Текст книги "Таинственная бутылка"

Автор книги: Фабиан Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

ФАБИАН ГАРИН
ТАИНСТВЕННАЯ БУТЫЛКА

Повесть

ИЗДАТЕЛЬСТВО ДОСААФ

Москва – 1958

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Августовский зной плывет над селом. Плывет медленно, тяжело. Застыли, не шелохнутся ветви деревьев, не щебечут птицы, только воробьи деловито купаются в придорожной пыли.

Посреди бледного, словно выгоревшего неба неподвижно висит солнце. Жарко, так жарко, что куры и те попрятались под изгороди, зарывшись в землю, и дремлют. И только у реки голосят ребята. Неширокая река охватывает село прохладно-голубой подковой. По обе стороны реки разбросаны дома, огороженные невысокими плетнями, за которыми взбирается по шестам горошек. Западную сторону называют Заречьем.

Над рекой склонились длинные ветви старых ракит, словно им приятно смотреть на свое отражение в воде. Из земли выступают могучие корни, расползаясь по берегу.

Сеня Чашкин, которого ребята прозвали Чашечкой, – круглолицый, с веснушками на носу и веселыми зелеными глазами, – расстроил игру. Он наотрез отказался быть рядовым в «партизанском» отряде. Но игру придумал Дима– он и командир отряда, и все должны ему подчиняться.

– Тогда я буду пулеметчиком, – настаивает Сеня. Он сидит на старой коряге, опустив в воду запыленные ноги и внимательно следит за тем, как бежит вода.

– Где же твой пулемет? – усмехается Дима. – И потом уже решено: пулеметчиком будет Зубарев.

– Это почему? – тянет Сеня, не отрывая взгляда от воды.

– Почему да почему? Потому что чапаевского пулеметчика тоже звали Петькой.

Петя Зубарев, длиннорукий, смуглый, с подбитым глазом, драчун, выше Сени на голову. Он дружит с Димой Куниным. Сеня на год младше их, ему только одиннадцать, и во всех играх ему достаются незначительные роли. Это злит его.

– Не хочешь, чтобы я был пулеметчиком, – не надо. Сам попросишь. Пойду на дорогу, может грузовик проедет, попрошу шофера покатать меня.

– Иди, иди! – говорит обрадованно Миша Бубенчиков, ковыряя палкой в земле. Он надеется, что с уходом Сени Дима предложит ему быть пулеметчиком.

– И пойду!

Сеня ушел. Признаться, ему не хотелось покидать ребят, одному скучно, но он решил не отступать. Упрямства в нем – хоть отбавляй.

На тихой, безлюдной дороге густой слон пыли. Редко проедет из соседней деревни Кочки машина, поднимет серое облако пыли и поплывет это облако по селу, оседая на кустах и оконных рамах. Но здесь, в Точилиной пасеке, ни одна машина еще никогда не останавливалась. Промчится – и все.

Сеня медленно шел. Слева от дороги колыхалась поспевшая рожь, а за ней темнел Точилин лес, густой, с орешником, завалами и оврагами. Дальше первой просеки никто из ребят не решался ходить – в лесу водились медведи.

Машин на дороге Сеня не встретил. Ему захотелось есть, и он побрел домой. Дверь была на замке, но Сеня знал, что мать прячет ключ под камнем у порога. Он отпер замок, прошел через сени в комнату. На покоробленном столе кучками сидели мухи, греясь на солнце. Сеня подошел к столу, мухи жужжа взлетели, покружились и снова уселись. Под окнами, выходившими на улицу, висели занавески из цветной бумаги с узорами из квадратиков и треугольников, которые Сеня сам вырезал ножницами; на подоконнике стояла лампа, треснувшее стекло заклеено порыжевшей от огня бумагой. Со стены смотрела старая фотография, на ней были изображены отец и еще какой-то мужчина в пиджаке и косоворотке. Рядом висел портрет деда в мундире николаевского солдата с двумя медалями. Борода у деда была длинная, до медалей.

Сеня вытащил из-за печки веник, набрал в рот воды, побрызгал земляной пол и стал подметать. Потом пришла Мария Никитична, Сенина мать, и Сеня принес ей миску и воду, чтобы умыться.

Незаметно подкрался вечер. Огненно-золотая полоса заката над лесом порозовела, смешалась с прозрачно-зеленой. Небо потемнело, стало глубже. Робко вспыхнули первые звезды.

Мария Никитична принесла сучьев, растопила печь, ловко задвинула ухватом чугунок с картофелем. Когда картофель сварился, Сеня с матерью сели за стол. Мария Никитична отрезала по ломтю хлеба себе и сыну и сказала:

– Ешь, сынок!

Не зажигая огня, они молча, очищая с картофеля шелуху, макали его в соль и ели.

– Бездельничал наверное весь день? – невольно спросила мать. – Отцы воюют, значит вы должны помогать колхозу.

Сеня обиженно ответил:

– Зачем так говорить? Пелагея Прокофьевна наказала всем ребятам починить хомуг. Мы и починили. Завтра свободны, а послезавтра нам работать в поле.

За окном загрохотал грузовик. Мотор фыркнул, захлебнулся и умолк. Сеня бросил картофелину из рук и выбежал на улицу. Перед домом стояла полуторка. Из кабины вылез шофер. Он сердито сплюнул и, подняв капот, стал осматривать мотор.

– Дяденька, помочь вам? – спросил Сеня.

Шофер сдвинул пилотку на затылок – вспыхнувший огонек папиросы осветил Сенины веснушки – и сказал:

– Сам дьявол не сладит с этим мотором. Сынок, ведерко воды не принесешь?

Сеня рванулся к двери и стукнулся на пороге с матерью.

– Иди доешь! – сказала она.

– Мамаша, – вмешался водитель, – дайте, пожалуйста, ведерко, чтобы сходить за водой. Боюсь, как бы радиатор не распаялся.

– Сеня, подай ведро, – приказала Мария Никитична.

Сеня долго шарил на кухне, и мать услышала, как он в темноте споткнулся и упал, а ведро, звеня, покатилось. Потом Сеня вышел на улицу и сказал:

– Дяденька, я покажу, где колодезь.

Они пошли по улице. Из-за леса поднялся молодой месяц. Он тускло осветил дорогу, и издали она казалась узенькой серебристо-мутной речкой. Кое-где в избах сквозь плохо замаскированные окна пробивался свет.

– Как тебя зовут, сынок? – спросил шофер.

– Сеня, а по другому еще Чашечка.

– Почему?

– Моя фамилия Чашкин, а ребята Чашечкой зовут. Мы в войну играем. Но только Димка неправильно поступает. Он Петьку Зубарева пулеметчиком назначил потому, что чапаевского пулеметчика тоже звали Петькой.

А наш Петька вовсе не знает, как из пулемета стрелять. Я решил свой отряд формировать.

Сеня долго рассказывал про отряд, про то, как ребята помогают матерям в поле, но шофер рассеянно слушал и у самого колодца сказал вполголоса:

– И дернуло меня поехать на ночь глядя. Неохота в темноте возиться, – и, как бы извиняясь, добавил, – ты говори, сынок, говори, я слушаю. У меня такой же малец с бабушкой остались вдвоем.

– Далеко они, дяденька?

– Далеко-о-о! На Урале. Про Калату слышал?

– Нет, – ответил Сеня.

Тридцать два года безвыездно там прожил. Завод у нас большой, медь варят. По вечерам над заводом зарево стоит. А теперь вон куда война занесла.

Сеня уловил в словах шофера недовольство и примирительно сказал:

– Наши места тоже хорошие.

Шофер не хотел затевать спора и потому снисходительно ответил:

– Про ваши места я ничего плохого не сказал, каждому свое нравится. Тебе – Калининские леса, а мне – Уральские горы.

Обратной дорогой возвращались молча.

Когда вода в радиатор была налита, шофер опустил капот, достал из-под сиденья кабины сверток и пошел в избу. Мария Никитична завесила окна платками и зажгла лампу. На стенах заколыхались лохматые тени.

– Садитесь кушать, – предложила Мария Никитична, – хлеба только мало.

– Хлеб у меня есть, хозяйка, – и шофер, развернув сверток, достал буханку и жестяную банку, – уж я вас консервами угощу.

Он вынул из кармана складной нож, раскрыл его и ударил острием по банке. Лезвие вошло наполовину. Сеня с любопытством следил за тем, как шофер, нажимая на клинок ножа, резал податливую жесть.

– Оставайтесь ночевать, – предложила Мария Никитична.

– Спасибо, хозяйка! В темноте действительно не слажу с мотором. Светает теперь рано. Вздремну мало-мало, а утром раз-раз и все сделаю.

– Издалека будете? – спросила Мария Никитична.

– Дяденька с Урала, – вмешался Сеня.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Мария Никитична.

– Мы уж обо всем поговорили – и об Урале, и об отряде, и о Димке с Петькой.

– А часть ваша где? – снова спросила Мария Никитична.

– Километров десять отсюда. В Кочках.

– Знаю, я все здешние места знаю. Как вас зовут?

– Федор. Дома у меня тоже сынок остался, поменьше вашего. – Он подвинул коробку с консервами на середину

стола и добавил – Ешьте, хозяйка! И ты, Чашечка, ешь!

– Вы и прозвище его знаете? – улыбнулась Мария Никитична.

– Мы пока по воду шли, он все и рассказал.

– Нет, не все, – перебил Сеня, – я про батю не рассказал.

– А батя где? – спросил Федор.

Мария Никитична тяжело вздохнула.

– Четвертый месяц нет писем, – сказала она, – может шлет, да не доходят. Весь сорок первый год писал, а потом перестал.

– Лихая година, хозяйка. Но только беспокоиться не надо. Почта работает, как мотор на моей машине. Я вот сам второй месяц писем не получаю, а в другой раз сразу три пойдут.

– И я так думаю, – согласилась Мария Никитична.

Федор ел медленно. Густо накладывая на хлеб консервы, он широко раскрывал рот и откусывал большие куски. Лицо у него было маленькое, нос прямой, а голос мягкий, приветливый.

Мария Никитична встала из-за стола и направилась к кровати.

– Ложитесь тут, – предложила она Федору, – а мы с Сеней на печи.

– Я машину не оставлю. Вот бы сена или соломы раздобыть и любо-дорого как высплюсь. Ночи-то ведь теплые.

– Мамка, мне можно с дядей Федей? – попросил Сеня.

– Конечно, мамаша позволит, – сказал шофер.

Вышли на улицу. Федор поднял Сеню и поставил на скат, а Сеня, ухватившись за борт, полез в кузов. Мария Никитична сходила за одеялом, потом принесла охапку сена. Федор разбросал сено и лег на спину, подложив руки под голову. Сеня, подражая водителю, лег тоже на спину и стал следить за звездами. Прищурит глаза – и у каждой звезды появляются дрожащие лучи. Черной стеной стоял неподвижно лес. Над оврагом, тянувшимся к ржаному полю, клубилась туманная дымка. На зареченской стороне лаяла собака..

– Дядя, – спросил Сеня, – вот вы все знаете. Скажите, когда война кончится?

– Должно быть скоро, сынок.

– А вы фашистов убивали?

– Не приходилось. Наша часть ремонтная, в боях не участвуем.

– Дядя Федя, еще я что хотел сказать, достаньте мне винтовку. Знаете, я тогда что натворю?

– Не могу. Каждый боец головой отвечает за оружие,

– Тогда патронов.

– А из чего стрелять будешь? – усмехнулся Федор.

– Сам смастерю ружье, – уверенно ответил Сеня.

– Ладно! Спи, утром поговорим.

Шофер погасил папиросу, бросил окурок за борт, повернулся на бок и уснул. Сеня еще долго лежал на спине, прислушивался к ночным шорохам, смотрел на звезды – мерцает звездочка, потом вдруг сорвется и полетит вниз, вспыхнув огненной дужкой.

Под утро Сеня проснулся от холода. Солнце еще не вставало, только край тучки окрасился на востоке ярким золотом. На крышах домов, на кустах и придорожной траве лежала роса. Радостно пели птицы. Шофер еще крепко спал. Поеживаясь, Сеня потихоньку вылез из машины и побежал в избу досыпать. Проснулся он, когда солнце уже ярко светило на ясном безоблачном небе. Бросился на улицу – машины нет.

– Мамка, а где дядя Федор? – спросил он с дрожью в голосе.

– Уехал.

– Патроны оставил?

– Какие там еще патроны? – удивилась Мария Никитична.

– Эх, обманщик, – рассердился Сеня, – пусть только другой раз приедет, я ему гвоздем шину проткну, будет знать как дурачить.

– Не стыдно тебе глупости говорить, – рассердилась Мария Никитична, – бессовестный ты, машина-то ведь Советской Армии.

Сеня смущенно умолк и вышел из дому.

ТАИНСТВЕННАЯ БУТЫЛКА

Сеня сидел за столом, макал хлеб в молоко и все думал про дядю Федю. «Придет время, – рассуждал он, – доберусь до Кочек, тогда и патронов достану и даже ружье. Держитесь, Димка и Петька!»

За окном раздался свист: Фью! Фью! Фью! Пауза – и снова три раза:; фью-фью-фью. Условный знак – так Дима собирал отряд.

Сеня залпом допил молоко и поспешил на улицу. За плетнем стояли Дима с Петей. За ними в полном боевом порядке весь отряд: в первом ряду Ваня Косых – самый высокий из ребят. Волосы ежиком, руки проворные, цепкие. Рядом с Ваней Миша Бубенчиков, хилый, бледный от частых приступов малярии. После того как учительница Антонина Федоровна прочитала ребятам в школе рассказ Чехова «Мальчики», Бубенчикова стали звать «бледнолицый брат мой».

Антонина Федоровна, с ямочками на розовых щеках и строгими черными глазами, считалась лучшей учительницей в районе. Когда началась война, она неожиданно исчезла из села. Никому ничего не сказала, ни с кем не попрощалась. Через три месяца привезли из района газету «Зиамя коммуны». В газете писалось, что санитарка А. Ф. Белько под огнем противника вынесла тридцать раненых с поля боя и награждена за это орденом. Ребята гордились ею, даже письмо написали, сложили треугольником и указали адрес: «В редакцию газеты «Знамя коммуны». Переслать санитарной сестре орденоносцу Антонине Федоровне Белько».

Во втором ряду стоял маленький, толстенький Толя Шаповалов, такой же драчун, как и Зубарев, за ним Минька Котиков с желтыми, как солома, волосами.

– Идешь? – спросил Дима.

Сеня молчал. Тянуло к ребятам, но решил сперва упрямиться.

– Пулеметчиком пойду, – сказал он, прислонившись к плетню.

– Заладил одно и то же. Почему ты, а не Петька?

– Потому, что я сегодня на машине спал с шофером.

– Врешь, – не стерпел Петя, – врешь.

– Не вру, – обиделся Сеня.

– Врешь ты, Чашечка, – сказал Дима, – откуда машина, что за машина?

– А вот и правда, честное ленинское. Ехал шофер из Кочек. Дядей Федей зовут, у него мотор испортился, мы с ним по воду ходили, радиатор заливали. Дядя Федя у нас ужинал, банку от консервов мне оставил. Мы с ним в машине спали, обещал патроны привезти.

Дима подмигнул Сене, дескать, я тебя понимаю. Но Сеня не сдавался.

– Ну и ладно, а сейчас давай играть. Бери свое ружье!

Сеня покорился. Он поднял с земли палку, заменявшую ружье, и стал рядом с Минькой. Подбежали еще Андрейка Дынников и Степа Завалишин.

Никто, кроме Димы, не мог командовать. У него это получалось серьезно, он никогда не сбивался и умело затягивал на ударных звуках:

– Сми-и-и-рно! Слушай мою команду! С песней ша-а-гом арш!

Сначала не стройно, а потом все лучше звучали голоса. Суровый мотив песни огласил овраг:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой грозною,

С проклятою ордой.

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна.

Идет война народная —

Священная война.

По влажному от росы склону оврага ребята спустились на дно его и поползли. Заметив впереди большой чертополох, Дима закричал:

– Шашки на-го-ло! В ата-а-ку!

– Ребята повскакали на ноги и бросились с криком на куст. Свистели в воздухе палки, рассыпались во все стороны сбитые травинки.

– Пойдем на речку, – предложил Степа Завалишин.

Ребята выбрались из оврага и гурьбой направились к воде. Дима шел между Петей и Сеней.

– Ну расскажи, Чашечка, как ты ночью спал на печи с дядей Федей? – ехидно предложил Дима.

– Не на печи, а в машине. Вот когда патроны получу, я свой отряд сформирую…

Что-то серьезное уловил Дима в Сениных словах и решил изменить тон. Не хотелось с ним ссориться. С Петей он дружил потому, что жили рядом в Заречье, до войны в школу ходили вместе и домой один без другого не возвращались. Дружба же с Сеней началась с того дня, как Антонина Федоровна однажды оставила их вдвоем после уроков и сказала: «Ты, Чашкин, возьми шефство над Куниным. Он отстает в занятиях. Ты ему будешь помогать». Сеня оправдал надежды учительницы. Через месяц Дима стал хорошим учеником, но уроки он по-прежнему готовил вместе с Чашкиным.

– Чашечка, давай играть в настоящую войну, – предложил Дима.

– Какую?

– Вот какую. Я, Петька, Андрейка и Ваня – партизаны, а ты, Миша, Степка, Толя и Минька – фашисты. Ты – их командир.

– Ишь какой, – закричали в один голос Сеня, Степа й Минька, – сами партизаны, а мы – фашисты. Не выйдет! Уж если хочешь делить на два отряда, то мы будем чапаевцами.

– Придумали, – рассердился Дима, – как это партизаны против чапаевцев?

– Знаете что, – предложил Минька, – давайте как на маневрах. Помните, Антонина Федоровна рассказывала. Вы – «синие», а мы – «красные».

– Нет, мы – «красные», а вы – «синие», – перебил Дима.

– Пусть будет так, – согласился Сеня.

Ребята замолчали.

– А дальше будет так, – продолжал Дима, – вы будете на этом берегу, а мы, зареченские, на том. У нас кобура у вас котелок. По сигналу бросимся все в воду. Мы должны захватить ваш котелок и тогда он станет нашим трофеем, а вы нашу кобуру.

– Димка, – вмешался Ваня Косых, – у них больше на одного.

– А мы сделаем так. Бубенчику в воду лазать нельзя, он будет судьей и честно скажет, кто выиграл. Хочешь, Миша?

– Ладно, – согласился Бубенчиков.

На том и порешили. Кобура и котелок были единственным «вооружением» отряда. Брезентовую, изодранную по краям кобуру Дима нашел на дороге месяц назад, пришил к ней кусочек кожи и надел на тонкий ремень, которым он подпоясывал штаны. Что и говорить – все завидовали ему. А котелком называли банку из-под консервов, которую притащил Степа Завалишин. Банка была из желтой жести, с яркой этикеткой, на которой красовались красные помидоры. Степа пробил в банке две дырки и привязал веревочкой к поясу. О банке он так и говорил: «Моя походная кухня».

Дима побежал через мостик на другую сторону реки. И ребята его отряда за ним. На этом берегу раньше всех разделся Сеня и ступил в воду.

– Чашечка, вылезай из воды, – приказал Бубенчиков, – без сигнала никому не разрешаю.

– Какой строгий начальник, – усмехнулся Сеня.

– Не будешь подчиняться – уйду на зареченскую сторону. Мне все равно откуда наблюдать.

– Бубенчик мой, не сердись, я сейчас такое покажу, что Димкина кобура в два счета будет у меня.

– Вот уж сказал, – засмеялся Бубенчиков, – Андрейка не хуже тебя ныряет.

– Посмотрим.

С другого берега раздался голос Димы:

– Бубенчик, мы готовы!

Миша поднял палку. Ребята стояли, выстроившись в одну линию..

– Давай! – крикнул Миша и опустил палку.

Раздался плеск воды. Размахивая руками, ребята с веселым криком бросились в воду. Сеня хорошо нырял и плавал. Он решил, незаметно проплыв под водой, вынырнуть у другого берега и завладеть Диминой кобурой. В воде Сеня задел рукой какой-то скользкий предмет, похожий на буёк. Он стал нырять, но ничего не найдя, всплыл на воду. До него донесся крик – это отряд «синих», встретившись с «противником», вступил в бой на середине реки. Ребята били ладонями по воде, направляя друг на друга длинные струи. И вдруг Сеня увидел темный буёк, торчащий из воды. Он поплыл к нему, но тот снова исчез. Бросок – ив руках у Сени оказалась обыкновенная бутылка темно-зеленого цвета, пустая, но закупоренная и запечатанная сургучом.

«Как она попала сюда?» – подумал Сеня.

Когда он вышел из воды, «красных» уже не было. Не было и «походной» кухни, которую зареченцы унесли. Бой был проигран по вине Сени. Но мысли его сейчас были заняты бутылкой. Странно, что она запечатана. Сеня поднес ее к глазам и посмотрел на солнце – на дне бутылки лежал сверток.

Зареченцы оделись и возвратились, смеясь над «противником».

– Все должно быть по-настоящему, – сказал Ваня, – надо разобрать слабые стороны «синих».

– Этот бой не считается, – заявил Толя Шаповалов.

– Хитрые, проиграли, а теперь говорят, что не считается, – волновался Ваня.

– Зачем спорить? – спокойно сказал Сеня. – Отряд воевал без командира.

– Тем хуже для командира, что он оставил отряд, – рассудил Дима, – хочешь, Чашечка, можем еще сыграть, но только ставь новый трофей.

– На, гляди какой! – Сеня, достав из кармана бутылку, поднял ее над головой.

– Подумаешь, бутылка, – рассмеялся Зубарев.

– Не просто бутылка, а таинственная.

– Почему таинственная? – тихо спросил Бубенчиков.

– Потому что запечатанная.

– Где взял?

– Где? – передразнил Сеня, – где? В воде поймал. Бутылка запечатана, а в ней что-то лежит.

Дима с любопытством посмотрел на бутылку. И как это Сеня на нее наткнулся?

– Ну покажи, Чашечка!

– Смотрите все, – сказал Сеня и закрыл глаза от солнца бутылкой, – видите, в ней что-то есть.

Все пристально смотрели на бутылку, всем хотелось скорее откупорить ее и извлечь сверток.

– Давай откроем! – предложил Дима.

– Трофей вернете? – спросил Сеня.

– На бери, он нам не нужен, – сказал Андрейка Дынник и протянул банку. – Чашечка, откупоривай бутылку!

– Знаете что, – предложил Сеня, – идем в лес, там и откупорим.

– Пошли, пошли! – раздались дружные голоса.

Ребята углубились в лес и расселись вокруг Сени, который достал из кармана гвоздь и стал им отковыривать сургуч. Потом он ловко воткнул гвоздь в пробку и вытащил ее. Опрокинув бутылку, Сеня стал трясти ее, но сверток, как назло, не проходил через горлышко.

– Веревочкой потащи, – предложил Бубенчиков. Веревочки ни у кого не оказалось. Сеня вышел из круга и, держа бутылку за горлышко, ударил ею о дерево. На землю выпал сверток, завернутый в тряпочку. И сразу, несколько рук потянулось к нему, но Сеня успел его схватить раньше всех.

– Не дам никому, – сказал он сердито, – сам нашел, сам и посмотрю.

Он бережно развернул тряпочку, и извлек два конверта,

– Чашечка, – донесся чей-то шепот, – что там?

Сеня разгладил один конверт, свернутый трубочкой и прочитал: «Подполковнику Криворученко».

– А на другом, что написано? – спросил Дима.

– «Советским патриотам», – прочитал Сеня.

Письмо подполковнику было заклеено, а другое открыто. Дрожащими руками Сеня вынул сложенный вдвое листок бумаги и развернул его. На листке каллиграфическим почерком были выведены слова. Сеня медленно читал.

– Вот это да! – произнес Бубенчиков, когда Чашкин закончил. – Что же теперь будем делать?

– Ребята, – предложил Дима, – вот мы в «войну» играем, в отряды «синих» и «красных». Это все просто. А теперь нам задали сложную задачу. Соберемся после обеда здесь же и обсудим, как нам поступить. Прочти, Чашечка, еще раз записку!

И Сеня вторично прочитал вслух:

Советский человек!

Если ты выловишь эту бутылку из воды и прочтешь записку – будь патриотом Родины. Как можно скорее разыщи воинскую часть, в которой находится подполковник Криворученко и вручи ему письмо.

Партизаны.

Тихо читал Сеня. Молчали ребята, думая о партизанах, которые борются в Калининских, Брянских и Смоленских лесах. Молчал лес. Высокие могучие деревья, словно часовые, окружали полянку, на которой сидели ребята.