355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгения Филатова » Белинский » Текст книги (страница 4)
Белинский
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 06:22

Текст книги "Белинский"


Автор книги: Евгения Филатова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Доказывая, что идея отрицания овладела и русской литературой, что в ней отразились общественные «скорби и недуги», Белинский называет ее провозвестницей новых великих истин. Растущий дух отрицания критик ярко показывает в своих работах о Лермонтове и Гоголе. Лермонтова он особенно ценит за «исполинскую энергию благородного негодования», за «грозу духа, оскорбленного позором общества», за осуждение своего поколения, «дремлющего в бездействии». Белинский свидетельствует, что духом отрицания проникнуты произведения Гоголя, в особенности его «Мертвые души». Анализируя страстную полемику, развернувшуюся вокруг этого произведения, он делает вывод, что она имеет не только литературное, но и общественное значение: «То сшибка духов времени, то борьба старых начал с новыми» (3, 6, 323). Белинский доказывает, что поэма Гоголя – произведение «социальное, общественное и историческое» (3, 6, 217), что в нем все комическое является истинной трагедией, свидетельствующей о том, что русская жизнь «разлагается и отрицается». Определяя значение подобной литературы, критик говорит, что сатира «есть высший суд над павшим обществом, его предсмертный, раздирающий душу вопль…» (3, 6, 91).

Выдвигая на первый план идею отрицания, русский мыслитель ставит вопрос о ее научном, философском понимании. К решению этого вопроса он подходит как диалектик, видя в отрицании момент развития. Белинский указывает на связь между отрицаемым и отрицающим: старое не просто отвергается новым, а является условием его развития. Отрицание, говорит он, было бы пустым, мертвым и бесплодным актом, если бы оно состояло только в уничтожении старого (см. 3, 6, 459). Новое, чтобы быть действительным, должно развиваться из старого (см. 3, 4, 79). Критик доказывает, что ничто не является вдруг, ничто не рождается готовым, но все развивается диалектически, переходя с низшей ступени на высшую (см. 3, 6, 582–583). Особенностью этого перехода Белинский считает сохранение всего ценного, что было в прошлом: «…высшее необходимо заключает в себе низшее» (3, 4, 485). Такой диалектический характер развития он называет «непреложным законом», который действует и в природе, и в человеке, и в обществе, и в искусстве. О человеческих обществах Белинский пишет, что их настоящее «есть результат прошедшего, на основании которого должно осуществиться и их будущее» (3, 6, 92).

Одновременно критик не упускает и другой стороны проблемы отрицания: подчеркивая принципиальное отличие нового от старого, он говорит об обществе: «Хотя его завтра и всегда заключено в его вчера, однако завтра никогда не походит на вчера…» (3, 6, 457). Белинский указывает на противоречие между старым и новым, на сопротивление, которое старое оказывает движению вперед, и он концентрирует внимание на необходимости упорной борьбы нового с отжившим. В этих суждениях Белинского видно влияние Гегеля. И все же он подходит к проблеме отрицания по-своему. Для русского революционного демократа оно служит теоретическим оружием преобразования жизни России на демократических началах и помогает ему осмыслить не только ее прошлое и настоящее, но и будущее.

С идеей отрицания у Белинского связано представление о развитии как о поступательном движении, совершающемся по спирали. В своем произведении «Римские элегии, сочинение Гёте» он пишет: «Человечество действительно движется кругом (т. е., идя вперед, беспрестанно возвращается назад), но кругом не простым, а спиральным, и в своем ходе образует множество кругов, из которых последующий всегда обширнее предшествующего» (3, 5, 235–236). В «Руководстве к всеобщей истории Фридриха Лоренца» Белинский снова утверждает, что человечество развивается не по прямой линии и не зигзагами, а спиральными кругами. В этом движении по спирали имеют место и повороты «не вверх, а вниз», но они нужны лишь для того, «чтобы очертить новый, более обширный круг и стать в новой точке, выше прежней…» (3, 6, 94). В истории, говорит Белинский, бывают «попятные движения назад», но лишь для того, «чтобы с большею силою ринуться вперед» (3, 6, 94). Они относятся к отдельным странам, а не к человечеству в целом, так как все пережитое народами хоть и не возрождается, но и не исчезает без следа, а остается для жизни и сознания последующих поколений.

Итак, по Белинскому, движение по спирали означает прогрессивное движение, переходы к более «обширным кругам», к «новой точке, выше прежней». В противоположность гегелевской консервативной системе русский мыслитель выдвигает положение о беспредельном развитии человечества по восходящей линии: «Развитие человечества есть беспрерывное движение вперед…» (3, 5, 235). Белинский утверждает, что жизнь человеческого общества неисчерпаема. Неистощимо и познание людей, а также искусство, которое «неисчерпаемо и неистощимо, как сама действительность» (3, 6, 90). В отличие от Гегеля, который относит расцвет искусства к прошлому, Белинский считает, что оно будет развиваться безгранично. Мысли критика о диалектическом характере отрицания, о развитии по спирали помогают ему в постановке (если не в решении) насущных вопросов русской жизни. Он ищет предпосылки будущего развития России в ее прошедшем и настоящем.

О развитии диалектического метода Белинского свидетельствует эволюция его взглядов и на некоторые другие философские категории. Внимание критика привлекает проблема единичного, особенного и всеобщего. Его суждения по этому вопросу противоречивы. Как диалектик, Белинский подчеркивает единство этих категорий. Но, отдавая дань объективному идеализму, он в этот период выдвигает всеобщее на первый план: «Все общее есть источник и причина существования всего особного и частного» (3, 5, 311). Это звучит совсем по Гегелю. Но в противоположность немецкому идеалисту, для которого всеобщее есть идея, духовное начало, Белинский видит в нем связь реальных явлений. Он говорит, что в природе от минерала и былинки до человека общим является род или вид, который сосредоточивает в себе признаки, общие множеству единичных предметов или существ. Вместе с тем каждый род находит свое выражение в этих единичных предметах и существах. Эти высказывания Белинского подчеркивают, что, с его точки зрения, всеобщее и единичное в природе взаимосвязаны. То же он видит и в истории человеческого общества. Он требует от историка умения «возвыситься до созерцания общего в частном» (3, 7, 53).

Особенно большое значение категории единичного, особенного и всеобщего имеют, по мнению критика, для искусства. С ними у него тесно связано понимание проблемы типического. Разрабатывая эстетические вопросы, критик приходит к выводу, что без единичного и особенного не может быть и всеобщего. Он резко осуждает искусствоведов, утверждающих, будто предметом подлинного искусства может быть не временное, отдельное, а лишь «вечное» и «безусловное». В противовес им Белинский выдвигает диалектическое положение, имеющее общефилософское значение: «вечное» выражается во времени, «безусловное» ограничивается формой проявления, «бесконечное» делается доступным созерцанию в конечном. Он считает, что отрицать это – «значит смотреть на „вечное“ и „безусловное“ как на отвлеченные понятия, чуждые всякого содержания, как на логические построения, лишенные всякой жизненности» (3, 6, 585). Это суждение Белинского по существу направлено не только против представителей русской реакционной эстетики; оно знаменует начало борьбы против «логических построений» объективного идеализма.

Примером того, как совершенствовался метод Белинского, является эволюция его взглядов на необходимость и случайность. Утверждая, что все существующее развивается по законам «непреложной необходимости», он никогда не отрицал случайность и говорил, что его понимание развития «допускает и случайность и произвол» (3, 7, 53). На предыдущих этапах своих философских исканий Белинский просто противопоставлял случайность необходимости. Он отождествлял необходимость с разумностью, а случайность – с бессмысленностью (см. 3, 3, 212). Затем он высказал мысль, что случайность иногда принимает характер необходимости (см. 3, 3, 438). И наконец, он приходит к выводу, что необходимость и случайность нельзя противопоставлять, что необходимость проявляется в различных случайных формах. Характерна в этом отношении его маленькая, но замечательная рецензия на сочинение Ф. Ансильона (см. 3, 4, 273–275). Разбирая вопрос о реформации, Белинский высмеивает рассуждения автора о том, «что бы случилось, если бы не сделалось так, как сделалось», и не было бы Лютера. Русский мыслитель доказывает, что реформация была исторической необходимостью, что она была вызвана развитием среднего сословия и городов, открытием Америки, изобретением пороха и книгопечатания. Появление же даже такого великого человека, как Лютер, было случайностью: и без него реформация неизбежно совершалась бы, хотя, возможно, и в другой форме. «…Форма событий всегда случайна… но причина событий всегда необходима», – делает вывод Белинский (3, 4, 274). Здесь ясно видна правильная мысль критика о том, что необходимость проявляется в форме случайности. Но выражена эта мысль не совсем удачно: получается, что всякая форма случайна, а Белинский так не считал.

Анализируя категории формы и содержания, Белинский указывает на их взаимозависимость при определяющей роли содержания. Он показывает это на примере цветка и говорит, что его форма, его чудные краски, его аромат «вышли изнутри растения» – там его «самодеятельная лаборатория жизненности», но «все внутреннее так тесно и неразрывно слито с внешнею формою, что одно замыкает в себе другое…» (3, 4, 202, 203).

Особенно большое внимание Белинский отводит проблеме формы и содержания в своей эстетической теории. Он неоднократно повторяет, что у великих художников идея органически связана с формой, сквозит через форму как солнечный луч через граненый хрусталь. «В художественном произведении, – говорит критик, – идея с формою должна быть органически слиянна, как душа с телом, так, что уничтожить форму значит уничтожить и идею, и наоборот» (3, 5, 316).

Отводя первенствующую роль содержанию, Белинский придает большое значение и форме. Он утверждает, что ложная идея не может осуществиться в прекрасной форме, так же как прекрасная форма не может быть выражением ложной идеи. Эти суждения критика, относящиеся к сфере искусства, имеют и общефилософское значение. Однако Белинский видит, что в искусстве и в жизни проблема формы и содержания решается все же по-разному. Он считает, что сущность искусства – это «уравновешение» содержания и формы. В жизни же они часто находятся в противоречии. Он начинает говорить об этом, правда несколько расплывчато, вскоре после отказа от «примирительных» настроений. «Действительность прекрасна… по своему содержанию, а не по форме» (3, 4, 491). Через несколько лет он высказывается на эту тему уже как диалектик. Он развивает мысль о том, что содержание, сущность явлений часто скрывается за формой, которая, противореча сущности, маскирует ее. «…Единство скрыто в многоразличии и разнообразии, необходимость – в свободе, разумность – в случайности» (3, 7, 106).

Уделяя все большее и большее внимание вопросу о внутренних противоречиях, заключенных в явлениях, Белинский приближается к пониманию закона единства и борьбы противоположностей. Он и в прежние годы высказывался на эту тему, но тогда, следуя за Гегелем, делал акцент на примирении противоположностей, на достижении гармонии между ними. Теперь же он признает главной движущей силой развития противоречия и борьбу. «Все живое, – пишет он, – тем и отличается от мертвого, что в самой сущности своей заключает начало противоречия» (3, 6, 588). Противоречия неминуемо приводят к борьбе, которой Белинский отводит исключительную роль: «…важно и велико только то, что… мужает и растет в борьбе, что утверждается живою победою над живым сопротивлением» (3, 6, 323). Белинский считает это «мировым законом жизни», которому подчиняются и природа, и общество, и искусство. Критик подчеркивает огромное значение не только борьбы противоположностей, но и их единства. Указывая на взаимную связь и обусловленность противоположных сторон и тенденций, он утверждает, что «живая истина состоит в единстве противоположностей» (3, 6, 588). Он высмеивает мнение, будто один и тот же предмет не может вмещать и хорошее и дурное.

Растущие противоречия между диалектическим методом и идеализмом Белинского заставляют его пересмотреть свои взгляды на основной вопрос философии. Начинается новый, и последний, этап его философского развития.

Глава IV. Переход к материализму и атеизму

Материалистические тенденции в философии Белинского, постепенно усиливавшиеся еще в первой половине 40-х годов, не были тогда им осознаны. Открыто он переходит к материализму в середине этого десятилетия. Переход критика к материалистическому мировоззрению был обусловлен тем, что тогда окончательно сформировались его революционно-демократические взгляды, слитые с идеями утопического социализма. Большую роль здесь опять сыграла западная философия. Это не значит, однако, что ее влияние было главной причиной победы материализма в философской концепции русского мыслителя, как это представлено в ряде произведений русских дореволюционных и современных западных авторов. Для него и в эти годы была характерна самостоятельность мышления.

По-прежнему относясь с большим уважением к Гегелю, Белинский вместе с тем все больше осознает слабые стороны его учения и окончательно отказывается от идеализма. Уже в 1843 г. в статье «История Малороссии» он отмечает, что ответы, которые дает гегелевская философия «на вопросы всеобщей жизни», иногда принадлежат уже прошедшему. В 1844 г. в работе о сочинениях В. Ф. Одоевского он снова говорит, что «теперь даже философия Гегеля относится в Германии к учениям, уже совершившим свой круг…» (3, 8, 318). Вместе с тем Белинский продолжает исключительно высоко ценить метод Гегеля. Особенно интересны его высказывания об этом в той самой статье «История Малороссии», в которой он говорит об устарелости некоторых сторон философии немецкого мыслителя. Отвергая их, Белинский вместе с тем пишет: «Зато ее строгий и глубокий метод открыл большую дорогу сознанию человеческого разума и навсегда избавил его от извилистых и окольных дорог, по которым оно дотоле так часто сбивалось с пути к своей цели. Гегель сделал из философии науку, и величайшая заслуга этого величайшего мыслителя нового мира состоит в его методе спекулятивного мышления, до того верном и крепком, что только на его же основании и можно опровергнуть те из результатов его философии, которые теперь недостаточны или неверны: Гегель тогда только ошибался в приложениях, когда изменял собственному методу» (3, 7, 49–50). Указывая, что в то время в лице Гегеля философия достигла высшего своего развития, Белинский говорит, что вместе с ним она и кончилась – кончилась именно «как знание таинственное и чуждое жизни». Критик высказывает глубокую мысль о том, что эта отчужденность гегелевской философии от «докучного шума» жизни, являясь ее слабой стороной, в то же время была закономерной: ей надо было удалиться от него, «чтобы наедине и в тиши познать самое себя» (3, 7, 50).

Не только немецкую классическую, но и всякую созерцательную философию Белинский критикует за ее отрыв от жизни, за то, что она является «книжной философией» и производит только «школьные партии». Он презрительно отзывается о философе, который на кафедре «Промефей», герой истины, «а в жизни – это человек… живущий в ладу со всякою действительностию». Удивительно ли, спрашивает критик, что жизнь так же не хочет знать философию, как и она не хочет знать жизнь (см. 3, 6, 384).

Внимание Белинского привлекают новые лица в философской жизни Германии – последователи Гегеля. В 1841 г. он писал Боткину, имея в виду в первую очередь немецкого теоретика искусства Г. Т. Рётшера, принадлежавшего к правому крылу гегельянцев: «Пигмеи все эти гегелята» (3, 12, 54). Теперь в своей «Истории Малороссии» он говорит с большим сочувствием о левом гегельянстве как о философии возмужавшей, окрепшей, возвратившейся к жизни. «Начало этого благодатного примирения философии с практикою совершилось в левой стороне нынешнего гегелианизма. Примирение это обнаружилось и жизненностию вопросов, которые занимают теперь философию, и тем, что она оставляет понемногу свой тяжелый схоластический язык, доступный одним адептам ее, и тем, что она возбудила против себя ожесточенных врагов уже не в одних школах и в книгах. Теперь уже это не школьная, не книжная философия, знающая только самое себя и уважающая только собственные интересы, холодная и равнодушная к миру, которого сознание составляет ее содержание» (3, 7, 50). Эти высказывания Белинского о левых гегельянцах являются переработкой мыслей Энгельса из его сочинения «Шеллинг и откровение», конспективно изложенных В. П. Боткиным во вступлении к статье «Германская литература».

Белинского привлекают революционные и атеистические выводы, которые младогегельянцы делали из философии Гегеля. Он противопоставляет «правой стороне гегелизма» левую его сторону, которая «свой прогресс полагает в живом примирении философии с жизнию, теории с практикой» (3, 8, 502). Положительное отношение Белинского к младогегельянцам не означает, что по своим взглядам он был близок к ним. В отличие от них он уже перешел к материализму, а его революционные и атеистические воззрения были гораздо более последовательны, чем у этих идеологов радикальной немецкой буржуазии.

Большое влияние на формирование материалистической концепции Белинского оказала книга Фейербаха «Сущность христианства». П. В. Анненков в своих воспоминаниях особо отмечает большое впечатление, произведенное книгой на Белинского, для которого был сделан перевод нескольких ее глав (см. 4, 274). Все это не значит, однако, что основной причиной перехода критика к материализму было сочинение Фейербаха, как утверждали многие авторы, писавшие о Белинском. Этот переход нельзя представлять как единичный акт, происшедший под влиянием внешнего толчка; он совершался постепенно.

Воздействие философии Фейербаха на Белинского обусловило некоторые общие черты их материализма, и прежде всего наличие антропологических моментов. Но кроме этих общих черт в философии двух мыслителей имеются и существенные различия. В отличие от Фейербаха Белинский, порвав с идеализмом Гегеля, остался диалектиком. Изживал он постепенно и элементы антропологизма в своем материализме. Хотя в области социологии критик остался идеалистом, все же он высказал ряд материалистических суждений об обществе и попытался соединить материализм с диалектикой.

Большим преимуществом Белинского перед Фейербахом была действенность его философии. Еще в 1841 г. он писал Боткину: «Я теперь совершенно сознал себя, понял свою натуру: то и другое вполне может быть выражено словом Tat[8]8
  Действие.


[Закрыть]
, которое есть моя стихия» (3, 12, 13–14).

Переход критика к материализму, как и вся эволюция его философских идей, совершался под влиянием практических проблем русской действительности. Герцен, называя Белинского «мощной, гладиаторской натурой», писал о нем: «Для него истины, выводы были не абстракциями, не игрой ума, а вопросами жизни и смерти… В каждом его слове чувствуешь, что человек этот пишет своей кровью, чувствуешь, как он расточает свои силы и как он сжигает себя»… (18, 7, 236, 238).

То, что переход Белинского от идеализма к материализму не был единичным актом, подтверждается постепенным нарастанием материалистических тенденций в его философии. Еще в 1840 г., обратившись к разработке педагогических проблем, он вслед за Дидро признает существование в человеке природных задатков, толкуя их материалистически. «Всякий человек, – пишет критик, – еще не родившись на свет, в самом себе носит уже возможность той формы, того определения, какое ему нужно. Эта возможность заключается в его организме, от которого зависит и его темперамент, и его характер, и его умственные средства, и его наклонность и способность к тому или другому роду деятельности, к той или другой роли в общественной драме – словом, вся его индивидуальная личность» (3, 4, 80). Отвергая представление о душе младенца как о tabula rasa, Белинский считает, что воспитание «должно быть помощником природе – не больше» (3, 4, 83). Здесь уже ясно видны материалистические элементы, связанные с антропологическими представлениями.

В 1843 г. Белинский, осуждая «односторонности» материализма и идеализма, пишет: «…в понятии о природе человека существуют преданные отвлечениям идеалисты, которые за душою не замечают организма, и материалисты, которые за массою тела не могут провидеть душу» (3, 6, 587). В работе «Общее значение слова литература» (вероятно, в 1844 г.[9]9
  Работа эта имела две редакции. Первая редакция относилась к 1842 г., вторая – к 1844 г. Затем обе редакции были объединены.


[Закрыть]
) Белинский высказывается уже в явно материалистическом духе: «На образование субстанции народа имеют большее или меньшее влияние географические, климатические и исторические обстоятельства; но тем не менее очевидно, что первая и главная причина субстанции всякого народа, как и всякого человека, есть физиологическая, составляющая непроницаемую тайну непосредственно творящей природы» (3, 5, 638).

Это уже материализм, но материализм, в котором доминирует, несмотря на признание роли «исторических обстоятельств», антропологический подход. Белинский и позже возвращается к вопросу о сущности органической жизни. В статье «О жизни и сочинениях Кольцова» он пишет: «Нам известны средства жизни, ее органы, их отправления; но физиологическая жизнь все-таки для нас тайна» (3, 9, 530). Критик понимал, что найти ответ на вопрос о сущности органической жизни при состоянии современной ему науки еще не было возможности. Вместе с тем он с большим интересом относился к научным поискам в этой области, в частности в эмбриологии.

Дальнейшие высказывания Белинского свидетельствуют об окончательной победе материализма в его философской концепции. В работе «Взгляд на русскую литературу 1846 года» он пишет: «Вы, конечно, очень цените в человеке чувство? – Прекрасно! – так цените же и этот кусок мяса, который бьется в его груди, который вы называете сердцем и которого замедленное или ускоренное биение верно соответствует каждому движению вашей души. – Вы, конечно, очень уважаете в человеке ум? – Прекрасно! – так останавливайтесь же в благоговейном изумлении и перед массою его мозга, где происходят все умственные отправления, откуда по всему организму распространяются, через позвоночный хребет, нити нерв, которые суть органы ощущений и чувств и которые исполнены каких-то до того тонких жидкостей, что они ускользают от материальных наблюдений и не даются умозрению. Иначе вы будете удивляться в человеке следствию мимо причины или – что еще хуже – сочините свои небывалые в природе причины и удовлетворитесь ими» (3, 10, 26). В рецензии на книгу А. Ф. Постельса Белинский углубляет эту свою мысль, заявляя, что самые отвлеченные представления есть «результат деятельности мозговых органов, которым присущи известные способности и качества» (3, 10, 145).

Это суждение критика в известной степени направлено против объективного идеализма Гегеля, против абсолютизации им понятий. И уже явно противостоит гегелевскому абсолютному разуму следующее положение Белинского: «Ум без плоти, без физиономии, ум, не действующий на кровь и не принимающий на себя ее действия, – есть логическая мечта, мертвый абстракт» (3, 10, 27). Критик указывает на неразрывную связь физического и психического, на их материальное единство и заявляет о несостоятельности психологии, не опирающейся на физиологию.

Белинский видит необходимость рассматривать человека как продукт общества. Все же иногда он отдает дань антропологизму, пытаясь объяснить общественные явления «натурой» человека. Даже в его поздней работе «Взгляд на русскую литературу 1846 года» есть утверждение, что «источник всякого прогресса, всякого движения вперед заключается… в человеческой натуре, так же, как в ней же заключается и источник уклонений от истины, коснения и неподвижности» (3, 10, 32). Но такие суждения Белинского являются исключением. Он понимает, что законы общественной жизни нельзя объяснить биологическими свойствами людей, что «единичный человек (индивидуум) и народ – не одно и то же» (3, 6, 457). Через его произведения красной нитью проходит мысль о том, что человеческая личность формируется под влиянием общества, что человек относится к обществу, в котором он живет, как часть к целому, как растение к почве. «Отсюда происходит, что каждый человек живет в духе этого общества, выражая собою его достоинства и недостатки, разделяя с ним его истины и заблуждения» (3, 8, 282).

Особый интерес представляет критика Белинским основоположника позитивизма Огюста Конта, который объявил себя создателем новой философии, сторонником исключительно позитивных, т. е. положительных, знаний и пытался встать выше и материализма, и идеализма. Выступление Белинского против Конта относится к 1847 г. и ярко показывает, в каком направлении развивались философские взгляды русского мыслителя в конце его жизни. Он рассматривает философию Конта как реакцию на теологическое вмешательство в науку. Отдавая должное большим фактическим знаниям французского философа, критик вместе с тем показывает, что Конт не может стать основателем той новой философии, в которой нуждается человечество: «Далеко кулику до Петрова дня!» Белинский видит, что Конт остается на старых идеологических позициях, только заменив новыми терминами старую терминологию, что он «пробавляется стариною, думая созидать новое» (3, 12, 330). Попытка Конта освободить философию от теологии и трансцендентализма, по мнению Белинского, не удалась. Конт, считает он, уничтожает метафизику не как науку трансцендентальных нелепостей, но как науку законов ума. Критика отталкивает от французского философа его стремление принизить значение теоретического мышления, отрицание им способности человека понять объективные закономерности в развитии мира.

Белинский совершенно не приемлет социологическую концепцию Конта, его попытки сблизить историю с биологией. «Конт не видит, – пишет критик, – исторического прогресса, живой связи, проходящей живым нервом по живому организму истории человечества. Из этого я вижу, что область истории закрыта для его ограниченности» (3, 12, 331). Особенно возмущает русского мыслителя желание Конта свести все человеческие знания к физиологии. «Для него, – говорит о Конте Белинский, – последняя наука, наука наук – физиология. Это доказывает, что область философии так же вне его натуры, как и область истории, и что исключительно доступная ему сфера знания есть математические и естественные науки» (3, 12, 331). Из всего этого критик делает вывод, что Конт «слишком узко построен», чтобы быть основателем новой философии.

Критика Конта послужила для Белинского отправной точкой для дальнейшего развития его собственных материалистических взглядов. Он предупреждает против вульгарного понимания некоторых проблем материализма, в частности отношения между физиологией и интеллектуальной деятельностью человека. Белинский подчеркивает специфический характер этой деятельности, не сводящейся к физиологии. «Что действия, т. е. деятельность, ума, есть результат деятельности мозговых органов – в этом нет никакого сомнения; но кто же подсмотрел акт этих органов при деятельности нашего ума?

Подсмотрят ли ее когда-нибудь?» (3, 12, 331) – пишет критик. Белинский развивает мысль о том, что духовную природу человека нельзя отделять от его физической природы, но вместе с тем их надо отличать друг от друга. «Законы ума должны наблюдаться в действиях самого ума», – говорит он, доказывая, что это дело не физиологии, а логики, которая должна идти своей дорогой, не забывая, однако, что предмет ее исследований – «цветок, корень которого в земле», т. е. духовное, порождаемое физическим.

Белинский ставит вопрос о необходимости создания новой философии. Он предчувствует ее возникновение, указывая на философские поиски, предсказывающие «близость умственной революции». Критик считает, что осуществить такую умственную революцию будет под силу только гению. Ближайшие задачи этого переворота он формулирует следующим образом: «Освободить науку от призраков трансцендентализма и theologie, показать границы ума, в которых его деятельность плодотворна, оторвать его навсегда от всего фантастического и мистического – вот, что сделает основатель новой философии…» (3, 12, 331).

Перейдя к материализму, Белинский не отказался от диалектики, как это утверждается в некоторых дореволюционных и современных зарубежных сочинениях о нем. Это не значит, что он соединил материализм с диалектикой. У Герцена была плодотворная, хотя и незавершенная, попытка, опираясь на достижения естествознания, материалистически осмыслить логику Гегеля как «эмбрион» общенаучной методологии (см. 11). Белинский в этом отношении уступал Герцену; он перед собой такой задачи не ставил. Однако у него были попытки, иногда тоже небезуспешные, хотя и незавершенные, соединить материализм с диалектикой в области некоторых социальных проблем, и в особенности в области эстетики. Здесь он опережал автора «Писем об изучении природы».

Отстаивая материализм и диалектику, Белинский подверг резкой критике философию славянофилов. По вопросу о славянофилах в советской литературе 60-х годов возникла широкая дискуссия (см. 15). Некоторые советские авторы, пытаясь обосновать прогрессивную, по их мнению, роль славянофилов, утверждали, будто Белинский относился к ним в общем положительно. На наш взгляд, такая точка зрения противоречит фактам. В действительности между критиком и славянофилами развернулась ожесточенная полемика, предметом которой стали проблемы философии и социологии, русская история и русский народ, Запад и Россия. В основе этой полемики лежала борьба революционно-демократической идеологии, отражавшей интересы крестьянства, с идеологией либеральных помещиков.

Отвергая мировоззрение славянофилов, Белинский не принимает прежде всего их философию. Он указывает на мистицизм философии «славянолюбов», на ее связь с религией, на «теологическое» направление славянофильской литературы. Желанию славянофилов «сорвать маску с материалистов Западной Европы» (3, 10, 196) критик противопоставляет свое мнение о важности материалистического объяснения мира. Приводя слова главного теоретика славянофильства А. С. Хомякова о ложности большей части наук, Белинский показывает разрыв славянофилов с научным миропониманием.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю