Текст книги "Призраки Припяти (СИ)"

Автор книги: Евгения Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Мы пришли, – внезапно, звонким голосом сказал Лысый. – Там, за дубами, мой дом.

Я, раскрыв рот, смотрел, как он вдруг заторопился, обогнал меня и, смешно припадая сразу на обе ноги, побежал вперед, вскоре скрывшись между деревьями.

Вот тебе и на! То он в ступоре и четверо суток походит больше на зомби, чем на человека, а то вдруг…

Я чисто механически захромал вперед – ничего больше мне не оставалось. Но не успел я дойти до опушки, как навстречу выскочило четыре здоровенных амбала в черных куртках охраны. Лис прижал уши и ощерился, готовый защищаться до последнего. Мужики замерли на месте и тот, что стоял впереди, как-то жалобно сказал:

– Господин Лысенко просил помочь вам дойти, пожалуйста, уберите свою собаку.

Это было так неожиданно, что я не сразу понял смысл слов. Этот ухоженный, сорока лет мужчина в добротной, сухой одежде, обращался ко мне на вы и так, словно он передо мной был виноват.

– Врач уже едет, – продолжал охранник, – господин Лысенко позвонил ему. Позвольте вам помочь!

– Ну прямо чудо какое-то, – пробормотал я. – Лисья морда, цыц, это друзья.

На просторной вырубке стоял… забор, увенчанный железными черными пиками. Забор был почти трехметровым, и за ним ничего не было видно. К большим воротам подходила добротная, засыпанная щебнем, укатанная колесами дорога.

– Это дом Лысого? – обалдело спросил я.

– Да, господин Лысенко здесь живет вот уже восемь лет, – ответили мне и, открыв калитку, ввели внутрь.

Врач все сделал как надо, и нога осталась при мне. Хозяин дома переменился, стал весел и общителен, гостеприимен и очень внимателен. Я отдыхал в его доме как на курорте, хорошо и сытно ел, много спал. У Лысого оказалась отличная библиотека, которая занимала меня куда больше, чем телевидение или сам хозяин, и только Лис чувствовал себя как-то неуютно. На участке было еще две собаки – ротвейлер и овчарка и между ними намечалась напряженная здоровая конкуренция, ведь Лис спал вместе со мной в доме, грелся у теплого камина, а те двое жили на улице вместе с охраной, ежедневно несли дежурство и старательно отрабатывали свою кашу…

Впрочем, я тоже не хотел надолго задерживаться в коттедже Лысенко. Что-то в нем чудилось мне нездоровое и опасное. Что-то такое, чего я не мог ни понять, ни определить.

Но уйти я не успел, потому что к нам пожаловали двое…

* * *

– Первый снег в сентябре, Нелюдь! Вставай, Чернобылец уже третий час роет носом землю, а ты все дрыхнешь! Это же эпохальное событие, сегодня второе число!

Лысый бесцеремонно пересек мою спальню и раздернул плотные бежевые занавески, впуская в комнату хмурый свет затянутого облаками утра. Я нехотя приподнялся на локте, чтобы лицезреть удивительную картину. За окнами падали крупные хлопья снега. Это и вправду был первый снег и хотя я недолюбливал зиму, невольно залюбовался этим чудесным парением. Ветра не было и снежинки, предоставленные самим себе, мерно колыхались в воздухе.

– А Чернобылец чего? – уточнил я.

– На участке шарится, – усмехнулся хозяин дома, присаживаясь на широкий подоконник. – Я попросил убрать своих псов и выпустил его – с самого утра просился, засранец, разбудил.

– Это он может.

Сам я глубоко задумался – Лис не стал будить меня. В последнее время он взял за привычку меня вообще не беспокоить, словно мы стали совершенно чужими. Время он предпочитал проводить на улице и ко мне почти не подходил, лишь тогда, когда я звал его. Держался подчеркнуто особняком, даже когда дремал рядом на ворсистом ковре. Похоже, я все-таки его чем-то обидел…

– Вставай, Нелюдь, не устал валяться? – Лысый оттолкнулся от подоконника и направился к выходу.

– Валяться – не работать, – равнодушно заметил я, но сел на кровати.

– Доктор Ду сказал, ты у нас уже не больной! – заржал Лысый. – Не прикидывайся раненным.

– У меня, между прочим, еще нога не зажила, – я даже указал Лысому на бинт, перетянувший мне ляжку, – вот доказательство моего увечья!

– Разленился, – подвел итог хозяин дома.

– Совершенно верно, – серьезно ответил я и стал одеваться.

– Завтрак ждет…

Лысый зачем-то хлопнул ладонью по косяку и вышел из комнаты. Через три минуты я спустился за ним следом и уселся за стол в небольшой, уютной кухне.

– Хороший дом, – сказал я тихо.

– Но тебе тут не нравится, – продолжил за меня Лысенко.

– Ага, завтра наверно того…

Я замялся, внюхиваясь в аппетитный запах свежесваренного кофе, который несся от плиты.

– Уйдешь что ли? – Михаил Лысенко с туркой в руке сел на стул рядом со мной.

– Да, я не могу подолгу сидеть на одном месте, и так уже месяц прошел… – я вынул из его рук турку и сам налил себе кофе, достал из холодильника колбасу и снова взглянул за окно. Теперь засыпаемый белым снегом пейзаж уже не казался мне таким завораживающим. Я представил, что завтра мне надо будет покинуть теплый дом, оставить сытую и беспечную жизнь позади и идти до Малаховки…

– Сколько до Малаховки километров?

– Сорок без малого, ты мне лучше скажи, от кого убегаешь?

До чего же мне не нравится твой ум, – подумал я в который уже раз. – Ты проницателен до безобразия. Но сказал я совсем не то, что думал:

– Не важно это, тебе не затронет и ладно.

– Не затронет? – слабо улыбнулся Лысый. – Ко мне сегодня с самого утра пожаловали двое. И знаешь, кто?

– Где? – я резко встал. – Ушли?

– Ты и вправду думаешь, что я могу не пригласить погостить такого важного и серьезного человека, как Саркисов?

Я молча стоял с чашкой в руке. Вот и нашел меня, вот и догнал. На что я надеялся, задерживаясь на три недели в одном месте?

– И где они сейчас?

– В бане, парятся, сил набираются. Сынишка его что-то не важно выглядит, морду ему кто-то изуродовал…

– Сын? – ахнул я и чуть не выронил кружку.

– А ты сядь, поговорить надо. Саркисов сказал – тебя ищет, я ему ответил, что ты мой гость и вся моя охрана тут за тебя поляжет. Саркисов усмехнулся и согласился торговаться. Его сын молчит все и хмуро смотрит. Ты его, да?

– Ну, так, – я потер шею и сел за стол, задумчиво отхлебнул кофе. – Значит, и он у тебя погостит.

– Они.

– А выйду я за ворота и будет разбор полетов, – вздохнул я. – Ладно, будем считать, я и вправду здоров как бык.

– Сегодня вечером будем торговаться, – спокойно возразил мне Лысый.

– А вот это уже не твое дело, – резко ответил я.

– Как знаешь, – не стал спорить хозяин дома. – Я тебе навязывать плату за свое спасение не буду, когда захочешь – спросишь сам.

– Договорились, – хмыкнул я, делая себе бутерброд с колбасой. – Чего на обед то?

– Вот ведь ты человек бесстрашный! – восхитился Лысый. – За тобой Саркисов пришел, его некоторые люди зовут просто по профессии – Смерть – а ты немного попереживал и все. Во даешь!

– Я с ним два раза встречался и живой, значит и Смерть промахивается.

Лысый смотрел на меня как на сумасшедшего. Я не выдержал и переспросил:

– Так что у нас на обед?

Мы собрались у камина в полном молчании. Дым сразу от четырех сигарет тек к потолку белыми струями. В комнате царил полумрак, разбавляемый огненными сполохами. На столе в маленькой глиняной плошке горела одинокая свеча.

Лис спокойно лежал у моих ног, пристально поглядывая то на Ивана Саркисова, то на Верди. Дима Веринский – по матери – разительно изменился с момента нашей последней встречи. Ему помочь мог разве что пластический хирург. Левая половина лица представляла собой уродливую шрамированную маску; обрубок уха оттопырился и торчал из-под отросших прядей волос. Он растерял былой пыл, вызов и нарочитая заносчивость в нем угасли, он нервно мял ладони и смотрел в пол перед собой. Сигарету он не выпускал изо рта, кривя губы, чтобы выпустить дым.

Саркисов был как всегда невозмутим. Только теперь я сообразил, что они с сыном и вправду похожи. Этими самыми кривыми улыбками. И внешне – овал лица, носы. Как я сразу не понял, не заметил? Наверное, мне было не до того, у меня была простреляна нога, и я пытался остаться в живых. Но, если Дима – сын Саркисова, почему я, посягнувший на жизнь и здоровье парня, все еще жив? Будь я отцом, я бы убил того, кто обидел моего сына. Или… мальчик сам должен стать мужчиной?

– Что, душа глазастая, – сказал вдруг Саркисов, – оправился?

– Спасибо за беспокойство, – ровно ответил я. – На здоровье не жалуюсь. Вы как?

– Да что мы, ноги есть, чтобы носить по земле, и то хорошо.

Ага, вот ноги я вам и поотрываю, – зло отметил я про себя.

– Значит, обзавелся себе крутым защитником, – тем временем продолжал Сарки. – Кстати, сердечный привет тебе от Ефрема, он желает придушить тебя собственными руками. Дочурку, знаешь ли, очень любит.

– Вот и не отпускал бы ее с кем ни попадя, – фыркнул я.

– Увязалась, да? – сочувственно осведомился Сарки.

Я не счел нужным ответить.

– Ну и как мы будем решать наше разногласие? – помолчав, спросил Сарки.

– Могу отчитаться перед твоим сыном, – спокойно ответил я.

Верди вскинулся, в его глазах, отразивших колебание пламени, плеснулась ярость.

– Чтобы ты его убил? – вдруг спросил Саркисов едва слышно. Верди при этих словах вздрогнул. Я бы не потерпел таких слов от отца, я бы лег костьми, но доказал ему, что сильнее и умнее…

– Ты? – я в упор смотрел на наемника, которого все звали Смерть.

– Жить тебе надоело? – прошипел Верди.

Хотел было я прикрикнуть на него, чтобы не перебивал, когда взрослые разговаривают, да вовремя затолкал язык в глотку: нифига я не старше Верди, вряд ли умею больше и то, что я до сих пор жив – чистой воды везение и удачное стечение обстоятельств.

– Ты меня не боишься лишь потому, что не знаешь, чего я стою. Как и многие, ты наивен, душа глазастая, – хохотнул Сарки.

– Я не позволю творить безобразие у меня, – вклинился Лысый.

– Успокойся, хозяин, никто не обижает твоего друга, – Саркисов поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее, взял со стола бокал с густым красным вином и сделал большой глоток. – Но решать все равно придется. Гражданин Верди взялся выполнить хорошо оплачиваемое… поручение. Отказаться – значит ударить в грязь лицом. Потому я бы предложил поединок на ножах. Ты один, против нас двоих.

– Совесть мучить не будет, Саркисов? – внезапно гневно возопил Лысый. – Или ты боишься его?

– Боюсь, – совершенно спокойно ответил Сарки.

В комнате повисло тягостное молчание. Я потушил в пепельнице сигарету и уставился в огонь. Чего боится Саркисов? Я же никто! С двумя мужиками, один из которых защищает сына, а второй держит на меня лютое зло, мне не справиться ну никак! С другой стороны, есть у меня выход?

– Отец, – сказал вдруг Верди, – не лезь.

Хм, а мальчик то растет.

– А матери твоей я что скажу? – строго спросил Саркисов и я, наконец, понял, чего добивается этот мудрый и хитрый убийца.

Верди весь пошел пятнами.

– Завтра мы с тобой померимся силами, душа глазастая, – сказал Сарки. – Это мое последнее слово.

– Я согласен, – глубоко кивнув, согласился я, глядя в пустые глаза Смерти. Я прочел там куда больше, чем обещание. Попробуй только убить его, – говорил мне взгляд Сарки. – Лучше умри вместе с ним.

– Дурак ты Нелюдь, – яростно выругался Лысый, но он был не в силах ничего изменить.

* * *

Ночью я проснулся от шороха. Через секунду зарычал Лис, когда дверь моей комнаты стала медленно открываться.

– Нелюдь, – тихо позвал Верди. К этому моменту я уже сидел на кровати и быстро шнуровал ботинки. Я не раздевался, что я, дурак, раздеваться, когда в доме рядом со мной ночуют двое наемных убийц, которым уплачено за мою жизнь?

– Да, – так же тихо ответил я.

– Одевайся, бери свой нож и пошли. Если ты смел, оставь пса здесь.

Кто смел, тот и съел, – мысленно передразнил я Верди. – А кто умен, тот лезть в мышеловку не будет. И уж точно не будет поддаваться на провокации. Как же ловко Саркисов манипулирует людьми! Вот у кого я бы с удовольствием поучился!

Выжить бы.

Я тихо спустился по лестнице, закрыв перед любопытным носом Лиса дверь: пес почувствовал неладное и собрался со мной.

На улице было холодно, но отцовский нож приятно грел уверенностью в собственных силах. В конце концов, один противник – это тебе не двое вооруженных пистолетами людей.

Я видел Верди впереди, но вот дорогу ему преградил охранник в черной форме и с ротвейлером на поводке. Я ускорил шаг и узнал в ночном стороже Лешку Косово, который как обычно обходил периметр. Это был низкорослый парень из рода бычков, они со своим ротвейлером Мотей создавали удивительный тандем глупости и упорства.

– Куда? – видимо во второй уже раз поинтересовался Лешка. – Не велено.

– Привет Леха, курить будешь? – я потеснил коленом угрожающих размеров пса, перед которым оробел Верди, и побратимски хлопнул охранника по плечу.

– А, Нелюдь, – слабо улыбнулся охранник. – Куда ночью вас понесло, холодно, – он протянул руку, показывая, что ничего против стреляной папиросы не имеет.

Я охотно достал пачку и вытащил из нее две сигареты.

– Ночь длинная, покури, а мы погуляем, окрестностями полюбуемся.

– Шеф не велел, – засомневался Леха. – Никого не пускать и не выпускать, таков приказ.

– Я сам себе приказ, Леха, или ты забыл, что твой шеф мне шкурой обязан? – жестко спросил я.

– Да вы то да, – бестолково замялся охранник. – Но он…

– Со мной, – я отстранил Леху с дорожки и пошел к воротам. – Дверь нам открой.

– Когда вернетесь то? – как-то обиженно спросил охранник.

– Когда надо, тогда и вернемся, вишь ночь какая хорошая, – я украдкой подышал на ладони – руки мерзли. На землю белым ковром упал снег, и пока он не собирался таить. Зато от этой его белизны ночь не казалась такой уж темной. Свет редких фонарей, разбросанных по участку, многократно отражался от снежного покрывала, и создавалось такое впечатление, будто вокруг не ночь вовсе, а очень густые сумерки.

– Чего же хорошего? – проворчал Леха, торопясь открыть нам ворота, чтобы не пришлось ждать. – Холод уже, а впереди и вовсе зима. Ненавижу эту работу!

– А чего не уйдешь? – удивился я, закуривая. Рядом, хмурый как коряга, шагал Верди. Он чувствовал себя не к месту и не ко времени, его же собственны поступки казались молодому человеку глупыми, и гнев в нем рос с тем, как исчезала уверенность в себе.

– А куда уходить-то? – тоскливо спросил Леха. – Здесь платят нормально, а то, что с женой вижусь раз в неделю, так это ничего, бывает и хуже.

– Всегда бывает хуже, – усмехнулся я. – Давай, привет передавай жене своей.

Леха открыл ворота, и мы выкатились на дорогу. Я позволил себе нахохлиться, кутаясь от холода в тонкую куртку. Мы молча шли вперед. Я курил сигарету и думал о своем. Внезапно Верди остановился и сказал:

– Хватит. Нечего время тянуть! Доставай свое оружие и нападай.

– Хм, – только и сказал я, отстегивая фиксатор отцовского ножа. Что-то как-то обидно даже, словно по морде перчаткой съездил.

Я повернулся, зная, что враг от меня находится на недостаточном для нападения расстоянии, и жестоко поплатился за свою глупость. Я увидел движение железного клинка и крутанулся, закрывая сердце. Лезвие вспороло мне плечо, я отпрыгнул в сторону, чувствуя острую боль. Рука тут же стала слушаться хуже, кисть отяжелела. Верди, слегка пригнувшись, пошел в обход. В его руке был…

Я даже не сразу понял, что это. Меч – не меч, короткий, но очень похожий на катану.

– Это вакидзаши, идиот, – усмехнулся Верди срывающимся от волнения голосом. – Что, испугался?

Нет, не испугался. В моей голове стремительно разыгрывались картины происходящего. По одному его броску я понял, что пропал. Парень был отлично натренирован. Мне с моими редкими занятиями у Легавого, до его искусства было далеко как рыбе до звезды.

Вариантов будущего могло быть два: первый и самый вероятный, он убьет меня не сразу. Будет наскакивать в полумраке и наносить мне молниеносные удары. Не смертельные, но лишающие сил и приводящие в бешенство. Он доведет меня до исступления от понимания, что против него невозможно биться, после чего убьет. Второй вариант – он убьет меня быстро, первым же ударом, который я пропущу. Этот его длинный нож сантиметров в тридцать дает ему неоспоримое преимущество в расстоянии. Мой единственный шанс – погасить это пространство. Тогда и только тогда наши шансы будут уравнены.

Верди нервно заржал, принимая мое промедление за растерянность. И в этот самый момент я метнулся ему под ноги. Он настолько не ожидал от меня подобного хода, что не успел отпрыгнуть, и мы покатились по земле. Я перехватил его запястье с ножом-переростком, но тут же получил удар в бок коленом. Верди ловко извернулся, словно кошка, и чуть не перерезал мне горло, но я железной хваткой вцепился ему в руку.

Внезапно я почувствовал чье-то присутствие. Вот те раз, Саркисов не оставил своего сына одного. Наблюдает, стоит вон там, за кустами. Черт! Только тебя мне и не хватало!

Верди вконец озверел, но я как-то очень удачно на него навалился, и он только сопел подо мной, почти не нанося ударов, бессмысленно сучил ногами по земле. Но и ударить его сам я не мог, потому что обе руки мои были заняты.

За кустом вспыхнул огонек – наемник невозмутимо закурил сигарету. Похоже, что Верди тоже заметил этот слабый отблеск, потому что он внезапно взревел, подобно одуревшему от запаха крови медведю, дернулся вверх и скинул меня с себя, жертвуя вывернутой рукой. В ней что-то хрустнуло, и вакидзаши упал между нами.

– Тварь, – прошипел парень и быстро здоровой рукой выхватил из кармана пистолет. – Молись всем богам, чтобы тебя взяли в рай.

Стрелять в упор. Ай.

– Не честно играешь, Верди, – тихо сказал я, готовясь к выстрелу. – Победа любой ценой не всегда самый лучший исход…

Я собрал свою волю в кулак. Я должен выжить. Теперь все зависит от меня.

Время медленно потекло назад, я наоборот шагнул вперед. Мир поплыл вокруг, взгляд помутился, оставляя в узком коридоре фокуса одного единственного человека – мишень приложения моей атаки. Он нажал на курок, и пистолет выплюнул сполох огня, но я уже ушел с лини поражения и коротким ударом в грудь сбил Верди с ног. Я ударил точно над сердцем. Я знал, что это будет значить.

Не издав ни звука, парень завалился на спину, пистолет так и остался зажатым в его руке. Звук выстрела нагнал мое вялое сознание, затуманенное неимоверным энергетическим усилием, но он уже ничего не мог бы изменить. Саркисов выскочил из полумрака, отпихнул меня в сторону и наклонился над телом сына. Замер на мгновение, а потом, положив ладонь ему на грудь, ударил по ней кулаком. И снова замер, вслушиваясь. Сердце стояло. Я остановил его.

Да, я могу вернуть жизнь. Это требует огромных затрат, это требует тяжелого труда и времени. А убить так легко. Для этого почти ничего не нужно. Только точно знать, что надо делать. Только точно видеть, где у человека самое слабое место. Если бы мне не пришлось опережать выстрел, я бы вовсе не пострадал.

Он был готов отнять у меня жизнь любой ценой. И в первый раз, и сейчас. С чего бы я должен его жалеть? С чего бы мне сейчас делать то, что я собираюсь делать?

Жизнь дороже всего.

А Саркисов все лупит по груди своего сына. Он не понимает, что так его не спасти. Он не понимает, что сердце так и будет стоять…

Я приподнялся, дополз до распростертого на земле тела и настойчиво потеснил Саркисова. Сел рядом с парнем и прикрыл глаза. Вот она, черна точка на груди. Вот он, нервный узел, в который я угодил. Место, от которого тревожный сигнал разошелся по всем конечностям, вызывая переполнение сигналами мозга, давая команду сердцу на остановку. Только отсюда можно его запустить. Я протянул руку и сложенными в щепотку пальцами коснулся этой точки. Тело Верди выгнулось дугой, словно через мои пальцы прошел электрический разряд, он судорожно вздохнул и захрипел. Опал, не приходя в сознание.

– Дышит? – с тревогой спросил Саркисов, в упор глядя на меня.

– А как же, – устало усмехнулся я и достал сигарету. Но не тут то было.

– Врач, сюда! – Крикнул Сарки и, схватив меня за шиворот, поставил на ноги.

– А ну пошли, – прорычал он и потащил к участку Лысого. Я попытался сопротивляться, но получилось у меня неважно, больше это походило на слабые трепыхания, а рука Саркисова тут же легла мне на горло, и я успокоился. Ибо под пальцами его была моя смерть. Сдави он хорошенько пальцы и секунд через пятнадцать вялого сопротивления я окочурюсь. Зачем мне это надо?

Ну, с этим все ясно. Мстить он собрался мне за сынулю. А чего еще я ожидал?

Доктор Ду проскочил мимо нас, за ним торопились двое охранников. Из-за спины я слышал короткие команды:

– Дышит. Нормально. Несите его в дом. Да, оклемается!

– Благодари богов, что он жив, – прошептал мне на ухо Саркисов, вталкивая в просторную ванную комнату на первом этаже коттеджа. Здесь все было отделано бело-розовым мрамором, все такое чистое и аккуратное. Наши ботинки оставляли на полу грязные разводы. Саркисов затолкал меня в угол между лоханью и окном, прижал к стене, удерживая за шею. Я смотрел ему в глаза и уже понимал, что он меня не убьет, что теперь все закончилось, остался только последний шаг.

– Кто ты такой? – обвиняющее спросил меня Саркисов. – Я ничего о тебе не слышал, душа глазастая, откуда ты взялся?

– От папы с мамой, – дерзко ответил я.

– Придушу сейчас, – пригрозил мне мужчина.

Хлопнула входная дверь, за стеной раздались голоса – это притащили бесчувственного Верди.

– Валяй, твой сын тоже хотел стрелять в меня. Плохо же ты его воспитываешь!

– Не тебе судить, – Сарки плотнее сжал пальцы, а второй рукой внезапно схватился за мое пораненное плечо и, с недрогнувшим выражением озабоченности на лице, стал вдавливать пальцы мне в порез.

– Ты не умеешь драться, ты не владеешь ножом, ты обычный пацан, каких в округе пруд пруди! Как ты выжил?! Как ты сумел остановить сердце Верди с одного удара?! Лишь Мастера способны на такое! Как ты смог с легкостью вернуть ему жизнь?!

Я молчал. Когда тебе причиняют боль, от которой мутиться сознание, особенно не порассуждаешь о смысле жизни.

– Отпусти, – чужим голосом сказал я, тяжело сглатывая. – Не умею, стоя, рассказывать занимательные истории на ночь глядя.

– Не боишься, – утверждая, пробормотал Сарки. – И что у тебя за козыри?

– Выдержка, – подсказал я.

– Что? – вылупился на меня Саркисов.

– Выдержка – вот мой козырь. Отпусти.

– Я тебя ща так отпущу, – наемник замахнулся на меня, но потом передумал, отпустил, отошел к раковине и стал мыть окровавленные руки. Достал из шкафчика под раковиной какую-то аптечную бутыль.

– Снимай куртку и садись на край ванной, – приказал Саркисов, поворачиваясь ко мне. Только теперь я заметил, что он извлек и еще какой-то чемоданчик.

– Нож, – спохватился я.

– Этот? – Саркисов достал из кармана нож моего отца и покрутил им в воздухе.

– Дай сюда, – потребовал я.

– Разбежался! – криво усмехнулся наемник. – Давай, душа глазастая, раздевайся, не стесняйся, девственность уже давно потерял…

Он положил мой нож на край раковины рядом с чемоданчиком и открыл его. Это был набор хирургических инструментов.

– Да ты не в первый раз здесь, – присвистнул я.

– О, догадался, наконец! Спросил бы еще, как мы тебя нашли! – захохотал Сарки.

– Только не говори, что случайно! – проворчал я, осторожно снимая куртку. Плечо жгло словно каленым железом. Рука под курткой до самого локтя вся была в крови.

– Совершенно случайно! – продолжая гримасничать, подтвердил мою догадку Сарки. – Лысенко здесь влиятельный человек, все знает, на него такая агентурная сеть работает, что тебе и не снилось. Вот и пришли мы, чтобы он помог тебя разыскать. Мы ему фотографию, он нам тебя. Сдал. А вышло все иначе! Как тебе повезло его жизнь спасти, ума не приложу. Такой мужик теперь у тебя, у малолетки, в долгах.

– Что, завидно, хитрец? – фыркнул я.

– А, может, и завидно! – взъерошился Сарки. – Ты иди, иди сюда, садись на краешек, не бойся, не укушу.

– Еще чего не хватало, – зло осклабился я. – Жив твой сын, чего тебе еще нужно?

– Ни чего, а кто, – совершенно серьезно поправил меня Саркисов. – Ты мне нужен. Выйдет из тебя непревзойденный убийца.

– Ты ахренел совсем, или я чего-то не понимаю? – сделав шаг к двери, спросил я.

– Сюда иди, – жестко приказал наемник. – Или я тебя сейчас силой сюда усажу. Не писайся от страха, тебе не идет!

Да что же это за жизнь такая? – задался я извечным вопросом. – Теперь еще какой-то мужик, чьего сына я уже во второй раз покалечил, решил сделать из меня наемника. Второго убийцу по имени Смерть. Нет, он бесспорно прав – убийца будет из меня что надо. Только я никогда на это не пойду, потому что учили иначе.

Подойдя и сев перед Саркисовым на край лохани, я так ему и сказал:

– Был бы я убийцей, сын твой умер бы еще месяц назад. Я одним руководствуюсь: нет ничего, важнее жизни. Это единственное, за что стоит побороться.

– Дурак ты, – сказал Саркисов, стирая с моей руки полотенцем кровь. – Душа глазастая, и все тут. Ну а поучиться себя защищать у меня не хочешь?

С этими словами он зажал мою руку в своей горячей, железной ладони и плесканул на глубокий кривой порез спирта из бутыли. При этом его пальцы, словно тиски, впились мне в кожу, и я с удивлением понял, что боль в ране не так уж и нестерпима.

– И этому я тебя научу, – отвечая на мой невысказанный вопрос, ухмыльнулся Саркисов. – Как терпеть боль и как ее уменьшить, как выживать и что делать, если тебя зажали в угол.

Отвернувшись к раковине, он долго там что-то делал, а потом повернулся. В его руке я увидел кривую иглу.

– Не хотелось бы по живому, – осторожно начал я.

– Не дрейфь, каждый мужик должен знать, что это такое.

– Не согласен, – я даже отстранился. – У Ду есть обезболивающее. Пойду, попрошу.

– А ты уверен, что я разрешу тебе выйти? – с интересом спросил наемник.

Мы некоторое время боролись взглядами, потом я тихо спросил:

– Ну что я плохого тебе сделал, Смерть? Что я сделал Нунси? Почему мне достается все содержимое выгребной ямы за то, что я хочу лишь одного – спокойно помогать людям?

– Чтобы помогать людям нужно быть куда более сильными человеком, чем если ты взялся их убивать, – серьезно сказал Саркисов, приближая к моему плечу иглу с белой шелковой нить. – Разве не о тебе говорят в одной из деревень недалеко от церкви Ефрема? Слышал, какой-то парень привез избитую женщину и еще троих связанных парней… Не те ли благодарные люди загнали тебя в карьер?

– Что же, это был счастливый случай для Лысого, – я дернулся, когда игла пронзила мне кожу.

– Не так уж это и больно, – сообщил мне Саркисов.

– Я сужу об этом исходя из личного, только что обретенного опыта, – хмуро сообщил я, зажав запястье руки, чтобы она не дергалась.

– А ты терпеливый малый, – вдруг сказал Саркисов, затянув первый стяжек. – И вправду я чего-то перегибаю палку.

Он устало сел рядом со мной и хотел было по голове потрепать, да передумал, махнул рукой и достал свои замечательные вишневые сигареты.

– Будешь, душа глазастая?

– Буду, – не стал отпираться я. Мы закурили. Из чистой резаной раны вяло сочилась кровь. Глядя на то, как медленно стекают по коже алые струйки, я тихо спросил:

– А ты вообще уверен, что все правильно стал делать, горе-доктор?

Саркисов было вскинулся, но внезапно что-то вспомнил и расслабил враз напрягшиеся плечи:

– Да правильно, дуралей, чего тут еще делать? Сосуды крупные не задеты, мясо порезали. Зашить и дело с концом. Был бы порез покороче – можно было вообще только перевязать…

– Ну, так дошей и перевяжи, – предложил я. – Жалко, Лысому всю ванную комнату заляпаю.

Саркисов долго смотрел на меня, потом покачал головой и, помыв тщательно руки, взялся снова за иглу.

Только не думайте, что это может навиться.

Только не думайте, что к этому можно привыкнуть.

В тот день я приобрел еще одного заступника, учителя, хорошего друга в одном лице. И хорошего врага, обязанного мне жизнью. Ни то, ни другое просто так на дороге не валяется.

Глава 9

Безвозвратно ушли два года жизни, пронеслись бури и метания, и вот я снова пришел к Лысому. Он обещал мне горы богатства, предлагал любые блага, я отказался до лучших времен и вот они настали. Я виделся с Вовкой и понял, наконец, что мне надо…

Встреча была какая-то не такая. Я совсем по-другому представлял ее себе. Вовка приехала в Малаховку на один день. Если бы не веселая пьянка накануне, мы бы с нею так и не встретились. Но шумная компания выгребла все из моего холодильника и, встав с утра, я понял, что обедать мне будет совершенно нечем. Даже мясо Лиса было поджарено и подано ломтиками как закуска к пиву. Весь мой дом гремел пустой стеклотарой…

Да, у меня вчера был день рождения, вот почему так много бутылок! Вот почему так много было народа, которого я не звал. Все, кто вспомнил, пришли и привели с собой своих друзей. Пиво и водку из УАЗика выгружали ящиками. В моей маленькой уютной однушке разом разместилось почти сорок человек. Растащили по углам мебель, стол накрыли на полу посреди комнаты. Сидели везде, где еще оставалось свободное пространство. Пили, кажется, даже в ванной.

Дым от сигарет до сих пор не выветрился. В туалете подозрительно пахло марихуаной, ну да разве же за таким количеством народа уследишь?

У Лиса тоже был день рождения. Он уже стар. Он не знал, куда ему деться, потому что везде и всюду в тот день мешался под ногами. Совсем я его уездил.

И вот утром я пошел выкидывать мусор и покупать еду. Пес, наконец, уснул, блаженно улыбаясь тому, что в доме нашем снова стало пусто.

Все утро я промаялся, нет ничего приятного в сборе бутылок, особенно когда у тебя чугунная голова. Потом, взвалив все сумки и авоськи, какие нашел в доме, я медленно спустился на улицу. Рядом орали друг на друга две женщины. Они явно что-то не поделили и теперь, бешено жестикулируя, наскакивали друг на друга. Я даже не стал разбираться, в чем дело, просто, проходя мимо, сказал

– Дамы, вы так прекрасны, когда улыбаетесь! Не стоит ссорится, – и пошел дальше.

Они обалдело смотрели мне в спину. Весь их гнев, приправленный недоумением, переключился на меня.

– Не лезь не в свое дело, ублюдок! – крикнула одна.

– Квасил небось всю ночь, что так перегаром за версту разит! – взвилась другая.

Я был доволен. Теперь они точно помирятся. Общий враг объединяет лучше всего…

Я встретил ее на улице и чуть не лишился дара речи от удивления. Она меня и не узнала вовсе, так жизнь и ночная попойка поработали над моим лицом. А вот я ее узнал сразу и схватил за руку, боясь потерять чудное видение.

Был конец сентября, но бабье лето ласково похлопывало нас по головам теплыми солнечными лучами. Мы стояли и смотрели друг на друга.

– Вовка, – сказал я, глядя на рослую, рыжеволосую девушку. Она вытянулась; казалась, как и раньше, слишком худой и немного плоской, но на лице ее играл здоровый румянец, прищуренные глаза глядели внимательно и строго. Когда я назвал девушку ее детским именем, она еще больше сощурилась, подозрительно вглядываясь в мое лицо, но так и не признала.