Текст книги "Тайна старой девы"
Автор книги: Евгения Марлитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Глава XXI
Высокая стена тисов служила прекрасной защитой от солнца, ветра и недовольных взглядов. Фелисита слишком хорошо изучила лицо профессора, чтобы ошибиться в его настроении: он был рассержен, и молодая девушка предполагала, что догадывается о причинах его неудовольствия. Он всегда требовал беспрекословного послушания, а сегодня она снова пренебрегла его запретом и подняла Анхен на руки. Только этим она могла объяснить его сердитый взгляд, который он бросил на нее при входе в сад.
Фелисита села на скамейку у плотины. Анхен рвала цветы, а девушка должна была составлять из них букет для «дяди профессора». Это занятие совершенно поглотило ее, и она не заметила, как профессор вышел из-за деревьев и быстро приблизился к ним. Восклицание Анхен вывело Фелиситу из задумчивости, но профессор уже стоял возле нее. Она хотела подняться, но он нежно взял ее за руку и сел рядом с ней.
Впервые в его присутствии она потеряла самообладание. Еще четыре недели тому назад она оттолкнула бы его руку и ушла бы, не оборачиваясь. Но теперь она сидела неподвижно, точно ее удерживали волшебные чары. Она сердилась на то, что он говорил с ней доверчиво и мягко. Ей больше всего хотелось в эту минуту убедить Иоганна, что она так же, как и прежде, смертельно ненавидит и презирает его, но у девушки не хватило ни мужества, ни слов, чтобы высказать все это. Фелисите было досадно, что это некрасивое решительное лицо против воли притягивает ее.
Несколько минут профессор сидел молча. Она больше чувствовала, чем видела, что он пристально смотрит на нее.
– Доставьте мне удовольствие, Фелисита, снимите вашу ужасную шляпу, – наконец сказал Иоганн, и его голос звучал спокойно, почти весело. Не дожидаясь ответа девушки, он осторожно снял ее некрасивую шляпу и бросил на траву.
– Так, теперь я могу видеть, как в этой головке роятся злые мысли! – воскликнул он со слабой улыбкой. – Мне неприятна битва вслепую. Я должен видеть своего противника.
Что означало это странное вступление? Может быть, он ожидал ответа, но Фелисита упорно молчала, медленно перебирая цветы, которые ребенок продолжал ей приносить. С ее маленьких ручек сошел загар, и они стали почти розовыми. Профессор взял ее правую руку и посмотрел на ладонь, на которой еще остались следы тяжелой работы. Нельзя было отрицать, что девушка, воспитанная как служанка, по распоряжению своего неумолимого опекуна честно приготовилась к своему будущему.
Фелисита сильно покраснела, но к ней скоро вернулось ее прежнее самообладание. Она спокойно посмотрела па профессора, и он медленно отпустил ее руку.
– Вы охотно посещали школу, не правда ли? – неожиданно спросил он. – Занятия доставляли вам удовольствие?
– Да, – удивленно ответила она. Вопрос поставил ее в тупик. Но, в сущности, дипломатия была совершенно не свойственна профессору.
– Ну, хорошо, – продолжал он, – вы, без сомнения, еще помните, о чем я просил вас подумать на досуге?
– Да, помню.
– И, конечно, пришли к выводу, что долг обязывает женщину поддержать мужчину, если он желает исправить свою ошибку?
Он напряженно всматривался ей в лицо.
– Не совсем так, – ответила она твердо, глядя ему прямо в глаза. – Я должна сначала знать, в чем именно состоит это искупление.
– Вы не хотите отвечать, – пробормотал он, и его лицо заметно омрачилось. – Вам нет надобности так охранять себя. Могу вас уверить, что при взгляде на ваше лицо никому не придет в голову предъявить вам какое-либо непосильное требование. Дело в том, что я хочу, каковы бы ни были ваши таинственные, дальнейшие планы, чтобы вы провели еще год под моей опекой и чтобы это время пошло на ваше духовное развитие... Дайте мне договорить! – продолжал он, повысив голос и нахмурив брови, когда девушка собралась прервать его. – Не обращайте внимания на то, что это предложение делаю вам я, подумайте о том, что я, заботясь о вашем образовании, действую по воле моего Отца.
– Слишком поздно!
– Поздно? При вашей молодости?
– Вы не поняли меня. Я хочу сказать, Что когда я была беспомощным ребенком, то меня вынудили принимать милостыню. Теперь я встала на ноги и не приму ни одного гроша, которого не заслужила своим трудом.
– Зная вашу непобедимую гордость, я ожидал возражений, – холодно ответил профессор. – Мой план таков: вы будете посещать институт, я дам вам нужные средства, и когда вы станете самостоятельны, то заплатите мне все, до последнего гроша... Я знаю в Бонне прекрасное воспитательное заведение. Вам будет там хорошо, и... – его голос задрожал, – наша разлука будет на некоторое время отсрочена... Через четырнадцать дней мой отпуск оканчивается. Я возвращаюсь в Бонн вместе с моей кузиной, и, конечно, вы поедете с нами... Фелисита, я вас попросил быть снисходительнее и теперь повторяю эту просьбу. Не слушайтесь голоса вашего оскорбленного самолюбия. Забудьте хоть на минуту прошлое и позвольте мне исправить мою ошибку.
Она слушала, затаив дыхание. Искреннее раскаяние, которое он, не унижая своего достоинства, выражал так серьезно, против воли тронуло ее.
– Если бы я могла располагать своим будущим, я непременно воспользовалась бы вашим предложением, – сказала она мягко. – Но я связана обещанием. В тот же день, когда я покину дом госпожи Гельвиг, я приступаю к исполнению своих новых обязанностей.
– Ваше решение непоколебимо?
– Да, я всегда свято храню данное мной слово и не отказываюсь от него даже в том случае, когда это причиняет мне неприятности.
Профессор быстро поднялся.
– Мне все еще нельзя узнать, что вы имеете в виду?
– Конечно, можно, – ответила она спокойно. – Госпожа Гельвиг все равно узнала бы об этом, если бы я имела возможность поговорить с ней: госпожа Франк пригласила меня в качестве своей компаньонки.
Последние слова оказали на Иоганна ошеломляющее действие... Он внезапно повернулся, и его лицо покрылось яркой краской.
– Госпожа Франк? – переспросил он, будто не веря своим ушам. – Это вы можете выкинуть из головы, – сказал Иоганн повелительно. – Я никогда не дам своего согласия!
Молодая девушка с негодованием поднялась.
– Вы не дадите вашего согласия? – спросила она презрительно. – Мне оно и не нужно! Через четырнадцать дней я буду совершенно свободна и смогу идти куда захочу.
– Положение изменилось, Фелисита, – возразил он сдержанно. – Я имею больше прав, чем вы думаете. Годы могут пройти, прежде чем эти права потеряют свою силу, и даже тогда неизвестно, освобожу ли я вас.
– Это мы увидим, – сказала она с решительным видом.
– Да, это вы увидите... Я вчера говорил с доктором Бемом, лучшим другом моего покойного отца, о вашем приходе в наш дом и узнал от него, что вы были отданы отцу с непременным условием: оставаться под нашей опекой до тех пор пока вас не потребует обратно ваш отец или пока вы не найдете себе другого честного человека, который даст вам свое имя. Отец назначил меня исполнителем своей воли, и я решил выполнить его желание.
Молодая девушка потеряла самообладание.
– О Боже! – воскликнула она вне себя. – Неужели это мучение никогда не прекратится?.. Меня хотят заставить и дальше жить в этой ужасной зависимости?.. Меня годами поддерживала мысль о том, что, когда мне исполнится восемнадцать лет, я буду свободна. Только благодаря этому я казалась спокойной и неуязвимой, когда в душе я невыразимо страдала. Нет! Я уже не то терпеливое существо, которое из уважения к воле покойного позволяло унижать себя!.. Я не хочу!.. Я не хочу иметь больше никакого дела с Гельвигами!
Профессор взял ее за руку. Он смертельно побледнел при последних словах.
– Опомнитесь, Фелисита! Не восставайте против самой себя, как маленькая бессильная птичка, которая скорее разобьет себе голову, чем подчинится неизбежному. Разве вы не чувствуете, что своими словами вы причиняете мне невыразимую боль? Вы будете совершенно свободны в своих действиях, но я хочу защищать и охранять вас, как нежно любимое дитя... Я хочу, чтобы вы наконец испытали чувство человека, о котором заботятся любящие его люди... В последний раз я приказываю вам как опекун! Я уничтожу ваше соглашение с госпожой Франк!
– Только сделайте это! – произнесла она, и ее лицо совершенно побледнело. – Я тоже начну действовать, и вы можете быть уверены, что я буду защищаться до конца.
Никогда еще, за всю ее молодую тяжелую жизнь, в ее душе не поднималась такая буря, как в эту минуту. В ней зарождалось что-то новое, незнакомое. Как темная грозовая туча, нависла страшная опасность над ее головой, и, предчувствуя ее, девушка решила убежать во что бы то ни стало. Неужели он уже теперь имел власть над ней, и каждое резкое слово, сказанное ему, причиняло боль ее собственному сердцу?
Иоганн все еще держал ее за руку, и во время всего разговора Фелисита чувствовала его проницательный взгляд на своем лице. От глаз опытного врача не укрылась тайна этой гордой, но чистой и невинной души.
– Вы ничего не сделаете! – сказал он спокойно, почти весело. – Я буду следить за вами, и вы не уйдете от меня, Фелисита... Здесь, в N., я вас ни в каком случае не оставлю и в Бонн без вас не поеду!
Заскрипела калитка, но молодые люди не заметили этого. Явилась Роза и доложила профессору, что госпожа Гельвиг ожидает его в гостиной, а госпожа советница просит его прийти поскорее.
– Разве она нездорова? – сурово спросил профессор.
– Нет, – удивленно ответила горничная, – но кофе скоро будет готов.
– Хорошо, я приду, – сказал профессор, не двигаясь с места. Он, может быть, надеялся, что Роза уйдет, но его ожидания не оправдались, и он вынужден был уйти.
– Не оставайтесь здесь долго, – сказал он на прощание Фелисите. – Ветер усиливается.
Он исчез за стеной тисов. Фелисита беспокойно начала ходить по плотине, напрасно стараясь вернуть утраченное спокойствие, чтобы обдумать создавшееся положение... Итак, она лишается не только самостоятельности, но и еще должна ежедневно видеться ним? Она сделала все, чтобы доказать ему, что ненавидит его всей душой, и останется такой на всю жизнь. Она охотно предпочла бы годами терпеть дурное обращение госпожи Гельвиг, чем один месяц прожить около него. Один его голос, ставший за последнее время таким мягким и задушевным, заставлял сильнее биться ее сердце – конечно, из-за ненависти. Недавно рассказанная им притча заставила ее задуматься, и единственное возможное решение этой загадки подтвердили его собственные слова: «Фелисита, я хочу, чтобы вы наконец испытали чувство человека, о котором заботятся любящие его люди». Несмотря на ее решительный отказ, он все-таки мог распоряжаться ее судьбой и, наверное, хотел связать ее навеки с каким-нибудь человеком по своему выбору. Таким образом, она была бы пристроена, а его несправедливость заглажена... Но она не позволит так распоряжаться собой! Что удерживало ее пойти к советнице Франк и просить ее защиты? Существовал еще маленький серый ящик, удерживавший ее в этом злосчастном доме. Ради него она должна была оставаться здесь до последней минуты!..
Глава XXII
Анхен нарушила мучительные думы Фелиситы, ласково взяв ее за руку и направляясь с ней к дому. Фелисита села в прихожей и достала работу. Двери маленькой кухни и гостиной были раскрыты настежь. Советница очень мило исполняла обязанности хозяйки. На ней был нарядный шелковый передник, в белокурых локонах красовалась сорванная мимоходом красная роза, маленькие ножки двигались с детской легкостью, а розовое лицо стало похоже на личико счастливого и довольного ребенка, который с серьезным видом выполняет возложенную на него обязанность.
В то время как она хозяйничала на кухне, в гостиной между госпожой Гельвиг и адвокатом шел разговор о завещании старой девы. Генрих и Фридерика уверяли молодую девушку, что хозяйка теперь ни о чем другом и не думает, как только о завещании. Фелисита посмотрела на госпожу Гельвиг: ее лицо казалось постаревшим. Профессор не принимал участия в разговоре. Погруженный в свои мысли, он торопливо шагал по гостиной и, проходя мимо двери, бросал проницательный взгляд на работающую девушку.
– Я никогда не успокоюсь, дорогой Франк, – повторяла госпожа Гельвиг. – Каждый грош был с таким трудом приобретен Гельвигами. А теперь вдруг явится какое-нибудь погибшее существо – и быстро растратит сбережения честного дома. Какую пользу принесли бы эти деньги в наших руках!
– Ты опять говоришь, тетя, об этой отвратительной истории, которая тебя так волнует, ведь ты можешь заболеть, – ласково сказала молодая вдова. – Подумай о своих детях и обо мне. Ради нас постарайся забыть...
– Забыть? – вспылила госпожа Гельвиг. – Но у меня есть характер, которого, к сожалению, не имеет теперешняя молодежь, – ее уничтожающий взгляд скользнул в сторону сына. – Я не могу переносить позор и несправедливость. Как ты можешь успокаивать меня подобными фразами? Ты иногда бываешь ужасно поверхностна, Адель!
Советница переменилась в лице. Но у нее хватило самообладания, чтобы сдержать злые слова, готовые сорваться с языка.
– Я не заслужила этого упрека, – сказала она мягко. – Никто не принимает так близко к сердцу, как я, этот отвратительный поступок. Я сожалею не только о потере денег... Женщине всегда печально видеть нравственное падение ближнего. Эта старая коварная особа всю свою жизнь, наверное, думала о том, как бы чувствительнее огорчить своих ближайших родственников. Она оставила этот мир, не примиренная ни с Богом, ни с людьми и с такими грехами на душе, что небо должно остаться для нее закрытым навеки... Это ужасно!..
Работа выпала из рук Фелиситы. Она слушала, затаив дыхание. Девушка знала от Генриха, что все жестоко осуждали старую деву, но первый раз она стала свидетельницей такого обвинения. Каждое слово вонзалось ей в сердце как острый нож.
– Насколько действительно была грешна старая дева, я не знаю, – сказал адвокат. – Но из всего, что я слышал, я пришел к заключению, что никто не может рассказать что-нибудь определенное. Хроника нашего города довольствуется одними темными указаниями... Завещание указывает, однако, что это была оригинальная и умная женщина.
Госпожа Гельвиг ехидно засмеялась. – Милейший господин адвокат! Ваша задача – обелять худые поступки и находить ангельскую невинность в тех, кого общество уже давно осудило. С этой точки зрения вашу защиту можно понять, – сказала советница. – Но мой отец лично знал ее. Она довела до смерти своего отца. А насколько ей была безразлична ее репутация, доказывает скандальное пребывание в Лейпциге. Что же касается ее ума, то она впала в ужаснейшее заблуждение – она стала богоотступницей!
Фелисита вскочила со своего места и стремительно вошла в гостиную. Протянув повелительно руку, стояла она у двери, словно ангел мщения.
– Богоотступницей она никогда не была! – решительно заявила молодая девушка. – Ее убеждения основывались не на букве закона, а на природе вещей, на ее собственном существовании, в самостоятельном творчестве бессмертной души. Противоречие между Библией и естественными науками ее не смущало. Она никогда не ходила в церковь молиться Богу в изящной шляпе и шелковом платье, но когда раздавался колокольный звон, она смиренно становилась на колени, и я сомневаюсь, чтобы Всевышнему была приятнее молитва тех, кто постоянно призывает Его и этими же самыми губами распинает на кресте имя ближнего!
Молодой Франк невольно поднялся и посмотрел, не веря своим глазам, на отважную девушку.
– Вы знали эту загадочную женщину? – спросил он, когда Фелисита замолчала.
– Я бывала у нее ежедневно.
– Премилая новость! – сказала советница. – В таком случае вы, наверно, знаете какую-нибудь пикантную историю из прошлого вашей, достойной уважения, знакомой? – сказала она умышленно небрежным тоном.
– Старая дама никогда не говорила мне о своем прошлом, – спокойно возразила Фелисита. Девушка поняла, что вызвала своим вмешательством ужасную бурю, и теперь ей нужно было быть спокойной и осторожной как никогда.
– Жаль! – сказала молодая вдова, иронически покачав головой. – Я удивляюсь вашему артистическому таланту, Каролина, вы прекрасно скрывали ваши таинственные свидания... Дорогой Иоганн, ты и теперь еще раскаиваешься в том, что неправильно истолковал ее характер?
Профессор удивленно остановился, когда молодая девушка появилась на пороге. Ее речь оказалась суровой, и можно было удивляться, как у нее нашлись в нужный момент такие убедительные слова. Последний язвительный вопрос советницы остался без ответа. Взгляд профессора остановился на Фелисите. Он улыбнулся, когда она, несмотря на все свое самообладание, вздрогнула от колкостей молодой вдовы.
– Это, собственно, и было вашей тайной? – спросил он молодую девушку.
– Да, – ответила Фелисита. Ее серьезные глаза блеснули. При звуке его голоса она почувствовала, что в грядущей битве будет сражаться не одна.
– Вы хотели жить вместе с тетей – это и было счастье, на которое вы надеялись? – спрашивал он.
– Да!
Если бы советница не была так занята «лицемеркой», она бы испугалась: в глазах профессора промелькнул луч любви, осветивший его серьезное лицо.
Вопросы и ответы чередовались очень быстро, не давая госпоже Гельвиг опомниться.
– Это очень интересное открытие! – воскликнул адвокат, быстро приближаясь к Фелисите. – Не думайте, что я хочу проникнуть в предполагаемые тайны покойной, но, может быть, вы сможете дать мне указания относительно отсутствия некоторых вещей, перечисленных в завещании?
Боже, ее собирались допрашивать о серебре! Она почувствовала, что бледнеет, и смущенно опустила глаза. В этот момент Фелисита, бесспорно, выглядела виноватой.
– Как страстный любитель музыки я со дня вскрытия завещания нахожусь в волнении, – продолжал адвокат после минутного колебания, вызванного внезапной переменой в лице молодой девушки. – В завещании упоминается собрание автографов знаменитых композиторов, но мы напрасно искали его. Многие утверждают, что покойная была не в своем уме, и считают эту часть ее завещания фантазией. Может быть, вы видели у старой дамы это собрание?
– Да, – ответила Фелисита. – И знала каждый его лист.
– Это собрание было велико?
– Там были автографы всех композиторов прошлого столетия.
– В завещании упоминается опера Баха, хотя я считаю это указание ошибкой. Не помните ли вы название этого произведения?
– Помню. Это была оперетка. Бах сочинил ее для города N., и ее поставили в старой ратуше. Она называлась: «Мудрость властей при устройстве пивоварения».
– Не может быть! – воскликнул адвокат. – Это сочинение, ставшее мифом для музыкального мира, существовало на самом деле!
– Партитура была собственноручно написана Бахом, – продолжала Фелисита. – Он подарил рукопись Готгельфу Гиршпрунгу, и она по наследству перешла в руки покойной.
– Какие драгоценные открытия! Заклинаю вас, скажите, где находится это собрание?
Но Фелисита замолчала в смущении. Возмущенная нападками на светлую память тети Кордулы, она употребила все усилия, чтобы опровергнуть клевету. Но девушка не подумала, к каким последствиям приведет ее горячая защита.
– Насколько я знаю, его больше не существует, – сказала она тихо.
– Не существует? Но этим вы хотите сказать, что оперетки нет в этом собрании?
Фелисита молчала.
– Или, может быть, – продолжал он изумленно, – она уничтожена? Тогда вы должны мне пояснить, как это случилось...
Положение становилось мучительным. Рядом сидела женщина, которую Фелисита скомпрометировала бы своими показаниями... Как часто у нее вспыхивало желание отомстить своей бессердечной мучительнице. Теперь представлялся случай уличить ее в незаконном поступке, но девушка оказалась совершенно неспособной мстить.
– Я не присутствовала при этом и поэтому ничего больше не могу добавить, – произнесла молодая девушка твердо и решительно.
Госпожа Гельвиг внезапно поднялась, и ее глаза заблестели.
– Жалкая тварь, ты думаешь, что должна меня щадить? – воскликнула она дрожащим от злости голосом. – Ты осмеливаешься думать, что я стану скрывать свои поступки, а ты будешь изображать укрывательницу, ты? – Она презрительно отвернулась и с гордым сознанием своего превосходства взглянула на адвоката. – Я привыкла отдавать отчет в своих действиях только Богу, – сказала она. – То, что я делаю, происходит во имя Его. Но вы должны знать, мой дорогой Франк, что случилось с «бесценными бумагами» для того, чтобы эта особа ни минуты не оставалась в заблуждении, будто я имею что-нибудь общее с ней... Покойная Кордула Гельвиг была богоотступницей, и кто ее защищает, тот идет с ней по одной дороге. Вместо того чтобы молиться, она заглушала голос совести ядом мирской музыки. Даже в воскресные дни она оскверняла мой дом своими греховными занятиями... Целыми днями сидела она над лживыми книгами и, чем больше углублялась в них, тем бессмысленнее становились мои стремления снасти ее...
С тех пор у меня не было большего желания, как уничтожить все эти недостойные образчики человеческого духа, и я сожгла все ее бумаги, милый Франк!
Последние слова она сказала, повысив голос.
– Мама! – с ужасом воскликнул профессор и бросился к ней.
– Что, сын мой? – гордо спросила она его. – Ты, видимо, хочешь меня упрекнуть в том, что я лишила тебя и Натанаэля этого драгоценного наследства? Успокойся, я давно решила возместить эти несколько талеров из моих собственных сбережений.
– Несколько талеров? – повторил адвокат, дрожавший от злости и негодования. – Госпожа Гельвиг, вы будете иметь удовольствие заплатить вашим сыновьям пять тысяч талеров!
– Пять тысяч талеров? – засмеялась госпожа Гельвиг. – Это забавно! За жалкие бумаги!.. Не ставьте себя в смешное положение, милый Франк!
– Эти жалкие бумаги обойдутся вам очень дорого, – повторил молодой человек, стараясь овладеть собой. – Завтра я вам представлю записку покойной, в которой указана ценность собрания автографов в пять тысяч талеров, не считая рукописи Баха. Вы не можете себе представить, в какое ужасное положение вы поставили себя перед наследниками Гиршпрунгов, уничтожив это действительно бесценное произведение. Иоганн, я напомню тебе мое мнение, высказанное несколько недель тому назад, – лучших доказательств тебе не найти.
Профессор ничего не ответил. Он стоял у окна и смотрел в сад. Трудно было понять, насколько подействовало на него замечание Франка.
Сначала казалось, госпожа Гельвиг начала понимать, что навлекла на себя большие неприятности. Ее осанка утратила непоколебимую уверенность, губы, на которых она старалась сохранить язвительную насмешку, искривились. Но разве она раскаивалась когда-нибудь в своих поступках? Госпожа Гельвиг быстро овладела собой.
– Я напомню вам, господин адвокат, ваши недавние слова, – сказала она холодно. – О покойной говорили, что она была безумна. Мне не трудно будет доказать это... Кто же посмеет заявить, что эта смешная опись не была создана в минуту умопомрачения?
– Я! – решительно воскликнула Фелисита. – Я стану отражать от усопшей эти нападки, пока у меня есть силы, госпожа Гельвиг. Никто не имел более здравого и светлого образа мыслей, чем она, хотя мои показания, конечно, не примут во внимание. Но ведь сохранились еще папки, в которых лежали автографы. Я спасла их! На папках есть опись, и напротив автографа с точностью указано, от кого и за какую цену он куплен...
– Я вырастила прекрасного врага! – сказала госпожа Гельвиг. – Но теперь я расправлюсь с тобой. Ты осмелилась так дерзко обманывать меня! Ты ела мой хлеб и в то же время потешалась надо мной. Прочь с моих глаз, обманщица!
Фелисита не двинулась с места. Она побледнела как мертвец.
– Я заслужила упрек тем, что обманывала вас, – сказала она с самообладанием, достойным удивления. – Я умышленно молчала и скорее дала бы замучить себя до смерти, чем сделала бы какое-нибудь признание, – это правда... Но это решение легко можно было поколебать, достаточно было одного доброго, сердечного слова, одного доброжелательного взгляда... Мне было очень неприятно скрывать мои поступки. Но это не было преступным обманом. Кто назвал бы обманщиками первых христиан, которые, несмотря на запреты, тайно собирались во время гонений? Я тоже хотела спасти свою душу! Если бы я не нашла убежища и защиты в мансарде, то я погрузилась бы в вечную тьму. Желание учиться таилось в моей детской душе. Если бы вы заставили меня голодать, то это было бы не так жестоко, как ваше неутомимое стремление убить мой дух... Я не смеялась над вами за вашей спиной, но я расстроила ваши намерения – я стала ученицей старой девы.
– Вон! – закричала, не владея собой, госпожа Гельвиг.
– Погоди, тетечка, – заявила советница. – Ты не должна упускать такой удобный момент. Господин адвокат, вы прекрасно исполнили свою обязанность как страстный любитель музыки, теперь я прошу вас допросить эту особу с таким же пристрастием о том, где находятся недостающее серебро и драгоценности. Если кто-нибудь спрятал их, так это, несомненно, она!
Адвокат подошел к молодой девушке, судорожно ухватившейся за косяк двери, и, предложив ей с поклоном руку, сказал приветливо и серьезно:
– Позвольте проводить вас в дом моей матери?
– Ее место здесь! – вдруг громко и решительно произнес молчавший до сих пор профессор. Он стоял, гордо выпрямившись, рядом с Фелиситой, крепко держа ее за руку.
Молодой Франк невольно отступил назад. Оба молча обменялись взглядами, в которых не осталось и следа прежней дружбы.
– Браво! Два рыцаря сразу! Это очаровательно! – воскликнула советница, язвительно расхохотавшись.
– Кажется, мне сегодня второй раз приходится напоминать о прошлом, – прервал затянувшееся молчание сильно раздраженный адвокат. – Ты должен припомнить, Иоганн, что по отношению ко мне ты отказался от своей власти...
– Я этого не отрицаю, – ответил профессор. – Если ты хочешь узнать о причинах моей непоследовательности, то я к твоим услугам, но только не здесь.
Он увлек молодую девушку в сад.
– Вернитесь теперь в город, Фелисита, – сказал он, и его прежде холодные, стальные глаза сердечно посмотрели на молодую девушку. – Это будет ваш последний бой, бедная Фея! Еще одну ночь вы должны провести в доме моей матери, а с завтрашнего дня для вас начнется новая жизнь!
