Текст книги "Сбежавший нотариус"

Автор книги: Эжен Шаветт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

XIII

«Впрочем, это его дело, – подумал художник. – Итак, будет лучше, если доктор поскорее уйдет, – не хочу быть замешанным в этом деле».

Рассуждая таким образом, Поль вынул из кармана письмо маркизы и протянул его доктору.

– Получите то, зачем вы пришли ко мне, господин Морер. Даю вам слово, что я не читал его, – сказал он и с улыбкой прибавил: – Да и зачем мне это? Разве я не видел маркизу, прогуливающуюся ночью под проливным дождем? Не нужно быть великим мудрецом, чтобы понять, что это послание – прощание женщины, которая уходит от мужа к любовнику.

Услышав подобное, Морер выпрямился и сказал серьезным и спокойным тоном:

– Господин Либуа, можете ли вы поверить честному человеку, несмотря на обстоятельства, которые свидетельствуют против него?

– Говорите, – кивнул Либуа, убежденный, что услышит от доктора истину.

– Клянусь вам, что госпожа Монжёз со дня своей свадьбы ни разу не изменила супругу.

– Не может быть! – воскликнул Либуа, не ожидавший подобного заявления. – Было бы вполне естественно, если бы маркиза, так сказать, вернула должок мужу… – прибавил доктор.

По всей видимости, Монжёз, как он ни был глуп, сумел уверить жену, что он хранит ей верность, а маркиза, очевидно, внушила эту уверенность доктору, потому что последний при скабрезной шутке художника недоверчиво покачал головой. Поль решил немедленно изобличить мужа во лжи.

– Вы сомневаетесь? – спросил он, увлекаясь безумной идеей, мелькнувшей в его голове. – Пойдемте! – И художник направился к своему кабинету-обсерватории, сопровождаемый Морером.

Прежде чем объяснить доктору, в чем дело, Либуа решил сам посмотреть, что происходит в покоях Венеры, и прильнул к телескопу. Завтрак близился к концу… Госпожа Вервен все в том же костюме сидела теперь на коленях у любовника и ела вишни из его рук. Это была идиллия, если угодно, но идиллия, говорившая отнюдь не в пользу супружеской верности господина Монжёза, чьи глаза пылали сладострастием.

– Вы думаете, что маркиз так часто ездит в Париж по делу о наследстве тестя? – обратился к доктору Либуа.

– Да, все его время уходит на посещения банков, адвокатов, чиновников министерства…

– Какая наивность! – воскликнул художник и, подведя Морера к телескопу, прибавил: – Посмотрите и скажите мне, что за адвокат сейчас беседует с моим приятелем Монжёзом!

Доктор наклонился к прибору, но едва он успел взглянуть, как отскочил в испуге.

– Что? Вы видели? – спросил Поль, принимая испуг Морера за удивление при виде неверности образцового мужа.

– Да-да, это она! – воскликнул наконец Морер в полном изумлении.

– Она? Кто она? – повторил художник.

– Женщина, которая находится с маркизом, – это она, я узнаю ее.

– А, так вы уже встречались с госпожой Вервен?

– Она называет себя госпожой Вервен?

– Псевдоним, без сомнения. А вам известно ее настоящее имя? – спросил Либуа, жаждавший узнать о прошлом прекрасной блондинки.

Морер воззрился на художника с удивлением.

– Так вы в самом деле не знаете, кто эта женщина?

– Нет, скажите!

– Это жена Генёка.

– Черт возьми! – вскрикнул художник, подскочив на месте.

Он тотчас вспомнил все, что слуга рассказал о бешенстве садовника, этого свирепого зверя, раздавившего ему нос, когда он вздумал воспротивиться его уходу. Теперь Либуа понял все. Генёк, которого он запер в своей обсерватории, от нечего делать стал смотреть в телескоп и увидел любовников за столом. Тогда, вне себя от ярости, он бросился вон из дома, чтобы предаться мщению.

– Черт возьми! – воскликнул художник, мурашки пробежали у него по телу, и он в ужасе произнес: – В таком случае бедному Монжёзу придется худо!

– Надо защитить его, – предложил Морер, также убежденный в страшной опасности, грозившей маркизу.

– Теперь уже поздно! Генёк опередил нас… Мы не успеем, – в отчаянии проговорил художник.

Вдруг лицо его прояснилось, и он расхохотался:

– Какой же я, однако, идиот!

И в самом деле! Да, Генёк увидел любовников и в первом порыве безумной ярости ринулся мстить им. Но куда он пойдет? Либуа вспомнил те три долгих дня, в течение которых он безуспешно ходил по улицам, отыскивая окно белокурой красавицы. Как ни был совершенен телескоп, он не мог сообщить адреса блондинки.

– Садовник будет разыскивать их по меньшей мере дней пять или шесть, – сказал художник Мореру.

– В таком случае мы успеем предупредить маркиза об опасности.

– Отправимся сейчас же, чтобы не терять времени, – предложил Либуа.

Но прежде он решил еще раз взглянуть в телескоп, к которому приблизился со словами:

– Полюбуемся же на лицо человека, который и не подозревает, какой удар готовит ему судьба.

Художник с беспечным видом наклонился к прибору, с помощью которого десять минут назад видел двух возлюбленных, счастливых и беззаботных.

– Ого! – вдруг пробормотал он, отшатнувшись и побледнев от ужаса.

– Что же, идемте! – позвал художника Морер, остановившись у двери.

– Слишком поздно! – простонал Либуа.

Новое зрелище не походило на прежнее: вместо любовников за столом он увидел двух сержантов, высунувшихся из окна. Один, протянув руку, показывал другому во двор. Уборная была заполнена неизвестными людьми.

– Как слишком поздно? – повторил Морер и, встревоженный, вернулся назад.

– Да, Генёк, похоже, уже нашел маркиза!

– Но вы говорили, что ему нужно будет дней пять или шесть, чтобы отыскать квартиру, – возразил доктор.

Вместо ответа Либуа молчал, по-видимому, раздумывая о том, каким образом садовник так быстро добрался до маркиза. И теперь помогла ему память. Он вспомнил первый вечер, проведенный им в Кланжи, когда они в саду, сидя на скамейке, беседовали с маркизом. Монжёз, заслышав шум в кустах неподалеку, поднялся с места и спросил: «Кто тут?» На что Генёк ответил, что он пришел закрыть рамы парников перед грозой. Садовник, подслушивая их разговор, чтобы узнать что-нибудь о Ренодене, по-видимому, слышал исповедь маркиза относительно госпожи Вервен. Слышал он и ее адрес.

«Когда он увидел свою жену и маркиза, то вспомнил подслушанный разговор… и направился прямо туда», – подумал Либуа.

– Боюсь, что госпожа Монжёз стала вдовой! – заметил он вслух.

Художник хотел побежать на улицу Кастеллан, чтобы узнать подробности о драме, которая там разыгралась, но решил быть осторожнее.

«К чему мне совать туда нос? Ну представлюсь я полицейским как друг покойного маркиза. Тогда они спросят мое имя и фамилию, закидают вопросами, а потом вызовут свидетелем в суд. Я себя знаю, я не умею говорить перед публикой, собьюсь, и судьи с досады приговорят меня к пяти годам тюремного заключения за ложные показания. Итак, самое лучшее и благоразумное – прибыть вечером на вокзал. Если маркиз не явится, я сяду в вагон, вернусь один в Кланжи, сделаю вид, будто предполагал, что маркиз раньше меня возвратился домой, и буду следить за развитием событий».

Вот программа действий, которую наметил себе Либуа. Горе одних приносит радость другим, так случилось и теперь. Когда Либуа с горестью произнес вышеприведенные слова, луч радости блеснул в глазах доктора, и он, не сдержавшись, воскликнул:

– Лора свободна!

– Значит, вот о чем вы думаете, узнав о смерти Монжёза!.. Черт возьми! Вы уж очень торопитесь занять место покойного, надеть, как говорится, его башмаки.

Это тривиальное выражение, уподоблявшее госпожу Монжёз паре башмаков, заставило доктора опомниться.

– Я не прав, господин Либуа, сознаюсь в том. Я не должен был говорить так, но…

Он остановился в нерешительности, потом продолжил:

– Но я так страдал последние полгода, что вы простили бы меня, если бы знали мою историю.

Бывают обстоятельства, в которых натуры самые сдержанные чувствуют непреодолимую потребность излить душу, и теперь по тону доктора Либуа понял, что тот готов ему исповедаться. Художник был чрезмерно любопытен. Спеша услышать эту историю, он проговорил:

– Предположим, Монжёз умер. Скажите мне, его смерть позволит вам открыть имя убийцы Ренодена? Того человека, которого вы видели на месте преступления, как вы признались мне, и который находится вне всяких преследований?

Доктор задумался.

– Может быть, – ответил он, потом, как бы одумавшись, прибавил: – Впрочем, господин Либуа, когда вы выслушаете меня, я предоставлю вам самому решить, должен ли я назвать его имя.

После этих слов Морер с облегчением вздохнул, как человек, который предвидит скорое освобождение.

– Если я так долго молчал, то это лишь потому, что не было человека, которому я мог бы довериться и который мог бы дать мне добрый совет.

– Говорите, – попросил художник, сгорая от любопытства.

– Два года тому назад я в первый раз приехал в Кланжи навестить свою тетку, мадемуазель Морер, сестру моего отца. В то время господина Бержерона, будущего тестя маркиза Монжёза, здесь не было, он не купил еще замка Кланжи.

Либуа прервал его вопросом:

– Извините… вы, кажется, сказали мадемуазель Морер?

– Да, моя тетка не была замужем. В течение многих лет брат и сестра жили в доме, который теперь принадлежит мне. Когда мой отец уехал на другой конец Франции, на юг, тетка не захотела за ним последовать и осталась одна в Кланжи.

– Кем по профессии был ваш отец?

– Сборщиком податей.

– Он оставил вам состояние?

– Никакого. Он с трудом мог дать мне воспитание и снабжать всем необходимым во время моего студенчества.

– Когда он умер, вы уже были доктором?

– Уже два года. Отец оставил меня в очень стесненном положении, а гордость мешала мне сблизиться с теткой, которая была богата. Я не хотел, чтобы люди думали, что я охочусь за ее деньгами, и решил уехать в Париж, чтобы добиться независимого положения. Но эта решимость испарилась, когда я прочитал письмо, исполненное нежной привязанности и любви, которое написала мне эта прекрасная и достойная женщина, узнав о смерти моего отца. Она умоляла меня приехать в имение. Итак, я отправился в Кланжи.

Тетка приняла меня с радостью; она обливалась горькими слезами при воспоминании о моем отце. Ее единственным желанием было видеть меня счастливым.

«Переезжай жить в Кланжи, – уговаривала она. – Здесь у нас всего один доктор, да и тот болван, которому я и лампу не дала бы починить. Тебе не трудно будет конкурировать с ним. И к тому же я не хочу, чтобы ты набирал много практики. Чего ради гоняться за деньгами? Разве я не смогу обеспечить твое будущее?..»

Она упорно настаивала на том, что я переехал в Кланжи. Надо сказать, что у нее было всего несколько друзей. В их числе был и Реноден, который каждое воскресенье приходил к ней обедать, ибо у моей тетушки был лучший повар во всем департаменте.

«Ты можешь на него положиться, – говорила она мне, – это старый надежный друг».

Однажды в воскресенье, кроме Ренодена, у тетки обедало еще несколько друзей. Обыкновенно Реноден нахваливал каждое блюдо, а тут ел, не говоря ни слова, поэтому тетушка спросила его:

«Что с вами, Реноден?» – «Ничего, мой любезный друг». – «Вы что-то плохо кушаете. Не больны ли вы?»

В конце обеда он рассказал всем новость: «Нашелся покупатель для замка Кланжи. Новый владелец в скором времени приедет сюда». – «Кто это?» – спросила тетушка. «Старый сборщик, по имени Бержерон», – медленно произнес Реноден. Тетушка побледнела, выронила из рук стакан, который поднесла было ко рту, и он разбился. Нотариус жестом напомнил ей об осторожности.

Значит, не случайно, не без умысла он рассказал эту новость. Это было хорошо продуманное известие, последствия которого он предвидел. Тетка тотчас воскликнула с наигранной веселостью: «У меня руки точно ватные сегодня, стакан так и выскользнул из них!»

Мне, хорошо знавшему почтенную женщину, эта веселость показалась фальшью. Я слышал легкую дрожь в ее голосе, когда она спросила: «Значит, этот Бержерон богат? Ведь замок стоит немалых денег!» Среди гостей находился сборщик податей, который поспешил сказать: «Да, очень богат, если это тот, о ком я думаю». И, повернувшись ко мне, он продолжал: «Вы, господин Морер, также должны знать его».

Я увидел тревожный взгляд тетки, устремленный на меня. Она, казалось, боялась моего ответа.

«Впервые слышу об этом господине. Почему вы полагаете, что я должен его знать?» – спросил я. «Потому что ваш отец долго служил под его начальством», – объяснил сборщик.

Мне показалось, что у тетки вырвался вздох облегчения. Она переглянулась с Реноденом. Голос ее звучал спокойнее, когда она заговорила вновь: «Если не знаком, то познакомится. Я полагаю, что новый владелец замка навестит соседей». – «Я думаю, любезный друг, что он явится к вам с визитом не далее как завтра», – сказал нотариус и вновь выразительно посмотрел на тетку. «Завтра так завтра. Встретим вашего богача как подобает». – «Богача! – повторил нотариус. – Да, господин Бержерон богат… и даже очень. Кроме его собственного состояния, большое состояние было и у его жены. После всех наследств, полученных ею, она, умирая, должна была оставить громадное состояние». – «Так он вдовец?» – спросил мэр, который также был в числе гостей. «Да, вдовец, и имеет одну дочь». – «Богатый… и наверняка скупой?» – допрашивал любопытный мэр. «Нет-нет, – ответил сборщик. – Господин Бержерон всегда слыл человеком очень щедрым. Он великодушен, как и все…» – «Как все… кто? – наперебой стали спрашивать гости, заметив, что рассказчик колеблется. – Продолжайте, мы здесь все свои, все останется между нами. Как кто?» – «Как и все охотники до женского пола», – сознался побежденный сборщик. «А, так он любитель женского пола?» – сардонически заметил мэр. «Говорят, что да! Обратите внимание, я лишь передаю вам слухи, сам я ничего не знаю», – сказал сборщик, желая выгородить себя. «Нет дыма без огня… К тому же он так богат, что может позволить себе всяческие прихоти, этот вдовец. В особенности если он еще не стар. Сколько ему лет?» – спросил мэр. «Около шестидесяти». – «А его дочери?» – «Около двадцати. Я удивляюсь, что при таком состоянии отец до сих пор еще не выдал ее замуж», – заметил сборщик. «Да, учитывая только состояние ее матери, у нее большое приданое», – хмыкнул мэр.

Когда гости разошлись, между теткой и нотариусом состоялся короткий разговор, из которого я услышал только последнюю фразу, когда подошел пожать руку Ренодена.

«Не бойтесь ничего… я здесь», – промолвил он.

XIV

На следующее утро тетушка была озабочена и молчалива. Ежеминутно она смотрела на часы. Около двух пополудни у решетки раздался звонок. От решетки к дому вела липовая аллея длиной метров тридцать. Пока посетители проходили это расстояние, тетушка, обыкновенно смотревшая на них из-за опущенной гардины, решала, друзья это или враги, принимать или не принимать их. И на этот раз, услышав звонок, она немедленно отправилась на свой наблюдательный пост.

«Подойди сюда», – сказала она мне резко.

Я присоединился к ней в ту минуту, как садовник отпирал дверь, чтобы впустить какого-то господина и девушку редкой красоты. Мужчина был высок, худощав и довольно изысканно одет. Его суровое, бледное лицо с правильными чертами казалось вырезанным из мрамора, до того оно было неподвижно. Жизнь обнаруживалась лишь во взоре – угрюмом, жестком и остром, будто клинок.

Как только он показался в конце аллеи, тетушка положила свою руку на мою. Я почувствовал, как она дрожит, и взглянул в ее лицо. С плотно сжатыми губами, бледная как мертвец, она смотрела на прибывших. В глазах ее горела дикая ненависть.

«Запомни этого человека, – прошептала она глухим голосом, – и ежечасно, ежеминутно повторяй себе, что это последний из негодяев, которого нельзя щадить, и ты имеешь полное право на мщение, слышишь?»

Следы волнения исчезли с лица тетушки, когда она велела пригласить гостей в салон. Потом она взяла меня за руку и сказала: «Пойдем! Ты должен разделить мои тяготы. Пока я буду занимать папеньку, ты полюбезничаешь с дочкой».

Я был так удивлен только что происшедшей сценой, что вместо того, чтобы идти с теткой, воспротивился ее желанию и остался на месте. Она обернулась, посмотрела мне в лицо, угадала, о чем я хотел спросить ее, и решительным тоном произнесла: «Я забылась и сказала слишком многое. Реноден объяснит тебе все после моей смерти. Теперь, поскольку ты предупрежден, остерегайся этих людей, не доверяй им. Пойдем, нас ждут».

Я слишком хорошо знал характер тетушки и был уверен, что мне не вытянуть из нее больше ни слова. Тогда я покорно последовал за ней. Мадемуазель Бержерон сидела у фортепьяно и перелистывала лежавшие на нем ноты. Отец ее стоял у окна спиной к нам и глядел в сад.

Безупречным поклоном и улыбкой тетушка поприветствовала своих гостей. Она болтала без умолку, предлагала вновь прибывшим свои услуги и помощь во всем, что им может понадобиться. И наконец, указывая на меня, сказала: «Я не стану расхваливать знания этого врача, потому что не хочу смущать его. Честь имею представить вам доктора Морера, моего племянника».

Господин Бержерон холодно и серьезно благодарил тетушку за всякое сведение, ничем не выдавая, что прежде знал особу, к которой приехал с визитом. Имя моей тетушки, которое он вносил в список своих соседей, казалось, ни о чем не говорило ему. Но, когда тетушка представила ему меня как своего племянника, взор Бержерона оживился и с недоверием остановился на мне. Потом взгляд его несколько прояснился, и он, приблизившись ко мне с улыбкой на устах, любезно промолвил: «Очень рад буду прибегнуть к вашей помощи, доктор, здоровье мое расстроено. Могу я просить вас пожаловать завтра ко мне в замок?»

Прежде чем ответить, я посмотрел на тетку. Она взглядом велела мне принять приглашение.

«В котором часу?» – спросил я. «Утром, если угодно».

«Вы находите, что я должен завтра отправиться в замок?» – спросил я у тетки, когда гости ушли. Она притворилась удивленной: «Почему бы и нет?» – «Однако после того, что вы мне говорили об этом человеке…» – «Доктор обязан помогать всем страждущим, – заявила она серьезным тоном и напустила на себя важный вид, но не выдержала и, рассмеявшись, прибавила: – Как бы то ни было, ты теперь свободно можешь входить в замок».

Я не успел выйти, как она опять позвала меня. «Кстати, если ты будешь проходить мимо конторы Ренодена, зайди, пожалуйста, к нему и попроси, чтобы он пришел вечером сыграть партию в пикет. Он три дня назад обыграл меня, и я хочу отыграться».

Тетушке, очевидно, не терпелось рассказать Ренодену о посещении господина Бержерона, реванш был лишь предлогом. Час спустя я был у нотариуса. Тот провожал какого-то молодого человека, которого, как я узнал позже, звали маркизом де Монжёзом. Остановившись возле ворот, я случайно услышал слова маркиза, сказанные в ту минуту, как он садился в экипаж:

«Поистине, милый нотариус, это непростительно! Я вам двадцать раз говорил, что замок Кланжи мне очень нравится. Но его забрали у меня из-под носа! Я заплатил бы за него, сколько бы ни попросили!» – «Клянусь вам, господин маркиз, что эта продажа совершена в тайне. Я узнал о ней уже после того, как сделка была заключена». – «Ах, я долго буду сожалеть об упущенном случае», – вздохнул маркиз де Монжёз. «Кто знает, вероятно, вам еще представится случай купить замок. Новому владельцу может здесь не понравиться, или он умрет… или посчитает поместье слишком большим для себя одного, когда выдаст дочь замуж». – «Так, значит, у него есть дочь, которую ему предстоит выдать замуж?» – «Да, прелестная девушка двадцати лет». – «С хорошим приданым?» – «Говорят, что ей досталось большое состояние от матери», – заметил нотариус. «Так-так! – воскликнул маркиз, воспрянув духом. – Вот средство приобрести замок! Вы непременно должны этим заняться». – «Если вы меня на то уполномочите, господин маркиз. Я все узнаю и сообщу вам о положении дел…»

Маркиз показался мне человеком предусмотрительным, ибо он сказал: «Если все сложится, любезный господин Реноден, то вы, мой нотариус, должны охранять единственно мои интересы. Невеста и ее родитель пускай наймут другого нотариуса… Итак, решено! За неимением лучшего мы попытаемся таким способом приобрести замок Кланжи», – произнес маркиз на прощание.

Когда Реноден вернулся, я передал ему поручение тетки. «Приду непременно», – заявил он с готовностью, когда я после упоминания о пикете сообщил ему про визит Бержерона.

Вечером меня позвали к тяжелобольному, и я не смог присутствовать при свидании. На следующее утро я должен был отправиться в замок Кланжи. Человек, которому я назвал свое имя, проводил меня до входа в длинный коридор.

«Пожалуйте вон в ту дверь, в глубине коридора», – заявил он, останавливаясь. «Разве вы не пойдете доложить обо мне?» – спросил я, удивленный бесцеремонностью этого человека-гиганта. «Это не мое дело. Я садовник. В отсутствие слуги, который где-то шатается, я взялся выручить вас из затруднения».

Пройдя по коридору, я приблизился к двери и в ту минуту, как собрался постучать, услышал с той стороны женский голос: «Она или я!» – «Неужели ты не можешь потерпеть, моя красавица?» – возразил господин Бержерон. «Я уже достаточно терпела. Мне это надоело. Нужно решить: она или я!» – сердито ответила женщина.

Я понял, что говорившие приближаются к двери. Чтобы не быть застигнутым врасплох, я неслышно вернулся назад. Потом повернулся и застучал каблуками, и как раз вовремя. Дверь отворилась, и на пороге комнаты появилась восхитительная белокурая девушка лет двадцати.