Текст книги "Тайна старой девы"
Автор книги: Евгения Марлитт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Глава XIX
С кладбища Фелисита направилась в сад, где Роза и Анхен давно уже ожидали ее и куда должна была прийти госпожа Гельвиг. Она снова обрела внешнее спокойствие, но, казалось, постоянно чувствовала потребность рассеяться и поэтому почти не бывала дома. На встречу с Фелиситой в мансарде она не обратила большого внимания. Предположение, что молодая девушка виделась со старой девой, не пришло ей в голову, и она объясняла появление Фелиситы простым любопытством.
Фелисита быстро прошла через весь город и остановилась у сада Франков. Она глубоко вздохнула и, решившись, быстро открыла калитку. Молодая девушка должна была теперь действовать самостоятельно. Старая дама, разговаривавшая несколько дней назад с Фелиситой, сидела в тени и тотчас же узнала ее.
– Вы пришли ко мне за советом, не правда ли? – приветливо спросила она.
Фелисита сказала ей, что через три недели она покинет дом Гельвигов и поэтому вынуждена искать места.
– Скажите, дитя, что вы можете делать? – спросила старая дама.
Фелисита покраснела... Она должна была рассказать о своих знаниях, которые так тщательно скрывала. Это было ей очень неприятно, но другого выхода не оставалось.
– Я могу преподавать немецкий и французский языки, географию и историю, – ответила она. – Я упражнялась также в рисовании. Музыке я не училась, но пение... Я могу также стряпать, стирать и гладить...
– Здесь, в нашем маленьком N., вы, конечно, не хотели бы оставаться? – живо спросила старушка.
– Продолжительное пребывание в N. было бы нежелательно, но у меня здесь есть дорогие могилы и мне не хотелось бы расставаться с ними очень скоро.
– Тогда вот что я вам скажу. Компаньонка моей сестры в Дрездене выходит замуж. Через шесть месяцев это место будет свободно, и я порекомендую вас, а до тех пор вы останетесь у меня... Хорошо?
Фелисита с благодарностью поцеловала руку старушки. Но видно было, что девушке хочется задать еще один вопрос. Старушка тотчас же заметила это.
– У вас еще что-то лежит на сердце, не правда ли? Если мы собираемся жить вместе, то должны быть откровенны, – сказала она весело.
– Я хотела бы попросить вас дать мне определенное положение в вашем доме, – быстро и решительно ответила Фелисита.
– Ах, понимаю, вы не желаете есть хлеб из милости! Но у меня вы не будете поставлены в это тяжелое положение, мое милое, гордое дитя: я приглашаю вас стать пока моей компаньонкой. Стирать и гладить вам не придется, но вы должны будете иногда присмотреть на кухне, так как я и моя старая Дора сильно сдали в последнее время. Хотите?
– Конечно! – ответила Фелисита, и впервые после смерти тети Кордулы на серьезном лице молодой девушки промелькнула слабая улыбка.
Фелисита вспомнила, что она должна оказаться на своем посту прежде, чем госпожа Гельвиг придет в сад, и поэтому девушка попросила у старушки позволения удалиться. Госпожа Франк тепло простилась с ней, и через несколько минут девушка уже стояла в саду Гельвигов, держа на руках Анхен. Вскоре пришла сильно рассерженная Фридерика.
– Господа приехали час назад, – сказала она, в изнеможении опуская на землю тяжелую корзину с посудой. – У нас еще никогда не было такого беспорядка... Хозяйка сказала, что ужинать будут в городе. Я все приготовила, но профессору непременно захотелось пойти в сад. Пришлось укладывать и тащить сюда все это...
– Там произошел ужасный скандал, – тихо рассказывала Фридерика, в то время как Фелисита рядом с ней чистила салат. – Первое слово было о завещании... Такой взбешенной, как сегодня, я ее никогда не видела. А молодой хозяин сказал, что старая тетя жила очень одиноко, никто о ней никогда не заботился, и он не понимает, почему она должна отдать свои деньги людям, ее презиравшим. Он никогда и не рассчитывал на это наследство...
Фелисита, по обыкновению, ничего не ответила на болтовню кухарки. Вскоре она взяла свою работу и села под деревом, в то время как Анхен играла около нее на лугу. Со своего места Фелисите была видна садовая калитка. Эта изящная чугунная решетка всегда имела для девушки особую прелесть. Много людей пропускала она: были и милые, приветливые лица, к которым Фелисита радостно бежала навстречу, но были и такие, при появлении которых ее маленькое сердечко судорожно сжималось, и она вздыхала свободно только тогда, когда калитка с шумом захлопывалась за ними. Но никогда еще Фелисита не испытывала такого страха, как сегодня, когда калитка заскрипела и в сад вошла госпожа Гельвиг вместе с сыном и советницей. Почему она боялась этих людей? Госпожа Гельвиг упорно не замечала ее, а Иоганн считал дочь фокусника отверженным и презренным существом... Фридерике он показался сегодня странным, И Фелисита должна была признать, что старая кухарка была права. Сегодня он нетерпеливо искал кого-то глазами, вероятно, свою маленькую пациентку.
Роза повела Анхен навстречу входившим. Адель обняла ребенка, но, лаская его, она сердито выбранила Розу за то, что та взяла ключи от комнат и заставила советницу идти по городу в измятом дорожном платье.
– Эта прогулка – одно из самых неприятных событий в моей жизни, – с досадой сказала молодая дама, закалывая разорванное платье. – Лучше бы я осталась в твоей тихой комнате, тетечка. Мы пережили тысячу неприятностей, и куда бы мы ни ехали, дождь следовал за нами по пятам. Ко всему этому прибавилось еще и ужасное настроение моего мрачного кузена, который с удовольствием вернулся бы домой в первый же день. А сколько мы положили трудов, чтобы сделать его хмурое лицо хоть немножко приветливее!.. Анна фон Штернталь взялась за это дело так усердно, что я каждую минуту ожидала объяснения в любви. Скажи сам, Иоганн, разве она не была очаровательна и любезна?
Фелисита не расслышала ответ профессора. Некоторое время на Фелиситу никто не обращал внимания. Но когда она случайно выглянула за стену тисов, то увидела тихо подходившего Иоганна. Его лицо было взволнованно, взгляд беспокойно бегал по саду. Фелисита неподвижно наблюдала за ним. Она боялась встретиться с ним глазами. Но как странно изменилось его лицо, когда наконец он увидел ее!
Иоганн наклонил ветвь яблони и начал рассматривать ее с видимым интересом, вероятно, не замечая девушку. Потом он выпустил ветку и продолжил свой путь.
– Посмотрите, Фелисита, я нашел клевер с четырьмя листочками! – внезапно закричал Иоганн, наклоняясь. – Говорят, что эти четыре листочка приносят счастье, – продолжал он, быстро пересекая луг. – Я сейчас проверю, насколько правдоподобно это утверждение.
Он стоял перед Фелиситой. Теперь во всей фигуре Иоганна чувствовалась энергия человека с сильной волей. Клевер выпал у него из рук, и он протянул их молодой девушке.
– Добрый вечер, – мягко сказал Иоганн.
Если бы девять лет тому назад он заговорил так с ребенком, всем сердцем жаждавшим любви!
Но теперь это дружеское приветствие, в котором слышалась радость свидания, было непонято, хотя Фелисита, которая когда-то собиралась обойтись без его помощи даже в тяжелую минуту своей жизни, тихо подала ему руку. Это было чудо... Малейшее неосторожное движение с его стороны могло все испортить.
Он понял это и переменил тон.
– Вас не тяготила забота об Анхен? – спросил он с участием.
– Нисколько, любовь ребенка трогает меня, И я охотно ухаживаю за ним.
– Но вы сейчас грустнее и бледнее, чем обычно. Вы только что сказали, что любовь ребенка трогает вас; но и другие люди тоже любят вас. Я сейчас докажу это. Вы, наверное, ни разу не вспоминали о тех, кто покинул городок N., чтобы укрепить свою душу и тело на свежем лесном воздухе.
– Я не имею с ними ничего общего, – ответила Фелисита, сильно покраснев.
– Допустим, но я был снисходительнее – я вспоминал о вас, и вот при каких обстоятельствах: однажды я увидел сосну, одиноко стоявшую на утесе. Казалось, ее обидели в лесу, и она убежала на пустынную скалу. Твердо и угрюмо стояла она там, а моя фантазия придала ей сходство с хорошо знакомым мне гордым человеческим лицом. Во время грозы дождь хлестал ее ветви, буря немилосердно сгибала ее, но сосна снова выпрямлялась и после каждого толчка казалась еще крепче.
Фелисита взглянула на Иоганна с испугом и робостью. Как он изменился! Человек с холодными, стальными глазами, убежденный консерватор, в котором общественные законы убили всякую искру поэзии; педант, которому пение мешало работать, рассказывал ей теперь выдуманную им притчу, смысла которой она не могла не понять.
– И подумайте, – продолжал он, – я стоял внизу в долине, а мои спутники бранили меня за то, что я остался под дождем. Они не знали, что перед рассудительным доктором предстало видение, которое не могли прогнать ни буря, ни дождь: он увидел, как один храбрец поднялся на скалу, обнял сосну и сказал: «Ты моя!» И что же случилось дальше?
– Я знаю, – перебила его девушка негодующим тоном. – Одинокая сосна осталась верной себе и употребила свое оружие.
– Даже и тогда, когда она почувствовала бы, что храбрец всю жизнь будет защищать и беречь ее как зеницу ока?
Рассказчик принимал, видимо, большое участие в судьбах действующих лиц своего рассказа. Губы его задрожали, и в голосе послышалась та мягкость, которая так поразила Фелиситу у постели больного ребенка.
– Одинокой хватило жизненного опыта, чтобы понять, что он рассказывал ей сказку, – ответила девушка твердо. – Вы сами говорили, что она устояла против бури – значит, она закалила себя и не нуждается в поддержке!
От нее не укрылось, как сильно побледнел профессор. Казалось, он хотел уйти, но в это время послышались шаги, и из-за стены тисов показалась его мать под руку с советницей.
– Ты здесь, Иоганн? Мешаешь Каролине работать и заставляешь нас ждать тебя к ужину, – проворчала госпожа Гельвиг.
Советница оставила тетку и быстро пересекла луг. Ее кроткие глаза метали молнии.
– Я еще не поблагодарила вас, Каролина, за то, что вы присмотрели за моим ребенком... – Эта фраза должна была прозвучать приветливо, но обыкновенно мягкий голос Адели стал резким: – Вы стоите под деревом, словно отшельница, и, вероятно, часто воображали себя в этой интересной роли, так как я нахожу, что уход за Анхен был очень небрежен. Она сильно загорела, и я боюсь, что ее слишком много кормили!
– Твои упреки кончились, Адель? – насмешливо спросил профессор. – Может быть, она виновата и в том, что ребенок болеет золотухой; а может быть, это она послала в Тюрингенский лес дожди, испортившие тебе настроение?
– Не продолжай, – сказала молодая вдова. – Ты не знаешь, что говоришь. Я не хотела вас обидеть, Каролина, и чтобы вы поняли, что я нисколько не сержусь на вас, я попрошу вас сегодня вечером еще посмотреть за Анхен. Я чувствую себя очень утомленной.
– Этого не будет! – твердо заявил профессор. – Время безграничного самопожертвования прошло. Ты прекрасно умеешь, Адель, пользоваться силами других, но с этих пор ты возьмешь ребенка на свое попечение!
– Хорошо, это устраивает и меня, – сказала госпожа Гельвиг. – Тогда девушка будет полоть. Я не могу требовать этого от Генриха и Фридерики, они уже стары.
Яркая краска залила лицо профессора. Как ни трудно было обыкновенно понять выражение его лица, но в эту минуту на нем ясно читались смущение и стыд. Может быть, он никогда еще не осознавал так ясно, как теперь, в какое положение поставил он молодую девушку. Фелисита немедленно покинула свое место. Она знала, что слова госпожи Гельвиг служили приказанием, которое она должна была тотчас же исполнить, если не желала навлечь на себя неприятности. Но профессор преградил ей дорогу.
– Я думаю, что тоже имею право слова как опекун, – сказал он внешне спокойно. – И я не желаю, чтобы вы выполняли такую тяжелую работу.
– Ты, может быть, хочешь посадить ее под стеклянный колпак? – спросила госпожа Гельвиг. – Но она воспитана по твоим предписаниям,.. Не должна ли я показать тебе твои письма, в которых ты неустанно повторял, что Каролина должна работать?
– Я не отрицаю моих требований, – ответил профессор глухим, но твердым голосом, – но должен сознаться, что сделал ошибку, и теперь, я начну поступать иначе.
– Не будь смешон, Иоганн, – сказала госпожа Гельвиг, язвительно рассмеявшись. – В твои годы не меняют убеждений. Кроме того, ты действовал не один, и я думаю, что вся моя жизнь доказывает, что с Божьей помощью я всегда поступала правильно... Мне было бы жаль, если бы в твоем характере появилась отцовская слабость: тогда нам пришлось бы расстаться. Пока девушка находится в моем доме, она останется служанкой, которая не должна ни минуты сидеть без работы. Она может разыгрывать из себя важную даму и сидеть сложа руки после...
– Этого она никогда не сделает, госпожа Гельвиг, – сказала Фелисита. – Будьте добры, укажите мне грядки, чтобы я могла начать работу.
Профессор, снова пришедший в себя, повернулся к Фелисите.
– Я запрещаю вам это, – сказал он решительно. – И если протест опекуна не может сломить ваше непобедимое упрямство, то я взываю к вашему благоразумию как врач... Вы утомились, ухаживая за Анхен. Через некоторое время вы покинете этот дом, и наш долг – позаботиться о том, чтобы вы были здоровы.
– Она может идти домой, – сказала госпожа Гельвиг, – хотя я и не понимаю, как это уход за ребенком мог довести ее до болезни, посмотри, Иоганн, на других девушек в ее положении: они бегают целый день и не теряют румянца... – Госпожа Гельвиг взяла под руку молодую вдову и пошла с ней через луг в полной уверенности, что сын последует за ней. Но профессор, сделав Несколько шагов, вернулся обратно.
– Вы, вероятно, не чувствуете, что причинили мне сегодня страшную боль? – спросил он мягко. Но девушка молчала.
– Фелисита, я не думаю, что вы принадлежите к тем женщинам, которым доставляет удовольствие, когда их просят о прощении, – сказал Иоганн серьезно.
– По-моему, такая просьба дается очень тяжело, – ответила Фелисита непривычно мягко, – и я ни в каком случае не хотела бы услышать подобную просьбу... Дети могут просить прощения у родителей, но не наоборот... Еще меньше...
– Еще меньше вы хотели бы видеть униженным мужчину, не так ли, Фелисита? – быстро закончил он неоконченную фразу, и в его голосе послышалась радость. – Подумайте, не торопясь, можете ли вы протянуть руку помощи желающему исправить свою ошибку?.. Подождите, сейчас я не хочу знать ваш ответ – я вижу по вашим глазам, что он будет не таков, какого я жду... Буду надеяться, что настанет наконец время, когда сосна на утесе оставит свое оружие!
Он ушел. Ее глаза были устремлены на листок клевера, который сорвали как символ счастья. Она не взяла его, но и не растоптала.
Глава XX
После солнечных дней наступила пасмурная погода. Старый дом на площади казался еще мрачнее. Шторы на втором этаже были опущены, так как советница страдала от сильной головной боли. Серое небо не предвещало ничего хорошего: день, когда предстояло вскрыть завещание, оказался самым неудачным в жизни госпожи Гельвиг. К нотариусу были вызваны только оба ее сына и Генрих, но она заняла место Натанаэля.
К полудню она вернулась в сопровождении профессора. Генрих следовал за ними в некотором отдалении. Даже смерть близких не могла изменить выражение лица госпожи Гельвиг. Ее сильный дух, поддерживаемый глубоким благочестием, без слез выносил такие испытания, и ее ставили всем в пример. Но сегодня маленький городок стал свидетелем необыкновенного зрелища. На щеках этой величественной женщины горел румянец, ее строго размеренная походка была поспешна...
Несмотря на головную боль, советница спустилась вниз.
– Поздравь нас, Адель, – сказала с язвительным смехом госпожа Гельвиг. – Из состояния в сорок две тысячи талеров семья Гельвигов, которой по праву принадлежат эти деньги, не получит ничего! Но Боже сохрани оспаривать это сумасшедшее завещание – мы должны примириться с вопиющей несправедливостью. Вот куда заводит мужская бесхарактерность! Если бы я была главой дома, то не допустила бы этого. Не понимаю, как мог мой покойный муж терпеть эту особу у себя в доме и предоставить ей право распоряжаться имуществом по своему усмотрению.
– Но кто же настоял на том, чтобы старая тетя была изгнана под крышу? – строго спросил Иоганн. – Кто восстанавливал против нее моего отца, кто строго следил за тем, чтобы старая родственница не имела никаких сношений с нами, детьми? Это была ты, мама! Если ты хотела получить наследство, то должна была поступать иначе!
– Ты, может быть, думаешь, что я должна была поддерживать с ней хорошие отношения? Я, беспорочно прожившая всю жизнь, – с этой особой, не имевшей истинной веры? Нет, никакие земные силы не заставили бы меня сделать это! Ее нужно было объявить ненормальной и назначить опеку, а для этого у твоего отца было много возможностей.
Профессор побледнел. Он бросил на мать испуганный взгляд, взял шляпу и вышел из комнаты. Сейчас Иоганн случайно заглянул в глубокую пропасть... Высокомерие и безграничный эгоизм столько лет казались ему венцом благочестия, озарявшим образ матери... И этот характер он считал верхом женственности! Профессор должен был признаться самому себе, что раньше он тоже шел по той же дороге... И бедную невинную сироту, с гордым и честным сердцем, с богатой душой, он толкнул в этот холодный беспросветный мрак. Как она должна была страдать! Профессор медленно поднялся по лестнице и заперся в своем кабинете.
В то же время в людской разыгралась другая сцена. Кухарка беспокойно бегала по комнате, а Генрих молча сидел за столом.
– Не думай, что я завидую тебе, Генрих, это было бы не по-христиански! – кричала Фридерика. – Две тысячи талеров! У тебя больше счастья, чем ума... Господи, как только я не истязала себя всю жизнь, прилежно ходила в церковь даже зимой, в лютый холод... Я молила Бога, чтобы Он сделал меня счастливой, но мне это не принесло пользы, а тебе выпало такое счастье... Но можешь ли ты взять эти деньги со спокойной совестью? Ведь старая дева не могла завещать тебе ни одного пфеннига, потому что по закону все принадлежит нашим господам... Если рассуждать разумно, так ты крадешь у них эти деньги, Генрих. Я не знаю, что бы я стала делать на твоем месте!
– Я возьму деньги, Фридерика, – глухо сказал Генрих.
Старая кухарка выбежала на кухню, громко хлопнув дверью.
Завещание старой девы, вызвавшее столько волнений, было сделано десять лет тому назад и заключало следующее:
«В 1633 году сын убитого шведскими солдатами Адриана фон Гиршпрунг, Лютц фон Гиршпрунг, покинул город N, чтобы поселиться в другое месте. Этой боковой, линии угасшего старого тюрингенского рыцарского рода я завещаю: тридцать тысяч талеров из моего наличного капитала, золотой браслет, на котором выгравирован стих на старонемецком языке, рукопись оперетки Баха, которая лежит в папке N1 и имеет надпись: «Готгельф фон Гиршпрунг». Настоящим я прошу нотариуса сделать вызов потомкам названной боковой линии. Если же в течение года никто не заявит о своих правах, то я желаю передать капитал, вместе с суммой, вырученной от продажи браслета и рукописи, достоуважаемому магистрату города N, с тем чтобы проценты с этого капитала ежегодно и в равных частях получали восемь учителей открытых учебных заведений города N. Мое серебро и все драгоценности, за исключением вышеозначенного браслета, я завещаю главе дома Гельвигов как фамильное достояние, которое не должно перейти в чужие руки, так же, как и белье, посуда и мебель. Мое собрание автографов знаменитых композиторов, за исключением рукописи Баха, должно быть продано, а вырученные от продажи деньги отданы моим племянникам, Иоганну и Натанаэлю Гельвиг, ввиду того, что я никогда не могла сделать им подарков к Рождеству».
Кроме того, двенадцать тысяч талеров старая дева завещала бедным семействам, и также Генрих получил две тысячи.
Генрих передал Фелисите содержание завещания. Из его рассказа стало ясно, что место, где хранилось серебро, не было точно указано – значит, судьба предоставляла молодой девушке уничтожить серий ящик.
– Ах, Феечка, – сказал Генрих печально. – Если бы старая дева прожила еще двадцать четыре часа, то прежнее завещание было бы уничтожено и ты получила бы много денег. Ведь она тебя так любила.
Фелисита улыбнулась. В этой улыбке была уверенность в своей юности, которой еще чужда мысль о беспомощной старости.
–Так лучше, Генрих, – возразила она, – бедняки нуждаются в деньгах больше, чем я, а распоряжение тёти о самом капитале, вероятно; осталось бы без изменений даже во втором завещании.
– Да, наверно, – задумчиво сказал Генрих. – Я хорошо помню смерть старого Гиршпрунга. Он был сапожником и жил рядом с нами. Его сын играл со старой барышней, и потом, когда он стал студентом, она полюбила его. Говорят еще, что эта любовь свела старого господина Гельвига, ее отца, в могилу. Он не хотел и слышать об этой любви, но однажды у них произошла крупная ссора. От гнева и волнения с ним сделался удар, и через несколько минут он умер. После его смерти старая дева уехала в Лейпциг. У ее студента началась горячка, и она ухаживала за ним до самой его смерти. Все родственники были взбешены ее поведением и отреклись от нее... – И Генрих замолчал, печально вздохнув.
На следующий день печати с мансарды были сняты. Погода не изменилась. Серые тучи закрыли небо, дождь лил не переставая. В эти дни Фелисита сидела в своей комнатке рядом с людской. Вероятно, по приказанию профессора она была избавлена от тяжелой работы, но зато целые груды белья лежали вокруг нее для починки. Она не должна была даром есть хозяйский хлеб.
Но в то время как руки Фелиситы проворно работали, ее сердце беспокойно билось, пытаясь разрешить тяжелую задачу. Суд напрасно искал серебро и драгоценности старой девы. Сначала это успокоило молодую девушку, но с недавних пор у Генриха испортилось настроение. Госпожа Гельвиг, двусмысленно глядя в сторону Генриха, сказала комиссии, что к старой деве приходили только дворник и служанка, и благодаря этому показанию строгой женщины, очень похожему на обвинение, честного старика вызвали на допрос. Он был вне себя... Как мучилась Фелисита, видя горе своего старого верного друга и не смея открыть тайну!
Теперь было очень трудно попасть в мансарду. Профессор решил поселиться в комнатах таинственной старой тетки. Возможно, что при виде оригинальной обстановки комнат ему стала понятна душа одинокой отверженной родственницы.
Он спускался вниз только к обеду и всегда с «угрюмым лицом», как говорила Фридерика. Советницу тоже охватила страсть к «очаровательно тихому убежищу», и она выпросила у своего кузена позволение приходить в мансарду. Роза должна была мести полы, а молодая вдова собственноручно вытирала пыль. Комнаты тети Кордулы ни на минуту не оставались без надзора. К тому же профессор заменил старый замок новым, к которому не подходил ключ Фелиситы, и, таким образом, она могла пройти только через крыши. Мысль, что она должна, как преступница, проникнуть в запертые комнаты, переполняла ее негодованием, и самое ожидание часа, когда ничего не подозревающий Иоганн покинет квартиру, было для нее ужасно. Но девушка все-таки не отступала от своего намерения, приходя в ужас от мысли, что ей осталось только две недели.
Наконец дождь кончился. Может быть, сегодня все уйдут в сад, и дорога через крыши будет свободна. Но надежды Фелиситы не оправдались. Сразу же после обеда пришла Роза и сказала, чтобы молодая девушка явилась с Анхен в сад. Господа придут туда ужинать.
Вскоре Фелисита шла с девочкой по саду. Вместо черепицы у нее под ногами была освещенная солнцем аллея пустынного сада. После дождя розы открыли свои чашечки. Фелисита, не замечая прекрасных цветов, медленно шла, опустив голову, а добродушная Анхен тяжело ковыляла рядом с ней. Маленький ротик молчал: девочка старалась не мешать молодой девушке. Фелисита с горечью вспоминала о том, что не так благоухали раньше розы, когда еще не угасали ясные глаза тети Кордулы, которая в тихие воскресные послеобеденные часы, сидя около неподвижно слушающей девушки, читала вслух, в то время как с галереи струился опьяняющий аромат цветов, а вдали расстилался зеленый Тюринген.
Фелисита подняла голову и посмотрела через решетку в соседний сад. Там мелькал белый чепчик госпожи Франк. Старая дама сидела вместе с сыном за столом. Он читал ей вслух, а она вязала. Фелисита подумала, что у этих людей она до известной степени будет свободна. Но от подобных мыслей ей не стало легче. Еще до смерти тети Кордулы что-то непонятное проникло ей в душу. Одно только было ясно: это настроение появилось с приездом ее прежнего мучителя. Перед его прибытием девушка надеялась, что его присутствие только усилит ее ненависть и озлобление, но она и не подозревала, что эти чувства так сильно омрачат всю ее жизнь.
До нее доносился громкий голос Франка, но в этом голосе не было тех переливов и той силы, которые слышались в голосе профессора. Фелисита сердито покачала головой. Почему ей пришло в голову это сравнение? Она заставила себя думать о другом. Суд назначил адвоката Франка попечителем наследников из рода Гиршпрунгов. Два дня назад в газетах появился вызов. Фелисита с нетерпением ожидала результатов, хотя знала, что они принесут ей новые неприятности. Если семья Гиршпрунгов из Киля предъявит свои права на наследство, то тогда версия, что жена комедианта была отвергнута своей семьей, подтвердится...
Госпожа Франк заметила Фелиситу и подошла к решетке в сопровождении своего сына. Оба сердечно поздоровались с молодой девушкой, и адвокат выразил свою радость по поводу того, что она вступает в их семью. Таким образом, легко и непринужденно завязался продолжительный разговор. Но этот светский человек непривычно смущался в присутствии серьезной девушки, смотревшей на него так спокойно и непринужденно. Госпожа Франк спросила о здоровье Анхен. Фелисита взяла девочку на руки и с веселой улыбкой показала на личико ребенка, начинавшее покрываться здоровым румянцем. На прощание старая дама подала Фелисите руку. Ее сын последовал примеру матери, и молодая девушка, не задумываясь, ответила ему тем же. В этот момент заскрипела калитка и в сад вошел профессор. На секунду он остановился, потом приподнял шляпу и поклонился. Фелисита увидела, как яркий румянец залил его лицо. Адвокат хотел заговорить с ним, но профессор отвернулся и вошел в дом.
