Текст книги "Приключения Геркулеса Арди, или Гвиана в 1772 году"
Автор книги: Эжен Мари Жозеф Сю
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
XIX
Гадание со змеей
Как мы уже сказали, негр, выбранный по жребию как жертва для этого обряда, готовясь к гаданию, три дня голодал.
Присутствовать при этом жестоком зрелище могли только Бабоюн-Книфи, Зам-Зам и еще несколько черных старцев, сведущих в искусстве гадания. Собравшиеся снаружи мятежники с суеверным нетерпением ожидали приговора судьбы.
Дом, в котором проходило гадание, был круглый. Зловещее действо происходило при свете двух больших кувшинов с пальмовым маслом и хлопковыми фитилями.
Негритянский вождь и три старых негра уселись в гамак, подвешенный к балкам довольно высоко от земли.
Колдунья поставила свой ларец у стены прямо напротив двери и начертила волшебной палочкой на земле, посыпанной мелким влажным песком, несколько кабалистических кругов на довольно большом расстоянии друг от друга. По тому, как пройдут относительно этих кругов следы, оставленные негром в борьбе со змеей, индианка должна была вывести заключение, сулит война с белыми Удачу или нет.
Когда она закончила свои приготовления, Зам-Зам громко позвал:
– Хай-Сой!
Открылась дверь дома; вошел молодой негр лет двадцати в красных штанах. По команде Зам-Зама дверь закрылась.
Негр, предназначенный в жертву для этого страшного гадания, был в полном смятении. Он крестом сложил руки на часто вздымавшейся груди. По членам его пробегала судорога. Темные глаза, раскрытые так широко, что вокруг зрачков был виден полный белый круг, с невыразимым ужасом уставились на Зам-Зама и Бабоюн-Книфи. Он прислонился спиной к двери и не мог сдвинуться с места.
– Подойди сюда, – сказала ему колдунья. – Мама-Юмбо, великий дух, выбрал тебя для гадания со змеей. Ты готов умереть, если нужно?
– Я готов умереть, – ответил негр, обретая отчасти присутствие духа. – Я зарыл в землю ружье, нож, лук и топор.
– Люди твоего племени спели над тобой погребальную песнь?
– Я сидел, как сидят мертвые – голова на коленях, подбородок в ладонях, – и люди моего племени пели погребальную песнь: «Он женился на сырой земле, тени будут его детьми».
– Мама-Юмбо сказал своим жребием, что ты послужишь гаданию со священной змеей Ваннакое, – произнесла колдунья. – Ты согласен? Если ты умрешь, люди твоего племени, идя на врага, будут имя твое восклицать, как клич боевой. Скальпами убитых врагов украсят могилу твою. Много и много лет люди племени твоего, и дети их, и внуки их будут в краалях своих говорить о тебе: скажут детям своим и внукам своим, что Мама-Юмбо избрал Хай-Соя, дабы братьям его возвестить, наступать им на бледнолицых или ждать нападения в краале. Ты согласен идти добровольно на жертву? Согласен?
Рассказ о славе, которая отличит его в награду за самоотверженность, произвел на негра сильное действие. Он почувствовал себя увереннее и тверже. С вызовом и с восторгом он поднял руки к небу и возопил:
– Мама-Юмбо! Мама-Юмбо! Я жду черную змею!
Тут же Бабоюн-Книфи ударила в медный гонг и подошла к ларцу со змеей, призывая:
– Ваннакое! Ваннакое!
Все услышали, как змея быстро зашевелилась и, пытаясь выйти, глухими ударами сотрясала крышку ларца.
– Сейчас выйдет Ваннакое, – сказала колдунья, – он будет свиреп. В последний раз ответь: ты согласен служить Мама-Юмбо? – Она наклонилась и поднесла руку к решетке, закрывавшей выход змее.
Негр на мгновение заколебался. Зам-Зам указал ему на дверь и грозно произнес:
– Ты выбран жребием, но волен еще отказаться. Снаружи стоят люди твоего племени. Если ты струсишь, если не примешь жребий, который посылает тебе Мама-Юмбо, они велят тебя убить. Ты не получишь воинской могилы и воинской славы; твою могилу польют овечьим молоком. Твое имя станет проклятьем, и матери будут учить детей проклинать тебя.
При последних словах Зам-Зама негр сильно смутился и тотчас воскликнул:
– Так велит Мама-Юмбо! Черная змея, черная змея! Я согласен!
Он сделал несколько шагов в сторону ларца. Бабоюн-Книфи открыла решетку. Змея проворно высунула голову и бросила огненный взор на негра. Бабоюн-Книфи указала на него палочкой и произнесла магические слова:
– Ваннакое винибай!
Быстрей, чем мы это пишем, злая и покорная змея – длины в ней было семь-восемь футов, толщины же самое большее два дюйма – вылезла из ларца, свернулась в кольцо, приподняв голову фута на три от земли, и как молния кинулась на негра, тщетно пытавшегося поймать ее вытянутыми руками.
Змея обернулась вокруг его левой руки и вцепилась в горло. Не разжимая челюстей, она несколько раз ударила хвостом по воздуху и, наконец, захлестнула хвост вокруг тела жертвы. Негр оказался сжат в ужасных объятиях, как холодным железным обручем.
Хай-Сой страшно закричал. Свободной правой рукой он схватил змею за шею, пытаясь задушить или хотя бы оторвать ее. Ему это не удалось. Змея прокусила ему жилу; кровь хлестала.
Меж тем колдунья, произнося шепотом какие-то таинственные слова, внимательно смотрела, по каким кабалистическим кругам и фигурам пробегал негр, отбиваясь от змеи.
Отчаянным усилием он засунул два пальца гаду в пасть и раздвинул челюсти с такой страшной силой, что в ране остался сломанный змеиный зуб.
Рассвирепев от боли, змея быстро соскользнула с руки негра, еще крепче сжала его тело, обвившись вокруг него хвостом и туловищем, по-лебединому изогнула шею с плоской головкой и впилась негру в бок.
Изнеможенный ужасной борьбой, он рухнул наземь. Негр упал в середине одного из кругов, и в том было явное знамение. Бабоюн-Книфи захлопала в ладоши и возгласила:
– Мама-Юмбо за нас! Дурной знак для белых! Победа чернокожим Сарамеки! Победа пяннакотавам Синих Гор!
Зам-Зам и три старых негра в гамаке вслед за ней воскликнули то же, с восторгом указывая на место, где лежала жертва.
Негр лишился чувств. Разъяренный гад укусил его в третий раз – в плечо. Пора было закончить гадание. Колдунья ударила в гонг и несколько раз нежно и гармонично пропела:
– Ваннакое! Ваннакое!
При этих звуках и при этом слове ярость змеи пропала, как по волшебству. Ваннакое поднял голову, посмотрел на индианку, распустил кольца вокруг тела негра, тихонько подполз к ногам колдуньи и по ее знаку немедленно залез в ларец.
Когда клетку закрыли, негритянские вожди во главе с Зам-Замом спустились из гамака – они сидели в нем из предосторожности, хотя колдунья была достаточно уверена, что Ваннакое будет ее слушать и нападет только на того, кого она ему укажет [16]16
Этим змеям, как и змеям индийских факиров, обыкновенно вырывают ядовитые зубы, поэтому их укусы не смертельны. Примеч. авт.
[Закрыть].
Все окружили юношу – он не подавал признаков жизни. Челюсти жертвы были судорожно сжаты. Индианка и Зам-Зам приподняли его и прислонили к стене хижины. Колдунья попыталась дать ему выпить несколько капель настойки из маленькой тыквенной фляжки, но не смогла так крепко были стиснуты зубы. Пришлось Зам-Заму разжать их рукояткой кинжала.
Жилы несчастного набухли и натянулись так, что чуть не лопались, на губах была пена, он еле дышал. Но снадобье, данное ему индианкой, подействовало быстро и сильно – дурные признаки пропали и постепенно он вернулся к жизни.
Зам-Зам и другие старые негры окружили его со знаками почтения: выжив после испытания, он становился для них как бы священным.
Индианка налила во фляжку немного воды, капнула туда несколько капель своей настойки, дала негру выпить этого раствора и обмыла им раны. Вскоре юноша, глубоко вздохнув, с изумлением и ужасом осмотрелся вокруг.
– Мамо-Юмбо благосклонен к тебе, – сказала ему колдунья. – Он даст победу черным Сарамеки. Раны твои заживут. Люди племени твоего прославят имя твое в песнях, ибо воля Мама-Юмбо защитила тебя от черной змеи: ты сражался с нею и, даже пав, возвестил победу.
– Черная змея! Где черная змея? – вскрикнул негр, невольно содрогнувшись.
– Все кончено, не бойся, – сказала индианка.
Она еще раз обмыла ему раны, а Зам-Зам тем временем объявил мятежникам, что для их оружия вышли самые счастливые предзнаменования.
XX
Гонец
Негры встретили громкими криками радости добрые вести Зам-Зама и хотели немедленно выступить в поход против европейцев, но вождь решил дождаться своих лазутчиков и подкрепления, которое должен был привести Уров-Куров, вождь племени пяннакотавов.
Явился негр, посланный в дозор на край болота, и объявил, что идет индейское войско. Индейцы хорошо знали затопленную дорогу в Бузи-Край со всеми ее поворотами, поэтому прибыли скоро.
Вождь пяннакотавов был тем самым индейцем, которого ранил в плечо Купидон на берегу озера и который несколько дней спустя похитил Адою из поселения Спортерфигдт.
Все индейцы были, как и он, выкрашены в красный цвет и татуированы синей краской.
Уров-Куров носил прежний наряд, только на шее у него висел как командирский знак различия нагрудник из разноцветных перьев на бисерном шнурке. В руке у него было ружье, а на поясе висели скальпировальный нож и палица – палка длиной около трех футов с привязанным на конце острым камнем.
Пяннакотавы привыкли все время, не занятое войной или охотой, проводить в полной праздности. Сразу по прибытии они разлеглись на площади: кто спал, кто курил трубку из рожкового дерева.
Индейцы и мароны вступили в союз по общей ненависти к европейцам. У негров соединялись жажда мести и жажда грабежа.
Пяннакотавы грабежом не занимались. Они были из караибов-людоедов, еще довольно многочисленных в этой части Вест-Индии: своих пленников они скальпировали и съедали – не столько из действительного «вкуса» к себе подобным, сколько по воинским и религиозным преданиям. Случались эти отвратительные пиршества не иначе, как при определенных торжественных обрядах и по некоторым большим праздникам.
Зам-Зам рассказал индейскому вождю про исход гадания со змеей и спросил его:
– Встретил ли мой брат по пути белых? Узнал ли он что-нибудь о старом демоне майоре Рудхопе, который ведет их?
– Сыновья Синих Гор встречали следы бледнолицых возле бухты Палиест, – отвечал Уров-Куров в обычной индейской, несколько вычурной, манере.
– У поселения Ултока-Одноглазого? – вскричал Зам-Зам. Вождь, не любивший, как и все индейцы, тратить слова даром, кивнул головой.
– Не хочет ли Уров-Куров напасть на бухту Палиест? – спросил негр. – Если хочет, я просил бы его не делать этого. Пока я вождь болотных маронов, мои люди будут щадить поселение Ултока. И, я надеюсь, наши верные друзья пяннакотавы также.
Индеец удивленно посмотрел на Зам-Зама и спросил:
– Улток очень жесток с черными. Как может мой брат с Сарамеки любить его?
– Он поставляет мне воинов, – отвечал Зам-Зам с циничной иронией. – Его рабы несчастны, они бегут от него и пополняют мое войско. А из тех поселений, где с рабами обходятся хорошо, маронов вовсе не бывает. Наоборот, пять лучших моих воинов соблазнились рассказами о доброте спортерфигдтских хозяев и променяли нашу вольную воинскую жизнь на рабство под бичом Белькоссима.
– Я люблю Ултока-Одноглазого: он служил моей мести, – сказал индеец с таинственным видом. – Я ненавижу Белькоссима и все в Спортерфигдте: старый хозяин Спортерфигдта напал на нас возле своего поселения и убил много наших. Когда Улток просил меня сжечь соседние поселения, чтобы стало меньше риса, сахара, кофе и хлопка и чтобы он мог дороже продавать бледнолицым свой сахар, кофе, хлопок и рис, я пустил красного кулика к его соседям. Когда Улток просил меня привезти в его дом бледнолицую девушку из Спортерфигдта, я привез ее к нему в дом.
– Бледнолицую девушку из Спортерфигдта! – воскликнул Зам-Зам.
– Позавчера мы несли ее в бухту Палиест. На нас напало много бледнолицых. Я отбивался вместе с моими воинами, а три сына Синих Гор понесли белую девушку через лес.
– Так вы отнесли ее в бухту Палиест? – переспросил негр. – Ха! Зачем же?
– Затем, что Улток-Одноглазый хочет взять в жены девушку из Спортерфигдта.
– Э! А как же брат мой до нее добрался! Говорят, Белькоссим и его проклятые рабы так хорошо охраняют Спортерфигдт?
– Для Уров-Курова и его воинов нет хорошей охраны, – хвастливо отвечал индеец. – В болоте, в воде, на дереве – всюду змея настигает и хватает добычу. Мы перешли лужайку и переплыли канал. Мы молчали, как в могиле, и подошли к окнам дома.
– И никто не забил тревогу?
– Под крышей Спортерфигдта была дочь нашего племени. Молодой ягуар играет с теми, кто посмел посадить его на цепь. Но потом он разрывает цепь и набрасывается на своих поработителей.
– Что, индианка вам помогла? – спросил Зам-Зам.
– Она дала нам знак.
– А бледнолицая девушка не кричала?
– Дочь нашего племени знает силу трав. Есть травы, от которых человек спит глубоко, как мертвый.
– А где же теперь молодая хозяйка Спортерфигдта? – спросил Зам-Зам.
– Я говорил тебе: мои воины отнесли ее к Ултоку-Одноглазому. В бухту Палиест есть много дорог, а его проводники знают затопленные тропы.
– Зам-Зам, твой друг, тоже хотел бы взять в жены молодую хозяйку Спортерфигдта, – сказал негр.
Индеец невозмутимо ответил:
– Если бы мой брат с Сарамеки сказал мне это прежде Ултока, я бы принес белую девушку к нему в карбет.
– А кто нам мешает украсть ее у Ултока? – воскликнул Зам-Зам, охваченный желанием совершить новое преступление.
– Мой брат хочет украсть у Ултока-Одноглазого женщину, которая ему дорога, – возразил индеец, пристально глядя на Зам-Зама. – Значит, он не любит Ултока?
– Я люблю Ултока, потому что он жесток, – сказал негр, кровожадно усмехаясь. – Если он потеряет эту женщину, он рассвирепеет и еще больше ожесточится. Пытки в его поселении станут еще страшнее, и ко мне убежит не десять человек, а двадцать.
– Уров-Куров не возьмет левой рукой то, что дал правой. Сын Синих Гор не оскорбит того, кто служил его мести, – твердо возразил индеец.
Чернокожий вождь понял, что настаивать бесполезно, и хвастливо сказал, указывая на жилище своих жен:
– У Зам-Зама в этом карбете самые красивые негритянки и самбо в Гвиане. По первому знаку хозяина они готовы лечь к его ногам. Зам-Заму не нужна молодая хозяйка Спортерфигдта: преданная, послушная собака лучше упрямой, шаловливой козочки.
Поверил индеец показному равнодушию Зам-Зама или нет, но он выспренним тоном ответил:
– Мама-Юмбо читает в сердцах.
– Так, – сказал Зам-Зам, чтобы переменить неприятный разговор, – и Мама-Юмбо велит нам напасть на белых.
– У нас в краале колдунья тоже сказала, что нам надо напасть на бледнолицых. Мы победим и принесем людей в жертву Мама-Юмбо, – сказал индеец.
– Знает ли мой брат, что к нашим врагам прибыл из Европы новый вождь и что он очень храбр? Мой лазутчик в Суринаме видел, как он сходил с корабля, и слышал, как белые хвалят его храбрость.
– Черная колдунья говорила об этом одному из наших воинов, – отвечал Уров-Куров в кровожадном исступлении. – Мы победим бледнолицего, что приплыл по большому соленому озеру. Наши воины снимут с него скальп. Они привяжут его к священному столбу и сделают мишенью для своих стрел. Они воспоют его смерть в победных песнях. Они съедят его мясо, как велит Мама-Юмбо, они съедят его мясо, чтобы не забывали пяннакотавы: желудок воина – почетная могила для его врага. Так будет! Так будет! – мрачно заключил индеец свое пророчество.
Вдруг за оградой послышался сильный шум. Прибежал негр – с него струились ручьями вода и кровь: он был тяжело ранен в голову и в плечо. От быстрого бега его оставили последние силы: упав к ногам Зам-Зама, он слабеющим голосом произнес:
– Белые! Белые!
И умер.
XXI
Поход
Марон, предупредивший Зам-Зама о приближении белых, встретил авангард майора Рудхопа милях в трех от Бузи-Край. Дозорные европейского отряда ранили его, но негру хватило сил и мужества добежать до острова и объявить мятежникам, что неприятель близко.
После встречи с этим лазутчиком белым пришлось идти дальше чрезвычайно осторожно.
В отряде майора Рудхопа было восемьсот солдат колониальных войск и сто черных охотников с разных плантаций – этим ополчением командовал Купидон. За батальоном следовало еще шестьдесят невольников: они несли провиант, снаряжение, топоры и инструмент для разбивки лагеря, поскольку ни повозки, ни вьючные животные по этой части леса пройти не могут.
Было четыре часа вечера. Белые находились милях в двух от острова, занятого Зам-Замом.
Лес становился все гуще – ни дороги, ни тропы. Свод огромных ветвистых деревьев был непроницаем для света. Большие лианы перекидывались с дерева на дерево, стелились по земле и притом спутывались в такие частые, непроходимые сети, что два негра с трудом могли прорубить топорами проходы для солдат.
Проводником был мятежник, добровольно пришедший к Белькоссиму: он знал, где находится Бузи-Край. Идти по солнцу он не мог: так темен был лес. Через эти мрачные дебри он шел, пользуясь хитроумнейшими приметами. Остров был расположен на юге, а проводник заметил, что с южной стороны кора у деревьев более гладкая. Так он точно знал направление и не сбивался с пути.
Прорубить проход хотя бы для одного человека в этой гуще растений стоило столько времени и трудов, что отряду Рудхопа приходилось идти тремя цепочками, в колонну по одному. Перед каждой цепочкой два негра расчищали дорогу.
Итак, центр под командованием майора Рудхопа, правое крыло под командой Геркулеса Арди и левое крыло под командой капитана Гумана шли параллельно, в колонну по одному, на расстоянии человеческого голоса. Такой порядок назывался «индейская цепочка».
В голове колонны майора шел проводник, а перед ним два негра с топорами и серпами: они прорубали проходы в древесной стене, повсюду загораживавшей дорогу.
За проводником шли Купидон, толстый барабанщик Тукети-Тук и еще десяток черных охотников. Почти у всех на левой руке была бляха за отвагу и преданность.
Глубокую лесную тишину нарушали только мерные удары топоров и серпов. Нарубив кучу зеленых веток и лиан, уставшие от работы и от жары негры присели передохнуть.
– Эй, Тукети-Тук, – сказал неутомимый Купидон, – давай-ка поиграй топориком на коре этой пальмы, поваленной поперек дороги, как ты умеешь играть аюповой палочкой на барабане лоанго. Идем скорей, быть может, в Бузи-Край мы найдем какие-нибудь следы массеры Адои. Кто же похитил бедную нашу хозяйку – Зам-Зам или пяннакотавы? С тех пор, как маленькая индианка тоже пропала, массера Белькоссим стал думать, что скорее индейцы. Ай, какая дурная это была ночь, когда похитили массеру Адою!
– Дурная ночь, – сказал толстый барабанщик, – а хуже всего, что была измена. Иначе разве застали бы врасплох Спортерфигдт?
– Ну, давай за работу, – сказал Купидон. – Тебе вот эта пальма, Тукети-Тук, а мне вон та латания.
– Отчего же не поиграть на этой пальме топором, – откликнулся Тукети-Тук на слова товарища и с силой ударил топором по вековому стволу. – Отчего не поиграть – барабан еще и напоит барабанщика.
И действительно, из надрубленного ствола пальмы обильно полилась розовая водица [17]17
Этот сок, перебродив, становится очень крепким и пьянящим напитком – пальмовым вином. – Примеч. авт.
[Закрыть].
Тукети-Тук взял широкий лист арума, свернул в рожок, поднес этот зеленый кубок к стволу и с наслаждением выпил холодной, прозрачной жидкости. Негры-лесорубы и Купидон утолили жажду подобным же образом. Стук топоров ненадолго затих.
Лесорубы правого и левого крыла решили, что проводник о чем-то размышляет, прежде чем углубиться дальше в чащу, и тоже прекратили работу.
Невольники отдохнули и стали работать дальше. Один из них, чтобы отодвинуть с дороги толстый ствол рожкового дерева, засунул под него, как рычаг, топорище, приподнял и повернул. На негре были только рубашка и белые штаны. Едва ствол покачнулся, бледно-оранжевая змея, длиной около трех футов, а толщиной едва со стержень пера, выскользнула из-под дерева, забралась наклонившемуся негру под рубаху и укусила его близ сердца.
Негр страшным голосом закричал:
– Это вай-пай [18]18
Змея-перо, или остроголовка. – Примеч. авт.
[Закрыть]! Я погиб!
Он быстро поднес руку к груди, но змея выскользнула, проползла под складками одежды и укусила беднягу еще дважды: в спину и в плечо.
Негр упал. Цвет его кожи из черного стал пепельно-серым, глаза закатились, по телу пробежала судорога, члены похолодели.
Укус этой змеи смертелен. Зная, что помочь ничем нельзя, Купидон, Тукети-Тук и второй лесоруб в ужасе попятились прочь от товарища. Он в мучениях испустил дух, а вай-пай, извиваясь вокруг него, продолжала кусать жертву.
– Осторожно! – крикнул Купидон. – Рядом должен быть абома [19]19
Удав. – Примеч. авт.
[Закрыть]: вай-пай держится при нем, как рыба-лоцман при акуле.
В тот же миг он что-то увидел, не раздумывая, поднял с земли свое ружье, навел на дупло дерева и выстрелил. На негров обрушился ливень листьев и сломанных веток, а с ними туча брызг густой грязи. Раздался глухой тяжелый звук, как будто колоссальный цеп переломал огромные сучья деревьев и ударил по сырой земле.
Купидон увидел, как в ярости поднялся и опустился гигантский хвост удава: красновато-коричневый с яркими желтыми пятнами, он один достигал не менее двадцати футов в длину. Оправившись от первого впечатления, Купидон взял ружье Тукети-Тука, чтобы добить чудище, но в этот миг змея вдруг перестала биться, огромной волной проползла по лианам, показала спину над высокой травой и пропала в стороне правого фланга. Вторым выстрелом Купидон ее не достал.
– Абома! Абома! – крикнул Тукети-Тук. – Эй, цепочка справа! Ружья наизготовку – он ранен!
В первый миг никто не ответил. Тогда барабанщик поднес руки рупором ко рту и прокричал:
– Вы меня слышите?
В ответ раздались три-четыре выстрела и крики:
– Сдох! Сдох!
– Слава тебе, Господи! – сказал Купидон. – Абома мертв. Но и бедный лоанго тоже мертв, а вай-пай спряталась под его трупом и, может быть, сторожит нас.
С этими словами он из осторожности отошел от тела несчастного негра, который после недолгой агонии испустил дух.
Тут подбежал сержант Пиппер. Майор Рудхоп, шедший в середине цепочки, прислал его узнать, почему колонна остановилась и что это были за выстрелы.
Купидон рассказал ему, что случилось, и указал на бездыханное тело негра. Сержант невозмутимо посмотрел на эту печальную картину и сказал Купидону:
– Амуниция дорога. Когда мы вернемся в Парамарибо – один черт знает. На этих проклятых маршах собственную шкуру протрешь, а мануфактурные и портняжные лавки в лесу что-то больно редки. Так что нечего бросаться одеждой Ост-Индской компании. Слушай команду: парня этого раздеть, рубашку свернуть вместе со штанами, все положить в поклажу кому-нибудь из носильщиков.
Тукети-Тук в ужасе поглядел на сержанта:
– Там же вай-пай! Говорят, после первого укуса она становится еще злее.
– Ты что, боишься дважды умереть? – возразил сержант. – А если уж так боишься, что тебя змея съест, возьми палку, потряси рубашку, она и уползет.
Но барабанщик не решался на такое, по его понятиям, кощунство.
Пиппер пожал плечами, срезал гибкую аюповую ветку и подошел к мертвому негру. В тот же миг змея с негромким шипением выскользнула из-под складок рубашки и впилась в ногу сержанта, но та, по счастью, была защищена толстой кожаной гетрой.
Пиппер дал змее обернуться вокруг лодыжки и, пока она тщетно старалась прокусить буйволову кожу, чрезвычайно ловко размозжил ей палкой голову, бесстрастно проговорив при этом:
– У старого Пиппера шкура твердая, тебе не по зубам.
Он с достоинством размотал змею, снял с ноги, взял за хвост и забросил на дерево со словами:
– Вай-пай – еда нездоровая. Вот удав – другое дело, это пища богов. Да тут хорошо, змей полно: не одна, так другая попадется. Кстати, о пище: со вчерашней ночевки я всего-то съел три яичка колибри да ящерицу. Майор скуп на провиант – экономит и еду, и время, а мы, выходит, вместо трех раз в сутки едим один.
А коль на правом фланге убили удава, значит, мы можем отлично поужинать свежим мясом. Краснокожие так учат: если удава хорошо поджарить на углях да для мягкости полить чертогоном и посыпать порохом, выйдет не хуже любого угря, даже лучше, потому что толще. Я раз угостил майора, он только пальчики облизывал. Да вот и он сам, легок на помине, – обернулся Пиппер к Рудхопу: тот подошел самолично выяснить, почему отряд остановился.
Выказав не более, чем сержант, чувствительности насчет смерти бедного лоанго, майор спросил проводника, далеко ли еще до острова Бузи-Край.
– Мили две, – отвечал негр.
Майор немного подумал и сказал:
– Теперь четыре часа. Если лазутчик не умер по пути, Зам-Зам готов нас встретить. Ночью нам невозможно напасть на них, а пока дойдем до Бузи-Край, солнце уже сядет. Заночуем здесь, а завтра на рассвете выступим. Вот будет-то жарко!
– Да уж куда, пожалуй, жарче, – сказал сержант, утирая пот со лба, – и так не в леднике. Но слово командира – закон, наше дело – исполнять приказание.
Майор, ничего не ответив на реплику сержанта, прокричал:
– Эге-ге! Капитан Арди, капитан Гуман! Встаем на ночевку! Остановите ваши колонны и подходите ко мне. Велите солдатам и людям по дороге подбирать ветки латании – и место расчистят, и для ночлега пригодится. Вы меня слышите?
– Точно так, майор, – отвечал капитан Гуман.
– Точно так, господин майор, – отвечал капитан Арди.
И солдаты живо начали устраивать лагерь среди леса.
Позиция, выбранная майором, ввиду близости неприятеля была, несомненно, очень опасна, но так как в лесу на каждый шаг пути приходился целый час изнурительных трудов, идти ночью было решительно невозможно.
Негры с правого фланга добили удава, раненного Купидоном, но, когда несколько негров, обвязав гада лианой вокруг шеи, вытащили его на поляну, змея, хоть и получила две пули в голову, еще подавала признаки жизни.
Удав был покрыт широкой чешуей. В длину он достигал тридцати футов, а в обхвате – трех. Темно-синяя с зеленоватым отливом спина была усеяна белыми с черным ободком пятнами неправильной формы, по бокам шли рыжеватые полоски на красивом желтом фоне, брюхо же было грязно-серое. Продырявленная голова его, маленькая и плоская, была залита кровью и почти не видна. Время от времени удав слабо приоткрывал острозубую пасть.
Негры и многие солдаты, разделяя вкусы сержанта Пиппера, надеялись, что из этого чудища выйдет для них ужин.
Один из негров взял лиану, которой был обвязан удав, залез на дерево, пропустил гибкий стебель через развилку сучьев и бросил конец товарищам. Те потянули и приподняли змею стоймя. Удав продолжал судорожно дергаться.
Тогда негр взял в зубы нож, слез с дерева, схватил руками крутившегося удава, залез на него, как по канату, обхватив ногами, и стал снимать кожу.
Он вонзил нож в шею удава и сделал глубокий надрез. Почуяв боль, страшный змей из последних сил дернулся, под потоками крови блеснули угасавшие глаза. Удав дважды раскрыл пасть и проскрежетал зубами, а хвостом несколько раз ударил так страшно, что все в ужасе попятились.
Но змея не могла достать прижавшегося к ее шее негра, а негр крутился и колебался вместе с содрогавшимся гадом, ожидая конца агонии, чтобы закончить свое дело.
Скоро движения удава стали тише. Он лишь слабо корчился, не в силах оторвать хвост от земли. Он издыхал…
Негр повел ножом дальше вниз и так, спускаясь сам, постепенно снял со змеи всю кожу до самого хвоста.
Странное и жуткое зрелище: при последних лучах заходящего солнца, еле проникающего через свод больших деревьев, покрытый кровью черный полуголый человек руками и ногами сжимает этот огромный труп!
