла: как все-таки силен в человеке инстинкт к жизни! Да вот хоть посмотреть на этих больных, ползающих сейчас по коридору. Все, что может ломаться в организме, у них сломано: руки, ноги, ребра, может, даже у кого-то позвоночник. А ведь живут, смеются, радуются каждому дню! Перед нами остановился парень. Обе руки у него были загипсованы, а шины поддерживали их, пардон, в раскорячку, словно он хотел всех обнять.