Текст книги "Вера в сказке про любовь (СИ)"

Автор книги: Евгения Чепенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Он ждал там же, где и вчера. Я неуверенно улыбнулась и помахала рукой. Правда, сразу же пожалела, как-то больно по-детски со стороны должно было выглядеть. Удивительно, насколько хаотичными со вчерашнего вечера сделались мои мысли, насколько я начала дергаться по пустякам. Все из-за него.

Рядом со Светом возник Тём и забавно влип носом в стекло, положив обе ладони по бокам от головы. Я засмеялась. Пересвет взглянул на сына и тоже заулыбался, потом вновь обернулся ко мне и как-то беспомощно пожал плечами. У меня от этого его движения, что называется, сердце защемило. Неужели, думаешь, я забыла, что у тебя сын? Или считаешь, будто неуместно мне сейчас его видеть? Не так уж ты и хорошо разбираешься в женщинах. Или наоборот, прекрасно разбираешься, и сейчас мной весьма умело манипулируешь.

«Мы в садик».

Я на прощание помахала мальчикам рукой и отправилась готовить себе завтрак.

У меня редкий сбор на работу происходит без приключений, но сегодняшнее утро превзошло все прочие. Проглотить кроме кофе ничего не смогла. Замечталась, на Пофига чуть не села. Он обиделся, уши прижал, хвост трубой поставил, из кухни ушел. Два раза в левый глаз кисточкой ткнула – это я так макияж наносила. Потом на улицу вышла, поняла, что сумку забыла. Короче говоря, мне дико хотелось позвонить Каринчику и пожаловаться, какая я дура, и заодно спросить, как ее не уносило на глупости от Жорика. На сочетании последних слов память услужливо подкинула картину ревущей перед свадьбой подруги с томиком классической литературы в руках. Звонить мигом расхотелось. От Жорика Карочку на глупости уносит до сих пор. Озабоченно вздохнув, я случайно наступила в грязь и отправилась в метро.

До четырех он обо мне не вспоминал. Формулировка по-женски предвзятая и не склонная к здравому смыслу, но на то я и женщина, чтоб в критический с моей точки зрения момент быть слегка не в себе. Умом-то я понимала, что мужик весь день скорее всего бегает, как белка бешеная, и ему попросту не до чего. Сама все утро с учебниками пробегала.

В общем, паниковала я знатно, когда вдруг его пробрало на «что делаешь?» Ну… прямо скажем, вопрос так себе. Но от мужеского полу не стоит ожидать чего-то менее банального, иначе разочарование будет постигать раз за разом до полной потери секса в личной жизни.

«Сижу, сняла балетки, смотрю на свои ступни и думаю».

«О чем думаешь?»

«Дословно?»

«Давай дословно».

«Шикарные ступни».

Кажется, прежняя Вера начала оправляться от шока.

«Я тоже хочу смотреть!»

Я глупо заулыбалась и непроизвольно постаралась устроиться в кресле удобнее. Пока думала над ответом, Свет задал новый вопрос. Его интересовал конец моего рабочего дня и адрес школы. Информацию я выдать-то выдала, не государственная тайна, и вот когда выдала, так боязно стало, что хоть валерьяну глотай. Он ведь, плохой мальчик, не написал, что заедет или заберет. Нет, он написал: «это хорошо». Что «хорошо»? Где «хорошо»? Мне ждать или не ждать? Уточнять нельзя – это сдохни гордость. Если заедет, то как себя вести? Прежняя Вера вновь впала в кому женских страхов.

– Ты чего такая бледная? – Люсинда впорхнула ко мне без стука. – Как свадьба прошла?

– Нормально.

– Нормально и все?

Я постаралась отогнать наваждение и переключиться на здоровое общение со здоровым человеком.

– Нет. На самом деле здорово. Просто задумалась.

– Я заметила, что задумалась, – Люся сощурилась, взяла стул и расположилась напротив меня в позе «вы хотите об этом поговорить?»

Реакция с моей стороны получилась непроизвольной:

– Вот только не надо!

– Чего не надо?

– Люсик!

– Да, ладно. Расслабься, – она заулыбалась. – Я и так вижу, что в голове у тебя какой-то весьма примечательный мужчина.

– А?

– Б! Ты свое лицо в зеркале видела?

Я взяла смартфон и попыталась рассмотреть свое отражение в темном экране.

– Женщина побывала на необычной свадьбе в шикарном платье, на следующий день сидит рассеянная и все, что может сказать – «нормально». При этом никакого отпечатка скорби на лице незаметно, зато заметно удовлетворение от чего-то действительно впечатлившего эту самую женщину. Тут мужчина. И учитывая, что в качестве женщины – ты, это какой-то ух какой мужчина. Колись.

– Люся!

– Мда? – с готовностью отозвалась довольная собой Люся.

– Психолог ты!

– Это оскорбление?

– Жестокая правда жизни.

– Значит, я права. Реально так хорош?

Я вдруг почувствовала смущение и странное удовлетворение.

– Не то слово, – и на искренность потянуло в довесок ко всему остальному. Боже, помоги мне грешной.

Люся присвистнула.

– Эк, тебя накрыло… Ну, ничего, – она успокаивающе похлопала меня по колену. – Меня тоже от будущего мужа крыло не по-детски.

– Спасибо! Успокоила.

– Да, не за что. Обращайся. Фотографии не готовы еще?

– Нет, – я с радостью перешла к другой теме, – но у меня на телефоне есть. Секунду…

Проболтали мы больше часа, потом я приняла еще несколько книг. Формально время убила, но говорить, что не заметила этих двух часов, не буду. Заметила и даже очень. Особенно трудно шли последние минут двадцать шестого часа и последующие десять от седьмого часа. Сотню раз убедилась, что косметика на месте, столько же раз пожалела, что оделась как хиппи. На одиннадцатой минуте поднялась, взяла сумку и отправилась на выход. Успеет – ладно, не успеет – тоже ладно.

Я прилично отошла от школы, когда рядом со мной, засияв аварийкой, тормознул знакомый четырехколесный монстр. Свет выскочил оттуда как ошпаренный. Я взглянула на него и замерла. Впервые у него такое выражение лица видела. Хмурое, беспомощное, даже немного потерянное.

– Привет, – а еще, судя по интонации, он нервничал.

– Привет, – осторожно поздоровалась я.

– Уходишь? Меня с собой возьмешь?

Вот опять он это делает. У меня и слова закончились, и какая-либо конкретная реакция тоже. Его поведение вообще поддается анализу?!

– В метро? – не нашлось у меня вопроса умнее.

– Можно и в метро.

– А машина?

– А ты в нее сядешь?

Ну, все. Теперь окончательно ничего не понимаю. Может, с ним и не надо мне пытаться понимать? Может, просто плыть по течению?

– Я уже ставила такой эксперимент.

Он заулыбался так, что у меня сердце екнуло. У двух прохожих молодых особ сложилась та же реакция. Обернулись обе.

Свет дверь мне открыл, подождал пока сяду, закрыл, машину обежал и за руль чуть ли не рухнул. Теперь настала моя очередь улыбаться.

– Меня, выходит, до дома довезут?

– А ты хочешь до дома? – в голубых глазах невозможно было прочесть ничего, только конкретный вопрос.

Не очень запомнила, какое междометие сказала, – на то веская причина появилась. Позади засигналили, я обернулась и обнаружила на заднем сиденье немалый такой букет ярко-алых роз.

– Чтоб тебя, – сказал Свет и постучал лбом по рулю.

У меня, наверное, удивленное выражение с лица не сходило после того, как он приехал. И не мудрено. Я в разных переделках бывала, но то, что происходило сейчас, было реально странно.

– Это тебе, – обреченно проговорил мой собеседник, не отрывая головы от баранки.

– Да? – я снова оглянулась на букет. – Красивый.

Он про него забыл что ли? Или забыл отдать тому, кому вез, а теперь мне передаривает, раз увидела?

– А можно мы не домой поедем? – теперь у него вообще по-детски получилось, даже формулировка вопроса. К тому же голову так и не поднял.

– Можно, – меня начало пробирать на смех и удержаться не выходило. Через мгновение смеялись вдвоем.

– А куда тогда? – уточнила я, когда он вырулил на дорогу. – За Тёмкой?

– Н… Нет, его мама твоя забрала.

Подозрения, наконец, взяли верх над природной скромностью. Это похоже на каноническое свидание. Забрал с работы, привез цветы. А ну-ка!

– Так куда мы?

– Ну, – замялся Свет, – ужинать.

В точку! Это свидание!

Это свидание?!

– Значит, цветы и правда мне? – сказала я прежде, чем подумала.

Он от дороги отвлекся и на меня посмотрел, как на самое странное создание в мире. Только в то мгновение меня это мало взволновало. С радостным писком я полезла за букетом. Серьезно. Мне последний раз цветы по душе дарили чудовищно давно. Вроде просто – много алых роз, но почему-то давно. Банальный у меня вкус, наверное, слишком, чтобы кто-то мог посчитать такой подарок подходящим.

Возвращаясь в исходное положение, успела заметить на его лице довольную улыбку, которую он поспешно скрыл.

– Чем сегодня занималась?

– Книги принимала. Конец года.

Свет слегка придушенно засмеялся и тут же смутился.

– Что? – не поняла я.

– Прости.

Логика издала предсмертный стон.

– За что? И не смей увиливать! – тут же угадала я его намерения.

– Ты не похожа на сотрудника школы.

– Почему? Одинокая кошатница за тридцать. Полный набор.

Мой собеседник улыбнулся и покусал губу.

– Мне другое подумалось.

– Романы? – догадалась я. – Об этой стороне моей жизни там не знают.

Свет ничего не ответил, заулыбался только снова. Чует мое сердце, недоговорил.

Откуда-то сбоку в очередной раз засигналили. Вечер рабочего понедельника питерские водители встречали в пробках и взаимной сдержанной ненависти. Мы с моим спутником тоже не избежали этой участи.

– Можно радио включить, – прервал затянувшуюся паузу Пересвет.

– Можно, – согласилась я и озадаченно уставилась на технику. К счастью, спутник меня понял без слов.

– Какое?

– «Эрмитаж».

На этом тема исчерпала себя.

Как правило, такое молчание ощущается тяжело, сложно, словно ты должница вселенская, но не теперь. Я взглянула на профиль мужчины рядом. Он сосредоточенно следил за дорогой, немного хмурился и иногда сердито стискивал зубы. Тонкие длинные пальцы лежали на руле. Под смуглой кожей проступали вены – рукава он закатал до локтя, так что обзор мне открывался соблазнительный. Непроизвольно представилось, как эти руки выглядели бы на мне вчера. Я поспешно отвернулась к окну и зажмурилась. Несмотря на неуместность и попытку остановить, фантазии не прекратились. Снова в голове воскресали слова, им сказанные накануне. Я всем телом начала ощущать исходящее от него тепло, и совсем бы не возражала, если бы он наплевал на мир вокруг и прямо сейчас сделал лично все то, о чем вчера только просил.

Свет протяжно выдохнул. Я обернулась к нему и угодила в плен потемневших синих глаз. Он быстро отвел взгляд, словно я его с поличным за кражей поймала. Неужто, теми же фантазиями грешен? Или это от меня ты цепляешь?

Теперь не отворачиваясь к окну, я представила, каково это очутиться гораздо ближе к нему, чем уже есть. К черту ожидание, я хотела его немедленно. Свет опять глубоко вздохнул и сильнее сжал руль. Я сама своему открытию не поверила.

Хотела было в третий раз проверить, но связь в обратную сторону тоже работала. Всем телом ощутила бешеную пульсацию крови, пальцы на руках стало покалывать. Я сильнее вжалась в кресло, только это не помогло, а напротив усилило болезненное желание.

Во что мы играем?

Мелодия звонка его смартфона заставила вздрогнуть обоих. В первое мгновение сосредоточиться на собеседнике Пересвета я не могла, только потом поняла, что он говорит с моей мамой. Причем голос моего спутника сменил первоначальную хрипловатую расслабленность на твердость. Мама сообщала что-то беспокойное, и я, наконец, заставила себя собраться с мыслями и вслушаться в диалог.

– Я понял. Да… Нет, это ничего не болит. Тут другое. Я уже еду.

К сожалению, это все что я услышала.

– С Тёмом что-то?

От прежнего рассеянного очаровательного сексуального Света не осталось и следа. Теперь это был совершенно другой мужчина: напряженный, сосредоточенный и, если я не ошиблась, злой.

– Плачет, не успокаивается, – нехотя кратко пояснил он.

Я осмотрела общую дорожную атмосферу. Добираться до мамы часа полтора – это при большом везении. Решение пришло мгновенно. Я отстегнула ремень, открыла дверь и выскочила на улицу.

– На метро быстрее, – все, что сказала удивленным голубым глазам прежде, чем убежать…

– Вера! – Альбертович даже не удивился моему явлению.

– Ты давно тут? – я на ходу разулась и направилась в гостиную, откуда раздавался плач.

– Сам только зашел.

Новый папенька явно был напуган. Не по-мужски это, Рудольф, не по-мужски. Где тот лысый бугай, к которому я прониклась уважением при первом знакомстве? Впрочем, увидев маменьку и Тёма, поняла, что паника в этом кругу зародилась не случайно. Кругом матросы, и ни одного капитана. Предстояло в корне изменить ситуацию.

– Мам, тебе плохо?

– Нет, нет. Он не падал и ничего такого… Там птичка на кухне в окне была, мы минуточку на нее посмотрели, она улетела. Вот тут он вдруг как начал плакать, а потом кричать и потом по стеклу руками колотить, и отвлечь всякое… Никак… Просто я ж одна с ним… Ой, – тихо выдохнула родительница и руку никуда прижимать не стала. Это означало только одно: на этот раз маме действительно плохо.

– Тёма мне, – начала отдавать команды я. – Рудольф!

– Да?

– Направо от дома, сразу за детским садом – травмпункт. Ее туда. Там три минуты бегом.

– Понял.

Альбертовича не смутили ни мой командирский тон, ни отсутствие сопровождающих объяснений. Как заправский солдат он приступил к исполнению. С кухонного стола забрал мобильный, из гостиной – свою вторую половинку. После недолгой возни и неуверенного мамочкиного протеста хлопнула входная дверь.

– Ну, что, герой? Теперь ты.

Я потерла о юбку неожиданно вспотевшие ладони. Вел себя Тём страшно, на самом деле страшно. Не так, как в прошлый раз, когда стаканы побились. О, вовсе нет.

Он лежал на диване. Его всего трясло. Глаза красные опухшие, нос тоже. Каким-то диковатым шепотом между вскриками и завываниями он как заклинание повторял одно слово: «птичка». Весь мокрый от слез, он не пытался встать или что-то сделать. Казалось, просто чисто физически этот крошечный человечек не в состоянии остановиться. Сама природа не дала ему такого механизма. И мне сейчас предстояло стать этим недостающим механизмом. Вот задачка на миллион!

– Тём, – окликнула я, присев на краешек дивана. Он не ответил, вообще никак не отреагировал.

– Артём, – позвала я громче, чем спровоцировала новый приступ дрожи. А еще он тоненько взвыл, как маленький раненый волчонок. До того, как заговорила, так не делал. Пока Вера терпела полную неудачу, но пути назад не было. Позади вообще ничего не было. Глубоко вздохнув, я постаралась дотронуться до малыша, но снова встретила провал. Тём в ответ меня ударить ногой попытался еще до того, как я ладонь близко поднесла, причем он не целился. Впечатление складывалось такое, словно ослепленный паникой он защищается.

Я снова потерла мокрые ладони о юбку. Паника уже и меня захлестывала. И вот тут мне в голову мысль странная пришла. Реально странная, простая и совсем нелогичная, но поскольку иных идей не водилось, я бросилась ее исполнять. Нужна птичка? Будет птичка!

Прохлопав ящиками мамочкиных шкафов, я нашла бумагу, сколько было цветных фломастеров, карандашей, ручек, уселась на пол рядом с диваном и начала изображать птичку. Худо бедно рисовать умела, так что должно было получиться похоже.

– У птички что есть? Клюв, – вслух бормотала я. – Еще вот крылья и хвост. Ты голубя, наверное, видел, да, Тём?

Над ухом у меня затихли и протяжно тяжело со всхлипами вздохнули. Честно признаться, я сама не поверила. Осторожно голову повернула, а он к краю подполз и вниз, на рисунок смотрит. Мне аж самой заплакать захотелось. Я и не думала, что настолько напряжена.

– У птиц перья. Ты знал?

Тём снова всхлипнул.

– Голуби серые, иногда встречаются белые. И сидеть он будет на веточке.

Малой позу не сменил, только подушку дивана зубами рвать начал. Хватает и тянет на себя обивку, пока та из его мертвой хватки не выскользнет. Клац, клац, клац… У меня холод по спине прошел.

– Я б листья изобразила, но у меня зеленого нет.

Голубь получился почти похожий. Я медленно подняла рисунок, приближая его к глазам Тёма. Клацанье прервалось так же неожиданно, как и началось. Продолжая всхлипывать, парень сел и забрал у меня лист.

– Это-это?

– Это птичка, – уверенно произнесла я, не сводя с его лица напряженного взгляда.

– Птичка, – шепнул Тём и поднес рисунок близко к глазам. – Птичка, – уже мягче повторил он и улыбнулся. На этой улыбке у меня сложилось ощущение, что я сейчас в обморок-то и уйду, как самая что ни на есть настоящая нежная леди. Жаль, расслабляться было рано.

Я осторожно протянула руку к Артёму. На этот раз он не отбивался. Погладила его по спине, по рукам, потом ноги помяла. Он все позволил, голову только не дал, отклонился. Минут пять спустя, мне уже удалось его полотенцем влажным умыть и футболку переодеть. Дальше я и вовсе обнаглела: забралась на диван, на колени себе его посадила, обняла, глажу и по рисунку про голубей рассказываю, причем в лицах. Никогда не думала, что умею правдоподобно курлыкать.

Рудольф сообщение прислал, что с мамой все хорошо. Я в ответ ситуацию свою обрисовала и попросила его любой ценой свозить мамочку куда-нибудь поужинать. Знаю ее, отбиваться же начнет. Мол, тут ей доверили, а она не справилась. Пусть погуляет, на свидание сходит, как нормальная женщина.

Я успела телефон отложить, когда в дверь зазвонили. Открывать пришлось с Тёмом на руках, слазить с меня он категорически отказался. Свет хмуро оглядел нас обоих, без слов зашел и закрыл входную дверь.

– Где мама?

– С Рудольфом. Это ты его позвал?

– Да, он ближе всех был.

– Иди, – вмешался в наш диалог малец. Причем, команда адресовывалась мне. Я возражать не стала, сразу как-то поняла, чего хочет. Развернулась и пошла обратно на диван.

– С ней все нормально?

– Да, все хорошо, на улицу их отправила – ответила я через плечо.

Больше Пересвет ничего не спросил, только я отчетливо ощущала, что ему паршиво. И сложно описать насколько паршиво. Быть бессильным и беспомощным там, где должен быть решением всех проблем – страшно. Еще хуже мчаться куда-то, где должен быть решением, и по прибытии оказаться опоздавшим. Человеческая натура проста, он сейчас чувствует себя ненужным. И это никуда не годилось! С сыном разобралась, на очереди папа. Поехали, Вера.

– А дальше что делать? – я вопросительно взглянула на Пересвета.

Сын целиком и полностью твой, и только ты знаешь его, и можешь что-то решить, можешь научить меня. Ты мне нужен сейчас. И ему очень нужен сейчас. Слышишь?

Он услышал.

– Тём, хочешь гулять?

– Хочешь гулять, – оторвался от рисунка ребятенок и проворно соскочил с моих колен. Я беспомощно недоверчиво и совсем не весело хихикнула. Не удержалась. Уж, больно резко они это со мной вдвоем. Напряжение сказалось.

– А ты хочешь гулять? – понял мое состояние Свет и окончательно взял бразды правления в свои руки.

Я нервно закивала головой. Конечно, да, тем более ты уже явно решил за меня – вопрос скорее утвердительно прозвучал, нежели вопросительно.

– Тогда обувайтесь. Поехали машину забирать.

– Откуда? – не поняла я.

– Оттуда, где я ее бросил. На метро быстрее, – с этими словами он наклонился, взял немного онемевшую меня за плечи и поднял. – Идем?

– Аг… Да.

Мы пошли. Сначала в коридор, где на Тёма без лишних слов натянули кроссовки, потом на улицу, где меня совершенно неожиданно обняли за талию. Так обыденно, как будто привычно. Наверное, стресс сказался, соображала я туго и оттого бурной внешней реакции не изобразила. А может, дело было в Тёмке, ладошку которого отец не отпускал ни на минуту. Было страшно потревожить.

В метро меня продолжили из личного пространства не отпускать. И вроде не навязчиво, не неприятно, не грубо, но такое отношение все равно смущало. Я по началу не догадалась, что с моей головой такое, а потом поняла. Слишком привыкла быть одна, слишком сама по себе, чтобы понять, что он сильнее, тем более принять. И речь не о физическом неравенстве – я женщина самая что ни на есть обыкновенная, а потому редкий мужик слабее меня. Нет. Речь о силе иного толка: быть ведущим в мгновение, когда женщина в состоянии быть только ведомой, когда женщина слаба.

Сколько раз прежде, в момент, когда мне действительно нужна была поддержка, нужен был кто-то уверенный рядом, оказывалось, что этот кто-то занят, в командировке, на объекте, на охоте и еще бог знает где, но только не со мной. И ведь нельзя меня отнести к вечно страдающим по любому поводу дурочкам или немощным барышням, способным лишь разглагольствовать о том, сколько всего много и сразу им должен «настаящий мущина». Все мы люди, и если ты слабый, сильной буду я, но и если я слаба, будь сильным ты. Все просто. Не раз я становилась во главе состава, не раз принимала решения и тянула за собой, когда была нужна, вот только взамен той же отдачи не получала. Как вдруг…

Как вдруг, откуда ни возьмись…

Смешно звучит зачин, словно в сказке. В моей личной сказке. А я его за Динозавра приняла. На стереотипах личных зациклилась, совсем со своей самоуверенностью позабыла, что из любого правила найдутся исключения. Вот, пожалуйста. Слабость показала только прозрачным намеком, а он уже и ведущий, и защитник.

Тем давно позабыл о слезах и вообще всяком горе. Прижимая крепко лист с птицей к груди, он шагал уверенной пружинистой походкой. Лицо парня сияло удовлетворением от происходящего вокруг.

– Юный путешественник, да? – задумчиво спросила я. Или вернее будет сказать, пробормотала, потому что вслух я произносить вопрос не собиралась. По рассеянности вырвалось.

– Да, это он с детства любит. Ну, или просто выбора не было, за собой его кругом таскал, вот и привык.

– За собой кругом?

Свет кивнул.

– Он уже и на концерте побывал, шашлыки со мной готовил не раз, по городу пешком в основном.

Я засмеялась:

– А что за концерт?

– Да, так. Ни о чем. Джазовые импровизации, по случайности попали, послушали минут сорок и ушли.

– И как ему? Понравилось?

– Понравилось. Еще как. Он мне и барабанщика сам барабанщиком обзывал и гитариста. Обычно же молчит. И даже говорил, на чем оба играют.

Это было, на самом деле, очень интересное наблюдение и очень важное. Я как-то непроизвольно уловила. Значит, есть в жизни Тёма нечто, что способно его заставить больше общаться с окружающими.

Мы сошли с эскалатора и направились к выходу. Впервые мне не понадобилось толкать дверь. Ее и открыли и придержали.

– А что за садик? – уже более уверенно я себе позволяла вопросы задавать.

– Частный, в группе наполнение маленькое, и у него сопровождающий есть. Студентка. Толку от студентки, правда, немного.

– Почему?

– Не справляется. Туда.

Последняя фраза относилась к пикапу припаркованному край дороги. Недалеко уехал, после моего побега, на той же станции и спустился.

– А в чем не справляется?

Мы сели в машину, Свет повозился немного, застегивая ремень безопасности сына. Сам сын возился с обнаруженным на сиденье бесхозным букетом роз. Я искренне понадеялась, что хоть одна розочка да уцелеет. Очень хотелось сохранить на память.

– Во всем. Начиная с того, что он с ней не разговаривает.

– В смысле? – не поняла я. – Совсем?

Свет взглянул на меня ласково, немного устало и одарил сногсшибательной улыбкой.

– Совсем. Он говорить считает нужным только с людьми, которые ему нравятся, а таких на пересчет.

– А… – заикнулась я, вспоминая, как мне конфеты односложно предложили при первом же знакомстве.

– Куда едем?

Это был новый вопрос, на который водитель ждал ответ. И кроме меня ответить было некому. Помощь пришла, откуда не ждали, – от Артема:

– Домой.

– Только сначала за пиццей заедем. Есть охота, – категорично рассудил водитель.

– Пицца, – подтвердил отпрыск водителя.

Вот оно, главное мужское правило! Война войной, а обед по расписанию. Пофиг мне этот постулат забыть не дал, большое ему кошачье спасибо. Иначе сейчас бы не смогла быстро переключиться с Тёмычевой головы на такую банальную вещь, как еда.

– Пицца, – пожала плечами я и пристегнулась.

Два с половиной часа, что были потрачены на маленькое семейное происшествие, пошли впрок дорожной карте Питера. Теперь мы ехали по городским улицам, а не красиво стояли. Ехали втроем. И что примечательно, мне это нравилось. Конечно, утраченное свидание немного отдавалось печалью, но втроем было то ли интереснее, то ли привычнее, то ли полноценнее. Я и сама толком не поняла свои ощущения.

– А врачи?

Помирать, так с музыкой. Наглеть, так по полной.

Я совершенно нормально приму, если он меня сейчас высадит и вообще больше близко ни к себе, ни к сыну не подпустит. Тёмыч для него – святое. Это я уяснила хорошо.

– А что врачи? Невролог простыню выписывает такую, что волосы дыбом. Причем каждый свою. Пока их было трое, и три разных назначения. Он у меня без печени останется, если все это пить будет. При этом Тём с ними не разговаривает. У дефектолога бумажку какую-то важную порвал, причем нарочно. В саду логопед с ним занимается. Если верить ее словам, то все у них отлично складывается. Я поначалу порадовался, теперь уже нет.

– Нет?

– А результата нет.

Я оглянулась. Тём планомерно отрывал розам лепестки и бросал на пол. Делал он это очень увлеченно, очень сосредоточенно и откровенно наслаждался процессом. Точно как с салфетками. Юный разрушитель. Я дотянулась и осторожно свистнула из выпотрошенного букета одну уцелевшую розочку.

– Тём! – привлеченный моими телодвижениями, Свет тоже обернулся и узрел безобразие. Голос был раздосадованный, немного отчаянный, а лицо виноватое – мне понравилось. На букет-то было наплевать, а вот это так непроизвольно теплом по душе прошло, аж дыхание сбилось.

– Да, они все равно завянут, – махнула я рукой и с улыбкой перевела взгляд на цветок на своих коленях. – А эту сохраню.

– Зачем? – растерялся Свет.

– А мне первый раз за долгое время подарили то, что я на самом деле люблю.

Что я говорила про правду бессмысленную и беспощадную? Это снова была она.

Мой собеседник засмеялся.

– Могла бы так красиво сказать, что сохранишь, потому что подарок от меня, такого замечательного и бесценного.

– Да? – почти правдоподобное удивление изобразила.

– Нет?

– Чего? – ушла в тупик я.

– Пицца! – радостно крикнул Артем.

– Две! – так же радостно дополнил его папа.

Я застонала и закрыла лицо руками.

– Ну-ну, – успокаивающе погладил меня по спине Свет. – Ты привыкнешь.

Теперь дара речи вообще лишилась.

Привыкну?! В каком смысле привыкну?

Это как-то неосмотрительно долгосрочно прозвучало. Разве нет? Или он просто по ситуации пошутил, а я ищу скрытый смысл там, где его нет? Черт бы побрал женскую склонность замечать все то, что замечать не надо!

– Пиццерия. Пошли выбирать?

Вот так я снова оказалась в Пандоре, в знакомой квартире, на знакомой кухне. Сидела и заворожено наблюдала, как Артём ест бровями. Нет. Серьезно! Мало того, что он рот открывал так, что туда помещалось полкуска сразу, так он еще и брови при этом вверх поднимал. А потом жевал в том же духе: брови вверх вниз ходят. В прошлые разы ни с конфетами, ни с печеньем разноцветным так не было. То ли я мелких редко видела, то ли оригинал попался. Умял оригинал куска четыре, не меньше. Запил чаем, руки об скатерть вытер, сказал «спать» и уверенно пошел на выход.

– Я сейчас, – сорвался следом Свет. При этом он сам еще не поел, на ходу откусил побольше, руки быстро помыл и убежал. У меня нежность в душе шевельнулась. А это уже совсем плохой признак. Это уже «на себя возьму все грехи твои, обретешь покой на моей груди». Это полный провал, Штирлиц!

От переживаний вкус еды совсем потерялся. Сидеть и ждать было выше моих сил, нужно было чем-то себя занять, поэтому я сделала первое, что в голову пришло, – посуду помыла. Я – женщина, мне простительно в отчаянные моменты быть странной. В итоге, тарелка, нож и два несчастных стакана нервы не успокоили, зато нервы хозяина вывели на одну ступень с моими. Он, когда пришел и объял взглядом произошедшее безобразие, такое лицо сделал виноватое, что у меня снова нежность шевельнулась.

«Обретешь покой на моей груди, и святой слезой излечу от ран».

Организм требовал спасения и текилы. Много текилы.

– Спать лег?

Я сидела на краешке стула и кусала нижнюю губу, пытаясь придумать, как себя вести дальше.

– Лег, – кивнул Пересвет. Он сидел напротив и внимательно меня изучал.

Хотела сказать, что помню о привычке Тёма не засыпать сразу, но быстро язык прикусила. Прозвучит так, словно я поскорее наедине хочу остаться, а я совсем не хотела. Точнее не то, чтобы не хотела, хотела, только страшно… Дожила, малахольная, сама про себя перед собой оправдываюсь.

– Хочешь вина?

– А ты? – зачем спросила, сама не поняла.

Свет опустил голову и засмеялся, потом исподлобья на меня взглянул по-мальчишески так, озорно. Я неосознанно залюбовалась, потом спохватилась. Точно малахольная! А с чего взяла, что мне не пора? У него у ребенка стресс такой был. Поздравляю, Верочка, ты – тормоз. Ноги в руки и домой.

Я резко поднялась:

– Пойду.

Теперь лицо Пересвета выражало недоумение:

– Куда?

– Д-домой, – я заикнулась и неуверенно показала рукой в сторону многоэтажки напротив.

– А я? – недоумение прошло, теперь он смотрел на меня внимательно, серьезно, мягко.

Рот я открыла, что сказать не придумала, закрыла, пошевелиться тоже не смогла. Уставилась только на него перепугано и все. Сам виноват. Откуда я знаю, как на твои вопросы отвечать? Я вообще с тобой, плохой мальчик, ничего не знаю и ничего не понимаю.

Словно сквозь дрему наблюдала, как он быстро поднялся, приблизился и поцеловал. Вот просто так склонился и поцеловал, не обнимая, не глядя перед этим в глаза и не касаясь даже рукой. Вроде бы ничего особенного, просто губ коснулся легко и тут же отстранился, но все равно, предупреждать же надо! Я сам факт-то отметила, а осознать не успела, так что как смотрела на него испуганно, так и продолжила, если не больше.

– А так останешься? – и ни тени улыбки на лице. Наоборот, глаза темные от чуть расширившихся зрачков, взгляд пристальный напряженный.

Я снова не нашлась что ответить, только плечом неопределенно повела и губу нижнюю грызть начала. Свет поднял руку и осторожно большим пальцем провел по ней.

– Не делай так.

Вот теперь точно в обморок грохнусь. По крайней мере, тело одолела самая настоящая слабость, а голова напрочь отказалась соображать. Ни мыслить, ни говорить, ни шевелиться.

 От нижней губы он перешел к верхней, потом точно так же осторожно провел до левого виска и спустился на шею. Взгляд его при этом неотрывно путешествовал вслед за пальцем. Казалось, нет ничего важнее в мире, чем то, что он видит в данный момент.

Второй поцелуй отличался от первого и был таким же, как предшествовавшая ему ласка. Осторожный, нежный, тягучий. Этим поцелуем Свет не настаивал ни на чем. Я чувствовала лишь его губы и дыхание глубокое, иногда замирающее. У меня самой кровь в ушах шумела, а сердце колотилось так, что он не мог не заметить. Уже обе его руки мягко удерживали мое лицо. Было так восхитительно ощущать тепло его ладоней, не сопротивляться этому теплу, вбирать в себя. Свет вдруг немного отстранился. Не больше миллиметра разделяло наши губы, когда он прошептал: