Текст книги "Петр III, его дурачества, любовные похождения и кончина"

Автор книги: Ф. Яворский

Жанр:

Биографии и мемуары

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Назад к карточке книги

Убиение Петра

Еще возле него стоял престарелый вождь Миних, еще вся Россия и часть Петербурга были не против него, но он уже совсем был вне себя, растерялся и решительно не знал, с чего начинать. Показав пример невероятной трусости под Кронштадтом, он велел императорской яхте грести не к флоту, а снова к Ораниенбауму, – дамы боялись качки и моря, Петр же боялся всего. Ночь была тихая, лунная. Жалкий император спрятался в каюте со своими куртизанами, а на палубе сидели в мрачной задумчивости и с досадой, стыдом и грустью на сердце два героя – Миних и Гудович. Они теперь увидели, что против воли нельзя спасать людей.

В четыре часа утра пристали они снова к Ораниенбауму и с понурыми головами и дрожью во всех членах, тайком, как трусливые воры, вошли во дворец. Петр засел за письменный стол: он писал письмо к Екатерине.

В те же четыре часа седлали двух лихих коней, одного для императрицы, другого для Дашковой, и вот они снова веселые и исполненные энергии перед войском, выступившим в пять часов в поход и остановившимся отдохнуть у Троицкого монастыря.

Тут начали являться один за другим гонцы Петра, привозя одно предложение глупее другого: он отказывался от престола, просился Христом-Богом в Голштинию, признавал себя виноватым, недостойным царствовать и т. п. – Екатерина ответила ему, требуя от него, чтоб он безусловно сдался, во избежание больших зол и обещала при этом устроить ему наивозможно лучшую жизнь в одном из загородных дворцов, по его выбору.

Войска Екатерины спокойно – сопротивления ведь ниоткуда не было – заняли Петергоф. Орлова послали на рекогносцировку: разумеется, о противниках и помину не было. Голштинцы, окружавшие Петра в Ораниенбауме и преданные ему, были готовы умереть за него, но он приказал им не оказывать никакого сопротивления и не защищаться вовсе. Он хотел бежать, велел приготовить лошадь, но сел не на нее, а в коляску со своей возлюбленной и Гудовичем и печально сам повез свою «повинную» голову виновной жене своей. Его провели потихоньку в дальнюю комнату дворца. Романовну же и Гудовича, который и тут себя вел с необыкновенным благородством, арестовали. Петра, как к смерти присужденного, за час до казни накормили и напоили и повезли затем в Ропшу под конвоем Алексея Орлова, Пасека, Барятинского и Баскакова. Ропшу он избрал сам, она ему принадлежала, когда он еще быть великим князем. Другие, впрочем, говорят, что он вовсе не был в Ропше, а в имении Разумовского.

В одном из своих писем к Екатерине Петр говорил о своем отречении, в другом о лицах, которых желал бы оставить при себе; исчисляет всё, что ему нужно для житья, причём именно упоминает о запасе бургонского вина и табаку. Далее требовал этот жалкий правитель скрипку, библию и разные романы, причем прибавлял, что он хочет сделаться философом. Он в слезах молил извергов вернуть ему Воронцову и не разлучать его с нею, просил оставить ему его верного слугу негра Нарциса, дать ему любимую собаку и скрипку, на которой он так охотно играл, но безжалостные варвары и в этом ему отказали.

Солдаты праздновали занятие Петергофа, вломились в дворцовые погреба и пили венгерское касками, принимая его за мед. Орлов слышал об этом беспорядке, но по трусости или лени не сдвинулся с места, Дашкова-же сейчас, отправилась вниз, приняла грозный вид и своим тоненьким голосом восстановила порядок. Довольная успехом, она отдала им все деньги, бывшие с нею и сказала солдатам, что по возвращении в Петербург им позволят пить на казенный счет.

5-го июля 1762 г. был совершен тот омерзительный кровавый факт, который покончил с жизнью последнего отпрыска из дома Романовых. Это гнусное дело совершил Алексей Орлов с шайкой таких же злодеев, как Екатерина и его братья.

События в Ропше до сих пор не были еще вполне выяснены. Княгиня Дашкова, принимавшая активное участие в этом перевороте и посвященная в это гнусное дело, неоднократно выражалась, что кровавый акт совершен рукою Алексея Орлова.

Гельбиг же рассказывает, что Алексей Орлов набросился на Петра, но когда тот стал умолять и сопротивляться, то разжалобился и выбежал на террасу, дело же докончили уже его соучастники.

Покончив с несчастным Петром, Алексей Орлов немедленно поскакал в Петербург к Екатерине, которая приняла весть о смерти супруга прямо-таки с дьявольским спокойствием, какое только возможно при том железном и бессердечном характере, каким обладала эта в разврате зачерствевшая женщина.

Тот же самый Гельбиг добавляет, что когда Алексей Орлов выбежал из дворца, остальные злодеи набросились на отравленного Петра и не довольствуясь этим, стали душить его подушками; завязалась ужасная борьба во время которой князь Барятинский схватил салфетку, сделал из неё петлю и набросил ее на шею несчастной жертве. При этом несколько извергов, щеголяющих ныне громким именем и графским или княжеским титулом, ухватили за ноги и руки несчастного и таким путем обезоружив жертву, дали возможность барону Энгельгардту затянуть зловещую петлю.

Курьер Екатерины, который в качестве пассивного зрителя присутствовал при этой душераздирающей сцене, уверял, что он никогда в жизни не слыхал подобного ужасного крика и стона. Два рядовых, помогавших в этом деле и не отличавшихся сдержанностью в словах, были для виду произведены в офицеры, посланы в провинцию и там тихо и смирно умерщвлены…

Но несмотря на все меры предосторожности, это гнусное кровавое дело не осталось тайной, и особенно полно документировано участие и отношение к нему Екатерины. Так наприм., французский дипломат Бретейль послал немедленно после задушения Петра следующую депешу своему правительству: «Какое ужасное явление и какой пример для народа, если последний только способен отнестись к событиям хладнокровно. С одной стороны внук Петра I-го свергнут с трона и умерщвлен, с другой – внук царя Ивана страдает в оковах в заточении. При этом принцесса Ангальт-Цербстская завладела короной предков Петра I-го и Ивана и убиением императора-мужа достигла трона».

Официально народ узнал о смерти Петра из манифеста самозваной императрицы, в котором между прочим говорится о том, что Петр III скончался скоропостижно от недуга, который его одерживал уже несколько раз в течение жизни. В частном же письме к своему бывшему фавориту Понятовскому, у ней хватает наглости, умалчивая о настоящей причине смерти, называть эту болезнь «геморроидальными коликами».

Похороны Петра были очень скромны и в отсутствии Екатерины.

Опубликование кровавой драмы в Ропшенском дворце совершилось по следующей случайности: некто Рулье, служивший секретарем при французском посольстве, написал, как очевидец, довольно обширное сочинение об Екатерине и ее пособниках в достижении трона. Рулье сдал свой манускрипт либеральному энциклопедисту Дидро для издания, но Дидро, подкупленный Екатериной, не только что отказался сам от издания, но даже оказал препятствие к печатанию сочинения Рулье и, благодаря тому же либералу, русскому посольству в Париже удалось купить манускрипт Рулье вместе со всеми правами на оный. И таким образом опубликование такого важного исторического манускрипта было задержано до смерти его автора и лишь благодаря А. И. Герцену, издавшему в шестидесятых годах мемуары Екатерины II, узнали мы суть этой ужасной истории, в правдивость коей в силу ее зверского характера и по сию пору решительно с трудом верится. Да, но это было так, и остается только пожелать одного, чтобы эта хотя и горькая истина нашла бы надлежащее распространение в России и чтобы таким образом раз навсегда замолкли хвалебные гимны и дифирамбы, воспеваемые и по сегодня ордой сикофантов или лакеев-лизоблюдов, имена коих нередко украшает профессорский титул.

Вот что говорит наш незабвенный автор «С того берега» об этом факте.

Дашкова играла в нём очень важную роль и об участии её говорила сама императрица Бестужеву: «Кто бы мог подумать, что дочь Романа Воронцова поможет мне сесть на престол».

Но весть об убийстве Петра исполнила Дашкову ужасом и отвращением: она до такой степени была взволнована и возмущена этим пятном «на перевороте, который не стоил ни капли крови», что не могла настолько переломить себя, чтоб ехать на другой день во дворец. Она минует в своих записках все подробности этого гадкого происшествия, где три офицера, из которых один был гигант, полчаса работали, чтоб удушить салфеткой отравленного арестанта, – как-будто нельзя было подождать четверти часа. Она полагает, что Екатерина не знала вперед о намерении А. Орлова: вернее однако то, что Дашкова не имела понятия о участии Екатерины, которая тщательно умела скрывать что хотела: о её интриге с Григорием Орловым, например, тоже не только не знали ни Панин, ни другие заговорщики, но ни сама даже Дашкова.

Екатерина поняла, что было на душе у Дашковой, и увидевши ее, стала с ужасом говорить о том, что случилось.

– Да, ваше величество, – отвечала Дашкова, – смерть эта слишком скоро и рано пришла для вашей и для моей славы.

Об А. Орлове Дашкова ничего знать не хотела и, проходя однажды приемной залой, она громко при всех сказала, что конечно Алексей Орлов пощадит ее своим знакомством, и действительно, с лишком 25 лет они не кланялись и не говорили друг с другом.

Весьма вероятно, говорит тот же Герцен, что Екатерина не давала приказания убить Петра III: Александр сделал больше: он решительно требовал, чтоб не убивать Павла до смерти, отправляя к нему ватагу крамольных олигархов. Мы знаем из Шекспира, как даются эти приказания: взглядом, намеком, молчанием. Зачем Екатерина поручила надзор за слабодушным Петром III злейшим врагам его? Пассек и Баскаков хотели его убить за несколько дней до 27-го июня, – будто она не знала этого? И зачем же убийцы были так нагло награждены?

Дашкова приводит в оправдание Екатерины письмо от Орлова к ней, писанное тотчас после убийства, которое она ей показывала. Письмо это, говорит она, носило явные следы внутреннего беспокойства, душевной тревоги, страха и нетрезвого состояния. Письмо это береглось у императрицы в особой шкатулке с другими важными документами.

Павел после смерти матери велел при себе разобрать эти бумаги князю Безбородко. Дойдя до этого письма, Павел прочел его императрице в присутствии придворной дамы. Потом он велел Ростопчину прочесть его великим князьям.

Герцен говорит: а слыхал о содержании этого письма от достоверного человека, который сам его читал. Оно в этом роде:

«Матушка императрица, как тебе указать, что мы наделали, такая случилась беда, заехали мы к твоему супругу и выпили с ним вина; ты знаешь, каков он бывает хмельной: слово за слово, он нас так разобидел, что дело дошло да драки. Глядим, – а он упал мертвый. Что делать, возьми наши головы, если хочешь, или милосердая матушка, подумай, что дела не воротишь, и отпусти нашу вину».

Кто виноват? невольно спрашиваешь себя, и хотя Дашкова, Павел и др. и стараются сбросить с плеч Екатерины камень виновности в гнуснейшим преступлении, им никогда не удается «выгородить» эту пошлую женщину, так как одного веского факта достаточно, подтверждающего безусловную её виновность: зачем убийцы были ею так щедро награждены?

Заключение

Петр умер не будучи коронован. Тридцать четыре года после его смерти Павел велел открыть его гроб и короновать торжественнейшим образом бездыханное тело. Этот гороховый шут во многом напоминал Петра III-го и кончил так же трагично, как и его царственный прототип, и сравнивая сумасбродства последнего с дурачествами Петра, право, нужно думать, что Павел был сын его, хотя матушка Екатерина и улыбнулась бы на такую наивность.

Петра III не стало, но его имя играло долгое время после исчезновения носителя его немаловажную роль в русской истории. Не более и не менее семи Лже-Петров появилось на политическом горизонте, и один блистал ярче другого. В 1767 году появился какой-то воронежский сапожник и объявился царем Петром, но был вскоре пойман и казнен. Далее крестьянский сын Чернышев, поднявший в 1770 г. близ Крыма довольно видный бунт. Этот был также в непродолжительном времени схвачен и обезглавлен. В 1771 году поднялся врач Стефан из Архипелага с притязаниями на скипетр и державу, но скрылся, не произведя особенного эффекта. Год спустя «воскрес» новый псевдо-Петр в лице одного крестьянина из имений Воронцовых, несколько позже другой мужичок с Уральских гор, скрывшийся удачно от бдительных взоров императорских агентов, еще далее: появился какой-то каторжник, удравший из Иркутска. Этого несчастного замучили плеткой до смерти и – наконец last but not least – Емелька Пугачев, который не в шутку помучил матушку-царицу и играл самую выдающуюся роль в области лжеправителей.

Довольно стонов, слез и крови, к чему этот ужасный калейдоскоп, спросит себя читатель, – ведь каждое стеклышко давит всё больше и больше! К чему развертывать перед читающим миром такие позорные страницы, вызывающие лишь краску в лице и стыд за родину?! – Нет, дорогой читатель, за родину краснеть нечего; она пережила средневековую татарщину, перенесла крепостничество и переживет и нынешнюю романовщину: