Текст книги "Карма несказанных слов"

Автор книги: Евгения Горская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Май, 16, среда

Лена опять пришла на работу рано, когда на этаже почти никого не было, и, даже не включив установки, позвонила Пожидаеву. Телефон не отвечал, и она принялась разбирать обработанные образцы, с трудом заставляя себя сосредоточиться на работе. Через двадцать минут опять позвонила, телефон опять не ответил, и она окончательно поняла, что заниматься делом не в состоянии: не давал покоя вчерашний прибор в ее сейфе. Она даже проверила сейф, замирая от страха, что там окажется еще один прибор, и ругая себя за это. Тревога ее оказалась напрасной – сейф был пуст. Она немного послонялась по лаборатории, поглазела в окно, не замечая ни подходивших к институту людей, ни проезжающих машин, ни уже полностью покрытых зеленью деревьев, и, не придумав ничего лучшего, отправилась в курилку.

Она располагалась на пожарной лестнице. Когда курить в здании разрешалось, на стене была нарисована сигарета с дымком, теперь сигарету перечеркнули. Зимой на лестнице было очень холодно, а летом жарко, тем не менее курильщики туда регулярно наведывались, и руководство смотрело на это сквозь пальцы. Лена аккуратно села на сломанный стул, стараясь не пропустить Пожидаева, поскольку пройти к своему кабинету он должен был мимо открытой двери на пожарную лестницу. Старые стулья появлялись в курилке неизвестно откуда и неизвестно куда вскоре исчезали, и курильщики радовались возможности посидеть, как будто не сидели за своими столами и компьютерами все остальное время.

Здесь обсуждались самые важные новости. Здесь делились проблемами и радостями, ссорились и мирились. И Лену здесь обсуждали тоже.

Через несколько дней после ее разрыва с Павлом Татьяна Генриховна, одна из Лениных подчиненных, статная седовласая дама с огромными ярко-голубыми глазами и ядовитым языком, спросила ее:

– Ле-еночка, что-то ваш муж вам не звонит. Уж не поссорились ли вы?

И уставилась на нее с жадным интересом. К тому времени все уже, безусловно, знали печальную историю Демидовой, поскольку девушка, на которую Павел поменял Лену, раньше работала в институте и связи с оставшимися там подружками поддерживала.

– Татьяна Генриховна! – удивилась тогда Лена и посмотрела на нее с жалостью. – Мы будем обсуждать мою личную жизнь?

По-видимому, слова были найдены правильные, потому что Татьяна оторопела и отвела глаза. С Павлом Лена всегда чувствовала себя защищенной. Теперь у нее не стало Павла, и она училась защищать себя сама.

С тех пор никто с ней о муже не заговаривал. А за спиной шептались, конечно. Как же без этого?

Сейчас в курилке никого не оказалось, и можно было спокойно подумать.

Люся сказала, что ключи от комнат можно взять в охране. Допустим. А от сейфа? Кто знал, что Лена держит ключи от него в ящике рабочего стола? Сотрудницы лаборатории. Когда-то помимо поступающей на банковские карточки зарплаты часть денег раздавалась в конвертах. С этим давно покончено, сейф практически не использовался, но где лежали ключи, все знали. Наталья и Татьяна Генриховна пару раз просили убрать в сейф какие-то свои вещи, и Лена при них его отпирала.

Однажды Люся попросила подержать там маленький ноутбук, который относила институтским компьютерщикам почистить от вируса и почему-то долго не забирала домой.

Кто еще? Перед Новым годом Ира попросила положить в сейф подарок для Дмитрия Михайловича: золотой зажим для галстука. Лену тогда эта просьба очень удивила, она не понимала, что мешает Ирине держать подарок дома: вряд ли Дмитрий Михайлович имеет обыкновение тщательно обыскивать квартиру. Найти место для подарка, чтобы он не попался мужу на глаза, Ира, наверное, могла. Зажим несколько дней лежал в сейфе, и Лена открывала его при Ирине.

Итак, Наталья, Татьяна Генриховна, Люся и Ира. Больше никто не знал, где лежат ключи, во всяком случае, больше никого Лена не припомнила. Люсю вычеркиваем сразу, остаются Наталья, Татьяна Генриховна и Ира. Кто-то из них? Невероятно. Три женщины, абсолютно далекие от криминала. Татьяна Генриховна и Ира ее очень не любят, тут сомнений нет, а Наталья, как Лене казалось, относится к ней если не с симпатией, то по крайней мере без особой неприязни.

Лена еще поразмышляла и чуть не пропустила Пожидаева, промелькнувшего в направлении собственного кабинета. Она быстро потушила сигарету и рванулась к себе, мечтая, чтобы никого из женщин в комнате не было.

К счастью, комната была пуста, она набрала номер и зачастила сразу же ответившему Пожидаеву:

– Юрий Викторович, здравствуйте, это Демидова из 18-й лаборатории.

– Здравствуйте, госпожа Демидова, – усмехнулся голос в трубке, – я прекрасно знаю, кто вы такая.

– Можно, я посмотрю записи с камер?

– Можно, – опять усмехнулся голос. – Приходите.

Кабинет Пожидаева оказался небольшим и не по-рабочему уютным, хотя никаких цветов и безделушек в нем не было, только стопки бумаг и папок лежали горами на столе и даже на стульях. При всем кажущемся беспорядке было очевидно, что хозяин прекрасно знает, где что лежит, и для него это не беспорядок, а строго продуманная система.

– Садитесь, – предложил Юрий Викторович, кивнув на свободный стул, – садитесь, Лена. Вы хотите получить, так сказать, исходные данные или результаты? Я кое-какие выводы сделал, – серьезно сообщил он, внимательно ее разглядывая.

– И то и другое, – подумав, так же серьезно ответила Лена.

– Хочется преступника найти?

– Да.

– Раз хочется, значит, найдем. Двигайтесь, – он отъехал на кресле, освобождая Лене место около компьютера.

– Смотрите, первое отключение камер, – Юрий Викторович перебирал на экране кадры, – 19.25, идет Никифорова, камеры ее фиксируют. В 19:28 она проходит через проходную. Список прихода-ухода из проходной я вам дам. Приблизительно в 19.30 должен был пройти Мальцев, но его камеры уже не видят. Он прошел через проходную в 19.32. Значит, камеры были отключены около 19.30. В 20.42 камеры фиксируют уборщицу, видите? А вот как она попала на этаж, не видно. Это первое отключение камер. Точно так же я определил время второго отключения. Кстати, если вы меня перепроверите, будет очень хорошо, я мог ошибиться, просто не всех на этаже знаю. Давайте флешку.

Пожидаев переписал Лене все файлы из папки с грустным названием «Пропажа», протянул ей флешку и напоследок спросил:

– У вас какие-либо соображения есть?

– Нет, – неуверенно ответила Лена, не зная, стоит ли рассказать про визит программиста Магулова к убитому Пахомову. Решила не рассказывать, очень уж стыдно было признаться, как они с Люсей выслеживали охранника.

Она поднялась и, помедлив, спросила:

– Юрий Викторович, а когда приборы видели последний раз, не знаете?

– Господин Липавин утверждает, что в пятницу вечером как раз и видел. Все четыре лежали на своем месте.

Пожидаев произнес «господин Липавин» так, что Лене стало очевидно, как сильно не нравится Лева Юрию Викторовичу. Ей почему-то стало жалко Пожидаева, и Леву Липавина тоже стало жалко.

Ей опять повезло, никто из ее сотрудниц еще не пришел, и она могла спокойно анализировать принесенные файлы. Через два часа картина сложилась полная. Вернее, Лена надеялась, что полная. В пятницу были отключены камеры, фиксирующие часть коридора от лаборатории, где лежали приборы, до пожарной лестницы, включая площадку перед лифтом. Приборы могли унести по лестнице или увезти на лифте. В понедельник отключались камеры, фиксирующие лифтовую площадку, дверь пожарной лестницы, дверь Лениной лаборатории и часть коридора, их соединяющую. Получалось, что в пятницу приборы унесли с этажа, а в понедельник специально принесли один прибор, чтобы подложить его Лене. Полный бред.

Один прибор спокойно можно унести в мужской сумке. И в женской. А вот четыре сразу не унесешь. Лена просмотрела записи с камер на других этажах: никого с крупными вещами не наблюдалось. Пожидаев проделал огромную работу, сделав выжимки из записей со всех камер, оставив только те моменты, когда они фиксировали людей, и теперь определить нахождение каждого человека было несложно.

Вот Магулов, пятница, 17.11, стоит на площадке восьмого этажа, ждет лифта. Вот список прошедших через проходную: Магулов покинул институт в 17.14. Значит, он никак не мог взять приборы. Надо сказать это Люсе.

Вот список тех, кто выходил из института после 19.30. Липавин – 19.58. Лучинская И. Г. – 20.26. Странно, что Ира задержалась так поздно, обычно она уходит гораздо раньше. 20.26 – это время, когда камеры были отключены. Кто еще оставался в институте? Ни одной знакомой фамилии. Надо спросить у Люси, кто эти люди, она всех знает.

Лена потерла глаза и уставилась в окно. Никого с тяжелой ношей на других этажах нет, а там камеры работали исправно, значит, приборы спрятали на нашем этаже. В одной из комнат, расположенных в промежутке от кабинета Пожидаева до ее лаборатории. Всех, кто работал в этих комнатах, Лена знала. Она еще раз просмотрела список прихода-ухода: к 19:30 все сотрудники уже ушли. Это и понятно: пятница, люди спешат на дачи, впереди выходные.

Возможный вариант: приборы спрятали в одной из комнат, а в понедельник по одному перенесли в другое место. Может так быть? Вполне. Надо просмотреть, кто и куда перемещался в понедельник.

Черный закуток, неожиданно вспомнила Лена. Черным закутком называли небольшую каморку напротив лифтов. В ней не было окон, и служила она подобием склада. Химики держали там свои реактивы, а все остальные – забракованные образцы, с которыми еще предполагалось работать. Лена тоже иногда приносила в черный закуток забракованные образцы. У каждой лаборатории имелся там свой шкаф. Посмотреть? Так Пожидаев и Нонна наверняка уже смотрели. «Проверю», – решила Лена. Потопталась немного, не зная, что лучше, сначала покурить, а потом заглянуть на склад, или наоборот. Так ничего и не решив, взяла сигареты и ключи от темной комнаты.

Она располагалась перед пожарной лестницей, и ноги сами понесли Лену к запертой двери. Разве тут что-нибудь найдешь? Лена разглядывала шкафы, забитые приборами, платами и непонятными железками. Ничего тут не найдешь, неделю надо разбирать.

Но свой шкаф она все-таки осмотрела. Вот образцы, лежащие с незапамятных времен, а вот те, которые она положила сюда месяца три назад. Приборов много, но ничего похожего на те, которые она ищет. Она еще постояла, а потом, сама не зная зачем, встала на колени на пыльном полу: здесь убирали редко – и заглянула под шкаф. Освещение было слабое, ничего, кроме черноты, она не увидела и тогда, жалея недавно выстиранный рабочий халат, начала шарить под шкафом рукой. Шарить было неудобно, она почти легла на пол и не сразу поняла, что рука натыкается на что-то, придвинутое к самой стене. И тогда, распрощавшись с любимым халатом, Лена распласталась на полу, засунула правую руку насколько ее хватало и не сразу с трудом вытащила черный целлофановый мешок для мусора. Халат был безнадежно испачкан, а вот на мешке пыли не было. Она села на пол и осторожно, отказываясь верить тому, что сейчас увидит, начала развязывать целлофан. Лена нашла исчезнувшие приборы.

Их было два, каждый аккуратно упакован в пенопластовые уголки.

Так и сидя на полу, Лена достала телефон, жалея, что не знает мобильного Пожидаева, и, молясь, чтобы он оказался на месте, стала набирать его рабочий номер.

Пожидаев был у себя в кабинете и меньше чем через минуту уже возвышался над Леной, сидевшей на полу.

– Так я и думал, – непонятно произнес он, разглядывая находку.

– Что? – удивилась Лена.

– Я думал, – пояснил он, протягивая ей руку и помогая встать, – что украсть хотели только один прибор.

И видя, что она не понимает, терпеливо продолжил:

– Эта история состоит как будто из двух частей. Одна часть понятна: кто-то украл прибор и получил за это деньги. Или пулю. А вторая часть какая-то странная, дилетантская, я бы даже сказал, женская: перепрятать приборы, подложить кому-то… Зачем? Глупо.

– Почему нужно было красть один прибор? Кому это понадобилось?

– Конкурентам, – не задумываясь ответил Пожидаев. – Больше никому. Приборы уникальные, лучше всех мировых аналогов. Это госзаказ, очень большие деньги. Чтобы кто-то мог восстановить технологию, достаточно одного образца. К тому же искать один пропавший прибор станут не так тщательно, как всю исчезнувшую партию.

– А… террористы?

– Террористы? – удивился Юрий Викторович. – Вряд ли. Это же не гранатомет. Это для них слишком… круто. Впрочем, все может быть.

– Юрий Викторович, приборы нужны нашим конкурентам, в смысле российским, или заграничным? – подумав, спросила Лена.

– Думаю, что нашим. – Он усмехнулся почему-то и махнул рукой. – В таких случаях лучше не гадать, а знать наверняка.

Неожиданно он крепко взял ее двумя руками за плечи, почти обнял и сразу отпустил.

– Молодец, Леночка. Умница. Спасибо, – тут он смутился и пообещал: – Мы обязательно его вычислим. Или ее.

Вера безуспешно пыталась заняться срочным переводом. Она и без того затянула его, так как он не представлял для нее интереса ни с финансовой, ни с какой-либо другой точки зрения. Просто в агентстве, где она работала, ее очень просили их выручить, выполнить качественный перевод, и Вера согласилась, чувствуя себя благодетельницей. Однако сейчас непослушные злые мысли все никак не хотели переключаться на работу, и Вера в который раз прокручивала вчерашний разговор с Сергеем. Она анализировала его всю ночь, и это был первый случай в ее жизни, когда она хотела заснуть и не могла. Вера мстительно решила, что никогда не простит Сергею и этой ночи, и невозможности сосредоточиться на переводе, и собственных злых мыслей.

В том, что Сергей вернется, она не сомневалась: после нее, Веры, умной и красивой, никакая молоденькая дурочка надолго его не удержит. В том, что соперница обязательно молоденькая и обязательно дурочка, Вера тоже ни минуты не сомневалась. Иногда ей даже приходило в голову, что то, что случилось, к лучшему, поскольку Сергей всегда будет чувствовать свою вину и управлять им станет гораздо легче. До сих пор управлять им она не могла совсем, но это почему-то добавляло ей интереса к нему.

Сергей был не первым и не единственным ее любовником, хотя она, конечно же, говорила ему, что он и первый, и единственный. Вера любила и ценила собственный успех у противоположного пола. Она как будто оживала, когда очередной умный и достойный мужик не сводил с нее восторженных глаз, старался проводить с ней время, рискуя собственным семейным положением. Она чувствовала себя абсолютно счастливой, когда верила в свою власть над этими мужчинами, хотя властью этой, к чести ее надо сказать, никогда не пользовалась кому-то во вред. Именно это восхитительное мужское обожание было для нее главным интересом в жизни после собственного семейного благополучия. А плотские утехи, которые она, конечно же, тоже любила и знала в них толк, были далеко не главным в ее многочисленных романах. При этом Вера вовсе не являлась законченной шлюшкой, не пропускающей ни одного возможного кавалера. Она встречалась только с теми мужчинами, к которым испытывала искреннюю симпатию и уважение, а вызвать у нее эти чувства было не так уж просто.

Вера очень удивилась бы, если б узнала, что в агентстве имеет репутацию именно законченной шлюшки. А еще больше удивилась бы, узнав, что молодые и не очень молодые женщины вовсе не завидуют ей, а относятся к ней с жалостью и даже с легкой брезгливостью, как будто у нее заразная болезнь. Среди этих женщин были весьма неглупые и очень интересные, однако они не испытывали потребности в новых романах, они любили своих мужей или женихов и были счастливы без лишнего мужского внимания.

Со своими поклонниками Вера расставалась легко и без взаимных обид. Она вообще не любила портить отношения с кем бы то ни было. Просто она и партнер начинали встречаться все реже, а потом необходимость во встречах проходила сама собой.

Только с Сергеем все было не так. Вера никогда не призналась бы себе, что их встречи нужны ей самой больше, чем ему. И совсем не потому, что она безумно любит его, просто она не получила от него того, что было для нее первой необходимостью: чувства полной уверенности в силе своего влияния на него. И Вера раз за разом приходила к нему, чтобы удостовериться, что он смотрит на нее так же нежно и ласково, как в их первую ночь. И целует ее так же нежно и ласково. И что она необходима ему.

Вера решительно выключила компьютер и зашагала по квартире – из кабинета в кухню, из кухни в кабинет. Она чувствовала, как на нее волной накатывает самое настоящее бешенство, ей, спокойной и уверенной в себе, абсолютно несвойственное. И этого бешенства она тоже никогда не простит Сергею.

Вера подошла к большому зеркалу в прихожей и уставилась на свое отражение, не видя его. А потом, вглядевшись, увидела немолодую уставшую женщину и испугалась этой женщины с красными потухшими глазами. А еще испугалась, что Сергей не вернется и она не сможет наказать его за ту боль, которую он ей причинил. Желание отомстить ему оказалось таким нестерпимым, что она застонала, закусив губу.

Она заставит его страдать. Она успокоится, все обдумает, и он жестоко поплатится за то, что сделал.

Вера подумала, прикинула варианты и решительно набрала номер одного из старых друзей:

– Саша, мне нужен частный детектив. Помоги, пожалуйста.

Дмитрий Михайлович жалел о своей недавней вспышке: злиться на Иру было верхом глупости. Он знал, как она неумна, капризна и безжалостна, и требовать от нее слов и поступков, естественных для людей мягких и интеллигентных, он не должен. В конце концов, никто не заставлял его на ней жениться. К тому же она действительно могла подумать, что серьги взяла Лера. Ему было жаль Леру, он напомнил себе обязательно сказать Нонне, чтобы та расплатилась с девочкой. Но Лера была чужой и, в общем-то, абсолютно ему неинтересной, а Ирина, при всех своих недостатках, была его женщиной, его женой.

К утру ссора была забыта, остался только неприятный осадок, но тут уж ничего не поделаешь.

– Ира! – в который раз позвал он ее. – Ты меня слышишь?

Жена, обхватив двумя руками чашку с кофе, смотрела в окно. Она сидела так минут пятнадцать, то улыбалась, то хмурилась. Это было на нее совершенно не похоже: обычно по утрам она болтала, почти не замолкая, и не давала ему сосредоточиться на предстоящем рабочем дне.

– Да, Дима. Что ты сказал?

– Я хочу позвонить Нине Ивановне. Попрошу ее похозяйничать, пока Лере замену не найдем.

– Конечно, позвони.

Вроде бы ничего особенного не произошло сегодня утром, но что-то не давало ему покоя. Не нравилась ему Ирина задумчивость. Теперь он вспомнил, что и в выходные она была тоже на себя не похожа: почти не разговаривала, бесцельно слоняясь по квартире. Пожалуй, это были первые выходные, когда она совсем ему не мешала.

Сейчас, проведя совещание, Дмитрий Михайлович покачивался во вращающемся кресле и смотрел в окно. У него была такая привычка: смотреть в окно, когда что-то его беспокоило, или он думал о чем-то, или просто устал и хотел отдохнуть. Он снова прокручивал в голове сегодняшнее утро и вспоминал то нервную веселость Ирины, то ее непривычную задумчивость. И то и другое были почти незаметными, но он, знавший жену как никто другой, заметил. И теперь смотрел в окно, гадая, что бы это могло значить.

Все годы жизни с Ириной были полны для него абсолютной неуверенности в завтрашнем дне. Как будто он каждую минуту ждал, что брак этот, такой для него самого неожиданный, в любой момент закончится, Ирина исчезнет, и он снова окажется с Нонной в старой родительской квартире.

Он уже давно, с самого начала их отношений, не верил жене, хотя Ира никогда не давала ему поводов для ревности. Она всегда старалась быть хорошей женой, подавала ему обеды и ужины и даже утверждала, что сможет обойтись без домработницы, впрочем, твердо зная, что он на это не согласится.

Рабочий кабинет располагался на третьем этаже, и окно было почти полностью закрыто распустившейся листвой деревьев, как будто он находился не в Москве, а на даче. Когда-то он любил сидеть на веранде дачного дома, качаться в старом кресле-качалке и наблюдать, как играют дети на участке Демидовых. Лена, которая его всегда забавляла и которую он по-своему очень любил, была тогда похожа на четырехмесячного щенка: уже выросшая, но непонятно почему казавшаяся неуклюжей, хотя на самом деле отлично бегала, прыгала и плавала. Плавать ее учил он сам, еще совсем маленькую. А вот ее черноволосая подружка Ира уже тогда походила на маленькую женщину ленивой грациозностью движений. Ему нравилось наблюдать, как она откидывает волосы со лба, как собирает их в хвост и снова распускает. Была еще одна девочка – как же ее звали? Таля, вспомнил он, но та казалась совсем незаметной, тихой, и на нее он почти не смотрел.

Потом девочки выросли и превратились в настоящих красавиц. Правда, Таля оставалась все такой же тихой и незаметной. У Лены очень скоро появился Павел, они всегда были вместе, и Дмитрию редко удавалось поговорить с ней одной. Он снова подумал, как странно, что Лена и Павел разошлись, никто не мог предположить, что такое может случиться.

А темноволосая Ира всегда была одна, и ему все так же нравилось наблюдать за ней, за ее ленивыми грациозными движениями, за тем, как она откидывает волосы со лба.

На дачу он приезжал всегда по пятницам поздно вечером. Поздно, чтобы пропустить всех стремившихся за город горожан и добираться по относительно пустой дороге. Однажды он увидел Ирину, бредущую с маленьким букетиком полевых цветов вдоль обочины. На ней был яркий сарафан, желтый с крупными подсолнухами, потом он долго любил, когда она его надевала. Он тогда не остановился, проехал мимо, только подумал, уж не его ли она поджидает на пустой дороге. Мысль была настолько абсурдной, что он даже улыбался собственной глупости, пока ехал до участка.

В следующую пятницу он вновь увидел на обочине Иру в том же желтом сарафане и с букетиком полевых цветов. Он опять не остановился и подумал, что она вполне может поджидать его, только теперь эта мысль почему-то уже не казалась ему запредельно абсурдной. И улыбнулся он, когда подумал, что в следующий раз ей стоит как-то привлечь его внимание, захромать, что ли.

Прошла неделя, и он увидел заметно хромающую Иру, все так же бредущую вдоль дороги с полевыми цветами, и это его по-настоящему развеселило. Он остановил машину, подал ее назад и, перегнувшись через сиденье, открыл ей дверь. Он ни о чем не спросил ее тогда, не спросил даже, что с ногой, и она ничего не сказала ему, только поблагодарила, когда доехали. Время от времени он поглядывал на соседский участок, хромает ли Ирина или перестала за ненадобностью. Она хромала.

А еще через неделю он Ирину не увидел, хотя внимательно искал глазами желтый сарафан. Он почувствовал ощутимое разочарование, впрочем, очень недолгое.

Он увидел ее следующим утром на тропинке, ведущей на дальний пруд. Дальним они называли огромный водоем по другую сторону железной дороги. Он всегда ходил купаться по утрам, рано, пока соседи спали и других желающих поплавать почти не было.

Он догнал Ирину, неторопливо идущую в желтом сарафане, уже зная, что она будет его женой.

Дмитрий Михайлович усмехнулся, вспомнив, что за все время их брака ни разу не видел, чтобы Ира собирала полевые цветы.

Сестра ничего не сказала ему по поводу неожиданной женитьбы, и никто словом не обмолвился, только соседка Елизавета смотрела неодобрительно, а Ольга, Ленина мать, спросила:

– Ты хорошо подумал?

Он ничего не ответил, только щелкнул ее по носу. Он хорошо подумал.

Он не получил настоящей семьи, какая была у его родителей, когда сомневаться в верности и надежности собственного супруга просто не приходит в голову. Он не получил такой семьи и даже не знал, хочет ли он этого.

А вот знать, что происходит с Ириной, он хотел.

Едва Лена успела переодеться в старый халат, который она уже давно собиралась выбросить, и забежать к Люсе, чтобы рассказать последние новости, как принесли очередные образцы, и, разрываясь между срочными и очень срочными делами, она неожиданно вспомнила, что вчера Курганов успокаивал ее, совсем как Нонна, и от этого ей сразу стало спокойно, и показалось, что вся история с приборами абсолютная ерунда, а еще ей показалось, что ее проблемы ему совсем не безразличны и она тоже ему не безразлична.

– Тебе помочь? – заглянула в дверь Наталья.

– Помогите, Наталья Борисовна, – обрадовалась Лена и показала на стопку образцов. – Вот эти обмерьте, пожалуйста.

– Ты бы говорила, если что сделать надо, – упрекнула ее Наталья, – думаешь, мне нравится без работы сидеть?

Упрек был справедлив, и Лене стало стыдно.

– Извините. Буду говорить.

– Я же не Татьяна, в самом деле… – продолжала обижаться сотрудница.

Татьяна Генриховна, внешне приветливая и интеллигентная, обладала поразительной способностью сеять в коллективе неприязнь и какие-то мелкие смуты. Когда Лену назначили заведующей и она впервые стала распределять работу в собственной лаборатории, Татьяна требовала постоянных объяснений, утверждала, что все делается неправильно, что она, Татьяна Генриховна, в этом безобразии, придуманном некомпетентной начальницей, участия принимать не будет, поскольку технологическая обработка ведется неправильно, и ей до смерти жалко загубленных образцов. Лене было противно, да и некогда никого уговаривать, и она старалась справляться с делами.

Наталья все делала споро и аккуратно.

– Про сокращение ничего не слышала? – Работать молча Наталья не умела.

– Не-ет. Господи, неужели опять? – ахнула Лена.

В институте периодически проходили сокращения. И хотя на Лениной памяти сокращали в основном только «мертвые души», то есть людей, фактически давно работающих в других местах и только державших в институте трудовые книжки, да еще уж совсем ненужных сотрудников, так и не обучившихся работать на современном оборудовании. Каждая такая кампания обрастала паническими слухами и создавала тягостную ауру ненадежности. И хотя Лена прекрасно понимала, что ей никакое увольнение не грозит, эта аура всеобщего страха давила на нее так же, как и на всех остальных.

– Ты сегодня Люсю видела, она ничего не говорила?

– Нет. Да она и не знает ничего, – с сомнением произнесла Лена.

– Как же! Не знает она!

– Леночка, появился ваш поклонник. – В комнату вплыла Татьяна Генриховна. Когда-то Лену поражало удивительное несоответствие между внешним спокойным достоинством седовласой красавицы Татьяны и той недоброжелательностью к окружающим, которую она даже не пыталась скрыть. Люся называла ее «ваша злыдня» и была недалека от истины.

– Какой именно? – уточнила Лена. Все знали, что никакого поклонника у нее нет.

– Вчерашний, – усмехнулась Татьяна и замолчала, потому что дверь лаборатории со строгими надписями «Посторонним вход запрещен» и «Без специальной одежды не входить», а также кодовым замком открылась, и появился Сергей Александрович Курганов. Сегодня он был одет в джинсы и светлую ветровку и показался Лене совсем «своим», а не строгим и официальным, как раньше.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – недружно ответили женщины.

Татьяна подвинула стул и села, хотя никаких дел в лаборатории у нее не было. Тут произошло странное: господин Курганов спокойно и молча посмотрел на женщин, Наталья и Татьяна почему-то поднялись и вышли, аккуратно закрыв дверь.

– Что-нибудь надо переделать, Сергей Александрович? – спросила Лена.

– Нет. Не знаю. Я хотел бы вас проводить, если вы не возражаете. – Он понимал, что торопит события и может отпугнуть ее этим, но притворяться перед ней ему казалось неправильным.

– Проводить? Куда? Домой? – опешила Лена.

– Если вы собираетесь домой – значит, домой, – объяснил он.

Ее никто никогда не провожал с работы домой, и она не знала, что полагается говорить в таких случаях.

– Я не возражаю, – серьезно ответила Лена.

– В метро? – спросил Сергей, когда они вышли на улицу. Он украдкой смотрел на нее сбоку и вновь удивлялся, что не разглядел сразу, какая она красивая.

– На электричку.

– Вы за городом живете? – Почему-то его удивило, что ей приходится ездить из Подмосковья.

– Нет. Живу я в Москве, я против потока езжу. Это очень удобно, – объяснила она.

Добираться до института так было удобнее. Когда электрички с полосатыми мордами выплескивали на платформы тысячи измученных духотой и давкой людей, Лена входила в полупустой вагон и садилась у окошка, как когда-то в детстве. Да и ехать было недолго, всего двадцать минут.

– «Омстрон» – частная фирма? – спросила она.

Лену всегда удивляло, что люди решаются организовать собственное дело в такой специфической области, как приборостроение. Все-таки это не чайную открыть. Разработка технологий, хоть высоких, хоть не очень высоких, всегда являлась прерогативой государства.

– Мы ее организовали с двумя моими… компаньонами, – объяснил Курганов. – Фирме уже десять лет. Сначала хватались за все подряд, а сейчас свое направление определилось. Раскрутились потихоньку. У нас сотрудников больше сорока.

– А компаньоны тоже директора?

– Тоже, – серьезно ответил он, – один компаньон занимается финансами, на другом – связи.

Он видел, что это ей, как ни странно, действительно интересно. Но смотрела она на него почему-то с удивлением, как на инопланетянина.

– А что такое связи? Умение давать откаты?

– Нет, – резко сказал он, – связи – это связи, умение находить заказчиков. Умение находить соисполнителей. Знать, где, что, кому и когда может понадобиться. Это далеко не просто, я бы не сумел. Личные контакты тоже имеют значение, и я не вижу в это ничего плохого.

Ему не нравилось, когда кто-то сомневался в компетентности его компаньонов. Фирма была не только его работой, она стала частью его жизни, причем частью немалой. Собственно, кроме фирмы, ничего интересного в его жизни не было совсем.

Вечер стоял изумительный. Пахло весной, распускающейся листвой и свежестью. Они шли по тихой почти пустой улице: только шагах в двадцати от них какой-то паренек в черной ветровке сосредоточенно разглядывал что-то в собственном телефоне.

– Какой вечер хороший. Я после работы редко гуляю, – призналась Лена.

– Почему? – удивился он.

– Да так. – Она пожала плечами и улыбнулась. Она не гуляет по вечерам, потому что одинокой женщине в это время нечего делать на улице, а собаки у нее нет. Впрочем, не гуляет она не только по вечерам. Это раньше она любила бродить по Москве. С Павлом. И, прогоняя ненужные мысли, Лена похвасталась: – А я сегодня нашла приборы.

– Как? – Он не удивился, только заглянул ей в лицо.

– Мне дали записи с камер наблюдения, правда, уже обработанные. В смысле, все ненужное было удалено. Я подумала, куда могли спрятать приборы, и нашла. Правда, спрятали их не очень умело, иначе не обнаружила бы, – честно добавила она.