Текст книги "Борьба испанцев с маврами и завоевание Гренады"

Автор книги: Евгения Тур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Сеньор, я желал бы остаться с тобою наедине: я владею редкою драгоценностью.

– Я не покупаю их; поди предложи их в городе. Покупщики найдутся.

– Клянусь Христом распятым! – сказал Мавр, – не будь глух. Драгоценность моя без цены, а ты один можешь купить ее.

Дон Гуттиэро, пораженный тоном Мавра, сделал знак, и свита его удалилась. Когда они остались одни и дверь затворилась за вышедшими, Мавр близко подошел к дон Гуттиэро и сказал ему:

– А что дашь ты мне, если я предам тебе Салею?

Салея была крепость, находившаяся неподалеку от Аламы и беспрестанно тревожившая ее жителей.

Дон Гуттиэро посмотрел на Мавра недоверчиво.

– Ты предлагаешь продать мне Салею, но каким образом?

– У меня в гарнизоне есть брат, и если ты согласишься дать мне значительную сумму денег в задаток, он ночною порой впустит тебя и твое войско в крепость.

– За золото ты, Мавр, хочешь продать мне и твой народ, и твою веру! – воскликнул с изумлением дон Гуттиэро.

– Я отказываюсь от моего народа и моей веры; мать моя христианка и взята была в плен. Во мне течет испанская кровь.

– Но кто мне поручится, что ты меня не обманываешь, когда ты сам обманом предлагаешь мне взять крепость твоего отечества? – сказал дон Гуттиэро недоверчиво.

– Да буду я проклят, если успокоюсь прежде чем отомщу за себя! Алькад обобрал и избил меня, и я поклялся, что отомщу ему.

– Хорошо, – сказал дон Гуттиэро, и тотчас послал шпионов осмотреть крепость и войти в сношение с братом Мавра.

В военном совете решено было воспользоваться услугами Мавра. Ночью подошли Испанцы к Салее. Мавра вели они пред собою со связанными за спиной руками, готовые убить его при первом подозрении в измене. Но Мавр не изменил Испанцам: он предал им крепость. Гарнизон, застигнутый ночью врасплох, объятый внезапною паникой, после отчаянной, но неравной борьбы был перерезан, а значительные съестные запасы и множество животных были забраны.

Между тем больной, слепой, убитый несчастиями Мулей влачил жалкие дни в маленьком городке Альмунесаре, из которого брат, провозглашенный королем, перевел его в местечко Солобрени, построенное на высоком холме. Над местечком возвышалась сильно укрепленная крепость, в которой маврские короли хранили свои сокровища. В это местечко, славившееся своими садами, фонтанами и живительным воздухом, удаляли они своих братьев и сыновей, которых считали почему-либо опасными. Туда отправил Эль-Сагала и своего старого слепого брата. Там должен был он поселиться под светлым небом, в благорастворенном климате, под сенью рощ, посреди бьющих фонтанов, но в неволе. Ему ни в чем не приказано было отказывать, но также и не позволено отлучаться. Старый Мулей не вынес нового перемещения; едва привезли его в Солобрени, как он умер. Эль-Сагал приказал тотчас привезти в Гренаду все богатства покойного своего брата и завладел ими помимо его родных детей. Жена Мулея, Сорайна, и ее двое сыновей были заключены в одну из башен Альгамбры, в ту самую башню, где некогда томилась в заключении, по наговору Сорайны, Аиха с своим сыном Боабдилем. Тело Мулея перевезено было в Гренаду, но без королевских почестей, и зарыто двумя невольниками на кладбище. Народ возроптал, громко сожалел о Мулее, вспоминал об его храбрости и враждебно относился к поступкам Эль-Сагала. Внезапная смерть Мулея, присвоение его богатств, заключение в башню его жены и детей, позорные похороны – все это в высшей степени возбудило народный говор и негодование, и к имени Эль-Сагала стали часто прибавлять прозвание братоубийцы. Это настроение скоро перешло в желание узнать подробно об участи Боабдиля. Фердинанд воспользовался поворотом общественного мнения в Гренаде, осыпал Боабдиля деньгами и дал ему возможность вновь окружить себя блестящею свитой и начать борьбу за престол. Несогласия и междоусобица Мавров были верным ручательством за окончательное торжество Испанцев.

В это же самое время появился опят Амет, тот самый отшельник, прозванный Эль-Санто – святой, который предсказал гибель Гренады. Он вышел из пещер диких гор, где до тех пор скрывался, живя в молитве и посте. Он казался еще более страшным, чем прежде. Дух непреклонный и пророческий одолел его тело. Оно иссохло и потемнело; жизнь в нем, казалось, иссякла.

– Берегитесь, о мусульмане! – твердил он, – берегитесь честолюбивых правителей, неспособных защищать вас. Что толкуете о том, к кому пристать – к малютке ли Боабдилю, или к Эль-Сагалу? Пусть они помирятся для спасения Гренады, или вы сами примите решение и изгоните их!

Слова Амета-эль-Санто народ чтил как изречение Корана, и потому самые старые и знатные лица города решили, что надо во что бы то ни стало примирить двух королей. После долгих совещаний решили разделить Гренадское королевство на две части и отдать Эль-Сагалу Гренаду, Малагу, Альмерию, Альмюнассар, а другую половину – Боабдилю-Малютке. Из городов, ему доставшихся, особенною важностию считалась Лоха, находившаяся на границе. Боабдилю поставлено было в условие поселиться и начальствовать Лохой, ибо все знали, что Фердинанд особенно благосклонен к нему, и таким образом он легче других мог остановить испанского короля на самой границе, в случае нового вторжения.

Эль-Сагал согласился тотчас на предложенный дележ королевства, но Боабдиль не был доволен. Он считал все королевство своим достоянием и притом ненавидел Эль-Сагала, как своего вечного врага и как утеснителя отца своего. Однако он не осмелился отвергнуть предложение о дележе, но протестовал против него, заявляя свое законное право. Когда он садился на коня, чтобы ехать в Лоху, пред ним предстал Амет-эль-Санто.

– Будь верным отечеству и религии своей! – сказал он ему строго, – не якшайся с собаками христианами, не верь коварной дружбе короля Кастильского. Он подкапывается под тебя. Выбирай – либо быть тебе рабом, либо королем, а тем и другим вместе быть нельзя. Помни!

Боабдиль задумался. Он принимал и отвергал поочередно различные способы и планы действий. Его бесхарактерность и слабость были таковы, что он не мог ни на чем остановиться, а действовал всегда под впечатлением минуты. Наконец он написал Фердинанду, что город Лоха и многие другие принадлежат ему окончательно и что он, следуя договору, заключенному между ними, признает себя вассалом кастильской короны. Он умолял Фердинанда не вторгаться в его владения и обещал за это свободно пропустить чрез свои земли его войско к Малаге или иному городу, состоявшему под управлением Эль-Сагала, своего дяди. Фердинанд не обратил никакого внимания на эти заявления и просьбы. Боабдиль в глазах его был не больше как орудие для возбуждения внутренних несогласий и междоусобицы. Он отвечал ему, что, помирившись с дядей он потерял всякое право на его благосклонность и начал немедля готовиться к походу.

Борьба Испанцев с Маврами привлекла в Кордову множество чужеземных рыцарей, приехавших со свитой, в богатом вооружении, с роскошно убранными боевыми конями, из Франции, Англии и Италии. Пока не начались военные действия, рыцари чужеземные раскинули свои палатки в Кордове, и палатки эти походили на роскошно разукрашенные павильоны. Они были сделаны из шелковых тканей, обшитых золотою и серебряною бахромой; внутри множество золотой и серебряной посуды, работы редкой, изумляло посетителей. Рыцари, покрытые блестящими латами, с перьями на блестящих шлемах, с шарфами через плечо, подарками дам сердца, разъезжали ночью при свете факелов по улицам города, на удивление жителей. Днем устраивались часто турниры, где они блистали искусством владеть оружием и прельщали дам шутками, умом и веселостию; испанская важность и чинность не могли соперничать с изяществом, щеголеватостью и остроумием заезжих иностранцев. Испанцы смотрели свысока на этих веселых, по-видимому, легкомысленных рыцарей, но скоро должны были, уверясь в их храбрости и доблести, переменить свое первоначальное о них мнение. Различие характеров, поведения и самой храбрости удивляло чинных и преисполненных чувства собственного достоинства Испанцев. Английские рыцари, приехавшие со своею свитой, отличались высоким ростом и сильным сложением, много ели, много пили, в противоположность Испанцам, которые были крайне воздержны. Между собою они часто ссорились и в их лагере нередко завязывалась драка. О себе они думали много и воображали, что лучше их и их предводителей нет никого на свете. Гордости были они непомерной, но были не щекотливы, не обидчивы. В сражение ходили хладнокровно, не спеша, становились на самых опасных пунктах, но держались твердо, стреляли отлично и рубили секирами с силой изумительною, словом – солдаты были они превосходные. Испанцы не особенно любили их, но уважали, хотя не входили с ними в близкие отношения. Не таковы были французские рыцари и их свита. Веселые, щеголи, блестящие как в турнире, так и на поле сражения, где, очертя голову, с неудержимою отвагой бросались вперед и мяли врага, они привлекали сердца дам и забавляли всех своими неожиданными и остроумными выходками. К вопросам об оскорблении чести они были очень чувствительны и вызывали на поединок за малейшее слово, которое перетолковать было возможно. Их отвага на поле битвы не могла ни с чем сравняться и разве только с их изысканною вежливостию, неистощимою веселостью и изящною щеголеватостию в залах замков, в собраниях, где председательствовали дамы двора, принцессы и королевы. Что же касается рыцарей испанских, то летописцы отзываются о них в следующих выражениях: «Спокойные, торжественные и твердые, окованные железом, верхом на больших сильных конях, их можно было уподобить крепким башням. На парадах они не казались особенно красивыми, но в сражении, не выказывая ни пламенного нетерпения, ни тщеславной похвальбы, ни спешной запальчивости, ни даже отчаянной отваги, они соблюдали строжайшую дисциплину, исполняли приказания с точностию; воинственная их осанка, непреоборимая стойкость внушали врагам уважение и страх».

Собрав вокруг себя такое войско, предводительствуемое рыцарями, съехавшимися со всего христианского мира, Фердинанд выступил из Кордовы. Знамена знаменитейших испанских фамилий, их значки с девизами развевались óбок со знаменами и значками французских и английских рыцарей. Через старый мост Кордовы потянулось медленно войско. Латы, шлемы, щиты блистали на солнце, развевались знамена, веяли перья шлемов, пестрели разноцветные шарфы, ржали рьяные кони, чуя поход, играли трубы и литавры, и этим звукам вторило эхо соседних гор. А в середине, выше всех других знамен, веяло знамя христианское с крестом, не раз участвовавшее в крестовых походах.

Королевское войско, не доходя до Лохи, остановилось в прелестной долине, орошаемой быстрою и чистоструйною рекой, у подножия высокого холма, называвшегося холмом любящихся. В этом огромном стане всякий рыцарь разбил отдельно свой лагерь, так что его богато разукрашенная палатка стояла посредине, окруженная палатками вассалов и солдат. Немного поодаль, отдельно ото всех других, английский граф Райверс разбил свой лагерь в гордом одиночестве; его охраняли хорошо вооруженные солдаты; английское знамя высилось над ним и колыхалось, развеваемое ветром.

На всех языках говорили в стане испанском. Когда при закате солнца солдаты вели лошадей на водопой или садились ночью вокруг разведенных костров, то раздавались замысловатые французские куплеты, и воинственная, отличавшаяся гортанными звуками, песня Аллемана, и романс Испанца, и печальная протяжная баллада Англичанина. На холме, откуда можно было видеть весь лагерь, возвышался роскошный павильон – палатка короля Фердинанда, над которой развевалось кастильское и арагонское знамя. В этой палатке собрал Фердинанд всех рыцарей и держал военный совет. Было положено, что Лоху обложат с двух сторон. В особенности важно было занять опасный, но важный пункт на высотах Санто-Аль-Боасина, который оставили за собою испанские рыцари. Когда английский граф узнал, что есть особенно опасный пост, то стал требовать его на свою долю. Король отвечал ему:

– Наши рыцари в долгу у Мавров – они должны с лихвой отплатить им за прошлое. Оставьте их привести это дело к концу; если же война продолжится, то вам предстоит не один случай показать себя.

Город Лоха стоял на высоком холму на берегу реки Хениля, у подножия двух гор. Войска испанские должны были пройти через горы, в которых Мавры могли легко застичь их и истребить, как то случилось прежде, но в этот раз маркиз Кадикский, дон-Алонзо д’ Агвилар и дон-Диэго Кордуанский благополучно провели свое войско, вышли в долину и обложили Лоху, заняв все возвышенности.

Когда Боабдиль увидел многочисленное войско, он возмутился духом.

– О, Аллах! – воскликнул он: – ты видишь мое сердце. Ты знаешь, что я верно держался заключенного условия; я даже предлагал этому коварному королю стать его вассалом, но он предпочел врагом явиться пред Лохой. Пусть падут на его голову последствия разрыва и его коварство!

Негодование подавило в Боабдиле нерешительность и слабость. Он не был трусом, но, колеблясь долгое время, решался вдруг и тогда действовал безрассудно. И теперь Боабдиль, увидя испанское войско, стремительно вооружился, взял с собою 500 человек конницы и 400 человек пехоты и со всею своею свитой бросился на высоты Альбоасина, где еще не успел утвердиться маркиз Кадикский.

Дон Диэго Кордуанский, еще не успевший переправиться через реку Хениль, услышал воинский крик Мавров и увидел, как они бросились на место. Он узнал Боабдиля по его дорогому и изящному вооружению, по его богато украшенному коню и по блестящей его свите. Вскоре неровности почвы скрыли от него отряд мавританский, но он слышал крики, бой барабанов, звуки труб и стрельбу и понял, что сражение началось. Он рвался на помощь к своим, но не мог скоро перейти через долину; однако после неимоверных усилий ему удалось выбраться, и он поскакал во весь опор во главе своих войск и поспел вовремя.

Битва кипела. Боабдиль сражался в первых рядах, не помышляя о себе и опасности, которой подвергался. Он получил две раны при самом начале битвы. Его свита защищала его и дралась с львиною храбростию. Когда Боабдиль, обливаясь кровью, упал без чувств, свита вынесла его на своих плечах из свалки и продолжала биться. Маврский рыцарь на черном коне во главе храбрых бросился вперед и принял начальство вместо Боабдиля. То был суровый и мужественный воин Амет-эль-Сегри с остатками своей когда-то многочисленной и страшной армии. Одушевленные его примером, Мавры бросились неудержимо на Испанцев и лезли вверх по холму, оттесняя их. Многие знатные Испанцы были убиты. Граф Урено стал на место убитого отца и продолжал отчаянную битву, которая длилась с редким с обеих сторон ожесточением. Мавры понимали, что им необходимо было для спасения Лохи овладеть высотами, и послали за подкреплениями, которые пришли тотчас и окружили возвышенность Альбоасина. Положение маркиза Кадикского сделалось опасным. Мавры теснили его со всех сторон, бились с его войсками врукопашную, а издали стрелы крепости разили его отряд, находившийся на верху холма. Но в эту минуту показался в долине английский граф Райверс. Он еще никогда не видал сражений с Маврами и не мог не залюбоваться на зрелище, ему представившееся. Атаки кавалерии маврской, их чудные кони, неправильные, но густые и стремительные натиски пехоты, мавританские чалмы, перемешанные с христианскими шлемами, все в этой неистовой схватке поразило его. При громе труб и литавр, при воинственных кликах солдат, при стрельбе и гуле сражения кровь его закипела, дух взыграл. Он бросился к королю и просил позволения принять участие в сражении. Король дал его ему. Граф Райверс был в каске и в тяжелой кирасе, меч висел у бедра его; он потрясал тяжелою секирой и, оборотясь к своим йоменам (yeomen – вассалы) сказал им:

– Помните, что на вас обращены взоры чужеземцев. Вы сражаетесь на чужой земле во славу Бога, во славу Англии!

Громкий крик отвечал ему. Он взмахнул секирой над головой и воскликнул:

– Святой Георгий за Англию!

И помчался он вперед, и врезался в самую сердцевину кипевшей битвы; за ним с громкими криками помчались и его вассалы, но смолкли мгновенно, начав битву. Они сражались молча, подвигались медленно, разили Мавров и направо, и налево, и пролагали себе своими секирами широкую кровавую дорогу. Изумленные этою неожиданною атакой, пораженные падением Амета-эль-Сегри, которого унесли с поля сражения, тяжко раненого, Мавры принуждены были отступить и дошли до моста. Теснимые Испанцами, они вошли в предместья Лохи, но граф Райверс со своими вассалами вторгся за ними и туда; тогда Мавры вошли в город и заперлись в нем, а предместья оставили во власти подоспевшего Фердинанда.

Граф Райверс, хотя и раненый продолжал сражаться. Он достиг до ворот города, не обращая никакого внимания на град камней, которые на него летели со стен его. Наконец большой камень ударил его прямо в лицо, и он упал без чувств с лошади. Его вынесли, но он пришел в себя и приказал не заботиться о себе, а продолжать сражение. Передние зубы его были вышиблены, но он очень радовался взятию предместий, которые представляли печальное зрелище. Множество домов было разрушено; на улицах лежали тела убитых; самые дома были полны ими. Мавры умирали, отчаянно защищая родные очаги. Рассказывают, что во время битвы один бедный работник продолжал заниматься ремеслом своим в небольшом доме предместья. Жена умоляла его скрыться в крепости, но он не двигался с места и на ее просьбы отвечал холодно следующими безотрадными словами:

– Куда бежать? Куда скрыться? Везде я буду взят, продан в неволю или умру с голода. Лучше умереть от меча врага, чем умирать медленно в цепях и тюрьмах.

Сказав эти слова, он принялся опять за прерванную работу и был убит ворвавшимися солдатами.

В этот день Испанцы завладели только городскими предместьями, но самый город и крепость не были еще взяты. Не теряя времени, Испанцы принялись бомбардировать город и крепость; город загорелся, расшатанные стены рухнули; обезумевшие от страха жители выбегали из горевших домов и, осыпаемые градом пуль и ядер, падали раненые и убитые. Мавры отчаянно кидались в узкие улицы предместий и нападали на Испанцев с кинжалами, саблями и ножами, презирая смерть, воодушевленные одною местью и сознанием своего безвыходного положения. Эти страшные рукопашные, беспощадные битвы длились два дня и две ночи, но многие маврские военачальники были убиты; были убиты и храбрейшие из их рыцарей, и сдача крепости воспоследовала. Жители Лохи получили позволение унести с собою что в силах были захватить и могли поселиться в провинций Валенсии. Боабдиль-эль-Чико должен был признать себя вассалом короля Испанского и отказаться навсегда от трона гренадского. Понурив голову, униженные и скорбящие, вышли из Лохи маврские рыцари и воины, а за ними потянулись жители с женами и детьми, которые оглашали воздух плачем и стенаниями. Боабдиль Злосчастный, убитый горем, должен был преклонить колена перед Фердинандом, в знак своего ему подданства, и печально, после этого унижения, отправился в городок Приэгу, где и поселился.

Король Фердинанд не медлил и тотчас после взятия Лохи вознамерился взять другую, очень значительную крепость Маклин. Он обложил ее и послал просить королеву Изабеллу посетить его. Королева с инфантой, своею дочерью, и многочисленною свитой тотчас отправилась в путь и на дороге посетила Лоху, где раздала разоренным больным и бедным обильные вспомоществования. Маркиз Кадикский сопровождал королеву. Когда она подъехала к лагерю короля, все рыцари испанские, находившиеся там, в богатых одеяниях и убранствах, на чудно разукрашенных, великолепных конях, выехали к ней навстречу, с севильским знаменем впереди и командором рыцарей ордена св. Иоанна. Королева ехала на большом муле; седло ее, пунцового бархата, было вышито золотом, уздечка и сбруя обшиты атласом и украшены золотыми вензелями и бантами, а сама королева была одета в бархатное и парчовое платье, сверх которого была наброшена пунцовая мантия. Шляпа королевы из черного бархата была обшита золотым позументом. Рядом с нею ехала дочь ее, инфанта, в черном бархатном платье и черной шляпе, украшенной золотом.

Когда королева поравнялась с рыцарями, выехавшими к ней навстречу и выстроившимися по левую ее руку, она с величавою грацией, ей свойственною, склонилась перед севильским знаменем и приказала нести его по правую руку. Когда она подъехала к лагерю, все войско бросилось ей навстречу и приветствовало ее восторженно, ибо она пользовалась всеобщею любовию. Король показался в богатой одежде, на прекрасном, дорогом коне, а за ним ехали все испанские гранды. На нем был пунцовый камзол, золотисто-желтого цвета штаны и парчовое верхнее платье; гранды, его сопровождавшие, были разодеты с неимоверною пышностию. Когда король подъехал к королеве, он снял шляпу, также как и вся его свита, трижды почтительно поклонился ей и потом уже поцеловал ее и дочь, которую сперва перекрестил. После короля и его свиты подъехал к королеве английский граф Райверс, в полном вооружении, на дивном коне, покрытом голубою попоной и шелковою сеткой, на которой были нашиты золотые звезды. На нем была парчовая одежда, белая с развевавшимися перьями шляпа; он держал в левой руке небольшой круглый щит, украшенный золотыми полосами; пять пажей, одетые в шелк и парчу, ехали за ним на дорогих, богато украшенных лошадях. За пажами следовала свита графа. Он низко, но с достоинством поклонился сперва королеве и инфанте, а потом королю; королева осыпала его похвалами за выказанную им отвагу при взятии Лохи, а граф, гарцуя на своем дивном коне, управлял им с таким искусством и ловкостию, что возбудил общее восхищение. Королева на другой день послала ему в подарок 12 скакунов, покрытых попонами из золотой парчи, несколько палаток из тончайшего полотна, две постели с парчовыми одеялами и множество других дорогих вещей.

Испанский лагерь был разбит на высоком, утесистом холме, у подножия которого текла быстрая речка. За лагерем, охраняя его, стоял густой лес, а впереди него виднелись высокие башни Маклина. Крепость эта была снабжена припасами всякого рода, вооружена и окопана; дети, женщины и старики были отосланы в Гренаду. Несмотря на то, что Фердинанд обладал сильною артиллерией, он предвидел, что ему будет стоить больших усилий взять эту крепость. Два дня и две ночи не умолкала пальба; одна из башен Маклина, в которой хранился порох, взлетела на воздух с находившимися в ней Маврами; изуродованные и бездыханные тела их разбросало по городу. Все дома города были потрясены до основания, народ перепуган, ибо никогда не только не видал он, но и не слыхал о возможности взрывов. Он упал духом и верил, что само небо наказывает его и отступилось от него. Тогда Мавры выслали послов в стан испанский и сдали крепость Маклин с условием, что жители ее могут удалиться, унося с собою свои богатства, но оставляя припасы и оружие.

Король и королева Испанские вошли в город с великим торжеством. Впереди них несли знамя, на котором был изображен крест; за ним шли священники и братья различных орденов и пели хором гимн: «Те Deum». За ними несли другие знамена и ехали тихо и торжественно в глубоком молчании и молитве король, королева, рыцари и победоносное испанское войско. По пустынным и узким улицам Маклина подвигалось оно при звуках церковного пения, когда внезапно раздалось в ответ ему другое пение, исходившее, как казалось всем, из недр земли: «Да будут благословенны грядущие во имя Господне», – пели неведомые голоса. Процессия остановилась в изумлении. То были голоса христиан, томившихся в плену у Мавров; они из подземных тюрем своих, заслышав звуки знакомых и милых их сердцу молитв, отвечали на них и приветствовали этими вышеприведенными словами своих соотечественников и вместе с тем свое освобождение. Королева Изабелла была тронута до глубины души, приказала немедленно освободить узников и привести их к себе. Когда она увидела их бледные, истомленные лица, их исхудавшие члены, тяжелые цепи, которыми они были скованы, их рубище и согбенные спины, она заплакала и приказала одеть их и одарить деньгами. В числе освобожденных нашли немало известных по рождению и храбрости рыцарей. Королева осталась в Маклине, заботясь о раненых и больных, заботясь об устроении церквей и монастырей на вновь завоеванной территории.

Когда в Гренаде узнали о взятии Маклина, народ был поражен ужасом. «Правый глаз Гренады потух», – говорили они на своем образном языке, – «Щит Гренады разбит! Кто теперь защитит нас от чужеземного вторжения?»

– Мы сражались до последней возможности, – говорили пришедшие из взятых крепостей военачальники, – сражались до тех пор, пока не рухнули стены наших крепостей. Христиане взорвали на воздух наши высокие башни, наши бастионы… Мы были бессильны против таких новоизобретенных способов разрушения!

Несмотря на эти справедливые заявления побежденных, народ встретил поруганием военачальников сдавшихся крепостей; но вскоре это народное волнение должно было уступить место опасениям: Испанцы подходили к Гренаде.

Начальники сдавшихся крепостей, два родные брата, приступили к Эль-Сагалу.

– Мы защищали наши крепости как могли, как умели, – говорили они, – защищали до той минуты, когда стены их были разрушены и придавили собою большую часть нашего войска. В награду мы в Гренаде вынесли поругание и презрение. Король! Дай же нам теперь возможность показать наше мужество не за стенами города, которые разрушает враг какими-то машинами, а в поле! Позволь нам собрать войско и выступить из Гренады навстречу врагу, и да будет стыд и посрамление тому из нас, который окажется малодушным!

Эль-Сагал согласился и половину войска выслал против Испанцев, а сам остался с другою половиной в Гренаде, наготове, в случае успеха, поддержать своих и докончить поражение испанского войска.

Армия Фердинанда находилась за два льё от Гренады и переходила через мост в узком ущелье, когда Мавры с ожесточением бросились на нее. Два маврских рыцаря, одетые и вооруженные одинаково, отличались отчаянною отвагой; они бросились в самую жаркую сечу и резали врагов направо и налево, не помышляя об опасности; то были два брата, начальники сдавшихся крепостей. Граф Кобра и брат его дон Мартин Кордуанский выступили против них, но были мгновенно окружены маврскими войсками. К ним на помощь поспешил молодой рыцарь Хуан Арагонский, племянник короля; его блестящее и дорогое оружие, роскошная сбруя его чистокровного коня привлекали внимание Мавров. Он был атакован со всех сторон, и хотя бился с неописанным мужеством – не мог, однако, долго устоять против сильного врага. Король, увидев его и графа Кобру в опасности потерять жизнь в этой ожесточенной битве, послал на помощь свежий отряд, со своим королевским знаменем, за которым с неудержимым натиском бросилась часть испанского войска. Мавры не устояли и, не взирая на просьбы, приказания и угрозы своих военачальников, стали отступать. У входа на мост, который защищали храбрейшие маврские рыцари, закипела вновь отчаянная борьба. Река запружена была трупами. Маврские рыцари почти все пали в бою этом, а остатки армии бежали в Гренаду. Там раздался плач и вопли; оба маврские рыцари-братья были убиты. В Гренаде в воспоминание их мужества поставлен был памятник с краткою надписью:

«Здесь покоятся два брата»

Опустошив окрестности Гренады, вынудив Эль-Сагала запереться в ней, король возвратился в Кордову, соединившись с королевой остававшейся в Маклине.

Лишь только последние солдаты армии испанской отступили от Гренады, как Эль-Сагал решился покончить с Боабдилем. Он послал к нему послов с предложением помириться ради общего спасения, обещал отказаться от титула короля и признать себя его подданным, но тайно приказал послам своим убить Боабдиля или отравить его в продолжение совещаний. Боабдиль узнал об этом и не принял послов. Несчастный, нерешительный Боабдиль не знал, на что решиться – идти ли войной против дяди, или довериться опять Фердинанду. В эту критическую минуту он получил от своей матери Аихи Львиное Сердце следующее письмо:

«Срам тебе, – писала она, – изнывать на границах собственного королевства, когда похититель твоего престола завладел твоею столицей! Зачем искать коварной помощи у врагов, когда в самой Гренаде бьются сердца тебе преданных людей? Они отворят тебе ворота, – войди в них с мужеством и отвагой. Внезапное нападение может все решить и покончить. Или трон, или могила! Для короля нет другого достойного выбора».

Боабдиль был потрясен. Пред ним восстала Гренада во всей своей красоте, с ее садами, дворцами, минаретами, бьющими фонтанами, бесподобными мраморными колоннами и лимонными, миртовыми садами.

– Чем заслужил я, – воскликнул он, – все мои бедствия? Что сделал я, чтобы жить изгнанником, вдали от моей столицы, где гордо сидит на моем престоле убийца моего отца, похититель моего трона? Вперед! Я завоюю мое собственное достояние, за меня мое право и сам Аллах.

Тогда он собрал остатки своих воинов и спросил:

– Кто из вас хочет идти с своим законным королем и умереть за него?

Все они в знак преданности схватились за мечи.

– Так пойдемте же! – воскликнул Боабдиль. – Каждый из вас в тайне пусть приготовит оружие и коней, ибо нам предстоит опасный поход; но если он нам удастся, мы завладеем опять нашим королевством.

На быстром коне, через горы, леса и долины, мчался всадник и, взбираясь на высокие горы, зорко осматривал близлежавшие долины и окрестности. То был передовой небольшого отряда Боабдиля, хорошо и богато вооруженного, состоявшего из 50 воинов знатного происхождения и испытанной храбрости. Два дня и две ночи ехали всадники, минуя деревни и города, пробираясь горными тропинками и рощами, не пивши и не евши, презирая лишения, и наконец достигли Гренады. Боабдиль, взяв с собою пять всадников, подъехал к воротам Альбайсина и постучал в них.

– Кто там? Кто стучится в эту ночную пору? – спросили его часовые.

– Я, законный король ваш, отворите ворота! – отвечал Боабдиль повелительно.

Часовые засветили огонь и, узнав Боабдиля, перепугались и немедленно отворили ему ворота. Боабдиль въехал в это предместье Гренады и, проезжая, стучался в ворота жителей и призывал их на защиту законного короля. По его приказанию, к восходу солнца, при звуках труб, все его приверженцы собрались вокруг его знамени, и все предместье Альбайсина объявило себя за короля Боабдиля. Эль-Сагал собрал свое войско и вышел из Альгамбры. На площади главной мечети два короля повстречались, и закипел бой. Сражались врукопашную с ожесточением и отчаянием. Эль-Сагал напал лично на Боабдиля, и между ними завязался поединок; но войска в общей свалке разлучили их. Эль-Сагал и его приверженцы были вытеснены с площади и вошли в узкие улицы. Битва продолжалась и там до позднего вечера. Потери с обеих сторон были громадны. Ночь прекратила бой, но он возобновился на другой и на следующие дни. У Эль-Сагала было больше сил, чем у Боабдиля; он оттеснил его в предместье Альбайсина и там осаждал его. Боабдиль, видя неминуемую гибель, послал просить помощи у дона Фадрика Толедского, командовавшего испанским отрядом, находившимся на границе, который поспешил к нему, но, опасаясь измены, не вошел в Гренаду, а остановился у стен ее, наблюдая за исходом битвы. Убедившись, что измены нет, он послал отряд свой на помощь Боабдилю, который продолжал в течение 50 дней сражаться с Эль-Сагалом.