Текст книги "Философ с папиросой в зубах"
Автор книги: Фаина Раневская
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– Хотелось бы мне иметь ее ноги – у нее были прелестные ноги! Жалко – теперь пропадут.
Прихлопнула
– Меня так хорошо принимали, – рассказывал Раневской вернувшийся с гастролей артист N. – Я выступал на больших открытых площадках, и публика непрестанно мне рукоплескала!
– Вам просто повезло, – заметила Фаина Георгиевна. – На следующей неделе выступать было бы намного сложнее.
– Почему?
– Синоптики обещают похолодание, и будет намного меньше комаров.
Мымра в шляпе
Фаина Георгиевна блестяще сыграла в нескольких выпусках популярного киножурнала «Фитиль». Как жаль, что они сегодня совершенно забыты и их не крутят по ТВ!
В одном из «Фитилей» был такой дивный эпизод.
Перед 8-м марта в киоск стоит длинная очередь. Раневская, облаченная в интернатовское пальто, в нелепой шляпке, приценивается к роскошному букету. Но в это время подбегает шустрый молодой человек, грубо отталкивает ее и без очереди хватает дивные розы. Возмущенная пожилая дама начинает отчитывать хама. На что получает в ответ: «Да пошла ты, мымра в шляпе!» (Фаина Георгиевна «сама себя высекла»: придумала и эту дурацкую шляпку и обидное выражение в свой адрес.)
…Следующий кадр. Лестница в подъезде. По ней поднимается молодой мужчина. Звонит в дверь квартиры. Дверь открывает прелестная девушка, и с возгласом «Милый!» бросается ему на шею. Молодой человек протягивает ей ТОТ самый букет. «Мама, мама! – восклицает красавица. – Иди, познакомься с моим избранным». Выплывает ТА самая дама – Раневская.
Девушка: «Познакомься, дорогой, это моя мама».
Раневская, мстительно взглянув на молодого человека, говорит своим неподражаемым басом: «Я не мама. Я мымра в шляпе»…
Утром – кекс, вечером – секс
Эта байка уже больше смахивает на анекдот. Рассказывают, что встретились как-то Фаина Георгиевна и Марлен Дитрих.
– Скажите, – спросила Раневская, – вот почему вы на Западе все такие худенькие да стройненькие, а мы в России – все такие задастые и толстые?
– Просто диета у нас особенная: утром – кекс, вечером – секс.
– Ну, а если не поможет?
– Тогда мучное нужно исключить.
Кукольный развод
На заграничных гастролях коллега зашел вместе с Фаиной Георгиевной в популярный магазин детских кукол «Барби и Кен».
– Моя дочка просто обожает Барби. Я хотел бы купить ей какой-нибудь кукольный набор… – обратился спутник Раневской к продавщице.
– У нас широчайший выбор, – с гордостью сказала она. – «Барби в деревне», «Барби на Гавайях», «Барби на горных лыжах», «Разведенка Барби»…
– А сколько это будет стоить?
– Все «Барби» по 100 долларов, только «Разведенка Барби» – двести.
– Но почему? – возмутился коллега.
– Ну, как же, – вмешалась в разговор Раневская. – У нее ко всему еще дом Кена, машина Кена, бассейн Кена…
Все, как и просили…
Борис Львович однажды выступал на праздничном вечере 8 марта в поликлинике, к которой уже много лет прикреплены артисты Театра им. Моссовета. Он рассказывал байки «от Раневской», зал хохотал, а одна медсестра, разволновавшись, и вовсе выбежала на сцену: «Я лечила Фаину Георгиевну, можно, я тоже расскажу!» И поведала, как однажды Раневская принесла мочу на анализ… в термосе! Сестра очень удивилась: «Фаина Георгиевна, зачем же в термосе – надо же в маленькой баночке!» И великая актриса ехидно пробасила: «Ох, ни хрена себе! А кто вчера сказал: неси прям с утра ТЕПЛУЮ?!»
Итальянский дворик
Однажды Раневская заболела и вынуждена была отлеживаться дома. Нежданно-негаданно к ней нагрянули гости из профсоюза театра, как полагается, с фруктами и конфетами. Фаина Георгиевна в благодарность решила напоить их чаем со сладостями, при этом совершенно забыв, что на кухне у нее, мягко говоря, не прибрано. Войдя, гости обомлели, увидев гирлянду огромных трусов и лифчиков, развешанных под потолком.
Никак не выдав своего смущения, Фаина Георгиевна заявила:
– Не обращайте внимания, это мой «итальянский дворик».
Эх, молодость!
Как-то Фаина Георгиевна подслушала разговор двух старушек на скамеечке перед подъездом. Те как обычно перемывали косточки подрастающему поколению: молодежь, мол, совершенно испортилась, стала легкомысленной, не уважает старших, живет без царя в голове, только о забавах и думает…
Услышав все это, Раневская сказала со вздохом:
– Да, современная молодежь ужасна. Но самое ужасное в молодежи то, что мы уже не принадлежим к ней и не можем совершать все эти ужасные глупости…
Дыша Пушкиным
Раневская просто боготворила Александра Сергеевича. После инфаркта Фаину Георгиевну забрали в больницу. Но она продолжала сильно курить. Врачи, однажды застукав Раневскую с сигаретой, сделали ей замечание: «Вы дымите как паровоз. Чем же Вы дышите?»
На что она ответила: «Пушкиным!»
На вопрос, что она читает кроме Александра Сергеевича, Раневская невозмутимо говорила: «Ничего! Я уже старая и у меня нет ни времени, ни сил на чтение всякой ерунды, чем я занималась раньше».
Портрет Пушкина занимал в комнате Раневской самое видное место. Томик поэта сопровождал ее всюду, он всегда должен был быть под рукой: когда она направлялась завтракать, когда садилась в кресло у телефона, и ни один ее разговор с друзьями не обходился без пушкинской темы.
Однажды Раневская случайно услышала, как один мальчик сказал: «Я сержусь на Пушкина, потому что няня ему рассказала сказки, а он их записал и выдал за свои».
– П-прелесть! – передавала его слова подругам Фаина Георгиевна.
Однако после глубокого вздоха последовало продолжение:
– Но боюсь, что мальчик все же полный идиот!
Однажды Фаина Георгиевна рассказала друзьям свой сон: «На ночь я почти всегда читаю Пушкина. Потом принимаю снотворное и опять читаю, потому что снотворное не действует. Я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине. Если бы я его встретила, я сказала бы ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь… Потом я засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идет с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему, кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал:
– Оставь меня в покое, старая бл…дь. Как ты надоела мне со своей любовью».
Сопли в сахаре
В число знакомых Фаины Георгиевны входила журналистка Татьяна Тэсс, особа, «приближенная к высшим кругам», писавшая актрисе длинные, обстоятельные письма о своих вечных «женских» проблемах, и сладкоречивые, сиропные газетные статьи, называемые Раневской «сопли в сахаре». Это была крайне деловая и состоятельная дама, подробно интересовавшаяся кругом знакомств Раневской, полагавшая, что она является лучшей подругой «милой Фаины».
– Богата-а-я! – говорила про нее Раневская. И добавляла в тон: – А попросишь занять, найдет изобретательную форму отказа: «Нет, Фаиночка, о вас же пекусь, вам будет тяжело отдать». Заботливая такая…
Как-то Раневская подшутила над Тэсс, написав ей: «Приезжайте ко мне, в поместье. На станцию «Малые Херы». На службе у Тэсс в редакции газеты «Известия» дамы разволновались. И какая-то из них спросила: «А где такая станция?»
Член с большой буквы
Помимо актерского таланта, Фаина Раневская обладала и несомненными литературными способностями. Даже по немногочисленным письмам и миниатюрам, чудом сохранившимся в архиве актрисы, можно судить о ее ярком писательском даре. Раневская пронзительно тонко чувствовала слово и мастерски им владела. Особенно органично ей удалось передать, вернее, спародировать, стиль так называемых писем в редакцию. Вот одно из таких писем, посланных в газету ее антагонистке-подруге Татьяне Тэсс от имени некого читателя Усюськина:
«Вы меня не знаете глубокоуважаемая Татьяна Григорьевна.
Мое фамилие Усюськин, по матери происхождение имею от рода Кафинькина, ныне покойного дяди моего. Разбирая имущество дяди найдено письмо, где покойник просит передать Вам привет и благодарность за внимание к разного рода явлениям нашей счастливой действительности на почве неполадок имеющих место. Дядя (царство ему небесное) незадолго до кончины покончил с буржуазным прошлым и поступил в партию, где был членом с большой буквы. Я тоже являюсь членом по просьбе дяди. Текущая действительность обнаружила большие достижения с Вашим участием в общественной жизни, где Вы являете значение происходящего на почве роста нашего сознания. Спасибо Вам за нравственное значение событий.
Остаюсь преданный Вам Усюськин».
Прогресс в медицине
Однажды старая подруга спросила Раневскую:
– Фаина, как ты считаешь, современная медицина делает успехи?
– Еще какие. В молодости для установления точного диагноза мне каждый раз приходилось почти донага раздеваться перед врачами, а теперь достаточно лишь язык показать.
Волоком по двору
Замечательный актер, художественный руководитель Московского театра сатиры Александр Анатольевич Ширвиндт вспоминал: «Фаина Раневская обладала самым нестандартным мышлением, она никогда специально свои фразочки не выдумывала, а просто была таким редким человеком, который говорит афористично… Я жил с ней в одном доме. Она всегда была «больна». Даже тогда, когда чувствовала себя прекрасно – охала, ахала, как и положено одинокой даме. Однажды встретил ее на пороге подъезда. «Шурочка, вы торопитесь?» – спросила она. «Не очень». – «А проволоките меня по двору метров пять-шесть, очень хочется подышать!»
Вот и вся любовь
Казалось бы, в своей жизни Фаина Георгиевна была не обделена любовью. Раневскую театралы просто боготворили, спектакли с ее участием собирали аншлаги, зал не хотел отпускать ее со сцены, награждая нескончаемыми аплодисментами. Признание в любви тысяч и тысяч пусть незнакомых, далеких, чужих – последняя соломинка одинокого человека. Но Фаина Георгиевна не обольщалась. И не рассчитывала всерьез на любовь к себе. Она понимала, что люди просто попадают под обаяние созданных ее талантом сценических образов. Раневская писала в дневнике: «От зрителей получаю письма, полные любви. Но ведь это не мне, а тем, кого изображаю. Тоска, тоска…»
Как-то после спектакля Фаина Георгиевна, сидя в гримерке, грустно окинула взором многочисленные дары поклонников – охапки цветов, корзины с письмами, открытками и записками, полными восторга, – и печально заметила:
– Как много любви, а в аптеку сходить некому!
Слова, слова, слова
Фаину Георгиевну друзья и коллеги настойчиво уговаривали публично отметить восьмидесятилетний юбилей:
– Это не только событие в вашей жизни, это грандиозное событие для всей нашей огромной страны!
Но Раневская категорически отказалась:
– Вы мне сейчас наговорите всяких там высоких слов. А что же вы будете говорить на моих похоронах?
Блистательный некролог
Фаина Георгиевна называла актрису Ию Саввину одной из своих любимых учениц. Не в том прямом смысле, которой ассоциируется с учебным классом, – кафедру им заменил Театр Моссовета, в котором они вместе работали. Дружили ли они? Едва ли. «Как можно дружить с гением, – ответила на этот вопрос Саввина. – Скажу так: мы были с Фаиной Георгиевной хорошо знакомы».
Парадокс: Раневская была особенно беспощадно требовательна к тем партнерам по сцене, которых любила и уважала. Как-то своими постоянными придирками она довела Ию Сергеевну до слез. Но потом позвонила с извинениями, которые потрясали величественной откровенностью: «Я так одинока, все друзья мои умерли, вся моя жизнь – работа… Я вдруг позавидовала вам. Позавидовала той легкости, с какой вы работаете, и на мгновение возненавидела вас. А я работаю трудно, меня преследует страх перед сценой, будущей публикой, даже перед партнерами. Я не капризничаю, девочка, я боюсь. Это не от гордыни. Не провала, не неуспеха, я боюсь, а – как вам объяснить? – это ведь моя жизнь, и как страшно неправильно распорядиться ею»…
…Однажды по просьбе руководства Театра им. Моссовета Саввиной, как самой любимой партнерше Раневской, поручили написать торжественную статью к 80-летнему юбилею «великой старухи». В ответ Ия Сергеевна получила от Фаины Георгиевны лаконичную телеграмму:
«Благодарю за блистательный некролог».
Вспомнила
В старости у Раневской возникли серьезные проблемы с памятью. Она стала забывать тексты своих ролей. А однажды Фаина Георгиевна запамятовала даже фамилию актрисы, с которой должна была играть на сцене в очередном спектакле. Тщетно пытаясь вспомнить, великая актриса вдруг нашла выход:
– Ну эта, как ее… Такая плечистая в заду…
На пенсии
Раневская не могла жить без сцены и до последнего не хотела покидать театр, несмотря на возраст и болезни.
Как-то у Фаины Георгиевны поинтересовались, чем она будет заниматься, выйдя на пенсию? Не будет ли ей скучно сидеть без дела?
– Когда я выйду на пенсию, то абсолютно ничего не буду делать. Первые месяцы буду просто сидеть в кресле-качалке, – мечтательно сказала она.
– А потом? – спросили ее.
– А потом начну раскачиваться…
Не надо обольщаться
Как-то Раневская пожаловалась подруге, что по рассеянности забыла на ночь запереть дверь в свою квартиру.
– Представляешь, так и спала сегодня с незапертой дверью.
– А если бы кто-то вошел?! – всполошилась приятельница Раневской, дама пенсионного возраста.
– Ну, сколько можно обольщаться! – пресекла Фаина Георгиевна фантазии собеседницы.
Кошмар со всеми удобствами
Если уж Раневская говорила о своих болячках, то старалась рассказывать о них шутливо.
На вопрос одного из актеров, справившегося по телефону о ее здоровье, Фаина Георгиевна отвечала:
– Дорогой мой, такой кошмар! Голова болит, зубы ни к черту, сердце жмет, кашляю ужасно, печень, почки, желудок – все ноет! Суставы ломит, еле хожу… Слава Богу, что я не мужчина, а то страдала бы еще импотенцией!
*
Как-то в преклонном уже возрасте Раневская сломала руку и попала в Кунцевскую больницу, которую, кстати, называла «кошмаром со всеми удобствами».
– Что случилось, Фаина Георгиевна? – спросили ее навестившие ее коллеги.
– Да вот, спала, наконец, приснился сон. Пришел ко мне Аркадий Райкин, говорит:
– Ты в долгах, Фаина, а я заработал кучу денег, – и показывает шляпу с деньгами.
Я тянусь, а он зовет:
– Подойди поближе.
Я пошла к нему и упала с кровати, сломала руку.
17-я пробирка
Раневская, рассказывая о своих злоключениях в поликлинике и общении с врачами, любила доводить ситуацию до абсурда. В ее интерпретации посещение эскулапа превращалось в настоящий анекдот.
Так она рассказывала:
– Прихожу я как-то в поликлинику и жалуюсь:
– Доктор, у меня последнее время что-то вкуса нет.
Эскулап обращается к медсестре:
– Дайте Фаине Георгиевне семнадцатую пробирку.
Я попробовала и ужаснулась:
– Это же говно!
– Все в порядке, – сказал врач, – правильно, у Вас появился вкус.
Проходит несколько дней, я опять появляюсь в кабинете этого врача:
– Доктор, вкус-то у меня появился, но с памятью все хуже и хуже.
Доктор обращается к медсестре:
– Дайте Фаине Георгиевне пробирку номер семнадцать.
– Так там же говно! – возмущенно ору я.
– Все в порядке. Вот и память вернулась, – говорит сердобольный эскулап.
По одной
Главный врач клиники на утреннем обходе похвалил Раневскую за четкое соблюдение больничного режима. Но больше всего он был доволен своей эффективной методой:
– Я рекомендовал вам выкуривать только по одной папиросе после еды. И вот результат: у вас прекрасный здоровый вид, вы заметно поправились, – с оптимизмом сказал он.
– Вы хотите сказать, что у меня жопа стала еще толще?! Неудивительно, я ведь теперь ем по десять раз в день, чтобы только лишний раз покурить, – раскрыла секрет своего здоровья и цветущего вида Фаина Георгиевна.
Без суфлера
Увы, больница в последние годы жизни актрисы стала ее вторым домом.
Как-то Раневской делали операцию под наркозом. Врач попросил ее сосчитать до десяти. От страха и волнения Фаина Георгиевна начала считать невпопад:
– Один, два, пять, семь…
– Будьте предельно внимательны, пожалуйста, – попросил врач.
– Поймите, как мне трудно, – стала оправдываться актриса. – Моего суфлера ведь нет рядом!
Любовь и склероз
Прожив восемьдесят лет, Фаина Георгиевна Раневская с горечью писала, что когда ей было двадцать, она думала только о любви, а теперь любит только думать.
Однажды актриса уже в преклонные годы выступала на каком-то творческом вечере. Когда дошло время до вопросов из зала, одна сентиментальная девчушка лет шестнадцати наивно поинтересовалась:
– Фаина Георгиевна, скажите, пожалуйста, а что такое любовь?
Раневская подумала и честно сказала:
– Увы, м-милочка, я, честно говоря, забыла…
Правда, тут же спохватившись, добавила:
– Но помню-помню, что это что-то очень приятное…
Подарок врачам
Как-то уже старенькой Раневской преподнесли на 8 марта комплект дорогого и в советское время дефицитного импортного нижнего белья. Внимательно изучив подарок, Фаина Георгиевна изрекла: «Вот уж обрадуются мои врачи, глядя на меня».
Чудо-доктор
– Ну, как вам, Фаина Георгиевна, новый доктор? – спросили подруги, навестившие больную актрису в клинике.
– Этот доктор просто творит чудеса! После посещения он буквально за минуту вылечил все мои болезни, – саркастически заметила Фаина Георгиевна.
– Каким же образом? – изумились подруги.
– Он сказал, что все мои болезни – не болезни, а симптомы приближающейся старости.
*
Однажды чудо-доктор принес ей дефицитные импортные таблетки от бессонницы.
– Вот ваше снотворное, Фаина Георгиевна, этого вам хватит на шесть недель.
– Но, доктор, я не хотела бы спать так долго! – с ужасом воскликнула Раневская.
*
Однажды увидев, что Фаина Георгиевна читает в больничной палате Цицерона, врач заметил:
– Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.
– Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не часто, – парировала Фаина Георгиевна.
Скромность – венец величия
В ответ на раздающиеся в ее адрес комплименты, Фаина Георгиевна скромно замечала: «Есть артисты и получше Раневской».
Однажды Ольге Аросевой сообщили, что Фаине Георгиевне очень плохо, она лежит на улице Грановского в Кремлевской больнице и хочет видеть ее. Аросева писала: «Я пришла, но меня не пустили, сказали: нужно заранее заказать пропуск. Я уже в то время была известной актрисой, но не пустили. Велели с пропуском явиться на следующий день.
Она лежала в палате одна, похожая на короля Лира: седые волосы разметались по подушке, глаза все время глядят под веки… Спрашиваю:
– Фаина Георгиевна, как вы себя чувствуете?
А она слабым голосом:
– Начнешь меня завтра изображать по всей Москве?
Я села рядом с постелью и стала ее ободрять, хвалить:
– Вы такая гениальная артистка, Фаина Георгиевна… Ведь у молодых красивых героинь все решает роль. Большая роль делает актрису гениальной. А у вас роли маленькие, вы – характерная актриса – и все равно героиня, звезда. – Совсем захожусь в похвалах, чтобы она не лежала вот так безучастно с «уходящими» глазами: – Вы единственная, уникальная, больше в мире таких нет…
И тогда глаза приоткрылись, и с койки грозно так донеслось:
– А Анна Маньяни?..»
Умерла от отвращения
В мае 2008 года появился первый памятник Фаине Георгиевне Раневской. Он был установлен на родине великой актрисы в Таганроге на улице Фрунзе перед домом, в котором прошло ее детство и юность. Проклятие «Мули» настигло Раневскую и после смерти: ростовский скульптор Давид Бегалов запечатлел Фаину Георгиевну в образе столь ненавистной ей Лели из «Подкидыша» (помните: «Муля, не нервируй меня!»). В руке двухметровой бронзовой фигуры – огромный зонтик, придающий ей несколько гротескный вид.
Восстав из мертвых, Фуфа наверняка не на шутку бы обиделась и от души обматерила это, надо отметить, весьма высокохудожественное творение.
Несчастную судьбу актрисы наследовало и ее изваяние. Памятник Раневской не раз пытались осквернить современные вандалы. Уже через пару дней после торжественного открытия монумента, зонтик, который по замыслу скульптора, мог вращаться в руке бронзовой Раневской, попытались украсть. В начале 2009 года у злополучного зонтика была похищена ручка. В июле того же года неизвестные предприняли попытку вырвать ридикюль из правой руки скульптуры. Потерпев неудачу – сумочку удалось только искалечить – с маниакальным упорством попытались отрезать или отломать саму бронзовую руку.
27 августа 2011 года, в день 115-летия со дня рождения Фаины Раневской, вновь – вандальская атака: изогнута ручка зонтика, разрушено сварное соединение, вырван бант на шляпе актрисы…
*
Ну что тут скажешь? Наверное, все-таки следовало бы исполнить последнюю волю Фаины Георгиевны, завещавшей после смерти написать на ее памятнике: «Я умерла от отвращения».
Глава вторая
АФОРИЗМЫ И РАЗМЫШЛИЗМЫ
О жизни
Жизнь – это затяжной прыжок из п…ды в могилу.
*
Жизнь – это опыт со смертельным исходом.
*
Жизнь – это небольшая прогулка перед вечным сном.
*
Жизнь бьет ключом по голове! (это выражение также приписывают Тэффи).
*
Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка.
*
День кончился. Еще один напрасно прожитый день никому не нужной моей жизни.
*
Фаина Раневская любила повторять фразу Эпикура: «Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался».
*
Мне иногда кажется, что я еще живу только потому, что очень хочу жить. За 53 года выработалась привычка жить на свете. Сердце работает вяло и все время делает попытки перестать мне служить.
*
Мысли тянутся к началу жизни – значит, жизнь подходит к концу.
*
Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда не слышала, как поют соловьи.
*
Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра. Ничего (не испытываю) кроме отчаяния от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.
*
Живу только собою – какое самоограничение.
*
Жить нужно так, чтобы тебя помнили и сволочи.
*
У меня хватило ума глупо прожить жизнь.
О себе
Я социальная психопатка. Комсомолка с веслом. Вы меня можете пощупать в метро. Это я там стою, полусклонясь, в купальной шапочке и медных трусиках, в которые все октябрята стремятся залезть. Я работаю в метро скульптурой. Меня отполировало такое количество лап, что даже великая проститутка Нана могла бы мне позавидовать.
*
Что-то давно мне не говорят что я бл…дь. Теряю популярность.
*
Есть во мне что-то мне противное.
*
Все сбудется, стоит только расхотеть…
*
Оптимизм – это недостаток информации.
*
Я давно ждала момента, когда органы оценят меня по достоинству.
*
Я знаю самое главное, я знаю, что надо отдавать, а не хватать. Так доживаю с этой отдачей.
*
Дарить надо то, что жалко, а не то, что ненужно!
*
Более 50 лет живу по Толстому, который писал, что не надо вкусно есть.
*
Один горестный день отнял у меня все дары жизни.
*
С моей рожей надо сидеть в погребе и ждать околеванца.
*
Когда я слышу приглашение: «Приходите потрепаться» – мне хочется плакать.
*
У меня головокружение от отсутствия успеха.
*
В жизни мне больше всего помешала душа, как хорошо быть бездушной!
*
Нет большего счастья, чем обладать одной извилиной в мозгу и большим количеством долларов.
*
Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.
*
Думайте и говорите обо мне, что пожелаете. Где вы видели кошку, которую бы интересовало, что о ней говорят мыши?
*
Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно.
*
Вторая половинка есть у мозга, жопы и таблетки. А я изначально целая.
*
Я не верю в духов, но боюсь их.
*
Как же мне одиноко в этом страшном мире бед и бессердечия.
*
Меня забавляет волнение людей по пустякам, сама была такой дурой. Теперь перед финишем понимаю ясно, что все пустое. Нужна только доброта, сострадание.
*
8 марта – мое личное бедствие. С каждой открыткой в цветках и бантиках вырываю клок волос от горя, что я не родилась мужчиной.
*
Раневская любила повторять: из жизни нужно, по возможности, устранять все, для чего нужны деньги. Но с досадой добавляла афоризм Бальзака: «Деньги нужны, даже для того, чтобы без них обходиться».
*
Я ненавижу деньги до преступности. Я их просто бросаю, как гнойные, гнилые тряпки.
*
Дома так много бумажек и ни одной из них денежной.
*
Куда эти чертовы деньги деваются, вы мне не можете сказать? Разбегаются, как тараканы с чудовищной быстротой.
*
– Приходите, я покажу вам фотографии неизвестных народных артистов СССР, – зазывала к себе домой Раневская.
*
Читаю дневник Маклая, влюбилась и в Маклая, и в его дикарей.
*
Огорчить могу, обидеть никогда. Обижаю разве что себя самое.
*
Почему мои любимые роли: бандитка Манька из «Шторма», продувная Дунька из «Любови Яровой» и даже спекулянтка Марго из «Легкой жизни»? Может быть, в моих глубинах затаилась преступница? Или каждого вообще тянет к тому, чего в нем нет?
*
С моим почерком меня никогда бы не приняли в следователи, только в бандиты.
*
«Высший Божий дар – возмущаться всем дурным». (Кажется, эта мысль принадлежит Гёте.) Наградил Бог щедро этим даром меня.
*
Если бы я часто смотрела в глаза Джоконде, я бы сошла с ума: она обо мне знает все, а я о ней ничего.
*
…Я цветы не люблю. Деревья – мыслители, а цветы – кокотки.
*
Врагу не пожелаю проклятой известности. В том, что вас все знают, все узнают, есть для меня что-то глубоко оскорбляющее, завидую безмятежной жизни любой маникюрши.
*
Запомни на всю жизнь: надо быть такой гордой, чтобы быть выше самолюбия.
*
У меня два Бога: Пушкин, Толстой. А главный? О нем боюсь думать.
*
Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо…
*
Страшно грустна моя жизнь. А вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз.
*
Если не сказать всего, значит не сказать ничего.
*
Я не могу есть мясо. Оно ходило, любило, смотрело… Может быть, я психопатка? Нет, я себя считаю нормальной психопаткой. Но не могу есть мяса. Мясо я держу для людей.
*
Вновь вспоминаю точные слова Ларошфуко: «Мы не любим тех, кем восхищаемся».
*
Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.
*
Никто, кроме мертвых вождей, не хочет терпеть праздноболтающихся моих грудей, – жаловалась Раневская.
*
Толстой сказал, что смерти нет, а есть любовь и память сердца. Память сердца так мучительна, лучше бы ее не было… Лучше бы память навсегда убить.
*
…Перестала думать о публике и сразу потеряла стыд. А может быть, в буквальном смысле «потеряла стыд» – ничего о себе не знаю.
*
Хороший вкус – тоже наказание Божье.
*
Отсутствие вкуса – путь к преступлению.
*
Как все влюбленные, была противная и гнусная, грозилась скорой смертью, а тот, в ком надо было вызвать тревогу, – лукаво посмеивался.
*
Я верю в Бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук Божьих.
*
Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.
*
– Фаина Георгиевна, как ваши дела?
– Вы знаете, милочка, что такое говно? Так оно по сравнению с моей жизнью – повидло.
*
– Как ваша жизнь, Фаина Георгиевна?
– Я вам еще в прошлом году говорила, что говно. Но тогда это был марципанчик.
*
– Вы не еврейка?
– Нет, что вы! Просто у меня интеллигентное лицо.
*
Почему я так не люблю пушкинистов? Наверное, потому что неистово люблю Пушкина.
*
Научите меня нервно и аристократично курить, прищуриваясь и ломая изгибы пальцев о кожаные кресла и диваны, путать дымом шелковые шторы, и, возможно, я смогу красиво признаться вам в любви, стихами и безумно красивыми словами, без орфографических ошибок, а пока – увольте, но я хочу вас трахнуть прямо здесь на полу…
*
Поняла, в чем мое несчастье: скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая» дура – не лажу с бытом! Урод я!
*
У всех есть «приятельницы», у меня их нет и не может быть.
*
Внешность подпортила мою жизнь. Всю жизнь мучилась со своим гигантским носом. Можно ли представить Офелию с таким носом?
*
Наверное, я чистая христианка. Прощаю не только врагов, но и друзей своих.
*
Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.
*
Больше всего в жизни я любила влюбляться.
*
На предложение вести курс в театральном училище Фаина Георгиевна ответила:
– Я народная артистка, а не народная учительница.
*
Однажды в какой-то газете меня назвали «великой актрисой». Стало смешно. Великие живут как люди, а я живу бездомной собакой, хотя есть жилище! Есть приблудная собака, она живет моей заботой, – собакой одинокой живу я, и недолго, слава Богу, осталось. Кто бы знал, как я была несчастна в этой проклятой жизни, со всеми своими талантами. Кто бы знал мое одиночество! Успех – глупо мне, умной, ему радоваться. Я не знала успеха у себя самой…
*
Я часто думаю о том, что люди, ищущие и стремящиеся к славе, не понимают, что в так называемой славе гнездится то самое одиночество, которого не знает любая уборщица в театре. Это происходит оттого, что человека, пользующегося известностью, считают счастливым, удовлетворенным, а в действительности все наоборот. Любовь зрителя несет в себе какую-то жестокость… Однажды после спектакля, когда меня заставили играть «по требованию публики» очень больную, я раз и навсегда возненавидела свою «славу».
*
Пастер: «Желание – великая вещь, ибо за желанием всегда следуют действие и труд, почти всегда сопровождаемые успехом». Что же делать, когда надо действовать, надо напрягать нечеловеческие усилия без желания, а напротив, играя с отвращением непреодолимым, – почти все, над чем я тружусь всю мою жизнь?
*
Я убила в себе червя тщеславия в одно мгновение, когда подумала, что у меня не будет ни славы Чаплина, ни славы Шаляпина, раз у меня нет их гения. И тут же успокоилась. Но когда ругнут – чуть ли не плачу. А похвалят – рада, но не больше, чем вкусному пирожному, не больше.
*
«Я не Яблочкова, чтобы играть до ста лет», – сказала Фаина Раневская, уходя из театра.
О здоровье и болезнях
Оправившись от инфаркта, Раневская заключила:
– Если больной очень хочет жить, врачи бессильны.
*
Раневская сообщила друзьям, что была «на приеме у врача ухо-горло-жопа».
*
Моя любимая болезнь – чесотка: почесался и еще хочется. А самая ненавистная – геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать.
*
Когда врачи поставили Раневской диагноз «камни в почках», она стала подписываться в письмах: «Ваша дама с каменьями».
*
– Как себя чувствуете, Фаина Георгиевна?
– Я себя чувствую, но плохо.
*
Здоровье – это когда у вас каждый день болит в другом месте.
*
Ночью болит все, а больше всего совесть.
*
Нет болезни мучительнее тоски.
*
Склероз нельзя вылечить, но о нем можно забыть.
*
– Вы заболели, Фаина Георгиевна?
– Нет, я просто так выгляжу.
*
Облысение – это медленное, но прогрессивное превращение головы в жопу. Сначала по форме, а потом и по содержанию.
*
Страшный радикулит. Старожилы не помнят, чтобы у человека так болела жопа…
*
– Фаина Георгиевна, какая у вас температура?
– Нормальная, комнатная, плюс восемнадцать градусов.
*
85 лет при диабете – не сахар, горевала Раневская.
О старости и одиночестве
Моя жизнь: одиночество, одиночество, одиночество до конца дней.
