Текст книги "Премьер-министр (ЛП)"

Автор книги: Эйнсли Бут

Соавторы: Сади Халле
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Прости меня. Извини... – шепчет он мне в волосы снова и снова, пока слова не превращаются в одно предложение.

Я отрицательно трясу головой, мне не хочется в данную момент говорить о видео. Единственное, что мне необходимо прямо сейчас, обхватить его руками и прижаться к нему.

– Ты в порядке? – Он немного отстраняется, оглядывая меня, дотрагиваясь до моего лица, прижимая ладонь к щеке, другой рукой убирая волосы. Его пальцы нежные, но взгляд, словно жжет мне кожу. – Пресса донимала тебя?

– Только перед твоими воротами.

– Господи. – Он притягивает меня обратно к своей груди. – Элли.

Мне кажется, что в этой позе, мы замерли надолго, но на самом деле нет.

– Ты до сих пор не сделал заявления.

– Мы кружим вокруг и около. Я вообще не хочу ничего говорить.

– Тогда не надо. – Я целую его в шею, подбородок, оставляю легкие поцелую на его лице, потом наклоняю его голову вниз, поднимаюсь на цыпочки и прижимаюсь своим лбом к его лбу.

– Уже все в прошлом и со временем все забудется.

– Это было очень давно. Ты должна знать.

Я киваю.

– Тебе не нужно…

– Я знаю. – Раздается стук в дверь, и Гэвин ругается себе под нос. – Еще две минуты!

– Хочешь, я уйду?

Он еще сильнее прижимает меня.

– Ни за что. Послушай. Я клянусь тебе, я забыл об этом видео. Всего их было несколько, и самым непристойным было это... когда я встречался с девушкой. Обычно она сразу же удаляла их потом.

Паника и боль скручивает мне кишки и оседает на сердца.

– Я не хочу ничего знать.

Раздается еще один стук в дверь, и на этот раз он бормочет громче: «Черт побери!», вздыхает и разрешает войти.

В дверях появляется небольшая группа кабинета ПМ, возглавляемая Стью и Кэролайн. Нужно сказать к их чести, они смотрят прямо мне в глаза и улыбаются.

– Другой вариант – переориентировать новости, – говорит Стью. – Нарыть еще более скандальный материал на других.

– Я не опущусь до такого уровня.

– Не споткнись о свои принципы, – бубнит Стью, Кэролайн встает между ними.

– Мы не можем молча двигаться дальше, делая вид, что ничего не произошло, и мы ничего не видели, – говорит она.

«А что именно произошло?» но я молчу, потому что я нахожусь здесь не как сотрудник его аппарата. Я заинтересованное лицо, девушка, которая проявляет интерес к своему любимому. Я женщина, которая должна находиться рядом с ним, когда он будет проводить пресс-конференцию, показав всем, что я по-прежнему его люблю.

Конечно, я все еще его люблю. И я люблю его из-за его принципов, которые остаются его принципами не зависимо ни от чего.

– Верно, – говорит Стью.

– А что собственно произошло? – спрашиваю я. По-видимому, я не могу удержать свой язык за зубами. Я удивлена, что так уверенно произношу слова, хотя, на самом деле, такой уверенности не ощущаю, но мой голос звучит уверено и твердо, поэтому я продолжаю. – Может, Гевину не следует делать обращение. Не за что извиняться. Это вопиющее нарушение неприкосновенности частной жизни двух людей, которое совершенно не влияет на его способность руководить правительством, и это не новость.

– В теории звучит великолепно, – произносит Стью, в своей характерной особенности способности меня всегда осаживать, вернее мою способность все схватывать на лету и находить решения, так и сейчас, мою еле затеплившуюся надежду, что это может сработать, он решил задушить на корню. – Но это сенсация, поэтому... ему необходимо обратиться к нации.

– И что ему следует сказать? Что да, я занимаюсь сексом? И я взрослый человек. Я думаю, все в этой комнате занимаются сексом, и это не сенсация для канала телевидения.

Стью пожимает плечами.

– Да, но никто в этой комнате не принимает решений, которые принимает он.

Гэвин отпускает меня и с яростью толкает свой стол к стене. Громкий треск раздается в тишине комнаты, он сломал свой стул, впечатав его в стену. Теперь у него сломанный стул. И он по-прежнему в ярости, но это не новость.

– Вот и все. Мы закончили этот разговор.

– Не совсем. – Я поворачиваюсь и встаю перед ним, как бы загораживая всех остальных. Сейчас только мы вдвоем, и это полный отстой, что мы начинаем свой разговор перед его персоналом, но все находящиеся здесь любят и ценят своего ПМ. Сейчас перед ним стоят три специалиста в области коммуникаций и связи с общественностью, поэтому личного пространства просто не может быть.

– Ничего плохого нет в том, что ты обычный человек, Гевин, и все человеческое тебе не чуждо. Но прятаться в данной ситуации – это не выход.

– Я не прячусь. Я ждал тебя.

– Теперь я здесь.

– Нам нужно поговорить.

– Мы поговорим. Но давай разберемся с ситуацией, чтобы специалисты смогли подготавливать средства массовой информации для нашего ответа.

– Нашего ответа? – Удивление и облегчение распространяется по всему его лицу, оно просто ударяет меня в грудь.

Я сжимаю его руку, как только он берет в свою.

– Да.

– Прости меня за это дерьмо.

– Ты должен обратиться к своей стране.

– Это их не касается.

– Скажи им, что ты сожалеешь, что твоя девушка увидела видео пятнадцатилетней давности. Скажи, что тебе стыдно. Скажи, что ты забыл об этой пленке, с тех пор, когда учился на юрфаке, и даже если бы ты помнил о ней, ты все равно бы баллотировался на должность премьер-министра. Потому что один скелет в твоем шкафу – ничто. Все мы люди, и все совершаем ошибки. Но если ты не скажешь: «Да, это имеет последствия», то значит ты сознательно прячешься от этой «сенсации». Ты можешь честно сказать, что теперь более скептически подходишь к вопросу сохранения конфиденциальности. И сильно обеспокоен каким способом цифровые каналы используют личный контент.

Он скрежещет зубами, сжимая челюсть, рассматривая выражение на моем лице.

– Хорошо.

– Хорошо?

Он кивает.

– Я скажу. – Он переводит свое внимание на Стью. – Тебя устраивает?

Мой бывший босс кивает.

– Каждое слово.

– Тогда уходите и оставьте нас в покое.

50.

Элли

Все покидают библиотеку. Я слышу, как Стью всем говорит, что они могут уезжать. Стью обязательно вернется в ближайшее время, чтобы более подробно согласовать ведение пресс-конференции, но пока мы остаемся одни.

Кроме офицера охраны, стоящего у входной двери.

Гэвин останавливает меня, как только мы оказываемся в главном холле, готовые подняться наверх, и он указывает на полицейского, стоящего в фойе.

– Не могли бы вы подождать снаружи.

– Да, сэр.

Он не торопливо идет ко мне, где я поджидаю его на лестнице. На его лице явно читается сильное беспокойство, и мне вдруг приходит в голову (почему я не подумала об этом раньше, не знаю), что это еще не последнее потрясение, которое мне предстоит пережить за сегодняшний день.

– В чем дело? – спрашиваю я, мой вопрос эхом раздается в тишине большого, слишком огромного дома.

Он встает передо мной, его руки скользят мне в волосы, накрывая своими губами. Его поцелуй клеймит. Моя.

Я цепляюсь за него, и он поднимает меня вверх, крепко удерживая перед собой. Я обертываю ноги вокруг его талии, мы поднимаемся на второй этаж, он не опускает меня на пол, пока не оказываемся в его спальне. Он опускает меня в глубокое кресло, а не на кровать.

Он пододвигает ногой пуфик, стоящий напротив другого кресла, и садится прямо передо мной, широко расставив ноги, зажав мои колени.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать. Мне следовало рассказать тебе об этом несколько месяцев назад.

– О чем? – Не знаю, сколько еще смогу выдержать. Нет, это неправда. Я достаточно сильная, поэтому в состоянии выдержать любой взрыв. Но я не хочу. Не хочу быть одной. Не хочу быть одной и выслушивать от мужчины, готового обрушить на меня очередную бомбу, когда я пришла к нему, чтобы скрыться с ним в его убежище, в его объятиях.

– Через неделю, как ты пришла... после того дня в офисе со Стью, я полетел в Ванкувер. Макс доставил мне женщину. – Он смотрит прямо на меня, непоколебимо, я понимаю, что услышу не совсем приятный рассказ. Ледяной страх снова пронзает меня.

«Серьезно? О чем, мать твою, ты думал?!» Но я этого не говорю, я ничего не говорю, потому что чувствую, что будет продолжение. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не сказать ни слова, используя каждую частичку своей силы воли.

– Она ждала меня у него дома, Макс ушел. И в конце концов, я тоже. Я поехал туда, и начал стимулировать ее. В ту ночь я ездил с Тимом на машине. А потом вернулся сюда. Я вернулся к тебе, хотя у нас и не могли быть отношения. Но возможно, в какой-то момент это может просочиться наружу. Я хотел бы, чтобы ты услышала это от меня. Если бы я имел мысль, что что-то похожее может появиться на общественности, я бы сказал тебе все гораздо раньше. Про видео... и про все.

– Что еще? – мой голос звучит напряженно, меня начинает бить озноб. – Давай выкладывай все. Мы никогда не говорили о нашем прошлом, потому что думали, что это – прошлое. Но для меня это оказывается работает несколько по-другому. Не думаю, что мне предоставят такую роскошь, как идти вместе с тобой по жизни, когда каждый дюйм твоей жизни будет изучаться под микроскопом – прошлое, настоящее, будущее. Да? Так что, что еще мне стоит знать?

Он даже не моргает.

– Я встречался с женщиной в течение двух лет, все закончилось в январе. Я считаю, что мы расстались друзьями. Пока я встречался с ней, я был верен ей, но наши свидания носили... периодический характер. Вполне возможно, что при сложившихся обстоятельствах, видя тебя и какие у нас отношения и из-за появившегося видео, у нее могут появиться вопросы.

Я пытаюсь подобрать правильное слово.

– Периодическими? Это значит случайными?

– Да, случайными и исключительно ванильными. – Он бледнеет. – Я встречался с ней, стараясь таким образом обезопасить себя. Себя, занимающего соответствующий пост и со своими политическими стремлениями. Я использовал ее, согласен, со стороны это выглядит не очень хорошо.

– Думаю, в данной ситуации она чувствует себя просто ужасно, зная, что бывший имел совершенно другие предпочтения в сексе, о чем она даже не догадывалась. – Я знаю, что он имеет в виду, что он не гордится сам собой, но он не единственная пострадавшая сторона, поэтому я не разрешаю себе огрызаться, по крайней мере, сегодня. И по-видимому мое терпение нескончаемое.

– Сколько у тебя было саб?

– На самом деле все не так. Эта женщина на видео точно не саба.

– А кто она?

– Ее зовут Валентайн ДеМаско… по крайней мере, тогда так звали. Она замужем, не знаю, сменила ли она фамилию. Я видел ее мимолетно на десятилетней встрече нашего юридического факультета пять лет назад. Она практикующий адвокат в Ванкувере и мать двоих детей. Мы встречались в течение полугода в институте. – Он медлит секунду, прежде чем добавить, – она имеет склонность к эксгибиционизму. Иногда мы записывали наши сессии, но всегда удаляли. Может, это видео она сохранила, потому что на нем нет секса? Не могу сказать.

– Ты разговаривал с ней сегодня?

Он отрицательно качает головой.

– Нет. Они не смогут ее вычислить, я предполагаю, что это не она слила видео. Может быть, оно уже было где-то на просторах Интернета и репортер случайно наткнулся на него. Может, оно было уже давно в инете и о нем вспомнили. – Он пожимает плечами. – Но я не собираюсь раскрывать ее личность, если смогу таким образом избавить ее от унижения.

– Ты только что сказал мне.

– Потому что это ты... – он вопросительно приподнимает брови. – Конечно, я сказал.

– Ты так уверен?

Он тянется к моим рукам, его пальцы теплые и сильные, сжимают мои.

– Да.

– Ты не ответил на мой вопрос. – Внезапно для меня становится очень важным узнать все о нем.

– Саб? Ничего подобного. Никаких отношений.

Я вырываю руки из его ладони.

– Теперь кажется, будто ты избегаешь этого вопроса.

– Нет. На этот вопрос не так просто ответить.

– Сколько саб, Гэвин? Скольких женщин ты шлепал и называл плохой девочкой? Сколько женщин знают о твоей кинки стороне и могут сказать, что у них остались отметки премьер-министра? – Я вскрываю гноящуюся рану своими словами, и падаю обратно в кресло, но не говорю, что это последняя капля, ради всего святого.

Я чувствую некоторое успокоение, поскольку он явно смущен.

– В основном это были женщины в клубах.

– Секс-клубах?

– Частных, закрытых клубах.

– Как и фильм – частная съемка или как мы были втроем с твоим стажером и охранником?

Его челюсть сжимается.

– Ты хочешь поругаться?

– Нет. – Хотя, да. Возможно. Я не уверена. – Ты так чертовски уверен, что ничего не ужасного не произошло, но когда я увидела тебя, сжимающего стэк по середине аэропорта Пирсон, для меня это было слишком много. Видишь ли, мне пришлось бороться со всем этим «личным»?

– И за это мне чертовски стыдно.

– Я знаю.

– Что на самом деле происходит, Страйт? – Он падает передо мной на колени, отталкивая ногой пуфик. Он такой большой и теплый у моих ног, и я хочу прижать его к себе и никогда не отпускать.

Но я всего лишь провожу руками по его волосам, потом очерчиваю контур его лица кончиками пальцев.

– Я все еще многого не знаю о тебе, не так ли?

– Не так. – Он отрицательно качает головой. – Мне тридцать девять. У меня было достаточное количество безопасного секса по обоюдному согласию партнерш. Некоторые из них хотели получить немного боли для удовольствия. Иногда мне хотелось им это предоставить. Вот и все. У меня даже нет кожаных штанов, Спрайт. Я ничем не отличаюсь от того мужчины, с которым ты познакомилась две недели назад.

И я вспоминаю как стояла на коленях и сосала его член в его кабинете в Центральном Блоке. Мой голос срывается, когда я произношу слова, которые больше всего меня волнуют.

– И тебе хватает меня?

Он стонет и сжимает руки вокруг моей талии.

– Ты все для меня.

– Я не думаю. Ты делал некоторые вещи, которые мы никогда не делали вместе, и я знала это раньше, но теперь я увидела своими глазами, и я не могу сделать вид, что этого не было.

– Нет, Элли... нет. Для меня все по-другому.

– Ты заставил меня составить список всех моих желаний в сексе, Гэвин. – Я останавливаюсь, понимая, что плачу. Когда у меня полились слезы? Я даже не чувствую их, я словно вся онемела. – Но я не знаю твоих желаний, твоего списка.

– У меня их нет.

– Ты не хочешь отшлепать меня?

– Я здесь, на коленях говорю тебе, что ты для меня все.

– Я знаю, что ты любишь меня. Но это не ответ на вопрос.

– Я... экспериментировал с конкретными сессиями, сравнивал, это все равно что сравнивать занятия йоги и пилатес, походы пешком и горные лыжи. Это не вид спорта, который может иметь значение. Дело не в удовлетворении конкретной кинки наклонности, Элли, дело в поиске женщины, с которой мне захотелось бы удовлетворить свои и ее кинки наклонности.

– У меня нет никаких кинки наклонностей.

– Конечно, есть. Ролевые игры и бондаж. Шлепки. – Он приподнимает меня и усаживает на колени, крепко прижимая к себе, я даже не пытаюсь от него отстраниться, он еще ближе притягивает к себе. Его голос звучит низко, хрипло и интимно, но все его тело чувствуется напряженным. – Ты прирожденная саба, я просто умираю, как хочу использовать некоторые игрушки во все твои дырочки.

Я дергаюсь от его слов, но это правда. Мое тело реагирует на воспоминания, естественным первобытным образом.

– Мое же странное кинки желание заключается в контроле, когда я проделываю с тобой разные вещи. Подводя тебя к краю, пределу твоих возможностей, чтобы ты смогла почувствовать себя. Но я не садист. Я не хочу причинить тебе боль, и мне нет необходимости тебя бить. Моя рука весьма напрактиковалась в этом.

– Ты уже это делал?

– Да. Помнишь, я рассказывал тебе о парочке, которая была моими наставниками на ранней стадии?

Теперь я вспоминаю. И вдруг меня, словно ударяет.

– Игрушки.

Его руки сильнее сжимаются вокруг меня.

– Это термин.

– Для стэка? – Он настоящий?

– И флоггера, дрегентейла, паддла, тростей, стэков... – не знаю почему я теряю дар речи, но я слово не могу вымолвить, он умолкает. – Перебор для тебя?

– Был слишком долгий день. – На самом деле, мои слова слишком принижены.

Он вздыхает и притягивает меня к себе.

– Мы можем не на долго прилечь?

– Да. – Я выгибаюсь у него в руках. – Конечно, можем.

51.

Гевин

Прилечь для Элли переходит в полноценный сон, положив голову мне на грудь.

И когда возвращается Стью, она спит без задних ног, наверное, и к лучшему. Я не торопясь спускаюсь вниз, чтобы подтвердить, что мы проведем пресс-конференцию завтра днем, а затем возвращаюсь в нашу кровать, обернувшись вокруг нее.

Мы всегда спим голыми.

Сегодня мы завалились в одежде, и это маленькая деталь для меня является чертовски важной, у меня даже начинает болеть в груди.

Я дремлю, как только день снаружи переходит в ночь, поэтому чувствую себя полностью дезориентированным, проснувшись от ужасного кошмара, звенящего в ушах.

Часы на прикроватной тумбочке показывают три часа ночи. Но мне кажется, словно я почти не спал. Элли скрутилась в калачик рядом со мной, ее колени подтянуты к подбородку, а руки сжаты в кулаки. Я поглаживаю ладонью по ее руке, боку и бедру. Мне хочется снова прижать ее к себе, чтобы она свернулась вокруг меня, вжалась в мое тело, что остался бы даже отпечаток, но мне не хочется ее будить.

У меня уйдет много времени, чтобы исправить ее положение.

Чтобы исправить все.

И, вероятно, это будет не последний раз, когда нам придется столкнуться с подобной проблемой, хотя теперь я точно уверен, что все скелеты в моем шкафу ей известны, и когда я не впадаю в белую ярость, могу объективно сказать, что их не так уж много.

Я ничего не сделал плохого.

Я также не сделал ничего плохого, когда дело касалось Элли, хотя получил огромный урок по поводу честности и открытости перед ней.

Но несмотря ни на что, на наших отношениях отражается волна, поднятая СМИ, и от этого мне становится страшно.

Я лежу рядом с ней, нежно прикасаясь, наблюдая за ней спящей до рассвета.

Когда она вздыхает и раскручивается из своего кокона, наконец, расслабляясь после нескольких часов, я переживаю, что ей должно быть снился ужасный сон, и как только Элли устраивается, прижавшись слева к моему телу, я, наконец, засыпаю.

52.

Элли

Я просыпаюсь утром, Гэвин рядом со мной.

– Завтрак? – тихо спрашивает он, убирая прядь волос с моей щеки.

Я должно быть выгляжу ужасно.

– Сначала душ?

– Конечно.

– Ты хочешь присоединиться ко мне?

– Всегда.

Он не убирает с меня рук, пока мы не оказываемся в ванной, затем медленно, благоговейно снимает с меня одежду, в которой я заснула ночью. Я пытаюсь помочь ему с его одеждой, но он в основном сам снимает ее, мы встаем под горячий душ, под брызги, он намыливает меня мочалкой и поворачивает во всем стороны, пока я не становлюсь окончательно чистой.

Смывая остатки мыльной пены, он снова начинает говорить, как будто мы все еще продолжаем вчерашний разговор:

– Я никогда не хотел этого, знаешь ли. Пока рос, всегда предполагал, что Пиа пойдет в политику по стопам моих родителей. Даже когда я баллотировался в первый раз... я не думал, что выиграю. Никогда не думал, что стану лидером партии и через два года окажусь здесь.

Я моргаю от пара. Кое-что из этого я уже знала, но не все, и это разбивает мне сердце.

– Гэвин... ты ведь хочешь сейчас быть премьер-министром, да?

Потому что если он не хочет, то наша жизнь слишком коротка для всего этого дерьма.

С мукой он смотрит на меня, и мне все становится ясно.

– Всем сердцем. – Что означает практически любой ценой. Он снова начинает говорить, но мне больше не нужны его слова. Я прижимаюсь к нему, и заставляю его замолчать, мягким мокрым поцелуем.

– Ладно, – шепчу я, целуя его в подбородок. В шею. Я прижимаю свое лицо к его мокрому телу и киваю. – Тогда я хочу этого тоже. И мы выживем.

Его руки сжимаются вокруг меня, и мы стоим под водой, пока она не начнет остывать.

Выбравшись из ванной, он заворачивает меня в халат, прежде чем закрепить на себе полотенце вокруг бедер. Мои глаза застревают на скрученной ткани на его бедрах. На мышцах его живота и темном краю волос.

– Что ты хочешь поесть?

Вероятно, от меня последует совершенно неадекватный ответ в данную минуту. Но я вдруг безумного его хочу.

– Я не голодна.

– Уверена? – Он прочищает горло. – Посмотри на меня.

Я поднимаю на него глаза.

– Или голодна для чего-то другого, Спрайт?

Я хватаюсь за баночку с увлажняющим кремом, которую оставила здесь, в его ванной, и начинаю намазывать лицо, вместо ответа. Я не хочу ему врать, но секс в данную минуту может все еще больше запутать между нами.

– Он может быть хорош для воссоединения, – тихо произносит он, ближе подходя ко мне. Он ловит мою нижнюю губу зубами, затягивая пояс моего халата. – Если хочешь.

Это самое ванильное сексуальное приглашение, которое он мне когда-либо делал.

Я отклоняю голову в сторону, пытаясь понять свои чувства по этому поводу.

– Ты этого хочешь?

Он подтягивает меня поближе к себе. Немного жестче. Уже меньше ванили.

– Я хочу, чтобы ты знала, что я твой во всех отношениях. Я хочу, чтобы ты поняла, что ты – все для меня. Я буду продолжать повторять тебе это, пока ты не поверишь в мои слова. Я сделаю для тебя все.

– А если я сорвусь? Начну плакать, потому что не смогу выбросить твою фотографию с другой женщиной из головы?

– Тогда нам следует сделать все, чтобы заменить ту фотографию на другие, которые не заставят тебя плакать.

– Я не знаю…

– Зато я знаю. – Он сжимает махровую ткань моего халата в кулаки, и выражение его лица становится жестким. – Позволь мне просто тебя любить, Элли.

Я медленно киваю, потом резко дергаю головой.

Он выдыхает и раскрывает банный халат, отпустив края, тот падает к моим ногам.

– Повернись, Спрайт.

Я смотрю на наше отражение в зеркало, он тянется к моей расческе. Я широко открытыми глазами наблюдаю, он начинает аккуратно расчесывать мои волосы, начиная снизу, а затем поднимается вверх, пока не проводит зубьями расчески по коже головы, медленно проводя по моим вискам к самым кончикам волос на середине спины.

Вроде бы действие настолько простое. Является одним из проявлений заботы, но в тоже время настолько сексуальное. Но при каждом взмахе расчески, мои груди тяжелеют и соски напрягаются. На коже появляются мурашки. Гэвин едва дотрагивается до меня кончиками пальцев.

И каждый раз его еле уловимые дотрагивания несут ласку обещаний. Здесь я тебя поцелую. Здесь я оближу. Здесь буду любить.

Он наблюдает за мной в зеркало, накручивая мои волосы на кулак, а потом разделяя их между собой. Наши глаза не отрываясь смотрят друг на друга, пока он заплетает косу. Внимательно перекрещивая пряди волос, потом меняет руки. Берет отложенную часть волос с другой стороны. И каждое его движение отражается у меня в позвоночнике, заставляя становиться чуть-чуть выше.

Рядом с моим увлажняющим кремом лежит зажим для волос, он тянется к нему, но не закрепляет на конце косы.

Вместо этого он проводит им по моему плечу, опуская вниз к груди.

– У меня никогда не было таких женских штучек в ванной. – Он открывает зажим и проводит им по груди, остановившись между грудями параллельно моим соскам. – Когда-нибудь я захочу посмотреть, как мы сможем повеселиться с этим.

Он резко щелкает зажимом, и я подпрыгиваю от этого звука.

Взрыв адреналина проносится по всему телу, заставляя меня сделать перевес от осторожности к готовой ко всему.

– Да, Сэр.

Его руки опускаются мне на бедра, и он притягивает меня к себе. К теплому телу и твердым мышцам. Мягкое полотенце прикрывает его эрекцию, упирающуюся мне вниз спины. Он наклоняется к моему уху.

– У тебя есть мысли сейчас, чего бы ты не хотела, Спрайт?

Я отрицательно качаю головой. Только он. Только мы.

– Нет, Сэр.

Он фиксирует мои косы зажимом, который долго не продержится, но это не важно.

Сейчас остальное совершенно не важно, он поворачивает меня кругом и сажает на столешницу. Разведя мне ноги, он встает между ними. Его рот опускается на меня, губы жесткие, язык властный. Жестко он проходится зубами по моей нижней губе, по шеи.

Моя спина упирается в прохладное зеркало.

Он сильнее прижимает меня к стеклу руками, а затем отпускает со стоном, как только наши поцелуи становятся отчаянными и нуждающимися в большем. Он опускает мои руки к своему полотенцу, а я стаскиваю его, обхватив его член.

Он с рычанием выдыхает, как только я провожу по нему вверх-вниз.

– Не здесь, – хрипит он, как только я прохожусь его набухшей головкой по своей киски. – В нашей кровати.

Эти три слова разливаются теплом понизу живота – «В нашей кровати».

Мы стремительно падаем на наши одеяла, переплетая конечности еще до того, как принимаем горизонтальное положение. Наше дыхание замедляется, становится общим, Гевин гладит мои ноги, еще больше усиливая мое желание. Я хватаю его за плечи, желая, как можно ближе придвинуть к себе, как только он направляет свой член к моему входу, медленно двигаясь вперед.

У нас имеются вот такие моменты. И никто не сможет их у нас отнять. Когда он с такой нежностью смотрит на меня, пока я приспосабливаюсь к его члену. Когда я приподнимаю бедра к нему навстречу, чтобы еще глубже принять его.

Я опускаю руки на кровать, когда он снова резко входит в меня, и он соединяет наши руки, пока занимается со мной любовью.

Его тело, возвышающееся надо мной, такое горячее и сильное, мышцы перекатываются от под движениями, когда он отыскивает те местечки, которые заставляют меня не дышать, стягивая низ живота еще больше. Я еще выше приподнимаю ноги, сильнее сцепив на его туловище, желая большего, да, вот здесь, он словно считывает мысли и желания моего тела.

«Это настолько прекрасно!» – мелькает у меня мысль. Но на самом деле, это не совсем так. Там за окном мир по-прежнему трясет, и завтра я снова буду злиться. Но не на него. А за него. Находясь рядом с ним.

Мы будем стоять вместе, потому что у нас есть нечто особенное между нами. Любовь, и она навсегда.

53.

Гевин

Пресс-конференция идет не так хорошо, как хотелось бы. Я разозлился на реакцию некоторых враждебно настроенных журналистов, Элли нервничает, но мы пережили эту пресс-конференцию, и Кэролайн в восторге от заразительной реакции общественности на «наше положение».

– Люди, вам очень сочувствуют, они понимают, что вам двоим это было очень неприятно и принесло боль, – говорит она, я стараюсь не скрежетать зубами.

– И еще одно, на что общественность отреагировала очень хорошо – слухи, что ваши родители приезжают в Оттаву, чтобы познакомиться с Элли на День благодарения.

– Да.

– Нам нужно сделать парочку совместных фотографий.

– Нет.

– Почему нет?

Потому что я уверен, что ее отец ненавидит меня, и будет выглядеть все чертовски неудобно.

– Это частное семейное событие.

– Хорошо, как насчет интервью с вами двумя, к вашему первому ужину в роли пары? Это может очень хорошо сказаться на мнении поколения миллениума.

Я начинаю, как полная задница, говорить, что я немного стар для поколения миллениум, но вдруг замолкаю, потому что Элли как раз наоборот, и откровенно говоря, мне становится как-то неловко, потому что первый раз будет семейный ужин, когда я представлю девушку, с которой у меня очень серьезные отношения. Если я заикнусь о своем возрасте, ситуацию это не спасет.

– Я спрошу у нее.

– Она уже сказала, что согласна.

– Ты спрашивала ее?

– На самом деле, репортер спросил, и Элли передала его контакты мне.

Я поднимаюсь с кресла и начинаю орать, даже не задумываясь об этом:

– Журналисты не имеют права связываться с ней!

Кэролайн закатывает глаза.

– Она взрослая женщина, Гэвин, и в придачу профессионал. Она знает, как общаться с подобными людьми. Это побочный эффект ее публичной позиции с открытым адресом электронной почты. Это не такое уж и большое дело.

Это чертовски большое дело.

– Я обмолвлюсь об этом на заседании палаты во второй половине дня.

– Это будет неплохо для твоей национальной платформы.

– Спасибо, – отвечаю я, игнорируя ее сарказм. – Что-нибудь еще?

– Не сейчас. Желаю получить Хорошие Вопросы.

Я настроен на положительный результат. Палата представителей вернулась к заседаниям, и поскольку мое правительство зеленое и молодое, какое уж есть, поэтому готово надрать задницу любому нарушителю порядка. Естественно, мы совершим еще не один промах, но так как их лидер за лето неоднократно облажался, как проклятый подросток, и все еще разгребает наделанный беспорядок, и сосредотачивается на политике и управлении страной, они готовы пережить зашкаливавшие собственные амбиции по данному вопросу и все спустить на тормоза.

Спустя три дня происходит фотосессии, на которой я разгребаю листья на заднем дворе Сассекс 24. Когда камера выключена Макс выплескивает все свое дерьмо, подтрунивая надо мной на всю катушку, потом появляется Элли после своих лекций в университете, и ее вид более располагает к себе фотографа.

– Я одет не в ту одежду, – рычу я.

Она убирает листок с моего кашемирового свитера и кивает.

– Да. Точно не в ту. – Она переводит взгляд на фотографа и улыбается ему именно той улыбкой, которую я прекрасно знаю – отказать невозможно. – Можете предоставить нам пять минут, чтобы быстро переодеться?

– Определенно. – Ухмыляется фотограф. – Вы знаете, как будет лучше, мисс Монтегю.

Как только мы оказываемся внутри, я замечаю, насколько грубо этот фотограф флиртует с ней прямо у меня на глазах.

– Он не флиртует, – говорит она, смеясь, роясь в моей гардеробной. – Вот, надень рубашку Хенли. А вниз... эти черные джинсы.

– А можно надеть джинсы?

Она внимательно смотрит на меня.

– Конечно. Но тогда я, наверное, тоже надену джинсы?

Наши тщательно подобранные наряды сваливаются на пол, и мы натягиваем на себя обычную одежду. Мои джинсы темнее, ее светлее, и на нас обычные рубашки.

– Теперь мы похожи на обычных людей, – говорит она, проверяя свой макияж в зеркале. – И это самое главное, что мы – это мы, и это реально.

Но главные слова, которые я так и не произнес, повисают в воздухе, поэтому я хватаю свой отброшенный галстук и в качестве предлога, направляюсь с ним в гардеробную.

Вернувшись в комнату, она протягивает мне руку.

– Готов?

– Однозначно, – говорю я, сжимая ее пальцы. Но вместо того, чтобы последовать за ней вниз по лестнице, я крепко сжимаю ее руку, опускаясь на одно колено. Мое сердце бешено колотиться в груди, нервы напряжены, честно, я очень волнуюсь. Я глубоко вдыхаю и сжимаю ее руку. – Я ждал подходящего момента, чтобы сделать это, Элли Монтегю. Составлял план, как лучше все преподнести, фантазировал итак и этак, продумывал. Но ты права. Мы – это мы. И все реально. Я не всегда могу быть таким обычным парнем для тебя. В джинсах и рубашке. Сгребать листья и выглядеть полным идиотом за этим занятием. Но я хочу быть таким, как можно чаще, до конца своей жизни с тобой.

Она замирает и пялится на меня во все глаза, и улыбка удивления появляется у нее на лице.