Текст книги "ПВТ. Тамам Шуд (СИ)"

Автор книги: Евгения Ульяничева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Глава 20

20.

Хом Гаптики дрожал и переливался на ветру, как детская вертушка. Плескались ленты, алые словно кровь и белые точно молоко. Женщины носили на шеях бусы из птичьих когтей и пахли корой дерева. Мужчины болтали, как женщины, и пели, как птицы.

– Ну. Как мы отыщем его?

Михаил плотнее запахнул куртку. Лин, напротив, торопливо избавился от жаркого свитера, будто тот заслонял ему обзор.

– Не знаю, – честно признался Лин, с моста оглядывая густую толпу, краской льющуюся по улицам вдоль канала. – Я как-то упустил этот момент.

Плотников вздохнул. Что-то подобное он предполагал. Лин очевидно не родился гением стратегии, но отличался в импровизации. Следовало поместить его в ситуацию и уж там, в сердце ее, он показывал себя.

– Тогда предлагаю сначала взять комнату, затем пообедать и после отправиться в нижнюю часть города. К стокам, так сказать. Обычно там собираются люди, торгующие людьми.

Лин задумался. Шелковистые тени от бегущих лент завязывали ему рот и глаза.

– Я только надеюсь, мне не придется никого калечить или убивать, – сказал с искренним чувством.

– Хотел бы и я того же, – поддержал Михаил.

Им повезло взять комнату, одну на двоих, под самой крышей, зато с балконом и видом на канал. Балкон обнимал плющ с темными глянцевыми листьями и остро пахнущими, будто из воска отлитыми, цветами.

Лин рвался «к стокам», но Михаил усадил его обедать. Рыбу в трапезной на первом этаже подали вполне приличную, на подушке из какой-то съедобной пряной травы и узнаваемых помидор.

– Вечереет, – волновался Лин, посматривая в сторону обморочно заходящего глаза солнца.

Кровь его расплывалась по каналам, как по желобам.

– Тем лучше, – Михаил, не торопясь, отдавал должное рыбе и белому вину, прохладному точно серебро. – Нужные нам люди просыпаются только к ночи.

Лин пропеллером крутил в пальцах вилку. В простой человековой одежде, он почти не выделялся из толпы малолеток. Разве что глаза, но люди на глаза смотрели в последнюю очередь…

– Возьмешь саблю? – Лин подался к спутнику через стол, понизив голос до шепота заговорщика.

– И револьвер, – особо не таясь, отвечал Михаил. – Ешь, пожалуйста.

– Я не голоден, – Лин помотал головой.

Михаил опустил руки. Глянул пристально. Сказал:

– Лин, – вложив в короткий позывной всю суровость и авторитет.

Лин раздраженно вздохнул, но придвинул к себе тарелку. Плотников удовлетворенно хмыкнул.

Вечером, когда фонари зажили своей жизнью, Михаил с Лином покинули гостеприимный дом. Лин рвался в трущобы, но Плотников проявил благоразумие и первым делом расспросил ключника за стойкой.

– А скажите, молодой человек, где можно весело и с пользой провести вечер? – справился, облокачиваясь на полированное дерево.

Юноша окинул его цепким взглядом.

Пожевал губами, оценивая статус и платежеспособность гостя.

Выглядел гость вполне достойно.

– Развлечения ночного города? – уточнил негромко. – Можете купить справочник.

– Я больше доверяю информации местных.

Миша приоткрыл ладонь, демонстрируя пойманного светляка – лутон с желтым гуртом.

– Мхм, в таком случае, – протянул юноша, – могу порекомендовать вам Рынок Надежды. Это четыре квартала вниз. Доберетесь быстрее, если возьмете самоходку на пристани. На Рынке множество развлечений на любой вкус. Для вас и вашего спутника.

– Благодарю, – Михаил ловко послал лутон прямо в сетку пальцев расторопного ключника.

Окликнул Лина, увлеченно тискающего местного кота.

– Пойдем, спутник. Нам надо многое успеть.

Уже на улице, застегивая куртку, Михаил уточнил.

– Значит, ты ничего не знаешь про этого своего Нила?

– О, я знаю только то, что он пришел мне на помощь, и я обязан ему, – отозвался Лин.

– Разве ты не отплатил сполна, своей кровью? – Михаил не сдержал гримасы, благо Лин не мог его видеть.

Сама мысль, что можно без ущерба для совести прятаться за спиной ребенка, была удивительна и глубоко противна Плотникову. Праведным он не был, но свой внутренний кодекс чести соблюдал строго.

Нил-Крокодил авансом представлялся ему крайне отталкивающим типом.

– Это верно, – Лин смутился ненадолго, словно увидев его мысли. – Но все же.

Что «все же», Михаил недопонял, а Лин не досказал. Они пришли. Лодки теснились у пристани, как утки. Плотников выбрал одну – двухместную крылатку, узкую, хищно вытянутую, похожую обликом (особенно носом) на осетра. Перевозчика не было, вместо него предлагалось взять из автомата маршрутный шар. Плотников выбрал нужный маршрут, бросил в узкую прорезь лутон, поймал в ладонь хрупкую сферу. Закрепил ее в специальном углублении на носу лодки и та мягко засветилась по контуру зеленью.

– Прыгай, – велел Плотников, отвязывая якорную веревку.

Лин тут же оказался в лодке. С каким-то детским восторгом уселся на банке, повертелся, очевидно любуясь ночным пейзажем. Михаил разместился у носа.

Лодка качнулась и мягко взяла с места.

Ночной город сиял, как трухлявый пень, начиненный светляками. Лин глазами пожирал многоцветье, а Михаил напряженно следил за курсом. Самоходкам он не доверял, предпочитал стандартные весла, парус и мотор. Но шли они бойко, и очень скоро лодка благополучно притерлась боком к пристани.

Лин выпрыгнул на твердую землю, прежде чем Михаила посетила шальная мысль подать ему руку.

– Теперь гляди в оба, – предупредил он Первого. – Я этого твоего Нила в глаза не видел. И будет славно, если мы заметим его, а не наоборот.

– Понял, принял, – отозвался Лин явно услышанной где-то фразой.

Михаил только улыбнулся. Порой резвость Первого его обескураживала, но жизнелюбие и энергичность неизменно вдохновляли. У Лина была цель, были стремление и напор. Он не изводил себя думами о былом и тревогой о будущем, он жил и действовал, и Михаилу это было как глоток воды в пустыне.

Слишком давно он сам не жил по-настоящему.

Когда, к примеру, он в последний раз катался на лодке, да по ночному чужому городу?

Да и притоны тоже давненько не посещал.

Рынок Надежды ничего общего с рынком в дневном понятии не имел. Он открывался только ночью, и появлялся там, где днем стояли вполне мирные дома. Рынок вытеснял собой исшарканный дневной морок, блестел черным и золотым, горел и переливался, заманивая к себе легкомысленных девушек и легконогих юношей.

Торговые ряды ярусами уходили вверх, под плеск шелковых завесей. Сладко пахло ядом и благовониями, на прилавках исходили прозрачным соком ломти жареного мяса, под ногами хрустело битое стекло и шелуха орехов. Глаза липли к развалам сладостей и округлым спелостям дев в прозрачных одеждах.

Плетеные корзины доверху полнились колючими самоцветами, ржавыми замками, цепями и змеями. В клетках, подвешенных на мясницкие крюки, захлебывались песнями, как кровью, птицы, а им откликались нудная, костяная музыка и голоса из раковин, поднятых со дна морей далеких Хомов.

На миг потерял себя даже Михаил, а Лин так вовсе утонул, ошалел от удара по всем чувствам сразу. Плотников решительно выдернул его из мутного потока за ворот, чуть тряхнул.

– Соберись! Мы ищем Нила.

– Он… Он же музыкант, – Лин потер горячий лоб, словно отходя от обморока. – Ему интересно искусство. Возможно, если есть здесь ряды с чем-то подобным…

Михаил кивнул. Хоть какая-то версия. Никто не давал гарантии, что Крокодил окажется здесь, но они могли выйти на человека, знакомого с Нилом. Проход между лавками то сужался, то вновь разливался, дробился на рукава-ручейки и сложновато было уследить, куда какой ведет. Однако настойчивые расспросы привели их к лавкам вещных торговцев – здесь картины и другие предметы искусства были запросто расставлены-разложены на ярких тряпках, на земле. Покупатели бродили между ними, глазели, смотрели меру, иные яростно торговались.

– Ищи, – еще раз напомнил Михаил Лину.

Тот лишь строптиво дернул лопатками. И без тебя, мол, помню.

– Медвежонок, хочешь немного меда? – в локоть Михаилу вцепились сильные женские пальцы, матово блеснули цепочки на запястьях, прихотливые цветные узоры, укрывающие голые руки.

Пахнуло цветами. Жирными пионами.

Плотников отвлекся, обернулся на деву. Едва прикрытая золотистым газом грудь, плоский живот, широкие бедра… Михаил заставил себя поднять глаза.

– Такой сильный и такой красивый, ты не должен быть одинок этой ночью, – прошептала девушка.

В горле ее словно звенел хрустальный колокольчик. Круглое личико, пышные, гладкие волосы, светлые продолговатые глаза и крупный рот.

Как на большого зверя капкан, подумал Михаил отстраненно.

Она быстро показала розовый язычок с пуговкой прокола.

– Нет, – твердо сказал Плотников.

Он был брезглив и продажную любовь не принимал.

А тут еще краем глаза заметил, как метнулась белая тень. Лин сорвался с места без предупреждения и раскачки, но его цель оказалась шустрее.

Михаил стряхнул ловкие руки и заторопился следом, ориентируясь на возгласы торговцев. Лин, гнал добычу, не слезая с хвоста. А вот кого он преследовал, Михаил разглядеть не мог. Он свернул за белым, ныряя в проулок между домами и налетел на кулак, низвергнувший его на землю.

Михаил, еще видя россыпь звезд перед глазами, перекатился, на одной памяти тела, и весьма удачно – железный прут со свистом рассек воздух и обрушился на то место, где он только что лежал.

Плотников прыжком оказался на ногах, пнул человека в бедро, добавил кулаком, в скулу. Многих вводила в заблуждение его массивность. Двигаться Михаил умел быстро.

Нападавший вышел из строя, но горло проулку залепили его коллеги.

Лин отступил к Мише. На лице Первого читалась досада и отчаяние.

– Это низко, низко, – сокрушенно простонал он, очевидно, имея в виду поступок Нила.

– Это довольно умно, – возразил Михаил.

Нил-Крокодил наверняка предполагал, что его могут искать, и подстраховался, наняв таких вот телохранителей. Заманил в проулок, а там уже теснота и скученность должны были сделать свое дело.

Палить из револьвера в такой расселине было глупо. Но саблю никто не запрещал, и она вышла из ножен с легким змеиным шипением.

Лин, глядя на него, выбросил актисы. Налетчики переглянулись. За риск быть убитыми им явно не доплатили.

– Уходите, – посоветовал Лин.

– Тебя спросить забыли, мокрощелка, – оскалился ближний, крупный и сильный.

Он держал тесак, и держал его уверенно. Коротко, мощно замахнулся – Лин ушел с линии атаки, прокрутился волчком и коротким росчерком актисов подрезал сухожилия. Рука здоровяка упала подбитым крылом.

– Ааа, – удивленно затянул тот, роняя тесак, и для прочих это прозвучало гонгом.

Миша шагнул вперед и вбок, принимая на щечку сабли первый удар. Толкнул противника от себя, подбил ногой рассыпчатый сор, запорошил глаза нападающему. Довершил поединок, плашмя рубанув по голове. К нему подступили сзади, но Михаил заблокировал удар в корпус, наступил противнику на ногу и локтем зацепил его горло.

Сталь чиркнула вдоль бока, но крепкая куртка выдюжила. Михаил перехватил противника за руку, вскинул саблю на его плечо, скользнул к шее и подержал так. После отпустил и смотрел, как тот отступает, убираясь из проулка.

У Лина тоже все шло успешно. Толпой нападавшие больше мешали друг другу и очень скоро совсем отхлынули.

– Я его упустил! – с досадой воскликнул Лин.

– Это был он?

– Точно он!

– Тогда погоди… Есть у нас одна зацепка…

Михаил присел, похлопал по щекам контуженного.

– А?! – тот вскинулся, сморщился и зашипел от боли.

– Бэ, – хмуро отозвался Михаил. – Кто вас нанял, говори.

– Трахни своего дружка, Иванов, – ощерился раненый.

– Я так и знал.

Михаил размахнулся, но руку его в замахе вдруг удержал Лин.

Опустился рядом, на колени, вгляделся в глаза налетчика.

Вздохнул и взял его за лицо, странным образом расположив пальцы.

Бандит беззвучно распахнул рот и вывалил глаза, выгнулся, как рыба на льду. Остро пахнуло мочой.

Михаилу словно крапивой спину ожгло. Лин держал так руки совсем недолго, но когда отпустил, бандит был мокрым от пота и дышал, как загнанный.

– Я расскажу, я все расскажу, – прохрипел, пятясь к стене. – Я все расскажу.

– Я знаю, – тихо кивнул Лин.

***

Нил собирался, как с пожара.

Зад подгорал конкретно.

Нанятые им ребятки, любители помахать кулаками и железом, против Первого не потянули бы, но как отвлекающий маневр вполне сгодились.

Нил бросил в сумку пару сменного белья и застыл. Не было ни грома, ни грохота, ни даже легчайшего шороха шагов, но чувство взгляда в спину еще никогда Нила не подводило. Дернуло же его посетить Рынок именно сегодня!

Крокодил обернулся к дверями и выдал самую широкую из арсенала своих улыбок.

– Лин! Солнышко! Как я рад тебя видеть!

И не соврал ведь.

Нил, на самом деле, был рад видеть Первого в добром здравии. Удивительно быстро привязался к синеглазому засранцу. Но распахивать объятия и лобызать бледные щеки не спешил. Рядом с мальчиком угрюмой тенью маячил неучтенный Иванов. Если не подводила Крокодила цепкая память, тот самый Иванов, прозванный Ледоколом за дипломатические таланты.

Раньше он ходил в шайке-лейке Волохи, но позже разосрался или с русым капитаном, или с его старпомом и ушел по-ивановски, в загадочные «восвояси».

Теперь вот нарисовался не сотрешь. Чего тебе надобно, мысленно вопрошал Нил, быстро оценивая обстановку. Мальчик его выглядел неплохо, двигался легко, сверкал глазами и всячески демонстрировал физическое благополучие. У Нила, признаться, отлегло. Сердце не камень, за Оловянного Крокодил волновался.

– Я тоже рад тебя видеть, но… Мне нужна карта, Нил, – покраснев, брякнул Первый. – Дай мне ее, пожалуйста.

– Керридо, солнышко, я бы и рад, но мы же заключили устное соглашение, согласно которому ты провожаешь меня до условленного места, а я в знак признательности вручаю тебе карту. Ты проводил?

– Нет, – выдохнул Лин, пламенея, точно дочь купца на сеновале. – Не успел.

– Вот и вот, – Нил сокрушенно вздохнул, развел руками, сожалея.

Первый беспомощно замолчал. Эфор бы уже ломал Нилу здоровые пальцы, эфеб был не в силах превозмочь себя и навредить человеку. Не грозящему ему человеку.

Нил мысленно поздравил себя с ловким этюдом и хрипнул, дернув ногами, когда его за шею впечатали в стену. Встретился глазами с Ивановым. Тот смотрел спокойно, прямо, без угрозы. Почти равнодушно. Ему явно не хотелось здесь находиться, не хотелось вмешиваться, но и спустить Нилу жульство он тоже не мог.

– Карта, – сказал Иванов. – Отдай карту парню.

– У меня ее нет, – Крокодил скосил глаза на сумку.

– Не зли меня, – скучным голосом попросил Иванов. – Карту на стол или тебя в окно?

– Во-первых, я туда не пролезу, – буркнул Нил, но когда его прямо по стене поволокли к проему, протестующе взвизгнул, – во-вторых! Она на самом деле не здесь! Видит Лут, я не столь глуп, чтобы держать лот в таком ненадежном месте, как постоялый двор!

– Лот? – Лин, кажется, соображал быстро. – То есть… Предмет торга? Аукциона? Ты продаешь ее? Карту всего?! Но она не имеет меры!

– Именно! – обрадовался Нил. – Именно это я и говорю покупателям! Ты понимаешь меня, малыш, как всегда.

– А я так понимаю, что мы не договорились, – Иванов опять сдвинулся, сжал пальцы, и у Нила застучало в ушах от нехватки воздуха.

– Миша, нельзя же так, – Лин осторожно тронул Иванова за локоть.

Нил выразил согласие глазами.

– Так нельзя, – согласился Иванов. – Но так нужно.

Отпустил Крокодила и без размаха поймал кулаком под дых. Пока тот кашлял, хватая ртом воздух, затылок его холодно поцеловал револьвер.

Нил замер.

– Отведешь нас к карте. Предашь – умрешь. Продашь – умрешь. Карту – лично в руки. Я глаз с тебя не спущу.

Глава 21

21.

Серебрянка никогда не умела говорить так, чтобы зацепить внимание зрителя. Башня выучила ее молчать и слушать-слушаться, но, оказывается, она вполне способна была к долгим монологам.

Теперь слушали ее. Корабеллы, дички Лута, низкорослые и недоверчивые, так не похожие на тренированных, высоких красавиц Башни. Мало сказать «слушали». В рот заглядывали.

А Серебрянке было что поведать.

Она говорила: как очнулась в лесу Сиаль, как угодила в ловушку, и как ее спас пастух. Мужчина? Мужчина, да. И как они путешествовали втроем: она, пастух и еще один мужчина. О его поприще Серебрянка стыдливо умолчала, прикрыв ширмой «он хорошо танцует». Девчонки внимали, раскрыв глаза и рты. Мужчины, повторяли и перешептывались. Какие они? Правда, что волосатые? На самом деле дурно пахнут? Верно ли, что жестоки без меры?

Серебрянка смеялась, изумленно качала головой. Они разные, отвечала просто. Совсем разные. И мои, мои мальчики – самые лучшие.

Ее появление, ее пестрые истории внесли хаос в размеренное существование корабелл. Что было раньше, подернулось дымкой. Корабеллы смутно желали нового. Желали ходить в Луте – и делить свое сердце с сердцем капитана.

С мужчиной.

Ах, думала Серебрянка, как просто все устроено. Каждая корабелла мечтает о своем капитане. Каждый капитан мечтает о своем Луте.

А о чем мечтает сам Лут, неведомо никому.

Талулла сперва вовсе не уделяла внимания россказням новенькой. Но потом, когда число слушательниц возросло, когда истории взбаламутили умы – тогда посчитала свое присутствие обязательным. Она старательно удерживала нелицеприятную маску, но Серебрянка чувствовала, что ее слова не оставляют старшую равнодушной.

А чуть позже Серебрянка начала не только рассказывать, но и показывать. Плоха, жалка корабелла, коли не может защитить свой экипаж и своего капитана! В Башне берейторы учили ее разным способам постоять за себя, в любой форме, голыми руками и оружной.

Кровь людей, воспринятая ей без просьбы, без желания, оказала свою силу: она чувствовала, что выросла, знала, что способна теперь на большее.

Девочки смотрели внимательно, запоминали. Претворяли слова в действие, и не без успеха. Серебрянка гордилась. Впервые ей довелось учить кого-то.

Но вместе с восторженным, горючим молодняком в прайде были и старые белые львицы. Отмеченные шрамами Лута, они скептически воспринимали увлечение молодых и саму Серебрянку.

Талулла сомневалась. А Серебрянка начинала злиться. Да, она была благодарна сестрам за спасение. Но как они могли так запросто отсиживаться в безопасности, в этой скорлупе, когда внешний мир был охвачен пламенем?

Лут менялся. И корабеллы чувствовали это, как рыбы чувствуют свойство воды. Чувствовали и делали вид, что ничего не происходит.

– Тебе должно остаться здесь, – втолковывала Талулла, – здесь покойно. Здесь ты можешь расти и учиться под нашим присмотром.

– Расти куда?! – строптиво всплескивала руками Серебрянка. – Учиться чему?!

Ибо, по правде сказать, она умела и знала куда больше этих свободолюбивых дикарок. Горько было признавать такое. Скажи ей, что жестокая дисциплина и мучительная повинность каждодневных уроков в короткий срок сделают ее сильнее большинства вольных корабелл, она лишь посмеялась бы.

Но так и было.

Никто из ее диких ровесниц, к примеру, не смог бы обернуться в транспортную форму на этой стадии развития.

А она смогла.

– Разве ты не хочешь быть свободной?

– Хочу. Но я хочу быть свободной со своими друзьями.

– Твои друзья – мы.

Серебрянка упрямо мотала головой.

– Вы мои соплеменники. Мои друзья, – она запнулась, – мои друзья далеко. И я должна их найти. А для этого мне придется покинуть вас.

– Я не могу отпустить тебя, – Талулла поджала губы, – Лут кипит. Куда ты пойдешь? Ты еще слишком слаба, ты потеряешься, тебя захватят охотники Башни или пираты Агона. Ты легкая добыча.

– Это не так, – отчеканила Серебрянка, задрала подбородок. – Я могу определиться с направлением. Я могу за себя постоять. Меня хорошо учили.

Талулла тяжко отмолчалась. Своей в доску Серебрянка не сделалась. Она пришла из другой стаи и она не хотела оставаться и становиться одной из них. Талулла чувствовала ее инакость и не могла представить, что с ней делать.

Корабеллы живут в Луте, думала Серебрянка с тоской. А не в пустой сфере, как в коробке. Не в чужом доме.

Здесь ей было душно, тесно, скучно, как дельфину в аквариуме.

– Ты могла бы пойти со мной, – сказала она старшей подруге.

Талулла уставилась в ответ. Сцепила пальцы.

– Это невозможно, – выговорила наконец.

– Но почему же?!

– Я не могу оставить прайд.

– Ты можешь повести его за собой. Вы не должны вечно сидеть здесь. Корабеллы листья Лута, в нем рождаются, в нем умирают.

Серебрянка закусила щеку изнутри. Страшна Башня, страшно в Луте, больно превращаться, но разве не это движение делает жизнь жизнью? О, хотела бы она испытать слияние сердец – то, о чем толковали объездчики Башни.

Талулла не успела ответить – молодая корабелла, антрацитовая Нши, влетела в комнату, как ошпаренная. С вытаращенными глазами, и рисунок на ее коже полыхал золотой нитью.

– Что стряслось? – Талулла стремительно поднялась ей навстречу.

– Там… Старшая, там… – Нши сглотнула и выдохнула. – У нас гости.

***

– Добрый вечер.

Слова прозвучали и упали камнем. Долгое эхо.

Серебрянка никогда не была в центральном зале. Оказывается, здесь был и такой. Изнанка пустого ореха в кремовом цвете, сиденья амфитеатром, слишком много места для всех них.

Слишком мало места для него одного.

Такой оглушающей тишины она тоже прежде не знала. Оглядывалась, но все корабеллы прайда смотрели, как завороженные, на гостя. Высокого. Мужчину. Первого.

О, подумала Серебрянка, и сердце тоскливо вздохнуло, отчего ты так похож на Лина?

Первый стоял в центре, на помосте, под перекрестным огнем взглядов и молчал. Куртка с треугольным запахом, высокий ворот, красные перчатки. Длинные пальцы играли каким-то тонким продолговатым предметом. Серебрянка присмотрелась и не сдержала тихого, болезненного стона – карандаш Лина она узнала бы из тысячи. Такими он рисовал ее в Башне, такие прихватил с собой в их путешествие. Должно быть, он хранил отметины – Лин в задумчивости прихватывал зубами свое орудие.

Она встретилась взглядом с Первым и поняла – знает. Все знает. Серебрянка вытянулась ему навстречу, будто схваченная за жабры. Крепче, до боли вцепилась пальцами в скамью.

Талулла выглядела не в пример тревожнее.

– Что нужно тебе, Оловянный? – спросила, не стараясь казаться дружелюбной.

– Одна из вас, девочки, – отозвался пришлец.

Голос его был глубок и бесцветен. У Серебрянки похолодела спина.

Талулла бешено выпрямилась.

– Дичь! – Крикнула, сверкнув зубами. – Ты не получишь ни одну из нас!

– К чему громкие слова. Она сама уйдет со мной. – Не меняя тона, сказал Первый. – Так ведь?

Теперь Серебрянка не сомневалась – он смотрит на нее и он говорит о ней. О, Лут, прошептала корабелла, будто в забытьи. О, Лут. Что ему известно?

Талулла резко обернулась, а Серебрянка поднялась. Ноги позорно подрагивали в коленках, но она пошла вперед, на магнит синих, сильных глаз.

Подруги хватали ее за руки. Она, не глядя, стряхнула их.

Оловянный оглядел ее с ног до головы.

– Маленькая, – сказал с непонятной интонацией.

Серебрянка лишь выше задрала голову.

– Сядь! – резко бросила Талулла, но Серебрянка смотрела на Первого, во все глаза.

Он верно истолковал ее интерес.

Поднял карандаш.

– Тебя волнует это, верно? Мы ищем одного и того же. И мы оба знаем, где можем его найти. Иди со мной. Поблагодари сестер за радушие. Встречаемся у моего геликтита.

Серебрянка громко сглотнула.

– Как я могу те… вам верить?

– Никак.

Он бросил ей карандаш и она его поймала. Задохнулась, узнавая. Мальчик Первых утопил ее в крови. Добрый мальчик, он вывел ее из Башни.

Серебрянка не верила Оловянному в красных перчатках.

Но она верила, что найдет Лина.

***

– Хорошо, что ты не такая громоздкая, как твои соплеменницы, – Первый указал на странного вида кресло.

Она почти легла в него, плотно прижалась спиной и затылком.

Геликтит висел с наружной стороны сферы, плотно сливаясь с его оболочкой цветом шкуры. Оловянный занял свое кресло, чуть подался вперед, раскрывая глаза шире – тонкие отростки геликтита коснулись его глаз, что-то надевая или сообщая.

Серебрянка невольно сморгнула.

Видимо, так геликтит передавал информацию своему пилоту, а тот посредством синнергизма мог наблюдать и контролировать движение геликтита.

– Я Серебрянка, – представилась корабелла.

Геликтит отцепился от сферы и ухнул вниз. Или взмыл вверх? Корабелла зажмурилась, стараясь привыкнуть к мысли, что теперь от нее ничего не зависит.

– Зови меня Мастером, – произнес Первый, когда Серебрянка уже не чаяла дождаться ответа. – Теперь молчи. Путь далекий, а ресурс геликтита не бесконечный. Я приложил слишком много усилий, чтобы сбрасывать тебя на полдороге как балласт.

Серебрянка прикусила язык.