Текст книги "Вис и Рамин"

Автор книги: Фахриддин Гургани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

РАМИН ПРОНИКАЕТ В КРЕПОСТЬ ИШКАФТИ ДИВАН

Вернувшись из Гургана в Мерв назад,

Узрел Рамин опустошенный сад.

Исчезла Вис – и сразу понял всадник,

Что разорен желанный виноградник.

Не украшал чертоги дивный лик,

Ее дыханьем не дышал цветник,

Дворец, блиставший роскошью, весельем,

Казался без любимой подземельем.

Цветы как бы вздыхали о потере

И, как Рамин, оплакивали пери.

Рамин – в крови, как лопнувший гранат,

Который косточками слез богат.

Нет, как вино из горлышка кувшина,

Струились слезы из очей Рамина!

Он плакал на айване, в цветнике,

Внимала вся земля его тоске:

"Увы, дворец, все так же ты роскошен,

Но только горлинкой певучей брошен.

Для нас блистал красавиц звездный круг,

А Вис – как солнце среди звезд-подруг.

Река журчала, восхищая сад,

И девушки ей подпевали в лад.

Львы – юноши – сидели на айване,

Красавицы резвились, точно лани.

Теперь ни звезд не вижу, ни луны,

Теперь не светит солнце с вышины.

Где львы твои, где радостные лани,

Где кони, сотворенные для брани?

Где трепет листьев, лепет родников?

Ты не таков, как прежде, не таков!

Дворец, и ты, как я, познал несчастье,

И ты увидел мира самовластье!

Лукав, тебя расцвета он лишил,

Меня – любви и света он лишил!

Что радость прежняя твоя? Тщета!

Да и моя отрада отнята.

Вернутся ль дни, когда сюда приду,

Чтоб наслаждаться у тебя в саду?"

Так плакал он, утратив солнце мира,

Так причитал, не находя кумира.

Изнемогая от сердечных ран,

Пошел он в крепость Ишкафти Диван.

Он шел путем нагорным и пустынным,

Но для него тот путь дышал жасмином.

К той крепости, что увенчала гору,

Он прибыл в темную, ночную пору.

Он был хитер – и понял: чаровница,

Бесспорно, в этой крепости томится.

Решил: пора желанная пришла,

О нем подругу известит стрела.

Он бесподобным был стрелком из лука:

Далась ему военная наука!

Метнул четырехперую стрелу:

Как молния, она пронзила мглу!

"Лети! – стреле сказал он быстрокрылой. -

Лети, ты – мой посол к подруге милой.

Всегда летишь, как гибели гонец, -

Посланцем жизни стань же наконец!"

Стрела взвилась, прорезав мрак ночной,

До крыши долетела крепостной,

Свалилась неожиданно в ночи

К возлюбленной, у ложа из парчи.

Кормилица узнала ту стрелу,

Что в спальне оказалась на полу.

Вскочила, подняла стрелу мгновенно, -

Казалось, вспыхнул день во мраке плена!

Красавице стрелу преподнесла:

"Смотри, какая славная стрела!

Рамин прекрасный, чей удел – разлука,

Ее метнул из бронзового лука.

Ее сиянье озарило мрак:

То подал нам Рамин свой жаркий знак.

Он в крепость прискакал как вестник блага,

К подруге привела его отвага".

Для Вис настало счастье на земле:

Прочла Рамина имя на стреле!

Она стрелу сто раз облобызала,

Прижав ее к своей груди, сказала:

"Стрела Рамина, радостный привет,

Ты мне милей, чем тот и этот свет!

Ты прилетела с лаской и весельем,

Моим отныне станешь ожерельем.

Я сделаю тебе, стрела Рамина,

Чудесный наконечник из рубина!

Разлука сердце ранила насквозь,

Сто стрел таких, как ты, в него впилось,

Но лишь тебя метнул охотник смелый, -

Из сердца выбил остальные стрелы!

Я стрел таких, как ты, не знала ране,

Таких, как ты, не видела посланий!.."

В душе Рамина бушевали мысли, -

Казалось, дивов полчища нависли:

"Куда моя стрела взвилась отселе?

Достигла или не достигла цели?

О, если б знала Вис, что в эту ночь

Я здесь, – она б сумела мне помочь!

О сердце, бейся у меня в груди,

Не бойся никого – и победи!

Я уповаю, – мне поможет бог,

Что создал мироздания чертог.

Пусть даже мне судьбы грозит свирепость, -

Чтоб радость обрести, вступлю я в крепость!

Пусть даже будут из железа стены, -

Их уничтожит сердца жар нетленный!

Пусть даже змеи злобною оравой

Нагрянут со смертельною отравой, -

Я проложу сквозь них стезю свою,

С отвагой в сердце стены я пробью.

О сердце, если мы не оробеем,

То змеям страх внушим и чародеям,

Тогда своей рукой, своим мечом

Из крепости подругу извлечем!

Пускай мне руки поцелует смелость:

Разбить свою судьбу мне захотелось!

Стремленье к Вис в душе моей живет,

Иных вовек не буду знать забот.

Пусть мне враги жестокие грозят,

Пусть их возглавят Зард или Мубад, -

Я, как Сатурн, с упрямыми поспорю.

Они огонь? Я уподоблюсь морю!

У нас троих – единый род и семя,

Кто лучше, кто сильней, – покажет время".

Гляди: Рамин терзается, томится,

А Вис в сетях любви дрожит, как птица.

В его словах – любовное пыланье,

В ее душе – смятенье и желанье.

Кормилица ей подала совет:

"В счастливый час ты родилась на свет!

Упрятались, от холода дрожа,

В покои внутренние сторожа,

Ни одного на крыше часового,

Для ваших встреч пора настала снова.

В такой мороз на крыше нет охраны,

Придет к тебе любовник долгожданный.

Твой милый здесь, недалеко, однако

Не виден он из-за густого мрака.

Он знает, где нас держат взаперти,

Он в крепости сумеет нас найти.

Он здесь бывал с царем в былые годы,

Он изучил все выходы и входы.

А как в покой высокий наш попасть, -

Ему подскажет истинная страсть.

Открой окно, зажги огонь свечи,

Тогда Рамин отыщет нас в ночи.

Ему, который сам горит в огне,

Поможет огонек в твоем окне.

Он подойдет, а я умом раскину,

Сюда взобраться помогу Рамину".

Так поступила мамка, что хитрее

Была, чем дивы или чародеи.

Огонь сверкнул Рамину из окна, -

Он понял, где находится луна,

Где пленница скорбит, в каком покое,

Где пламя страсти светится живое.

Огня увидев купу золотую,

Он к крепости приблизился вплотную.

Не одолеть и серне той дороги, -

Крылатыми, ты скажешь, стали ноги!

Всесильно сердце, если влюблено,

Ни в чем преград не ведает оно.

Все беды мира на себя берет

Тот, кто к любимой движется вперед.

Пред ним и лев поникнет, как лисица,

А долгий путь в короткий превратится.

Дворцом пустыня сделается вдруг,

Дворец предстанет перед ним, как луг,

Львы в камышах предстанут, как павлины,

Гуляющие в цветниках долины,

Река предстанет малым ручейком,

Гора предстанет тонким волоском.

Тот, кто влюблен, такой отваги полон,

Как будто смерть в сраженье поборол он.

Венец творенья видит он в любимой:

Любовь – его судья непогрешимый!

Любовь так укрепляет дух и тело,

Как будто счастья ты достиг предела.

Что для любви уродство, красота?

Безумную постигла слепота...

Взглянула Вис – и видит с вышины:

Стоит любимый около стены!

Китайских сорок отобрав шелков,

Скрутила вдвое сорок тех кусков,

Скрутила крепко, сбросила их вниз.

Рамин взлетел по ним, как сокол, к Вис!

Пошел, облитый светом из окна, -

Соединились солнце и луна.

Как молоко с вином, они слились,

Они срослись, как роза и нарцисс,

Смешались, точно амбра и алоэ,

Как с жемчугом – блистанье золотое.

Любовь слилась, ты скажешь, с красотой,

Сок винограда – с розовой водой.

Как утро, стала ночь для них ясна,

Для них зимою расцвела весна.

Уста соединив для поцелуя,

Забыли, как измучились, тоскуя.

Скажи: с Фархаром встретился Навшад,

Самшит и тополь сблизиться спешат.

В покой трапезный двинулись вдвоем,

Чтоб оросить посев любви вином.

Взяв злато чаш в серебряные руки,

Освободились от ярма разлуки.

То жарко обнимались, целовались,

А то воспоминаньям предавались.

То страстный друг рассказывал подруге

О прежних муках, о своем недуге,

А то в рассказе Вис была досада

На грубый нрав ревнивого Мубада.

Вокруг была студеная зима,

Весь мир бесовская сокрыла тьма,

Но три огня в их комнате горели,

Цвели, казалось, розы средь метели!

Один огонь в их очаге пылал,

Как тополь рос, краснел он, как коралл.

Другой огонь был пурпурным огнем,

Он в кубках жил, наполненных вином.

Вис и Рамин, сердца свои пьяня,

Истоком были третьего огня!

Влюбленные за каменной оградой

Сидели с наслажденьем и отрадой,

Не думая о том, что их покой

Разрушится враждебною рукой,

Не думая, что ночь тоску таит,

Что скоро им разлука предстоит:

Одна такая ночь была ценней,

Чем сотни тысяч долгих, скучных дней!

Рамин смотрел на Вис, и в этот миг

Почувствовал, что счастья он достиг.

Запел он песнь, играя на тамбуре, -

Он мог сердца растрогать гордых гурий:

"Влюбленный, много ль ты познал невзгод?

Ты долго ль ждал, пока любовь придет?

Но славы не достигнешь без труда,

Без горя нет блаженства никогда.

В разлуке с милой – ты на дно пойдешь,

В свиданье с милой – жемчуга найдешь.

Ты, сердце, в одиночестве томилось,

Теперь с возлюбленной соединилось.

Терпи, сказал я. Кончится страданье,

Настанет долгожданное свиданье!

Пройдет зима, взойдет весенний цвет,

Минует ночь, и утра вспыхнет свет.

Чем дольше будешь у разлуки в пасти,

Тем больше вырастет свиданья счастье.

Чем больше будет у тебя забот,

Тем ярче наслажденье расцветет.

Я был в аду, я проклял жизнь мою,

Теперь сижу я с гурией в раю.

Из-за нее и крепость – как цветник,

И день весны среди зимы возник!

Я преданность посеял в дни беды

И пожинаю радости плоды.

Я верности посеял семена,

И вышло так, что мне судьба верна!"

Привстала Вис, как вешний день мила,

В честь друга полный кубок налила.

Скажи: то с кубком движется самшит,

В руках нарцисса золото блестит!

Сказала: "Пью за смелого Рамина.

Он – преданности, верности вершина!

Моя надежда яркая сбылась,

Она светлей моих горящих глаз.

В любовь Рамина верю, твердо зная,

Что так же верит в солнце жизнь земная!

Моя душа – в возлюбленном Рамине,

Готова я пойти к нему в рабыни!

О, если в честь него я выпью яду,

Я обрету бессмертия усладу!"

Свой кубок осушила в добрый час,

Его расцеловала сорок раз.

Они – вдвоем, они друг друга любят,

За поцелуем и вино пригубят.

Приятно пить вино и целовать

Своей любимой мускусную прядь!

Ее в уста целуя, пьешь вино,

В вине – ее уста познать дано!

Он был в ее объятьях до рассвета

Средь амбры и гранатового цвета.

Так девять месяцев прошло, даруя

Рубин вина с агатом поцелуя.

В рубине был источник опьяненья,

Но прекращал агат его томленья.

Рубин искрился в чаше золотой,

Агат сверкал в улыбке молодой.

Из роз душистых ложе состояло,

Прекрасная луна на нем сияла.

Едва они проснутся утром рано, -

Уже хмельная чаша им желанна.

Поднимет чашу в честь любви она,

А он затянет песню в честь вина:

"Вино смывает ржавчину с души,

И от вина ланиты хороши.

Любовь – болезнь, зато вино целебно,

Несчастье – пыль, вино, как дождь, потребно!

Вино – огонь: все муки в нем сгорят,

А радость увеличится стократ.

Я счастлив: я подругой исцелен,

Я, как в подругу, в жизнь мою влюблен!

То возлежу я среди роз и лилий,

То мнится: с амброй мускус томный слили.

Для уст моих ее уста как дичь,

Чей сладкий вкус пытаюсь я постичь.

Мой конь гнедой от счастья стал крылат,

Он пронесется по стезе услад.

Я – сокол: в поднебесье я парю,

Затем, что я охочусь на зарю!

Отверг я куропатки душу птичью, -

Луна моей отныне стала дичью!

Мое блаженство – лев золотогривый:

В его когтях дрожит онагр красивый!

Венец рассудка с головы я скину:

Базар веселья надобен Рамину!

К чему мне кубок без хмельного зелья?

К чему мне жизнь без ласки и веселья?

Любимой кудри, и уста, и лик

Дадут мне амбру, сахар и цветник.

При ней, блестящей, не нужна луна,

При ней, душистой, амбра не нужна!

Здесь для меня – весна, блаженство рая:

Я веселюсь, на гурию взирая.

Луна – мой кравчий, гурия – любовь,

Могу ли не хмелеть я вновь и вновь?"

Затем сказал он Вис жасминотелой,

И речь сладка была, как сахар белый:

"Подай вина, оно меня пьянит, -

В нем заключен огонь твоих ланит.

Ты мне приятней этого вина,

Твой лик отрадней, чем сама весна.

К чему страдать, – ужель судьба злосчастна?

Зачем не радоваться ежечасно?

Давай же время проводить в веселье,

Не думая о завтрашнем похмелье.

Сегодняшнего счастья не вернем, -

Так будем наслаждаться этим днем!

Со мною не захочешь ты расстаться,

Я без любви не захочу остаться, -

Ты видишь нашей страсти неизбежность?

Так изберем веселье, верность, нежность!

Ты видишь, – бог избрал для нас дорогу,

Так поневоле покоримся богу.

Ты в крепости была в силках страданий,

Меня, больного, бросили в Гургане,

Но бог услышал наши голоса,

Меня привел к тебе – на небеса.

О, кто бы, кроме бога, нам помог?

Кто милостив и всемогущ, как бог?"

Так девять месяцев сверкало счастье,

Сменялось наслажденьем сладострастье.

То кубков золотых, то песен звон,

То пламя ласки, то блаженный сон.

Всего в достатке было в их жилище,

Хватило б на сто лет питья и пищи.

Их упоенью не было конца,

Избавились от горечи сердца.

Вис наслаждалась близостью с Рамином,

Он с ней пылал пыланием единым.

В объятиях слились в одно два тела,

Лишь есть и спать, – иного нет им дела.

В руке то грудь любимой, то вино,

То сердце хмелем радости полно.

То в поле страсти гонят мяч с весельем,

То поле жизни орошают хмелем.

Закрыты горной крепости врата,

И радостная тайна заперта.

Не знала ни одна душа людская,

Что за вратами тайна есть такая.

Никто не знал, что двое заперлись,

Но в тайну их проникла Зарингис.

Из Мерва родом, рождена хаканом,

Она затмила всех прелестным станом.

Она красой блистала полнолунья

И славилась как первая колдунья.

Сталь превращала в розы иль чинары,

Такие были ей подвластны чары.

Когда Рамин приехал в Мерв, когда

В чертог царя гнала его беда,

Когда он всех расспрашивал о Вис,

А слезы из печальных глаз лились,

Когда он потерял следы любимой,

Когда страдал в тоске невыразимой,

Когда рыдал он, думая о встрече,

Как думает о кладе сумасшедший,

Когда покинул Мерв, пленен любовью,

Как раненый, свой путь отметив кровью,

В пустыню направляя удила,

К той крепости, где Вис в плену жила,

Когда, как тигр свирепый, он скакал

Среди уступов неприступных скал,

То падал в бездну, где Карун исчез,

То поднимался к синеве небес,

Когда в таких песках блуждал, что садом

Казалась бы пустыня с ними рядом,

В таких горах плутал, что и Синай

В сравненье с ними холмиком считай,

Когда он, как Юсуф, томился в яме

Иль, как Иса, парил над облаками, -

Узнала Зарингис, полна коварства,

Что для Рамина только Вис – лекарство,

Что для нее, безумен и упрям,

Блуждал он по равнинам и горам,

Что не вернется он с дороги трудной,

Не обретя целительницы чудной.

ШАХ МУБАД ВОЗВРАЩАЕТСЯ ИЗ РУМА И НАПРАВЛЯЕТСЯ В КРЕПОСТЬ ИШКАФТИ ДИВАН

Добычею и радостью богат,

С победой возвратился шах Мубад.

Он отнял у кайсара много стран,

Он отобрал Армению, Арран.

От власти пьян, скакал он по долинам,

Рабам-владыкам был он властелином.

Земля под ним – престол и стан военный,

А высь над ним – венец и стяг вселенной.

Он длань свою над всей землей простер,

Сокровищ груды были выше гор.

Он видел: счастье – с каждым днем светлей,

Он отнял мяч господства у царей.

Со всех сторон, от всех владык земли

К нему богатства и войска текли.

Он говорил: "Всем шахам стал я шахом,

Весь мир я покорил, наполнил страхом!"

Воссел он в Мерве снова на престол,

Но горе вместо радости обрел:

Чуть Зарингис услышал он слова, -

Надменная поникла голова.

Вскочил он, потрясенный этой вестью,

Душа и сердце закипели местью.

Послал к военачальникам гонцов,

Чтоб двинулись войска со всех концов.

Немедленно забили в барабаны,

Бойцов сзывал на битву голос бранный.

"О шах! – у стен дворца роптал народ. -

Как выдержать еще один поход!"

Запели трубы пеньем непреклонным,

Грозя сокрытым в крепости влюбленным.

Рамин как бы почувствовал, что вскоре

Его блаженство превратится в горе.

Был мщением охвачен царь царей,

Рамина он хотел убить скорей.

Еще с войны, царю служить повинна,

Не возвратилась войска половина,

Не распустила поясов другая,

Повинность годовую отбывая,

Бойцы, не отдохнув на ратном поле,

Вновь двинулись походом поневоле.

Одни твердят: "Мы проливали кровь,

Чего же ради нам сражаться вновь?"

Другие: "Ляжет не одна дружина,

Покуда Вис избавим от Рамина!"

А третьи: "Для Мубада Вис грозней,

Чем сто кайсаров, ханов и князей!"

Но торопил Мубад свои войска, -

Скажи: так ветер гонит облака.

Взметнулась пыль, как будто див проклятый

Уперся в небо головой кудлатой.

Лишь глянул на дорогу часовой, -

Увидел войско с башни крепостной.

Тотчас же Зард услышал от охраны:

"Явился шах, свой стяг вздымая бранный".

Все задрожали в крепости, как ивы,

Когда им ветра слышатся порывы.

Зард не успел, смятением объят,

Спуститься вниз, когда пришел Мубад.

Стрелы Араша мчался он быстрей,

Сверкал огнем возмездья царь царей!

Так посмотрел на Зарда шах владык,

Как будто вихрь нагрянул на цветник.

Сказал, от гнева став желтей шафрана:

"Ты для меня – ужаснейшая рана!

Бог видит: я горю, покой утратив, -

Пусть я избавлюсь от обоих братьев!

Вы мне верны? Но пес вернее вас:

Мой честный хлеб он вспомнит в трудный час!

Вы оба – рода знатного сыны,

Но под какой звездою рождены?

Один из вас, как бес, исполнен зла,

Другой наполнен дуростью осла.

Тебе с быками б на лугу пастись!

Как от Рамина ты не спрятал Вис?

Достоин я тягчайшего позора:

Быка я сделал сторожем от вора!

Сидишь снаружи, у закрытых врат,

А там, внутри, – Рамин, внутри – разврат!

Не думай, что ты верный мне слуга:

Ты для меня опаснее врага!

Смотри, ты оказался дураком,

Рамин смеется над тобой тайком.

Снаружи ты мычишь, как вол, – смотри,

Как потешается Рамин внутри!

Смотри, ты стал посмешищем везде,

И только ты не знаешь о беде!"

Ответил Зард: "О властелин страны!

Победоносно прибыл ты с войны,

Зачем же в сердце растравляешь рану,

Зачем же ныне внемлешь Ахриману?

Ты – государь: поняв иль не поняв, -

Ты рассуждаешь, и всегда ты прав.

Ведь говорят: "Коль шаханшах присудит, -

То сокол самкой иль самцом пребудет".

Все потому, что власть у шаханшаха:

Что пожелает, скажет он без страха.

Хотя б ты был от истины далек,

Кто речь произнесет тебе в упрек?

Зачем же в том, в чем я не виноват,

Меня винишь ты, венценосный брат?

Рамина ты изгнал, – как мог узнать я,

Где он и каковы его занятья?

Он в сокола не мог же превратиться

И в эту крепость пролететь, как птица!

Не стал же он стрелой, что для полета

Пробила эти крепкие ворота?

Твоя печать на тех воротах есть,

Успела за год пыль на ней осесть.

Врата из меди, стены словно горы,

Цела печать, железные затворы.

Куда ни глянешь, – отдыха не зная,

Стоит ночная стража и дневная.

Не то что твой Рамин, а чаровник -

И то бы в эту крепость не проник!

Поверю ли в такие разговоры,

Что он сломал железные затворы?

Пускай затворы он сумел сломать, -

Но как же вновь поставил он печать?

О шах, не верь бессмысленным рассказам,

Несовместим с подобным делом разум.

От этой лжи рассудку не дано

Хоть на одно прибавиться зерно!"

Ответил шах: "О Зард, ты мелешь вздор!

Доколь ссылаться будешь на затвор?

К чему замки, ворота и печать,

Коль сторож не способен охранять?

Надежней бдительные часовые,

Чем все печати и замки большие.

Хоть небеса высоко бог взметнул,

Он к ним приставил звездный караул.

Врата снаружи запер ты, глупец,

А супостат пробрался во дворец.

К чему замки, когда любовь крепка?

Коль нет штанов, не надо кушака!

Твои замки что твой кушак: смотри же,

Как без штанов остался ты, бесстыжий?!

Что пользы в том, что на вратах замок,

Когда ты крепость устеречь не смог.

Из-за тебя расстанусь я со славой,

Что добывал я год в борьбе кровавой.

Мое сияло имя, как чертог, -

Ты осквернил и стены и порог!"

Слегка остыв, от грозного жилища

Ключи он вынул из-за голенища

И бросил Зарду, крикнув: "Отопри,

Хоть мой позор сокрылся там внутри!"

Кормилица, услышав скрип затворов,

Обрывки этих громких разговоров,

Как ветер, к Вис взлетела поскорей,

Сказала ей, что прибыл царь царей:

Явился шах, карающий жестоко, -

Взошла звезда погибели с востока.

Погасли в мире добрые созвездья,

Поток злодейств бежит с горы возмездья.

Сейчас увидишь ты, какие кары

На нас обрушит повелитель старый.

Весь мир сгорит в огне, и солнце дня

Умрет в дыму от этого огня!"

Тогда, иной не находя уловки,

Рамина вниз спустили по веревке.

Рамин помчался по уступам скал.

Он, словно лань, от страха трепетал.

Лишился он подруги дорогой,

Стонал, утратив разум и покой:

"Что хочешь ты, судьба? Скажи, что хочешь?

Чтоб умертвить меня, кинжал ты точишь.

То не даешь свободно мне вздохнуть,

То меч разлуки мне вонзаешь в грудь,

То губишь ты мой дух, то с телом споришь,

То к радости подмешиваешь горечь.

Судьба – безжалостный стрелок из лука!

Моя душа – мишень, стрела – разлука.

Я – караван, чей жребий – жажда, голод,

Моя душа – как разоренный город.

Еще вчера я жил, как властный шах,

Теперь, как лань, скитаюсь я в горах.

Слезой кровавой раздроблю я скалы.

Снег превращу в ковер багряный, алый!

Заплачу я, – с сочувствием горячим

Мне утром горлинка ответит плачем.

Сравнится ль гром с моим протяжным стоном,

Не тучею, а пламенем рожденным?

Мои глаза кто сравнивает с тучей?

Из тучи – дождь, из глаз – потоп могучий!

Была ты, радость, как весна беспечна,

Но на земле весна недолговечна!"

Нагорьям он печаль свою принес,

Глаза – как облака: в них столько слез.

От горечи разлуки и тревоги,

Ты скажешь, у него разбиты ноги.

Присесть его заставила усталость,

И только слезы лить ему осталось.

Но где б ни лил он слезы из очей,

Где б ни сидел, – там возникал ручей.

Своим отчаяньем испепеленный,

Он причитал, как истинный влюбленный:

"Любимая! Не знаешь ты, бедняжка,

Как без тебя мне горестно и тяжко.

Внушил я даже куропатке жалость,

Хотя она сама в силки попалась.

Блуждаю одинокою тропою

И мучаюсь, не зная, что с тобою,

Тебя постигло ль новое несчастье, -

А сердце разрывается на части!

О, пусть всегда моя душа скорбит,

Но лишь бы ты не ведала обид!

Из-за тебя пожертвую собой,

Из-за тебя вступлю с врагами в бой.

Не хватит жизни мне и не способно

Перо живописать тебя подробно!

Тоскую, – но по праву я тоскую:

Я потерял красавицу такую!

Я жить хочу лишь для того, чтоб снова

Тебя увидеть, цвет всего живого,

Но, если жить я должен без тебя, -

Пусть я умру сейчас, умру любя!"

Когда Рамин так плакал исступленно,

Попала Вис, ты скажешь, в пасть дракона.

Царапала свое лицо, кружилась

По спальне, будто разума лишилась.

То красные цветы с ланит срывала,

То кудри лютой казни предавала.

Мир задохнулся в мускусе волос,

От вздохов тяжких все вокруг зажглось.

Казалось, что ее жилье глухое -

Курильница, в которой жгут алоэ.

Слезами орошала замок старый

И наносила в грудь себе удары,

И, так как жарче раскаленной стали

Пылало сердце, – искры возникали.

Из глаз текли жемчужины несчастья.

Все ожерелья сорвала, запястья.

Земля – как небо из-за ожерелий:

Как звезды, жемчуга на ней горели!

Сорвав наряд золототканый с тела,

Одежду черной скорби Вис надела.

Тоска в ее душе, в ее очах:

Не Зард ее страшит, не шаханшах,

В ее душе – иной источник боли:

С возлюбленным рассталась против воли!

Поднявшись к ней, увидел шах Мубад:

Ее лицо – как разоренный сад,

Одежды, украшения кругом

Разбросаны иль связаны узлом:

Их развязать, одной любви служа,

Забыла, не успела госпожа...

Кормилица была во всем повинна,

И спряталась она от властелина.

Вис на земле, безмолвная, сидела.

В крови, в крови серебряное тело,

Изодрана одежда, рдеют раны,

А мускусные косы – как арканы.

Густая пыль – на голове кудрявой,

Нарциссы темных глаз – в росе кровавой.

"Исчадье сатаны! – воскликнул шах. -

Будь проклята навеки в двух мирах!

Ты не боишься ни людей, ни бога,

Ни кандалов, ни мрачного острога,

Не внемлешь наставленью моему

И стражу презираешь и тюрьму.

Не скажешь ли, как мне с тобою быть?

Что делать мне с тобой, как не убить?

Тебе, коварной, лживой, – все едино,

Что крепость, что пустынная равнина,

Пожалуй, неба не страшась святого,

На землю сбросить звезды ты готова!

Тебя не остановят ни затворы,

Ни клятвы, ни мольбы, ни договоры.

Тебя испытывал я каждодневно,

Наказывал, советовал душевно,

Но ты моим советам не внимала,

А кары не боялась ты нимало.

Ужели ты – зловредная волчица?

Ужели сатана в тебе таится?

Как жемчуг, совершенна ты снаружи,

А изнутри ты всех уродов хуже!

Прекрасна ты, как светлый дух, но, словно

Сей мир непостоянный, ты греховна.

Красив твой лик, но эта красота

С бесстыдством поразительным слита!

Я столько раз прощал твои измены,

Вел разговор с тобою откровенный:

"Не оскорбляй меня, остановись,

Не то в конце концов погибнешь, Вис!"

Увы, ты посадила семя зла

И пожинать плоды пора пришла.

Пусть красотой затмила ты звезду, -

В любви к тебе я света не найду.

От нас ты больше не увидишь ласки,

Твое коварство я предам огласке.

Луною ты казалась мне, змея,

Отравою полна душа твоя!

Мои моленья были бесполезны,

Но я не каменный и не железный:

Искать с тобой покой и благодать -

Что красками по ручейку писать!

Тебя учить поступкам благородным -

Что сеять на солончаке бесплодном!

Скорее волка я приставлю к стаду,

Чем буду ждать, что ты мне дашь отраду!

Я пил тебя, но ядом я пресыщен.

Да буду я от мерзости очищен!

Увы, ты мне любви не принесла,

В тебе познал я лишь источник зла.

Но, как и ты, вражду я обнаружу,

Но, как и ты, все клятвы я нарушу.

Так буду мучить я тебя отныне,

Что ты не вспомнишь даже о Рамине!

О низком и твоя душа забудет,

И он с тобою счастья знать не будет.

Ты с ним не сядешь, от любви хмельная,

И лютне, и словам его внимая.

Он петь не будет пред твоим лицом,

И ты близка не будешь с тем певцом.

Я на тебя обрушу гнев, который

Заставит вздрогнуть вековые горы!

Покуда вы находитесь вдвоем, -

Два недруга в жилище есть моем,

Покуда вас, бесстыжих, вижу вместе,

Я ничего не знаю, кроме мести!

Но помни: гнев царя теперь таков,

Что сразу я избавлюсь от врагов.

Не думай, что прощу тебя опять, -

К чему мне в доме двух врагов держать?

Кто ввел врага в свой дом, – как бы лежит

У логова, в котором лев рычит.

Тот, кто врага впустил в свой дом, глупее

Безумца, что змею несет на шее!"

Так, негодуя, шах громкоголосый

Схватил жену за мускусные косы,

С тахты на львиных ножках сбросил вниз,

В пыли и прахе поволок он Вис.

Как вору, за спиной, умножив муки,

Ее хрустальные связал он руки,

Стал плетью бить, безжалостный, как в сече,

Рассек ей грудь, и голову, и плечи.

Расколотым гранатом стало тело,

А кровь, как сок, струилась, пламенела.

Да, кровь сочилась, как вино бурля,

Из тела, как из кубка-хрусталя.

Все тело в пятнах, – мнилось: из глубин

То возникал янтарь, а то – рубин.

Изранено, оно горело, ныло,

И кровь текла из ран струею Нила, -

Из красных, желтых и лиловых ран.

То скажешь: слился с камфарой шафран!

За то, что мамка помогла Рамину,

Он изувечил ей лицо и спину,

Старуху плетью он избил жестоко,

Чтоб наконец сошла с пути порока.

Их, полумертвых, царь покинул в злобе.

В крови, как в розах, утопали обе.

Иль яхонты зажглись на серебре?

Иль мальвы запылали на заре?

К ним снова ль жизнь, к несчастным, возвратится?

Иль завтрашнего дня темна страница?

Велел обеих бросить в подземелье:

Их гибель принесла б царю веселье!

Когда страдалиц он в темнице спрятал,

Дверь накрепко закрыл и запечатал.

От службы Зарда отстранил сурово,

Назначил стражем крепости другого.

Затем вернулся в Мерв в конце недели.

Душа и сердце у царя болели.

Но злоба в нем с раскаяньем смешалась,

Шло время, – и в душе проснулась жалость:

"Моя душа растаяла, как дым,

Как бы простился с миром я земным.

Зачем обрушил месть и гнев палящий

На ту, что жизни мне милей и слаще?

Хотя я царь царей, – мой гнев, мой срам

Доставят наслажденье лишь врагам.

Я слишком строго поступил с женой,

Из-за которой стражду, как больной.

О сердце глупое, ответ мне дай, -

Зачем же сам я сжег свой урожай?

Сегодня завтрашнего дня не видишь,

Когда любимую ты ненавидишь!

Творя сегодня зло, пойми сначала,

Что завтра от его умрешь ты жала.

Ты страсть свою не подавляй, влюбленный,

Не то погибнешь, ею опаленный.

Когда в любви ты хочешь быть счастливым,

Мягкосердечным стань и терпеливым.

Без милой ты не проживешь и дня,

Зачем же злобен с ней, любовь гоня?

Подруги наши и грешны и хрупки, -

Всегда прощай возлюбленной проступки!"