Текст книги "Вис и Рамин"

Автор книги: Фахриддин Гургани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

ВИС И РАМИН ВОЗВРАЩАЮТСЯ В МЕРВ

Поручив царство своему брату Зарду, Мубад отправляется на поиски Вис. Он скитается в пустынях, лесах и горах, оплакивая свою судьбу, раскаиваясь в том, что обрек Вис на тяжкое испытание огнем и поэтому она от него убежала.

Он клянется, что, если Вис возвратится к нему, он ее простит, будет рабом ее желаний. Боясь умереть на чужбине, Мубад возвращается в свою столицу. Между тем Рамин тайно посылает матери письмо. Он жалуется на притеснения со стороны Мубада, сообщает, что ему и Вис живется прекрасно, а когда Мубад умрет, он, Рамин, станет законным шахом, или же, не дождавшись смерти Мубада, сам свергнет его с престола.

Мубад приходит к матери, и та говорит шаху, что она сумеет вернуть Вис и Рамина в Мерв, если Мубад их простит и будет творить Вис и Рамину только добро. Мубад дает клятву, мать пишет об этом Рамину и вызывает его и Вис в Мерв. Они возвращаются, к большой радости Мубада, который все забыл и простил.

МУБАД, ВИС И РАМИН ВОССЕДАЮТ НА ПИРУ, И РАМИН ПОЕТ ПЕСНЮ О САМОМ СЕБЕ

Когда Мубад, Рамин и Вис, все трое,

Соединились, позабыв былое,

Простили прежнее, собравшись вместе,

Очистили свои сердца от мести,

Воссел однажды шаханшах седой,

А Вис блистала властной красотой.

Он чашу взял, и перед властелином,

Как щеки Вис, вино зажглось рубином.

Рамина шах позвал: исчезла злоба,

И радость шаху доставляли оба.

Супруги прелесть – упоенье взгляда,

А чанг Рамина – для ушей отрада.

Когда Рамин рукою струн касался,

То и гранит расплавленным казался.

Он песню о себе самом повел, -

У нежной Вис, как роза, лик расцвел.

"О сердце, – пел он, – боль твоя тяжка мне.

Ты, сердце, не из меди, не из камня!

Не огорчайся, позабудь печаль.

Ужель тебе меня совсем не жаль?

Ты насладись вином и пеньем сладким,

Да станет в чаше боль моя осадком!

С тобою жить осталось нам немного,

Так пусть мучений кончится дорога!

Поверь: судьба за прежние мученья

Еще попросит у тебя прощенья!

Ты будешь биться радостно, победно,

А то, что было, то пройдет бесследно.

Пусть много зла для нас таится в небе,

Но не всегда печальным будет жребий!"

У шаха в голове уже давно

Перемешалось с разумом вино.

Любовной песни, более прекрасной,

Потребовал от брата шах всевластный.

Рамин запел другую песню, – пусть

Она развеет в старом сердце грусть!

"Увидел я цветущий сад весенний,

Он создан для любви, для наслаждений.

Там – движущийся кипарис прелестный,

Там у луны чудесной – дар словесный.

Там роза райская, дыша весной,

Нежданно расцвела передо мной.

Она утешит сердце в дни ненастья,

Она умножит счастье в пору счастья.

Хотел ее любовником я стать,

А должен был садовником я стать!

Теперь, когда на розы ни взгляну,

Я вижу их расцветшую весну,

Чтоб не пробрался к розам дерзкий вор,

Ворота сада запер на запор.

Завистник, ревностью себя не мучай:

Дождешься ты от бога доли лучшей.

Тебе на небе нравится луна?

Она от бога небесам дана!"

От этой песни, что свободно пелась,

Душа у шаха страстью загорелась.

В нем ожила тоска по Вис, и вдруг

Он кубок попросил из нежных рук.

Он захмелел тотчас же от питья -

И ржавчина исчезла бытия.

Сказала Вис: "О царь, над миром властвуй,

На благо всех друзей живи и здравствуй!

Пройди свой путь в содружестве с победой,

Во всех деяньях славу ты изведай.

Как хорошо, что можем пить вино,

Что славить государя нам дано!

Кормилицу давай-ка позовем, -

Посмотрит, как мы счастливы втроем!

А если соизволит царь страны,

Расскажем ей, как мы теперь дружны.

Пускай часок побудет с нами ныне, -

Нет у владыки преданней рабыни".

Позвали мамку, оказав ей честь,

С красавицей велели рядом сесть.

Шах приказал: "Вина мне, брат, налей,

Вино из рук друзей – всего милей!"

Рамин обрадовался тем словам,

Налил вина царю и выпил сам.

Вино, исполненное самовластья,

Его зажгло пыланьем сладострастья.

Он с кубком к Вис приблизился, горя,

Сказал ей потихоньку от царя:

"Пей, наслаждайся на пиру хмельном,

Посев любви мы оросим вином!"

То слово слух ласкало розоцветной, -

Ответила улыбкой чуть заметной

И молвила: "Пускай в твоем угодье

Посев любви познает плодородье!

В сердцах у нас на длительные годы

Пускай любви произрастают всходы.

Будь верен мне, одну меня любя, -

Ведь я люблю лишь одного тебя!

Ты наслаждайся мной, а я – тобою,

Ты будь моей, а я – твоей судьбою.

Друг в друге обретем рудник щедрот,

А шах пускай от зависти умрет!"

Царь слышал все, о чем они шептались:

Со стариком, как видно, не считались...

Но гнев сокрыл он, из себя не вышел, -

Казалось, будто ничего не слышал.

Кормилице сказал: "Наполни чаши".

Рамину: "Сердце ты обрадуй наше,

Твой голос будем слушать до зари,

Побольше пой, поменьше говори!"

Кормилица им разлила вино.

Рамин, чье сердце было влюблено,

Запел, а в песне были грусть и сладость...

Вот так ты пей и пой, лишь в этом радость!

"Приди, – я пожелтел, я стал шафраном,

Смой желтизну мою вином багряным.

Пусть щеки расцветут, как лепестки,

Не станет в сердце ржавчины тоски.

Пусть мой цветущий лик врагов обманет,

Пусть не поймут, что сердце втайне вянет.

Нет, не доставлю радости врагу,

Я буду боль терпеть, пока смогу!

Зачем погряз я в пьянстве и в распутстве?

Затем, что есть забвенье в безрассудстве!

Вино прекрасно, если есть возможность

В нем потопить печаль и безнадежность.

Хочу я, чтобы в пьянстве и в разгуле

Моя тоска и горе потонули.

А ты поймешь, из-за кого я пью.

Красавица, ты боль поймешь мою.

Льва сокрушить моя сумела б сила,

Когда б меня любовь не сокрушила!

Господь, к твоей взываю благостыне:

Лишь ты подашь совет, что делать ныне,

Чтоб ночь моя сменилась ярким днем,

Чтоб я тоску не заливал вином!"

Услышав грустный звон и эти стоны,

Расплавился б и камень, потрясенный.

Рамин смотрел на среброгрудый идол

И страсть свою невольно песней выдал.

Ужели тот, кто сердце в пламя бросит,

От пламени успокоенья просит?

Где вступят хмель и страсть в союз ночной,

Там вспыхнет юности огонь двойной.

Хотя Рамин снаружи был спокоен,

Он обезумел, жалости достоин,

В руках держал он лютню и пылал,

И был высок его любви накал.

Но странно ль, что душа рвалась на части,

Что не сумел он спрятать пламя страсти?

Нежданно не затопит ли запруду,

Когда вода нахлынет отовсюду?

Как полая вода, любовь нахлынет, -

Запруду назиданий опрокинет!

В опочивальню шах, счастливый, пьяный,

Пошел с женой неверной, но желанной.

Ушел и брат его, и для Рамина

Булыжником была в ту ночь перина!

В ту ночь и шах не склонен был ко сну,

Он, опьяненный, укорял жену:

"К чему все эти прелести твои,

Когда в тебе и капли нет любви?

С весной твою сравню я красоту,

Похожа ты на дерево в цвету,

Чьи листья и плоды глаза чаруют,

Но тех, кто ест их, – горечью даруют.

Лицом ты стала сахару подобной,

А нравом – дикой тыкве несъедобной.

Я многих знал прелестниц без стыда.

Таких, как ты – не видел никогда.

Любовниц страстных видел я немало,

По-разному ласкали их, бывало,

Но я такой не видел срамоты, -

Таких, как твой любовник и как ты.

Нередко так сидите вы при мне,

Как будто вы сошлись наедине,

От страсти обезумели горячей!

В безумье страсть становится незрячей,

И то, что видно всем, лишь вам не видно,

При всех ведете вы себя бесстыдно.

Любовникам покажется порой

И глиняный комок – Альбурз-горой.

Вам кажется, что ваша страсть безмерна,

На деле – только стыд, и срам, и скверна.

Не будь со мной, мой идол, так сурова,

Не то твоим врагом я стану снова.

Пусть даже станет падишах ослом, -

Ты на него не вздумай сесть верхом.

Я падишаха с пламенем сравню,

В свирепости подобен он огню.

Будь львом бесстрашным, сильным будь слоном,

Но берегись вступать в борьбу с огнем.

Не доверяйся ты морской лазури:

Спокойно море накануне бури,

Вода тиха, но помни наперед,

Что гибелью грозит водоворот.

Не издевайся, не терзай мне душу,

Не то свой гнев я на тебя обрушу.

Кто стену шаткую возьмет в опору?

Под ней погибнешь ты в лихую пору!

С тобою рядом испытал я муку,

Измучился, познав с тобой разлуку,

В твоих тенетах буду я доколе,

Доколе буду я страдать от боли?

Мне хоть немного ласки подари,

Не то – запомни! – мстительны цари.

Мои оковы хоть на миг разбей,

Яви мне страсть с покорностью своей.

В твоих лобзаньях душу обрету,

Вознагражу тебя за доброту.

Получишь Кухистан и Хорасан,

Тобой, как солнцем, буду осиян!

Весь мир я вижу лишь в твоих очах,

Ты – суть венца, который носит шах.

Владей моей страной по воле неба,

А мне оставь халат и корку хлеба!"

Красавица пылала и смущалась,

И вспыхнула в упрямом сердце жалость.

Ее растрогал старец сумасшедший,

Она сказала сладостные речи:

"О самодержец, правящий страной,

Ни дня разлуки ты не знай со мной.

Соитие с тобой мне так приятно,

А всякая другая связь – отвратна.

Я жизнь к ногам повергну господина:

Мне прах у ног твоих милей Рамина!

Мне опостылел этот ловкий плут,

Чья радость – в пьянстве, чье занятье – блуд!

В тебе я вижу солнца свет победный,

Так для чего луны мне отблеск бледный?

Ты – океан в сиянии зари,

Как ручейки – все прочие цари.

И если я тебе еще по нраву,

То будь моим, а я – твоя по праву!

Смотри же, не считай меня дурной,

Неверной и развратною женой.

Моя душа – в твоей любви всецело,

А если нет души, то гибнет тело.

Очей Рамина кажется милей

Мне волосок на голове твоей!

Что было – было, не вернется снова,

Тебя любить отныне я готова!"

Красавица Мубада потрясла,

Когда такую речь произнесла.

В его душе от этих уверений

Расцвел душистый сад, цветник весенний.

Он был надеждой свежей опьянен,

Он погрузился в дивный, сладкий сон...

Он спит, а Вис не спит, в глазах – досада.

Ну, как равнять Рамина и Мубада!

Один хорош одним, другой – другим, -

Рамин ни с кем на свете не сравним!

Вдруг слышит шум: то громче он, то тише...

Рамин, как видно, двигался по крыше!

Страсть подняла влюбленного с постели,

Сон и терпенье разом улетели.

Как мысль безумца, ночь была темна,

И лился дождь, и спряталась луна,

Да, скрылась, как лицо прекрасной Вис, -

Шатер из черных туч над ней навис.

Увидел небосвод: луна – в плену, -

И, как Рамин, оплакал он луну.

Луна за тучей – все бледней, печальней:

Так Вис грустит в своей опочивальне.

Рамин сидит на крыше, на краю,

А в сердце страсть подобна острию.

Влюбленному и ночь сияет светом,

А снег на крыше – белым, вешним цветом.

На крыше для него – дворец прекрасный,

Прах для него цветист, как шелк атласный.

Не видит он любимой, но душа

Живет, ее дыханием дыша.

Что радостней такой высокой страсти,

Когда ему и ей грозят напасти,

Когда им страшно: день придет однажды, -

О тайной их любви узнает каждый.

Беда любимой – для него беда,

День для него – день Страшного суда!

Рамин сидел на крыше. Было поздно,

А ночь текла – дождлива и беззвездна.

Но что ему и дождь, и снег, и холод,

Когда в душе огонь, который молод!

Будь в каждой капле – ста потоков сила,

Она б ни искорки не погасила!

С дождем, шумевшим в мире, как стремнина,

Смешались слезы горькие Рамина.

Попало сердце бедное в тиски.

Он говорил, исполненный тоски:

"Любимая, взгляни же со стыдом:

Ты – дома, я – под снегом и дождем.

Ты возлежишь, другого обнимая,

На мягких, белых шкурках горностая,

А я в снегу, я мерзну без подруги,

Как в глине, я увяз в своем недуге.

Ты спишь, не зная – болен ли, здоров ли

Любимый твой, рыдающий на кровле.

О снег, на сердце огненное падай!

Тоска любви, безумного обрадуй!

Вздохну – и снегу боль я причиню,

Весь мир предам я своему огню!

Подуй, холодный ветер, в эти дни,

Своим дыханьем мир оледени!

Заставь ее на миг проснуться краткий,

А косы – разметаться в беспорядке!

Ей принеси мою мольбу и стон,

Ей расскажи, что горем я сражен,

Что, одинокий, мерзну я в снегу,

Что радость доставляю лишь врагу.

Но и врага мой жребий растревожит, -

Любимой жалость я внушу, быть может?

Ужели не заплачет вместе с тучей,

Когда погаснет свет звезды падучей?"

Звучали стоны то сильней, то тише,

До слуха Вис дошли шаги на крыше,

Любовь проснулась в сердце опаленном,

Кормилицу послала за влюбленным.

Душа ее страдала и томилась,

Пока наперсница не воротилась.

Кормилица спустилась быстро вниз

С посланьем от Рамина милой Вис:

"Я надоел тебе, моя любовь,

Иль пить мою ты продолжаешь кровь?

Какому же обязан я злосчастью,

Что ты пресытилась моею страстью?

Все той же верен я любви, надежде,

Но ты-то стала не такой, как прежде.

Ты беззаботно кутаешься в мех,

А я в смятенье падаю на снег.

Мне – боль и горе, а тебе – шелка,

Тебе – веселый праздник, мне – тоска.

Ужели бог такой желал судьбы:

Тебе – пиры, мне – слезы и мольбы?

Ужели ты сотворена для нег,

А я в унынье проживу свой век?

Будь счастлива всегда, из года в год:

Ты нежная, ты не снесешь невзгод!

Но почему же я страдать обязан?

Ужели с горем навсегда я связан?

Будь радостна – ты радости достойна,

Ты мной, твоим рабом, владей спокойно.

Но ты поймешь ли, что я тяжко болен,

Что я в цепях твоих кудрей безволен,

Что ночь темна, а светоч мой погас,

Ушел покой из сердца, сон – из глаз.

Я, как безумец, бегаю по крыше,

Вокруг – лишь мрак, над городом нависший.

Стремлюсь к тебе, но ты всегда вдали.

Мою надежду не испепели!

Ночную тьму развей сияньем дня,

В свои объятья заключи меня.

О, лишь объятий жаркое тепло

Меня б теперь от холода спасло!

Свой дивный лик открой мне поскорей,

Дай мускус мне вдохнуть твоих кудрей.

Я пожелтел, как золото, гляди, -

Прижми меня к серебряной груди!

Иду к тебе, блуждая, в сердце робость,

Разлука наша для меня – как пропасть!

О, не гордись моими ты скорбями,

Не радуйся, что твой любимый – в яме.

Не отнимай надежду на свиданье,

Иначе прокляну я мирозданье.

Не гневайся, убийства не готовь,

Не отнимай надежду на любовь.

Пока я жив, я не уйду к другой,

Твоим рабам пребуду я слугой".

Душа у Вис вскипела, как вино,

Когда оно с огнем сопряжено.

Сказала мамке: "Пораскинь умом,

Как от Мубада мне уйти тайком.

Он спит, но, если он проснется, – горе:

Несдобровать мне, я умру в позоре,

А он, старик, проснется в самом деле,

Когда поймет, что нет меня в постели.

Одно поможет: с ним ты лечь должна,

Как с милым мужем – добрая жена.

Ты спрячь лицо, ложись к нему спиною,

Он пьян, тебя он спутает со мною.

Ты пышным телом, как и я, мягка,

Обнимет он – обманется рука.

В беспамятстве, хмельной, на сонном ложе,

Ужели кожу отличит от кожи?"

Сказала и светильник погасила,

Кормилицу супругу подложила,

Сама пошла к Рамину, весела,

В лобзаньях исцеленье принесла.

Сняла с себя покров из горностая

И разостлала, юностью блистая,

Рубаху мокрую сняла со смехом

С Рамина – и укрылись лисьим мехом,

Друг с другом, радуя сердца, слились,

Как с дивной розой зимнею нарцисс.

Иль то слились Юпитер и Луна?

Иль то огнем охвачена сосна?

От их любви раскрылись вдруг тюльпаны,

Повеял амброй мир благоуханный,

И толпы звезд сквозь тучи пробивались -

Утехами влюбленных любовались.

Жемчужный дождь природе стал не нужен, -

Ее смутила прелесть двух жемчужин.

О, что самозабвенней соучастья

Души и плоти, ласк и сладострастья!

То на руке Рамина спит подружка,

То для него ее рука – подушка.

Вино смешалось, скажешь, с молоком,

Атлас, воскликнешь, к бархату влеком!

Они сплелись, перевились, как змеи.

О, что сплетенья этого милее!

Уста в уста, лежат, забыв тоску,

Меж ними места нет и волоску!

Всю ночь они делились тайной сладкой,

И ласка следовала за разгадкой.

Как много в поцелуях было меда,

Как восхищалась ими вся природа!

...Проснулся шах, что был сражен вином,

Но с луноликой не был он вдвоем.

Он руку протянул, – обрел старик

Не тополь свежий, а сухой тростник!

Сравнить ли со стрелою лук кривой,

Красавицу – со старою вдовой?

Где шип, где шелк, – рука понять сумела,

Где старое, где молодое тело!

Свиреп, как тигр, вскочил властитель с ложа.

Душа вскипела, с грозной тучей схожа.

Спросил, старуху за руку схватив:

"Откуда взялся ты, отвратный див?

На ведьме я женат, – хотел бы знать я?

Кем брошен сатана в мои объятья?"

Он домочадцев долго звал, крича:

"Мне надобны светильник иль свеча!"

Он долго спрашивал старуху: "Кто ты?

Что ты за вещь, ответствуй, чьей работы?"

Но мамка не ответила владыке,

И слуг не разбудили эти крики.

Любимая спала, не спал Рамин,

И вопли шаха слышал он один.

То губы целовал ее, то слезы

На две ланиты он ронял, на розы.

Боялся он, что утро вспыхнет вскоре:

Настанет день, – к нему вернется горе.

Тогда запел он песню о разлуке,

Излил печали жалобные звуки:

"О ночь! Ты ночь для всех, а для меня

Была светлей безоблачного дня!

Когда же день придет, для всех сияя,

Наступит для меня пора ночная.

О сердце, знай: заря взойдет, светла, -

Тебя разлуки поразит стрела!

Зачем же вслед за радостью свиданья

Разлука к нам спешит без опозданья!

О мир, ты зло творишь, ожесточась:

Даешь блаженство, чтоб отнять тотчас!

Чуть-чуть нальешь вина, сладка отрада, -

Подносишь тут же кубок, полный яда!

О первый день любви моей злосчастной,

Когда испил я муки сладострастной!

С тех пор несусь я в море, как ладья,

И жаждет гибели душа моя.

Плыву в объятьях волн, а мощь объятий

Сильней, чем страсть к деньгам, любовь к дитяти!

Как боль тяжка! Она стократ больней,

Когда молчать я вынужден о ней.

Во время встречи я боюсь разлуки,

Но как разлуки тягостны мне муки!

Не знаю, кто страдал, как я, в плену,

Не знаю, как покой себе верну.

Услышь, господь, печаль моей любви,

Спаси страдальца, милость мне яви!"

Так плакал, так стонал Рамин влюбленный,

И горе умножали эти стоны.

Его подруге хорошо спалось,

И разметался шелк ее волос.

Но вдруг Рамин услышал крики шаха,

И сердце сжалось у него от страха.

Опасность стала для него ясна.

Красавицу он разбудил от сна:

"Любимая, проснись! Беда случилась!

Все то, чего боялись мы, свершилось!

Ты погрузилась в беззаботный сон,

А я не спал, печалью напоен.

Я плакал, что разлука так близка,

Что следует за радостью тоска.

Пока от горя сердце трепетало,

Другая, худшая беда настала.

Я услыхал Мубада вопли, крики -

И вспыхнул, гнев объял меня великий.

Твердит мне сердце: "В глине ты увяз,

Вставай же, ноги вытащи сейчас.

Ступай и шаханшаха обезглавь,

Державу от злонравного избавь!"

Клянусь, пора мне за оружье браться:

Кровь комара ценнее крови братца!"

Сказала Вис: "Остынь ты поскорей,

Водой рассудка свой огонь залей.

Судьба вознаградит тебя сторицей,

Ты счастье обретешь, не став убийцей".

Спустилась вниз, сказав свои слова, -

Так лань спешит, удрав из пасти льва.

Смотри, как удалась ей та уловка,

Как женщины обманывают ловко!

Она присела в спальне с мамкой рядом,

Склонясь над обезумевшим Мубадом.

Сказала: "Так мою сдавил ты руку,

Что я испытываю боль и муку.

Возьми меня, на время, за другую,

Твою исполню волю я любую".

Услышал шах прелестный голосок, -

Сам не заметил, как попал в силок!

Он руку мамки выпустил из рук, -

Освободилась каверзница вдруг!

Сказал он Вис: "Моя душа и тело,

Зачем ты мне ответить не хотела?

Я звал тебя, но ты не отзывалась,

Из-за тебя душа моя терзалась".

Но мамка тут покинула дворец,

И Вис приободрилась наконец.

Воскликнула притворщица в ответ:

"Увы, живу в тюрьме я столько лет!

Иду я прямо, правды не тая,

Но лгут, что извиваюсь, как змея!

О, что для нас ревнивца-мужа хуже?

Источник наших бед – в ревнивце-муже!

Всю ночь я с ним в постели провела, -

И что ж? Меня поносит он со зла!"

Ответил шах Мубад своей жене:

"Не надо плохо думать обо мне.

Душа моя, ты мне души милее,

С тобою день мне кажется светлее.

То, что я сделал, – спьяну сделал, право.

Мне жаль, что в кубке не была отрава!

Но в той беде есть и твоя вина:

Ты слишком много мне дала вина.

Тебя не буду ревновать, – иначе

Да никогда не видеть мне удачи!

Прости меня, коль пред тобою грешен,

Прости, не то я буду безутешен.

Поверь, свершил я спьяну прегрешенье,

А тем, кто пьян, даруется прощенье.

Кто спит, во сне становится безглазым,

А тот, кто пьян, утрачивает разум.

Знай: как водой – одежда, что грязна,

Раскаяньем смывается вина!"

Мубад просил прощенья многословно, -

Простила Вис, хотя была виновна!..

С тем, кто влюблен, всегда бывает так:

Обманут, попадает он впросак,

Раздавленный своей виною мнимой,

Прощенья, жалкий, просит у любимой.

Я видел, как, предавшийся пыланью,

Трепещет ловчий лев пред робкой ланью.

Я видел, как ярмо любви гнетет

Могучих, независимых господ.

Я видел: лисью обретал природу

Влюбленный лев, возлюбленной в угоду.

От страсти острие любви тупеет.

Кто с милой остро говорить посмеет?

Лишь тот, кто страсти не знавал тенет,

Влюбленного безумцем назовет.

В своей душе не сей любви семян:

Плоды любви – отрава и обман!

МУБАД ЗАКЛЮЧАЕТ ВИС И КОРМИЛИЦУ В КРЕПОСТЬ ИШКАФТИ ДИВАН

В это время кайсар – властитель Рума – идет войной на Мубада.

Старый шах вынужден отправиться в поход. По совету своего брата Зарда, он заключает Вис и кормилицу в крепость Ишкафти Диван, находящуюся высоко в горах. Мубад запирает красавицу за пятью воротами, на воротах – печати, а ключ и печатку уносит с собой.

В крепость доставляются обильные припасы. Рамин в отчаянии. Он заболевает, – по-видимому, притворно. С разрешения шаха, его уносят на носилках из Мерва в Гурган. Как только шах уходит с войском, Рамин быстро выздоравливает и отправляется в Мерв на поиски Вис. Между тем Вис, полагая, что Рамин уехал на поле брани, горько оплакивает разлуку с возлюбленным, не слушая утешений кормилицы.