Текст книги "Принц на белом костыле"

Автор книги: Фаина Раевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Постараюсь…

Степка с сожалением покачал головой.

– Вот бабье, а? – обратился он к Брусникину и Антону. – Через свое любопытство уже попали в переделку, а все никак не угомонятся!

– Ты будешь нам лекции по женской психологии читать, – возмутилась Клавдия. – Мы ведь все равно узнаем, правда, Дим? Днем раньше, днем позже, какая разница? Говори, ну!

Степка еще немного помолчал, испытывая наше терпение на прочность. Когда я уже готова была запустить в него чем-нибудь тяжелым, поскольку особым терпением не отличаюсь, он наконец произнес:

– Лихорадка Ласса. По крайней мере, так Витька утверждал.

Сказать, что все онемели, значит слукавить.

Мы не онемели. Мы просто превратились в монументы. Что такое лихорадка Ласса, ни я, ни Клавдия не знали, но название само по себе звучало хоть и красиво, но угрожающе, и радостей в жизни не сулило. А судя по стоимости одной ампулы, даже наоборот – предрекало мученическую кончину. Я чувствовала, как ужас проникает в каждую клеточку организма и сковывает тело ледяным панцирем. Господи, это уже несколько дней подряд с нами рядом ходит ужасная смерть!

У рыжего хирурга, обладающего гораздо более обширными познаниями в медицине, побледнели даже веснушки. Клавка, кажется, от испуга забыла, как дышать. Из ее открытого рта вылетали не то судорожные всхлипы, не то предсмертный хрип. Мой Брусникин, несмотря на суровую школу ФСБ, тоже заметно струхнул.

– Ну, мужик, ты попал, – выдохнул Димка, обращаясь к сохранявшему невозмутимость Степану. – Мои парни из тебя душу вынут, это я тебе обещаю.

С этими словами Димыч отправился звонить в свою контору, оставив нас столбенеть без его присутствия. Первой пришла в себя Клавдия.

– Ик.., хи-хи-хи… Ик.., хи-хи-хи… – куда-то в пространство сказала она.

Ее бессмысленное выступление заставило очнуться и меня. Я посмотрела на блеющую сестрицу и обнаружила у нее все признаки легкого безумия, грозящего тяжелыми последствиями.

– Вылечить сможешь? – мотнула я головой в сторону Клюквиной, обращаясь к Тоще.

Антон раздраженно пожал плечами:

– Сидели бы вы дома! Тогда, глядишь, и здоровее были бы. Ей точно психиатр нужен – свихнулась девка, по всему видать.

– Вот ты и подсоби, Тошенька. Ты ведь хирург? Вывихи – это как раз по твоей части.

Филиппок печально пискнул и, по-моему, раз и навсегда смирился с ролью нашего семейного доктора:

– У Клавки, судя по всему, сильный шок.

Я бы посоветовал лечение антидепрессантами в сочетании с полным покоем. Но в вашем случае покой – слишком большая роскошь, которую вы не можете себе позволить. Необходимо хотя бы устранить влияние отрицательных факторов: не читать газет с негативной информацией, не смотреть мелодрамы и боевики, особенно боевики, – со значением подчеркнул Антон. – В противном случае крыша Клавдии может уехать далеко и надолго.

Я внимательно слушала Антона и пристально наблюдала за Клюквиной. Она перестала икать, и, по моему мнению, мнению дилетанта от медицины, никакого сумеречного состояния души у нее уже не наблюдалось, крыша по-прежнему была на месте и никуда отъезжать не собиралась. Стресс, конечно, имел место. А кто в наше неспокойное время не испытывает стресса?! Народ уже давно научился справляться с ним самостоятельно или при помощи подручных средств явно не медицинского характера.

Вот и Клавке сейчас весьма кстати пришлись бы грамм сто пятьдесят водочки и крепкий здоровый сон.

Придя к такому выводу, я пошла на кухню.

Там за столом сидел Брусникин. Супруг имел вид несчастный и озабоченный одновременно.

«Тоже борется с последствиями стресса, – пожалела я Димку. – Ему тяжелее, чем нам, ведь приходится спасать не только свою шкуру, а еще за нас волноваться, ну, и за всю страну, конечно, тоже. Бедный мой мальчик!»

– Сейчас ребята приедут, – устало сообщил Димка. – По-моему, они мне не поверили.

Слишком уж история.., масштабная.

– А чего приедут? – хмыкнула я.

– Обязаны.

Я забралась к мужу на колени, пристроила голову у него на груди и тяжко вздохнула. Только сейчас у меня возникло ощущение безопасности, а также чувство легкости, свойственное человеку, переложившему ответственность на чужие плечи. Было слышно, как под свитером гулко бьется Димкино большое доброе сердце.

К горлу подкатил комок, и я еле слышно пискнула:

– Дим…

– Ну?

– Ты сердишься?

Над таким, казалось бы, простым вопросом Брусникин размышлял довольно долго. Молчание мужа беспокоило и не предвещало ничего хорошего. Я бы, честно говоря, предпочла, чтобы он ругался, топал ногами и грозился исправительно-трудовыми работами по дому пожизненно. Наконец Димка печально вздохнул:

– Да нет, какой с этого толк? Одного понять не могу: почему все неприятности липнут именно к вам? Или вы к ним? Специальный магнит у вас внутри, что ли…

Вопрос относился к категории риторических и ответа не требовал. Я плотнее прижалась к мужу и на всякий случай всхлипнула. Димка, как и все мужчины, до судорог боится женских слез.

Он вздрогнул и принялся наглаживать меня по спине:

– Афонь, ты чего? Да не реви, все ведь кончилось… Для вас во всяком случае. А вообще-то вы молодцы.

– Правда? – я робко улыбнулась, заглядывая Димке в глаза.

– Правда, правда, – чмокнул меня в нос Брусникин, но тут же сердито насупил брови:

– Но чтоб это было в последний раз!

– Ага, – легко согласилась я, – твердо веря, что так оно и будет. Вспомнив, зачем шла на кухню, я озабоченно произнесла:

– Клавка что-то не в себе. Тоша говорит, сильный шок. Чего делать – ума не приложу…

– Водки ей налей и спать уложи. К утру от Клавкиного шока и следа не останется, разве что головная боль.

– Я тоже так думаю, – кивнула я, радуясь, что не ошиблась в выборе лекарства для сестры.

Полчаса спустя явились коллеги Брусникина и увезли Степку. Вместе с ребятами уехал и сам Димка, заявив, чтоб мы его не ждали, а ложились спать. При этом он подозрительно покосился на Антона Константиновича, но вовремя вспомнил, что Клавка объявила хирурга своим женихом, и благоразумно промолчал, однако я успела заметить в его глазах изрядную долю сомнений.

Мы остались втроем: я, Клавка и рыжий Тоша. Все молча переживали и выглядели, мягко говоря, уставшими.

– Пошли на кухню. Лечиться будем, – скомандовала я.

Возражений не последовало. Вскоре мы сидели за столом и дружно пытались справиться с ударной дозой народного лекарства.

– Уф, ну и крепкая, зараза! – выдавил Тоша, глубоко вдыхая запах кусочка «черняшки». – Я ведь не пью совсем, но тут такой случай…

– Непьющие мужчины крайне подозрительны, – сообщила Клавка и попыталась сфокусировать взгляд на покрасневшем лице Филиппка. – Впрочем, занюхиваешь ты вполне профессионально.

– Не цепляйся к человеку, – махнула я рукой. – Молодой он еще, жизни не нюхал. Работа у парня нервная, так что еще дозреет. Думаешь, легко каждый день людей резать и в их внутренностях ковыряться? Ты, Антон Константинович, лучше объясни нам, что это такое – лихорадка Ласса? Она в самом деле так опасна, как я предполагаю?

Тоша опечалился:

– Вы, девчонки, меня переоцениваете. Если по общей терапии я имею некоторое представление, то вирусология для меня почти такая же терра инкогнита, как и для вас.

– Но-но, ты полегче! – Клавдия свела глаза к переносице, пытаясь придать лицу строгое выражение. – Давай обойдемся без иностранных слов непонятного значения. Отвечай на нормальном языке: совсем ничего не знаешь про эту… как ее… Ну, ты понял.

– Увы, – сокрушенно вздохнул Тоша и тем самым подписал себе приговор: Клавка смерила его презрительным взглядом и окончательно вычеркнула хирурга из кандидатов в женихи.

Чтобы развеять воцарившееся уныние, я налила еще по одной дозе «лекарства». Мы выпили, заметно опьянели, а настроение почему-то не улучшилось.

– Слушайте, я, кажется, придумал! – внезапно оживился Антон. – У меня есть приятель, еще с институтских времен. Он инфекционист.

Правда, по специальности не работал ни дня, но, думаю, кое-что из полученных знаний еще помнит, как-никак красный диплом получил…

Я обрадовалась и захотела ободряюще хлопнуть Антошку по плечу, но в связи с некоторой раскоординированностью движений промахнулась и двинула доктора по шее. Впрочем, он не обиделся.

– Действуй, док, – кивнула Клюквина. – Телефон в коридоре. Сам найдешь или тебя проводить?

Филиппок, страшно гордый своей находчивостью, от помощи отказался и нетвердой походкой проследовал к телефону. Пока Тоша дозванивался до своего приятеля, Клавдия решила посоветоваться со мной насчет своих матримониальных планов.

– С-слушай, Афоня, чего-то мне этот л-лепила р-разонравился. Продразрительный он какой-то! Н-не находишь?

«Кажется, я немного переборщила с лекарством против стресса», – сделала я вывод и обнаружила, что мое собственное состояние тоже оставляло желать лучшего: голова слегка кружилась, все предметы виделись в двойном экземпляре, а стены кухни и пол неожиданно потеряли свою былую устойчивость.

– П-пожалуй, я не буду н-на нем ж , ж-жениться, – с трудом выразила свою мысль Клюквина. – Он меня б-больше не вчп.., впч.., впечатляет.

– Мой мармеладный, ты не права, – пропела я. – Константиныч – доктор. Разве ж плохо иметь под рукой собственного доктора? Особенно нам с тобой! Ты присмотрись повнимательнее: характер у него покладистый, судя по комплекции, ест немного, не пьет…

Словно опровергая мои слова, из коридора раздался звук падающего тела и комментарий Антона:

– Е-мое!

Клавка ехидно сморщилась и показала мне язык. На кухне появился Тоша. Был он на удивление трезв, бледен, а к синяку под глазом прибавилась еще и шишка на лбу.

– Дозвонился? – спросила я.

– Угу.

– И что п-поведал твой п-приятель? – проявила интерес Клавдия. – Ты выглядишь испуганным – Испугаешься тут, – проворчал Антон. – Значит, так: лихорадка Ласса является разновидностью геморрагической лихорадки. Первоначальные симптомы очень схожи с некоторыми вирусными заболеваниями, например, с ангиной, пневмонией, поэтому лихорадка Ласса трудно диагностируется. Продолжительность болезни примерно три недели. Если ее вовремя не обнаружить, смерть наступает в ста процентах случаев… – Антон умолк ненадолго, а я почувствовала, как трезвею.

– Вирус лихорадки передается как при непосредственном контакте с больным человеком, так и воздушно-капельным путем. Едва вирус попадает в кровь, сразу начинает бешено размножаться, – продолжал просвещать нас Филиппок. – Температура тела повышается до 39 – 40°С, мучают сильнейшие головные боли; затем наступает расстройство сознания, а потом появляются кровоточащие язвы на теле, отмечается выпадение волос; возможна глухота.

– Мама моя! – дернулась Клавдия, теребя себя за волосы. – Ну-ка, Афонь, шепни мне чего-нибудь…

– Да подожди ты, – отмахнулась я и обратилась к Антону:

– Все?

– Почти. Остается только добавить, что развитие вируса приводит к обширным внутренним кровотечениям Чаще всего в кишечнике, печени, миокарде, легких и головном мозге. Теперь все – Господи, кому же могла понадобиться такая гадость?! – простонала я, поежившись.

Антон печально улыбнулся:

– Какому-нибудь психу, который решил, что подобное оружие даст ему власть над миром.

А в том, что это именно оружие, сомневаться не приходится.

– Да уж… – глубокомысленно изрекла Клюквина. Она перестала дергать себя за волосы, зато теперь задрала рукава джемпера и пристально рассматривала оголенные руки.

– А кто является первичным носителем вируса? – не унималась я. – Ведь не падает же он с неба?

– Не падает, – согласился Антон. – По-моему, Михаил что-то говорил о мартышках и каких-то крысах, но это я уже плохо слышал…

Мы с Клавкой подавленно молчали. Хмель из головы улетучился, а стресс – увы! – никуда не делся, наоборот, принял угрожающие размеры. Возможно, от него поможет избавиться крепкий здоровый сон…

Пожелав Клавдии и Антону спокойной ночи, я удалилась к себе. Однако со сном тоже вышла неувязочка: я честно пыталась заснуть, но стоило только закрыть глаза, как тут же грезились вирусы лихорадки Ласса. Отчего-то они были усатыми, хвостатыми и сильно напоминали разжиревших кроликов.

В конце концов мне пришлось оставить попытки попасть в объятия Морфея. В нарушение всех инструкций, полученных от Брусникина (он однажды и навсегда запретил мне звонить ему на работу. Исключение составляли лишь экстренные случаи), я набрала номер мобильника мужа. На мой взгляд, сейчас и был как раз тот самый исключительный случай: кто же, кроме любимого и любящего мужа, сможет внести некоторое успокоение в мои растрепанные чувства?!

– Ты чего не спишь? – недовольно поинтересовался Димка вместо приветствия.

– Никак не могу уснуть, – жалобно вздохнула я.

– Я ж говорил, выпейте водки и ложитесь…

– Уже выпили…

– Ну, так еще выпейте!

– Так ведь больше нету, Дим.

– Вы уговорили литр водки? – после недолгого молчания изумился муж.

– Так ведь на троих…

– Алкаши! И чего ты теперь от меня хочешь? Чтобы я еще за бутылкой сбегал?

Вместо ответа я всхлипнула.

– Афоня, – запаниковал супруг, – не реви!

У тебя классический синдром алкоголика: стоит принять «на грудь», сразу же пробивает на слезы. Вы закусывали?

– Мне страшно, Димочка! – пожаловалась я. – Кругом вирусы мерещатся, усатые и с хвостами…

– Белая горячка, – усмехнулся Брусникин, чем ужасно разозлил меня. Я отодвинула трубку от уха и, зажав ее в кулаке, прокричала:

– Ты черствый, равнодушный тип! Вместо того чтобы меня успокоить, ты издеваешься.

Солдафон! Чурбан бесчувственный!!!

Было слышно, как трубка что-то квакает. Меня это заинтересовало, и я снова приложила ее к уху.

– ..как я тебя люблю, поэтому и беспокоюсь, – интимно проворковал Димка. – Тебя успокоит, если я скажу, что лаборатория взяла ампулу на анализ, а Степка сообщил, где находится вторая ампула? Ребята уже поехали за ней.

Еще бы не успокоило! Я почувствовала, как с плеч свалилась гора размером с Эверест, горячо заверила Брусникина в своих чувствах и на этот раз мгновенно заснула.

* * *

Утром я проснулась от ощущения того, что в мире что-то изменилось. Несколько минут я пыталась сообразить, что именно, а потом меня посетило-таки озарение: в квартире стояла непривычная тишина. Клавдия не носилась в поисках своих вещей, не оглашала дом истошными воплями и даже не звала завтракать, что грозило немедленной голодной смертью. Подобное поведение сестры было настолько необычным, что я серьезно обеспокоилась и пошла выяснять, в чем же, собственно, дело.

Дверь в комнату Клюквиной оказалась распахнутой настежь, постель смятой, а вот самой сестрицы в комнате не было. Не нашлась она ни на кухне, ни в ванной. Тут уж я испугалась по-настоящему.

– Клава! – крикнула я, еще раз обежав всю квартиру и заглянув во все шкафы и даже на балкон. Ответом мне была тишина.

Я уже хотела хлопнуться в обморок, как входная дверь открылась, и на пороге появилась Клюквина.

– Ты где ходила?! – набросилась я на сестру. – У меня и так нервная система пошатнулась, а тут еще ты со своими исчезновениями.

– Не ори, – сморщилась Клавдия.

Тут я обратила внимание, что вид сестрица имела довольно странный: блуждающий взгляд, загадочная улыбка… Может, похмелье?

– Я Антона Константиновича провожала, – сообщила сестра, опускаясь на тумбочку для обуви. – Хороший он все-таки, ласковый…

– И что? Ты снова решила пойти за него замуж?

– Я теперь как честный человек обязана выйти за него замуж, – глухо ответила Клавдия.

Сконфуженно хрюкнув, я поспешила скрыться в ванной.

Следующие три дня стали для нас с Клавкой самым кошмарным кошмаром. Димка приходил домой глубоко за полночь, молча ел и буквально падал на кровать. Утром так же молча завтракал и уходил на службу, оставляя нас обеих изнывать от нетерпения и любопытства. Пока шло следствие по делу Степана, Брусникин даже не думал рассказывать, как оно продвигается, и ужасно злился, если я пыталась задать какой-нибудь даже самый незначительный вопрос. Клавка, знавшая о крутом нраве Димыча не понаслышке, испуганно умолкала, едва мой супруг появлялся в дверях.

Рыжий Тоша стал довольно частым гостем в нашем доме. Уж и не знаю, что стало тому причиной: обычное любопытство или внезапно вспыхнувшие чувства к Клюквиной. Лично я склонялась к первому предположению, потому что сестрица в эти дни была особенно раздражительна и ее насмешки носили чересчур язвительный характер. К чести Антона Константиновича замечу – все Клюквинские уколы он сносил почти с библейским смирением.

В начале четвертого дня мучений мы с Клавдией собрались на кухне, провели небольшое совещание и постановили: дальше терпеть подобное бездействие невозможно, нужно срочно что-нибудь сотворить. В противном случае мы вполне можем перегрызть горло друг другу или кому-нибудь, кто случайно попадется под руку.

Всерьез опасаясь за здоровье своего Тоши, Клюквина предложила:

– Давай к Оксанке съездим. Ей сейчас труднее, чем нам, – все-таки мужа похоронила… Поддержим женщину, да и сами развеемся.

Немного подумав, я согласилась. Несчастной вдове поддержка, наверное, не помешает.

Дверь долго не открывали, но мы упрямо продолжали трезвонить, и наша настойчивость в конце концов была вознаграждена.

Оксана, казалось, похудела еще больше и теперь выглядела как узник концлагеря. Черное платье болталось на ней, словно мешок на палке, а черный платок подчеркивал какую-то неестественную бледность. Темные круги под глазами и желтизна на висках красноречивее любых слов свидетельствовали о страданиях женщины.

– Это вы… – как-то отстранение произнесла Оксанка, ничуть не удивившись нашему неожиданному визиту. Она не пригласила пройти, повернулась к нам спиной и удалилась в глубь квартиры.

Переглянувшись, мы с Клавдией все-таки вошли.

– Ну, ни фига себе! – присвистнула я, разглядывая крохотный коридорчик.

– Знакомый беспорядок, – согласилась сестра. – По-моему, я где-то уже видела подобный… Как думаешь, Афонь, тут поработали наши «приятели»?

– Уверена, – кивнула я и со знанием дела добавила:

– Почерк уж очень своеобразный: все перевернуто, обои оторваны… Наверняка на кухне даже муку высыпали.

Чтобы проверить предположение, мы прошли на кухню. Картина там была примерно та же, что и на нашей несколько дней назад: осколки посуды, всевозможные крупы на полу вперемешку с ножами, вилками и ложками. Среди этого хаоса за столом сидела Оксана. Перед ней стояла початая бутылка дешевого портвейна и пустой стакан. Еще один, накрытый сверху кусочком черного хлеба, притулился возле стены.

Около стакана догорала тоненькая церковная свечка, слабо освещая любительскую черно-белую фотографию Виктора в траурной рамке.

– Вы уже знаете? – кивнула Оксанка на снимок.

– Угу, знаем, – скорбно вздохнула Клавдия.

– Тогда найдите где-нибудь стаканы и присоединяйтесь. Помянем… Извините, что угощаю этой гадостью – ни на что другое денег нет.

– Да ладно, – махнула рукой Клюквина. – Мы люди простые, без претензий.

Она быстро освоилась на чужой кухне и умудрилась в два счета отыскать в разгромленном помещении пустой стакан и чашку с отбитой ручкой.

– Ну… Пусть земля будет Виктору пухом, а также царствие ему небесное и все, что полагается в таких случаях, – выдохнула Клюква и залпом осушила почти полный стакан.

Тяжко вздохнув, я последовала ее примеру.

Из закуски на столе оказалась только вода из-под крана, пить которую я не рискнула, поэтому пришлось ограничиться глотком воздуха и запахом рукава собственной кофточки.

– Я ничего не понимаю, – Оксанка устало потерла лицо. – Сначала пришли менты, сообщили, что Виктор.., что его больше нет. Потом откуда ни возьмись ФСБ. Оказывается, Витька уволился из НИИ, а я знать не знала об этом.

Дура дурой! Они меня все про какие-то ампулы спрашивали. Какие ампулы? Господи, я ничего не знаю! – Оксанка спрятала лицо в ладонях и судорожно всхлипнула. – Тело не отдают, я даже похоронить его не могу… Одежка плачет, я плачу…

– А где Олег? – полюбопытствовала я.

– У Витькиной сестры, в Долгопрудном.

Я как узнала, что муж умер, отвезла его к Надьке. А вчера вообще кошмар какой-то был: приперлись два мужика, закрыли меня в ванной и давай в квартире шуровать! Тоже все про какую-то ампулу выспрашивали… – Оксанка снова заплакала:

– Девочки, что происходит? Мне страшно!

Глядя на плачущую вдову, я напряженно размышляла: стоит ли ей рассказывать о переделке, в которую попал Виктор, или нет. С одной стороны, я не имею права разглашать тайны следствия, но с другой… Очень уж жалко Оксанку, ей и так сейчас нелегко. Я уже хотела начать рассказ, как представила себе лицо Брусникина и те слова, которые он скажет, и благоразумно промолчала. Клавдия, напряженно наблюдавшая за мной, сообразила, что распространяться на данную тему не стоит, сдержанно кивнула и погладила Оксану по худеньким плечикам:

– Не плачь. Скоро все образуется, потерпи немного. Твой Витька попал в очень неприятную историю.., – Я с чувством наступила Клавке на ногу, призывая ее держать язык за зубами, но сестра лишь отмахнулась и продолжала:

– Он хотел заработать для вас много денег, хотел квартиру новую купить, на курорт вас свозить.

Виктор очень переживал, глядя, как ты мыкаешься, едва сводя концы с концами.

Клюквина говорила и говорила. Оксанка, слушая ее пустой треп, постепенно успокаивалась.

– Вы что-то знаете, – убежденно произнесла она, – знаете и не хотите мне говорить. Верно?

– Мы знаем ненамного больше. Но даже то, что знаем, не имеем права рассказывать. Да и к чему тебе? – проникновенно спросила я.

Оксана немного помолчала, налила себе еще портвейна и невесело усмехнулась:

– Ни к чему, это ты правильно говоришь!

Зачем знать, кто убил моего мужа, вдовой меня сделал, а сына сиротой… Да только ведь я не дура, кое-что в голове имеется. Я давно догадалась, что Витька что-то задумал. Вернее, не он сам, Степка его надоумил. Это ведь как-то связано с его работой, – скорее утвердительно, чем вопросительно вздохнула вдова. – Не зря и ФСБ, и эти двое про ампулы расспрашивали, обыскивали. Только фээсбэшники все культурненько так, аккуратно, а вчерашние гости особо не церемонились. Хорошо, Олежки не было.

Мы с Клавдией посидели еще какое-то время, но вскоре поняли, что Оксанке нет до нас никакого дела, неловко простились и покинули эту обитель скорби.

На улице было свежо и прохладно, солнышко иногда прорывалось сквозь низкие серые облака и освещало привычную московскую грязь.

Все куда-то спешили, озабоченно хмуря лица, а мы с Клюквиной неторопливо шагали к автобусной остановке.

– Вот ведь как все обернулось, – печально выдохнула Клавдия. – Витька хотел как лучше, а получилось..

– Ну, это как посмотреть, – я покачала головой. – Ты вспомни, какая дрянь в ампулах, и подумай, что могло бы случиться, окажись они в руках каких-нибудь террористов. Так что, как ни крути, а Витька преступление совершил, хотя, конечно, не от хорошей жизни.

На остановке скопилось довольно много народу, автобусы по традиции были набиты по самую крышу. Переглянувшись, мы с Клавдией дружно потопали пешком, оставив пенсионеров штурмовать общественный транспорт. Клавка негромко материла органы управления государством, а я наслаждалась свежим воздухом со значительной примесью бензина и обычной январской слякотью.

Видать, я чересчур замечталась, оттого не сразу заметила, что вместо Клавдии рядом идет какой-то тип очень специфической наружности. Росту он был такого, что создавалось ощущение, будто затылком парень упирается прямо в небо. Мой вестибулярный аппарат не приспособлен к подобным перегрузкам, и я опустила глаза в тайной надежде унять головокружение.

Однако внизу меня ждало еще одно потрясение: ботинки незнакомца больше напоминали вместительные чемоданы, чем нормальную человеческую обувь.

– Ух ты! – само собой вырвалось из меня, но в следующую секунду я справилась с волнением и категорично заявила:

– Вы не Клава!

– Точно, – кивнул парень в чемоданах и мерзко усмехнулся, блеснув золотой фиксой.

Вместо того чтобы испугаться, я разозлилась.

– Хватит скалиться! Где Клавка?! Говори быстро, иначе я за себя не отвечаю!

– Смелая девочка. Твоя Клавка там, – парень мотнул головой в сторону шоссе. Я проследила за направлением кивка и заметила, как параллельно тротуару медленно едет большой черный джип. – Ты сейчас, не привлекая внимания, со счастливой улыбкой на лице присоединишься к своей подружке…

– Она моя сестра, – уточнила я, проклиная ту минуту, когда Клюквиной пришла в голову идея навестить Оксанку. – А если я убегу?

– Попробуй. Далеко не убежишь, я тебя догоню, а когда догоню – убью. И сестру твою тоже. Ты мне веришь? Кричать тоже не советую…

Что-то мне подсказывало: дядя не шутит, соотношение сил явно не в мою пользу. Кроме того, у него наверняка в запасе имеется какая-нибудь пукалка калибра 7,62 или около того, и он, не задумываясь, пустит ее в дело. А пуля, как известно, дура. Да еще Клавка… В смысле, не дура, конечно, а у них в лапах.

."У кого?" – озадачилась я и, вздохнув, потопала к машине.

В просторном салоне на заднем сиденье тосковала Клавдия. Видимых повреждений я на ней не заметила и немного успокоилась. За рулем сидел мужичок неопределенного возраста с уныло висящим, как банан, носом. Но это было не единственное украшение шофера: в придачу к бананообразному носу природа подарила дядьке еще и серьезное косоглазие. Складывалось впечатление, что он прекрасно видит все происходящее справа и слева на тротуарах, а не то, что творится на дороге. Как человек с таким недостатком зрения умудряется управлять столь серьезной машиной, для меня осталось загадкой.

– А вот и мы, – весело сообщил длинный, помогая мне забраться в салон. – Девушка была столь любезна, что согласилась к нам присоединиться. Я очень рад, крошка.

– Не называй меня так, – огрызнулась я.

– Не буду. А как тебя называть?

– Старуха Шапокляк.

– Какая ж ты старуха? – удивился парень. – Впрочем… Желание женщины для меня закон.

– Придурок! – презрительно фыркнула я, отворачиваясь.

Длинный хохотнул и похлопал носатого по плечу:

– Поехали, Косой. Только аккуратненько, понял? Как-никак ценный груз везем.

Однако планам наших похитителей не суждено было осуществиться. Все четыре двери джипа резко распахнулись, и крепкие ребята в камуфляже, в черных масках с прорезями для глаз и с автоматами в руках не слишком вежливо попросили:

– Выйти из машины! Руки за голову! Все на землю, твою мать!

Еще ни разу в жизни я не укладывалась лицом вниз на грязную землю с таким удовольствием. Клавдия тоже с готовностью уткнулась носом в снежное месиво и даже счастливо рассмеялась. А вот Косой и его приятель счастья по поводу встречи с парнями в камуфляже не испытывали. Они грязно ругались, угрожали и обещали омоновцам мученическую смерть. Впрочем, даже я не верила этим обещаниям. Вот так, лежа на земле и слушая эмоциональные выступления наших похитителей, мы дожидались прибытия высокого начальства. Оно вскоре явилось.

– Ну что? – спросило начальство, а я затосковала и попыталась поглубже вжаться в землю.

– Порядок, товарищ капитан, – ответил кто-то.

– Смотри-ка, сам капитан пожаловал, – услышала я комментарий Клюквиной. – Сейчас лютовать начнет. Интересно, а в ФСБ кроме него еще кто-нибудь работает, иди он один такой активист?

Брусникин коротко скомандовал:

– Девиц в мою машину, а этих двоих – в контору. Я скоро буду.

Чьи-то сильные руки подхватили меня и без особых церемоний затолкали в белую «Волгу».

Через пару секунд туда же впихнули и Клавдию.

Сам Димка уселся впереди, рядом с водителем, и распорядился:

– Коля, домой.

Клавка глумливо хмыкнула:

– Начальник.

Димка, не поворачивая головы, с прямотой истинного контрразведчика пообещал:

– Убью.

Клавка заткнулась. Что до меня, то я вообще не рисковала открывать рот. В полном молчании мы доехали до дома.

Около подъезда топтался Антон Константинович, о чем-то переговариваясь с пенсионером Михалычем, вышедшим прогуляться со своим Кузей. Завидев наш небольшой отряд, возглавляемый Брусникиным, Филиппок немного растерялся, а Михалыч расправил плечи и бодро поздоровался:

– Здравия желаю!

– Здорово, Михалыч, – ответил Димка, приостановился и бросил через плечо:

– Пошли, жених!

Антон долю секунды посомневался, а потом решительно двинулся следом за нами.

Брусникин первым переступил порог дома и, не разуваясь, прошел в большую комнату. Наша троица неуверенно мялась в коридоре. Я была немало озабочена подобным поведением мужа, уж лучше бы он ругался, честное слово! Из комнаты раздался Димкин зов:

– Клавдия, иди сюда. Одна.

Пожав плечами, Клавка безропотно повиновалась, она хорошо понимала, что в данный момент сопротивление только усугубит наше и без того непростое положение. Какое-то время ничего не было слышно, потом Брусникин крикнул:

– Афанасия!

Не ожидая от судьбы ничего хорошего, я тоже прошла в комнату.

Возле батареи сидела Клюквина. Одна рука ее была приподнята и украшена браслетом от наручника, другой браслет держал Димка.

– Иди сюда, милая, – ласково пригласил он.

– Это нарушение прав человека, – подала я робкий голос протеста, не двигаясь с места.

– Подай на меня в суд, – серьезно посоветовал Брусникин и попросил:

– Афоня, не вынуждай меня применять силу, ты же знаешь, насилие противно моему характеру.

Теперь уже мы с Клавдией сидели, прикованные к батарее, на том самом месте, где совсем недавно отдыхали Степка и Антон. Единственное, что отличало нас от прежних пленников, это отсутствие украшений под глазом. Клавка недовольно сопела. Было понятно – долго она молчать не сможет. Я как в воду глядела!

– Извольте объясниться, господин капитан, – жмурясь от собственного ехидства, ласково попросила Клюквина. – Я, например, не понимаю, пошто мы страдаем? А ты, Афонь?

В отличие от сестры я догадывалась о причине наших страданий, но предпочла и дальше разыгрывать роль безвинной жертвы. Наверное, супруг не особо впечатлился, потому как пристально посмотрел сперва на меня, потом на Клавдию и сквозь зубы процедил:

– Непременно объяснюсь, можете не сомневаться. Только не сейчас, так как не уверен, смогу ли себя контролировать…

– Димочка, но ведь мы ничего такого не сделали, – придав лицу выражение раскаяния, пролепетала я.

– Конечно. Только снова влезли туда, куда не следует.

– Мы проявили нормальное сострадание к женщине, потерявшей мужа, – нахмурилась Клавдия. – Или сотрудникам ФСБ такое понятие незнакомо?

Я охотно поддержала сестру:

– Кто же знал, что вы понаставили «жучков» по всей квартире Оксанки?

– Откуда про «жучки» знаешь? – быстро спросил Димка.

– Тоже мне бином Ньютона! Между прочим, – я со значением посмотрела на мужа долгим взглядом, – если бы не мы, неизвестно, как долго вы гонялись бы за теми двумя придурками.