Текст книги "Призраки Припяти (СИ)"

Автор книги: Евгения Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Да, – сказала она, наконец, – так меня когда-то звали. А вы?…

– Димка! – выдохнул я. – Неужели не узнаешь названного брата?

– Ты? – ахнула она. – Я… но как? Откуда ты здесь?! Отец говорил, что тебя к родственникам отправил. Вы здесь живете?

– Живем, – тихо кивнул я.

– Да, Боже мой! – внезапно взвизгнула Вовку и обняла меня, обдав запахом своих волос. Чем-то знакомым и притягательным. Запахом подорожника и полыни. – Как же я рада тебя видеть!

Я отвел ее в небольшое кофе и стал угощать кофе с пирожками. Нам хотелось обо всем на свете друг друга расспросить, но мы не знали, с чего начать, и смущенно молчали. Наконец, она взяла инициативу в свои руки и начала рассказ. Я узнал, как она росла в деревне, как ее сватали замуж, и она отказалась, как нашла работу в небольшом поселке и приехала сюда по торговым делам. Еще она рассказывала про свою нынешнюю жизнь и у меня медленно начинали шевелиться на голове волосы. Общежитие, три работы, попытка обжиться. Скудное питание и одежда из соседней церкви. Она улыбалась мне, но теперь я чувствовал в ее взгляде, в ее жестах и манерах усталость почти загнанного зверя.

– А чего бы ты хотела? – внезапно спросил я, когда она прервала свой рассказ, задумавшись.

– Я бы хотела учиться, – просто ответила она. – В институте, как все благополучные люди. Хотела бы стать ветеринаром, но здесь даже обучиться не у кого.

– Ты бы согласилась уехать отсюда, если бы у тебя появились деньги? – я испытующе посмотрел на нее.

– Все мои попытки заработать направлены именно на это, – усмехнулась она. – Но полно обо мне, расскажи о себе! Как ты, что за родственники такие, как ты прожил все эти годы? Ты так изменился, эти шрамы на лице, – она провела ладонью по моей щеке и брови, рассеченной надвое побоями Нунси, которому я так и не отомстил. – Откуда все это? Кто ты сейчас, чем занимаешься?

Сейчас я бродяга, – хотелось мне сказать, но я произнес совсем другое:

– Да не интересная у меня жизнь, тетя и дядя умерли, давно уже, я кое-чем помог мэру, у меня в Малаховке маленькая квартирка, мы там с Лисом живем. У него теперь в больших кругах новое, звучное имя – Чернобылец. Работаю, где придется, помогаю людям. Иногда в баре местном вышибалой промышляю. А шрамы – так, драки были, да больше по дурости.

– Да – протянула она. – Мы так давно не виделись, а выходит так коротко…

– Да просто… – я замялся.

– А дела на любовном фронте? – с любопытством спросила она. – Дела сердечные?

Сердце пусто, хотел я сказать, но она так пристально на меня смотрела, что я вынужден был сказать правду:

– Сходятся – расходятся, нет в моей жизни постоянства. Сейчас я один.

– Совсем? – казалось, она испугалась за меня. – А друзья? Ну, кроме нашего старого приятеля Лиса.

– Да уж, он не молод совсем, спит сейчас дома. Но он еще ого– го какой! А друзья мне все те, кому я помогаю…

Потом мы еще некоторое время молчали, я проводил ее до маленькой транспортной конторы и пригласил к себе домой переночевать. Она согласилась, назавтра ей надо было уезжать.

Сам я, не долго думая, позаимствовал у мэра машину и поехал к Лысому за деньгами. Чтобы Вовка могла стать ветеринаром.

* * *

От воспоминаний меня оторвал странный звук. Словно сломалась слева в перелеске ветка. Был бы рядом Лис, я ничего бы не боялся, а так моих собственных чувств явно не хватало, а если учесть, что я глубоко ушел в мысли, то запросто мог проворонить все, что угодно. И еще этот уголек сигареты в руке…

Не долго думая, я сжал его в кулак, раздавливая, туша искры, и отшагнул в сторону, напряженно вслушиваясь в окружающий мир. Вроде ничего. Вроде тихо.

Только очень больно жжется огонь в ладони. Перестраховался. Зря испугался, нервы сдают.

Я снова медленно пошел вперед.

Что я буду делать, когда попаду в Припять? И что это все помешались на оружии?! Ну, есть город, ну полон он призраков, нам-то что? Он так близок к Станции, что там все безбожно фонит. Зачем же нам он нужен? Он давно уже перешел в разряд легенд. И почему люди не могут все оставить как есть? Зачем все нужно уничтожать? Особенно то, что нам совершенно непонятно. Ну да, призраки таят угрозу. Кто знает, а вдруг в один прекрасный день они вырвутся оттуда и захватят всю планету! Ну да, ну да.

Зато я найду свой старый дом. Это место так часто снилось мне. Я почти не помнил матери и отца, зато этот двор с тополями и детской площадкой впечатался в мою память прочнее пули, входящей в тело.

А ведь там мы вместе гуляли. Я с маленькой желтой лопаткой, отец, сидящий на лавочке и читающий большую, просто необхватную газету. Он всегда так ловко с нею управлялся, складывал ее, распрямлял, а я, рот раззявив, смотрел на эти его действия и казались они мне некими магическими пассами, доступными лишь моему папе.

Все это было неимоверно давно. Все это было в другой жизни.

Вот ведь удивится Лысый, когда поймет, наконец, что нет и не было никакого оружия, что отец мой сболтнул по пьяни какую-то глупость, а все ему и поверили. А Припять прокляли сами люди, ее теперь ни чем не отмыть.

Но я не буду перечить Лысому, пока он сам не поймет. Если человек не слышит, докричаться до него невозможно. Лысый всегда был алчен, иначе он не стал бы видной шишкой в торговой сфере, так что отвадить его от денег могли только смерть и отчаяние. Он еще испытает это отчаяние в полной мере, когда поймет и смирится. Тогда и поговорим в ключе: ну я же тебе говорил!

Внезапно передо мной совершенно неслышно выросла тень. Ах ты, значит не послышались шаги, значит, не перестраховался – наоборот не доглядел!

Я замер. Ни я, ни тень не шевелились. Казалось, передо мной стоит сгусток тьмы, но это был человек в черной одежде. Я слышал его спокойное, едва уловимое дыхание. Он не волновался. Он был уверен, что мне никуда не деться.

Я настолько сосредоточился на стоящем передо мной человеке, что ошибся во второй раз. За спиной моей что-то зашуршало – меня окружили!

Я по-кошачьи гибко прянул в сторону, уходя с дороги, и тут из-за спины приглушенно ухнуло. Опять!

В канаве, куда я угодил, скатившись с дороги, плеснулась вода, стало нестерпимо больно дышать. Я поднялся и полез вверх, оскальзываясь на глине. Выкарабкался, оказавшись на другой стороне канавы в редком подлеске

– Попал? – донесся звонкий голос из темноты.

– Один труп, – уверенно ответили с той стороны, откуда по мне стреляли. – Остались еще двое и цель.

Они меня трупом посчитали, догадался я, опускаясь на землю и замирая. Только бы теперь не заметили.

– Поди проверь тело, – это был третий голос.

Черт!

Я попытался ползти, но спина и весь бок охватила нестерпимая боль. В этот момент яркий луч фонаря ударил в мою сторону.

– Жив он! – раздался возмущенный возглас. – Добей живо!

В следующее мгновение кто-то уверенно и ловко сиганул через канаву, и в висок мне уперлось холодное дуло пистолета. Я почувствовал, как напряженно давит палец на спусковой крючок, и понял, что медлить нельзя. В следующее мгновение ноги у мужчины подкосились и нападавший мягко бухнулся набок, съехав в канаву. Сознание он потерял мгновенно, и даже понять не успел, что же произошло на самом деле.

Под курткой расползалось неприятное, влажное тепло. Теперь я вовсе ничего не видел – я лишился зрения от усилия воли, которым погасил сознание врага. Но это вовсе не значило, что я выиграл бой. Я лишь на несколько тягучих минут отсрочил момент своей гибели. Канава с водой, там меня и похоронят. Какая нелепая смерть.

– Не стрелять! – внезапно крикнули слева. Яркий луч фонаря окатывал меня с головы до ног. – Это цель!

– Скотина! – выругался третий нападавший. – Не по тому стреляли.

– Жить будет?

Ко мне перепрыгнул еще один мужчина. Он схватил меня за плечи и мощным броском перекинул через канаву обратно на дорогу. Я кубарем покатился по земле и остался лежать у ног того, кто держал фонарь.

– Эй, ты будешь жить? – склонился надо мной мужчина. В одной его руке был пистолет, в другой узкая черная трубка галогенового фонарика.

Я с трудом сел. Тягаться с двумя вооруженными людьми я уже не мог. Как все-таки просто меня сломать. Насколько уязвимо человеческое тело.

Я сунул руку под куртку и морщась, ощупал бок. Пуля вошла со стороны спины и вышла из живота прямо из-под ребра, но. Судя по всему, я отделался легко – так, кожу попортили.

– Шура, Стас в отключке в канаве плавает, – зло сообщил второй мужчина и, дернув меня за волосы, повалил на землю. – Мокрый, гад, – для уверенности он пнул меня в бедро, защелкивая на руках наручники.

– А раз в отключке, Гриня, так выуди его и поехали.

– А остальные? – Гриня растерянно замер надо мной. – Был приказ убить всех.

– Свяжись с шефом и уточи, – предложил Шура. – А я бы вообще предложи валить отсюда, потому что мы за этим придурком уже много лет охотимся, и тут такая удача. А вдруг упустим?

Приглушенно зашипела рация, вспыхнули фары машины и я, скосив взгляд, увидел темную фигуру.

– Серж, прием.

– Слушаю, Серж, – отозвался хриплый, искаженный помехами и шипением голос.

– Мы взяли его, шеф. Он отошел от лагеря, мы приняли его за охранника и ранили.

– Жить будет?

– Конечно будет, – жизнерадостно отозвался Гриня. – Но как остальные?

– Отставить! Ведите немедленно.

Ну-ну, – подумал я, пытаясь перевернуться на бок. Сырость под курткой мне ужасно не нравилась. – Я бы не был так уверен в том, что доживу…

* * *

То меня насильно тащили в Город призрак, теперь же мы ехали прочь от Припяти. Может, это судьба смеется надо мной и мне не суждено встретиться с приведениями? Лучше бы это были не домыслы…

Но что же подумает Лысый, когда проснется по утру и обнаружит, что меня нет? Он ведь точно решит, что я сбежал! И тогда Вовке…

Я отчаянно искал выход, но мне было слишком плохо. Поскольку я нужен был живым, меня даже перевязали бинтом из аптечки, просто перемотав поверх футболки. Не скажу, что это очень помогло, только усилило боль в боку. Дышать было мукой, кроме того, к этому моменту я потерял уже много крови, ужасно хотелось пить.

Мы ехали куда-то на добротном, но старом УАЗике, движок работал натужно, колеса месили весеннюю дорогу, нас ужасно трясло на ухабах, и я то и дело от боли терял сознание. То ли дело было на джипах Лысенко…

– Сколько мы тебя преследовали, – горько усмехнулся в усы худой мужчина лет сорока. Я как раз очнулся, с трудом подняв гудящую голову и пытаясь понять, где я. – Ты мне как родной стал, Нелюдь, все о тебе знаю и с тем ничего. И вживую впервые вижу.

– Шура, – с трудом выдавил я. – Зачем вы так?

– Без обид, Димка, жалко, что тебя подстрелили. Это чистой воды случайность, в темноте тебя за мордоворота Лысого приняли. Веришь, себе бы не простил, если бы тебя застрелили…

– Ага, Шеф тебе бы тоже не простил, – хохотнул водитель Гриня.

– Нет, – я тяжело втянул воздух, передыхая, – деда моего зачем убили? Отца…

– Ой, не говори, – Шура отвернулся, вглядываясь в темноту за окном. – Дедуля твой крепким орешком оказался, с потерями раскололи. Сливу прикончил, ружье ему в грудь разрядил, мы до больницы его довезти не успели – в машине помер.

– Ага, – поддакнул сидящий на переднем сидении добротный мужчина, который благодаря мне искупал в канаве. – Я из-за твоего деда и тебя пулю в ногу тогда получил, до сих пор по погоде что не так – ноет.

Шура рядом со мной насмешлив ухмыльнулся. Я понимал, что они о чем-то умалчивают, намекают на какие-то одним им понятные события. Да Бог с ними, мне все равно не узнать, что там произошло и, если честно, я не очень-то и хочу…

Помолчав, Шура шутливо наклонил голову.

– Отец твой тоже вона сколько делов понаделал! – сказал он, довольно потянувшись. Да, они были очень рады, что поймали меня.

– А не заткнуться ли тебе, Шурик, больно ты разговорчив сегодня, – буркнул водитель Гриня, усердно вглядываясь в освещенную фарами дорогу. – Стас, скажи ему, чтобы не трепал языком попусту!

На эту просьбу Стас лишь пожал плечами, он не видел ничего предосудительного в словах своего напарника. Или друга. Или кем они там были…

– Чего вам все-таки от меня надо? – не удержался я. – Тоже оружие ищите?

– Тоже? – засмеялся Стас. – Тоже?! Да мы одни его и искали все эти годы! Столько сил положили, столько времени, чтобы тебя, маленький гаденыш, выловить! Так что как найдем его, так сразу в Припяти тебя закопаем под ближайшим забором, чтобы забыть как о страшном сне обо всей вашей семейке.

– Да не пугай клиента, – шутливо одернул Стаса Шура. – Он ведь от страха сейчас в штаны наложит или чувств лишиться. А нам тут вонь в кабине не нужна.

– Убили деда, – медленно сказал я. – Убили отца. Теперь хотите убить меня. И меньшего достаточно, чтобы отомстить. Но я немного подожду. Хочу увидеть вашего главного, что мне с шестерками квитаться?

..Плевать, что сейчас есть шанс на спасение. Плевать, что достаточно одного волевого усилия и в ближайшем леске стараниями Грини мы влетим в крайнее дерево. Делов-то! Но я буду ждать. Только не помереть бы от этой дырки в боку. Тяжелый запах крови казался невыносимо тошнотворным…

За то, что я назвал моих похитителей шестерками, Шура с чувством двинул мне в лицо. Я в очередной раз потерял сознание.

* * *

Черт его знает, сколько заняла дорога. Была еще ночь, когда мы приехали. Я так часто терял сознание, что потерял счет времени.

Машина остановилась на берегу шустрой, шумной речушки. Я такой и не знал. У речки был пологий, поросший зеленой травой берег, на котором горело несколько жарких костров. Здесь же стояло несколько походных палаток и большой полевой шатер.

На берегу между двумя кострами был установлен большой стол, покрытый бирюзовой скатертью и сервированный белоснежным фарфором; в центре стола поместилось огромное серебряное блюдо с фруктами. Видеть такого мне не доводилось, разве что на картинках.

Когда меня вытащили из машины, я тут же почувствовал нежный аромат запекающегося в углях мяса, несколько поваров о чем-то совещались у костра. Вокруг было полным полно охраны, все косились на меня с видимой ненавистью. Похоже, я им усложнял все эти годы жизнь!

А за столом сидел…

О да, я знал его, этого усатого полковника. Я видел его несколько раз…

Я видел его впервые еще будучи ребенком. Проезжал такой важный полковник через нашу деревню… когда я жил у Макара. И зашел к нам, чай пил, с Макаром долго о чем-то говорил, словно они друзья закадычные. Мы тогда с Вовкой за домом играли, вырезали из деревяшки ей пистолет, хотели как настоящий сделать…

Да, казалось, за эти годы он сильно постарел…

Потом видел я его в компании Саркисова, но и тогда оказался незамеченным. Саркисов отослал своего непутевого ученика в магазин, на что я, признаться, слегка обиделся. А когда я вернулся, его уже не было.

– Ну, здравствуй, полковник Назур, – сказал я тихо. Меня подвели и поставили рядом с барским стулом. Грузная фигура полковника вяло растеклась по стулу, и он смотрел куда-то в сторону. Шура придерживал мня за плечи и не скажу, что эта опора была лишней. Они перестраховывались, боялись меня, видимо наслушались баек про Нелюдя и Чернобыльца. Что же, бывает.

Назур медленно перевел на меня свой тусклый взгляд. Да, он совсем опух от богатой жизни, – подумал я вскользь. – Ишь как щеки обвисли, как пузо выпятилось. А всего лет восемь назад был подтянутым и весьма внушительным мужчиной.

Назур словно не замечал меня. Он задумчиво провел широкой ладонью по груди, нежно оглаживая себя, потом потянулся и, взяв со стола бокал с вином, сделал глоток.

– Это не вино, – сказал он глубоким, глухим голосом. – Это кровь. Если бы я мог выпить кровь Христа, я был бы счастлив.

У меня волосы на затылке зашевелились от таких слов, а Назур, тем временем, вытер тыльной стороной ладони напиток с губ, и мне стало видно, что на его коже остался бледный, бурый след.

– Ты помутился рассудком, Назур, от своих алчных желаний, – сказал я слегка севшим голосом.

– Вспомнил ты меня, Димка, – полковник внезапно уставился взглядом мне в лицо. – А я думал, не припомнишь. Сколько раз ты уходил из моих рук! Если бы эта дурацкая фотография досталась мне десять лет назад! Ты был бы уже давно мертв, и всем было бы хорошо!

– Чушь несешь! – фыркнул я.

– Моя оплошность, что я принял тебя за сынка Макара! – взревел внезапно Назур. – Молод я был тогда, горяч, не смотрел на мусор у себя под ногами. А мог бы уже тогда растоптать! Раздавить! А ведь донесли мне потом, что приемный сын был у мужика…

Назур внезапно сбавил тон и сказал уже спокойно:

– Ну, я с ним поквитался потом, да лет столько минуло, он так и не признался, куда тебя дел. Кричал все, что ты умер от воспаления легких какой-то зимой. Господи, решил бы я тогда проверить, и проблема давно была бы уже решена.

– Ты и вправду считаешь, что у этой проблемы существует решение? – я приглушенно засмеялся, глядя на хмурое выражение его лица. – Если ты придерживаешься такого мнения, то ты еще и дурак, Назур!

– Не своевольничай, паршивец! – Шура ткнул меня в бок, благо в здоровый.

– Не надо, Шура, – осадил своего защитника Назур. – Он еще все узнает и о себе и о нас. И многое нам расскажет. Я тебе его отдам чуть позже, и ты все для меня вызнаешь!

– Да нет никакого оружия, дурья твоя башка! И не было! – продолжал веселиться я. И вот тут Назур не выдержал:

– Будь добр, Шура, угомони нашего друга, а то он мою девочку разбудит. Зачем ей лишние стрессы?

Шура с готовностью ударил меня в солнечное сплетение. Я согнулся пополам, пытаясь вздохнуть, мысли помутились.

– И впредь, – назидательно сказал полковник, – говори со мной тихо и спокойно. – Жить тебе осталось совсем не долго, так что не трать понапрасну эмоции и чужое время. Я слышу и понимаю каждое твое слово. Я прекрасно знаю, чего ты добиваешься. Чего может добиваться крыса, ныкавшаяся всю жизнь по чужим норам? Ты живешь не своей жизнью. Ты набрал уйму долгов. Твоя жизнь оплачена кровью, залита ею до самой шеи…

Назур снова пригубил свой дьявольский бокал.

– Выпивая кровь своего врага, мы становимся сильнее, – озвучил он видимо свои мысли. – Что же, Дима Нелюдь, пришла пора платить по всем счетам. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, как очистить Припять от призраков и тогда я убью тебя быстро и… по возможности безболезненно…

– Папуля, что стряслось? – из шатра вышла заспанная девушка. Ноги у меня подкосились, и я непременно бы упал, не держи меня Шура. Медленно, щурясь в ярком свете костров, к столу подошла Вовка, взяла со стола гроздь винограда и, сунув ягоду в рот, уставилась на меня. Ее лицо закаменело. Руки слегка задрожали, веточка черных ягод упала на траву к ее ногам.

Рыжие волосы со сна растрепались по плечам. Она была вся такая чудесная, в розовом спортивном костюмчике, с золотыми сережками в ушках и колечками на пальцах. Ухоженная и домашняя. Обретшая спокойную и размеренную жизнь.

Папа?

Боже! За что же мне это?

Я хотел ее спросить, что она здесь делает, но я молчал.

Я хотел спросить, куда она дела данные мною деньги, но я молчал.

Я хотел спросить, почему она предпочла всем врага, убившего всю мою семью, но я молчал.

Я хотел спросить, как так вышло, что она зовет отцом совершенно чужого человека, но я молчал.

У меня не было слов, чтобы сказать все это. У меня не было мыслей. У меня не было языка. Моя жизнь была расколота на сотни тысяч осколков. У меня ничего не осталось. Все добро, которое я творил, было ни чем по сравнению с тем, что я сделал для Вовки. С тем, что я думал, что сделал…

А оказалось, все не так. Вот они, мечты об учебе, о том, чтобы уехать из проклятого приведениями и людьми края. Она по-прежнему здесь…

– Я поймал Вора, – отвечая на вопрос приемной дочери, заговорил Назур, – который прикарманил и считает своей собственностью нечто ценное, что способно спасти тысячи жизней. Он лишил всех этих людей, – полковник повел рукой вокруг, указывая на свою охрану, – счастливой жизни. И не только их. Многих, многих других. Иди спать, доченька, все будет хорошо.

– Вора? – тихо переспросила Вовка и на глаза ее навернулись слезы, я видел, как они заблестели влагой в свете костров. – Это же Дима!

Да, Дима! – хотел крикнуть я. Мне столько всего ей хотелось сказать, в столиком обвинить. Потому я не открыл рта.

– Лесичка, ты знаешь его, – сказал мягко Назур. – Понимаю, вы росли вместе, но жизнь корежит людей, а он был гнилым с самого начала. Он нехороший человек, Лесичка. Он украл у простых людей счастье лишь для того, чтобы прославиться. Разве после этого он заслуживает пощады или жалости? Но ты не волнуйся за этого подонка. Я знаю, что он твой названый брат, я знаю, как вы дружили в детстве. Потому я не причиню ему вреда. Пусть только расскажет, где спрятал украденное и я отпущу его. Пусть идет, если совесть ему позволит. А ты отправляйся спать, доченька, не волнуйся.

Она смотрела на меня как на предателя. Она поверила не нашей дружбе, не нашему прошлому. Она поверила некому полковнику, который каким-то удивительным образом стал значить для нее чуть ли не больше, чем умерший отец Макар. Мне было больно смотреть на нее, и я отвел взгляд, но заметил, как она едва заметно покачала головой и вдруг громко и твердо сказала:

– Нет, папочка, делай с ним все то, чего он заслуживает и то, что потребуется. Пусть он отдаст людям счастье.

Она резко повернулась и бросилась обратно в палатку, а мне чудился в воздухе алый огненный след от колыхания ее рыжих волос.

* * *

– Как от тебя воняет!

– Будь добр, сними с меня наручники, Шура.

– Ха, размечтался. Стас, принеси мне жаровню с углями. И этот, штырь Грини, который он зовет своей тростью.

– Может, лучше взять монтировку, Шура? Гриня тебе это не простит…

– Да достал он меня, понял? Неси его хрень, пусть потом побесится, мне нравится, когда он дуется и размахивает кулаками.

– Шура, лучше дай мне попить, зачем тебе нужна жаровня?

– Заткнись,

– Заткнись, Нелюдь! Достал. Я тебе еще дам шанс высказаться, но все в свое время…

Шура привязал меня к дереву под наскоро сооруженным навесом из брезента. На улице накрапывал дождь. Внезапно поднялся ветер и ледяными ударами хлестал меня по щекам, заставляя все яснее осознавать, во что я влип.

Никакого шанса на победу. Сплошные поражения во всем. Внутри пустота и мое падение еще не завершилось. Но надо взять себя в руки и попытаться убедить Шуру отпустить меня. Внушение. Но я сильно ослаб.

Вернулся Стас с железным ящиком. На руках у него были рукавицы, чтобы не обжечься, подмышкой он сжимал железный прут.

– Но смотри, – сказал Стас Шуре, – я не имею к краже Грининой трости никакого отношения.

– Да что вы возитесь, в самом деле! – возмутился я. – Все расскажу, хотите?

– Конечно, я слушаю тебя, – с легким разочарованием на лице повернулся ко мне Шура. Он явно рассчитывал на большое удовольствие от издевательств надо мной. Как не прискорбно, но он правильно рассчитывает…

– А вот тебе правда: если мой отец что-то сказал про оружие – он солгал. Я ничего об этом не знал до недавнего времени. У меня убили сначала отца, потом деда. Меня спрятали, но я не понимал почему. И вот я здесь. И нет никакого оружия!

– Ой, убедил, – Стас закатил глаза к небу и повернулся на каблуках. – Убеди теперь Шуру и можешь быть свободен.

Шура с довольной ухмылкой сунул штырь в угли и пошевелил им там так, что над жаровней поднялся сноп искры.

– Спокойной ночи, Стас, – сказал вслед удаляющемуся приятелю, Шура.

– Уснешь теперь, – услышал я его тихий ответ, – вопли всех перебудят.

– Я постараюсь потише, чтобы не разбудить дочурку Шефа. Да и довольно далеко мы от лагеря. Ты ведь не будешь очень громко кричать, Нелюдь? Я слышал, ты просто монстр. Мы это обязательно проверим.

Он подошел ко мне и срезал бинт. Перетянувший мне живот.

– Ранку надо прижечь, – ласково сказал мне Шура. – А то будет бо-бо.

– Сними с меня наручники и дай воды, – медленно проговорил я, вбивая каждое слово в сознание своего мучителя. Мужчина замер в нерешительности, а потом вяло улыбнулся.

– Изя, Коля, идите сюда, а то мне очень скучно с нашим новым другом.

На зов под тент тут же зашли двое охранников.

– Что, неуютно? – Хмыкнул один из них. – Нелюдя все боятся, не дрейфь.

– Да не боюсь я его, – отмахнулся Шура, оживая, и достал из углей штифт, край которого раскалился до вялого красноватого свечения. – Просто как-то … короче, покурите, ребята…

* * *

Внезапно все кончилось. Шура смешно хрюкнул и выронил железную трость. Я с трудом поднял голову. Сознание плавало в мути боли, слова мешались с мыслями.

Шура прижег мне рану в боку, приговаривая:

– Говори, падла, где оружие!

Ну что я мог ему сказать? Конечно, я раскололся, не дурак, чтобы зазря боль терпеть, тем более, был бы смысл, а так… В Припяти, говорю. А он мне: какое оно, что это.

Тут думать надо было, фантазию подогнать, а я уже не мог. И Шура стал тыкать в меня этим прутом.

Но теперь все закончилось. Я смотрел в лица людей и не узнавал их.

– Все, Нелюдь, – говорил мне пожилой, сухощавый мужчина, на лице которого жесткими жгутами пролегли мышцы. – Сейчас мы тебя отсюда вытащим.

Второй человек, значительно моложе, с большими клещами вынырнул из темноты справа. Сейчас мне будут что-то отрезать, – подумал я вяло, но человек перекусил цепь наручников и поддержал меня, когда я вознамерился упасть.

– А ну, – сказал он мне, – я сам тебя убью. Ишь чего, легкой смерти захотел?…

– Верди? – наконец узнал я.

– И Саркисов, все верно подметил, душа глазастая!

Наемник потрепал меня по голове.

– Давайте, тихо к машине, она за этим полем, тут от силы пол километра.

– Не дойду, – сообщил я.

– Дойдешь, Нелюдь, куда ты нахрен денешься с подводной лодке, – фыркнул Верди. – Смотри, не позорься, или я тебя на руках понесу.

– О, – пробормотал я, – это было бы неплохо…

– На, – Саркисов приложил к моим губа флягу. – Пей быстро и пошли.

Я сделал сразу три больших глотка, прекрасно зная, что там будет.

– У, как присосался, – засмеялся Верди, а Саркисов отнял у меня флягу. – Все. Хватит. Теперь пошли. И старайся вести себя тихо. Мы перебили тут охрану, но вдруг кто появится.

Как не странно, выбрались мы без приключений, только встретили одного мужика, да и тот нас не заметил – пошел мимо отливать в кусты. Сарки его и трогать не стал; мы подождали, пока он пройдет, и заторопились дальше. Через четверть часа Верди уже усадил меня, совершенно пьяного, на переднее сидение машины и сам сел за руль.

Глава 10

Я сбежал от них. Две взрослые няньки достали меня до самых печенок. Хотели везти обратно в город к доктору и ну никак не хотели подкинуть меня до деревни, где мы в последний раз виделись с Лысым. Хотя я, наверное, слишком сильно помутился рассудком. Мне все казалось, что Лысый сдержит свое обещание и навредит Вовке. Я почему-то совсем забыл, где и с кем находится моя подруга детства.

К ночи я оклемался, обнаружив себя за рулем машины. С трудом мне удалось вспомнить, что я выгнал наемников из машины внушением и сам сел за руль. Теперь машина стояла в темноте, двигатель молчал.

Я медленно открыл дверь и выбрался на свежий воздух, придерживая раненный бок, перевязанный Саркисовым. Ко всему привыкаешь, но как же это неприятно – дырка в боку. И этот постоянный, тяжелый запах крови, алкоголя и каких-то медикаментов. Самого от себя тошнит. Помыться бы, да где уж там?!

Нужно понять, что мне теперь делать, куда идти и чего добиваться. Я зря не остался с друзьями, жаль, что друзья не смогли противиться моим приказам. Порою я сам себя пугаю, но это чувство быстро проходит. Как и сейчас.

Я с кряхтением достал с заднего сидения початую бутылку коньяка, из которой Саркисов промывал мне рану, и сделал большой глоток. Не стоит сейчас трезветь до конца. Сейчас я приму глупое решение и не хочу, чтобы разум слишком громко вопил.

Да, нужно еще выпить.

Ночной ветер налетел, зашептал что-то в ухо, но я не понял его слов. Как жалко, что я не могу его понять. Почему то я знаю, что когда был маленьким, понимал его язык. Я понимал, что говорит трава и на что намекает лающий пес. Теперь – нет.

Я сделал еще один глоток и закинул голову, вглядываясь в затянутое облаками небо. Ни одна звезда не пристыдила меня своим взглядом. Вот теперь можно, теперь мир кажется мне совершенно другим и я готов. Умереть.

Что у меня осталось?

Ничего!

Вернуться в город равносильно самоубийству. Во-первых, Назур. Этот матерый лев своего не упустит, он слишком долго ждал и слишком многое отдал. Меня найдут и очень скоро. Впрочем, не известно, кто будет первым. Наверняка Верди и Саркисов на меня в обиде. Я их и не виню – мой поступок дружеским не назовешь. Я бросил двоих наемников где-то посреди поля. С одной стороны им, конечно, не привыкать топтать нашу землю ботинками, с другой стороны они наверняка захотят выказать мне свое недовольство. И как же я мог забыть о гражданине Лысенко, который тоже мечтает завладеть моей персоной и подвластным лишь мне оружием против призраков.

Надоело не понимать. Надоела неизвестность. Я устал не знать все то, что с детства вдалбливают в других.

Пора найти это оружие.

Никогда не ходи в Припять, внук.

Имей свою голову на плечах.

И, о чудо! Вот она, моя голова на моих плечах. Такая замечательная пьяная голова! Просто чудо. И она подсказывает мне, что делать. Вперед! К неизведанному.

И я уже не помню того, что произошло. Почти. Не помню, как пришла ко мне Вовка перед тем, как явились Шура и Стас с углями. Не помню, как она смотрела на меня глазами, полными слез и разочарования. Как повторяла один и тот же вопрос:

– Как ты мог? Как ты мог?

Потом она так много всего сказала! О, Боже! Я мечтал бы это забыть, но помнил. Сколько бы я не выпил, ее слова не ушли бы из моей головы.

Она так меня любила! Она считала меня за брата, а я ни разу не поинтересовался, как у нее дела. Случайная встреча в Малаховке – не в счет.

Она говорила о своей жизни, о смерти отца и матери. О том, что она просто не могла уехать, не похоронив их по-человечески. Теперь я доподлинно знал, куда ушли деньги, занятые мною у Лысого. Они ушли на оплату похорон и на поминки. И денег оказалось так мало, ведь помянуть ее родителей собралась вся деревня. Поминала она их три дня. И потом еще на сорок дней. Все как положено.

Она говорила, что я предал ее. Что это из-за меня она все еще здесь. Что единственный хороший человек, повстречавшийся ей на пути, это полковник, который вытащил девушку из выгребной ямы жизни. А я! Я забыл своего лучшего друга детства, я плюнул ей в душу и теперь оказался еще и вором.

Она не дала мне сказать ни слова, и я покорно выслушал все, что она хотела мне сказать. А когда Вовка уходила, я прошептал ей в спину, зная, что она не поймет; зная, что не услышит: