Текст книги "Хозяйка мельницы (СИ)"

Автор книги: Евгения Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Конь – он кто? Животина. За животину наш Родитель и в ответе.

И стала волчья стая сторожить табун. Летом – на выгоне, близ усадьбы. В холода – на конюшнях, чтоб уберечь. Летом лесные своими сыты, а в зимний голод могут и наведаться. Родню бить не будешь, да скотину-то жалко. Сведёшь им на прокорм одну – иль две: Родитель-Велес тоже кушать должен. А остальных – стеречь.

Были кони гнедые да серые, точно бурая руда или железо. Раскалённым клинком засиял среди них белый хорезмец. Невидимкой в бою пройдёт – раз без цвета. Белым вихрем гибель принесёт. Так и назвали – Вихрем.

Оседлал его Ростислав, шагом, б егом пустил вдоль заплота. Резов конь, ему бы раздолья. Вышли за город, к берегу. Рысью гнал его князь до Комоньего Вражка, где обрыв в человеческий рост, а под ним отмель, подойти можно к самой воде, место самое для водопоя.

Резов конь, седока не почуял. А всадник не молод. Потому ли, поэтому – вылетел князь из седла, да и пуще – ногой застрял в стремени. Если бы за куст не уцепился – не вытащил бы. К ак только выдернул – сам удивился.

Сыновья хотели проучить варяга, чтоб жеребцов не перехваливал, раз ни бельмеса в них не смыслит.

– Да ни при чём здесь он, – возразил отец, вытирая расцарапанные руки подорожником. – Это доченька, ведьма. Подумаешь, оплеуха… Пальцем тронуть нельзя.

Светан поднял его и хотел отряхнуть плащ.

– Тихо, спину ушиб.

– Уж я, батько, оттаскаю её за косы.

– Да разберись уж с сестрой и с женой. Дитё твоё, чай?

– Рогнедино-то? Я второй год к ней не подхожу.

– А пока Милка брюхатая?

– Что тут, девок больше нет? Стой, ты счас не дойдёшь. Давай донесу.

Младшие тем временем поймали Вихря. На следующий день, когда отец отлёживался, Светан пытался усовестить Рогнеду, Любашка примеряла свадебный наряд, а свеи успокаивали Аскольда, братья объезжали коня одни. В седло поднялся Владко: его животные слушались. Его собственный конь – вороной, беспросветной черноты, больше никому не подчинялся. Ещё прежний хозяин оставил его полудиким, считая, что кроме случки, его ни на что не применишь. По сравнению с Вороном Вихрь был несказанно тише. Владко, понятно, заскучал. Дёрнуло его с братьями показаться в город. Прошлись по Коростеню Волкодлак, Волох и Булгарин, сосчитали плетни, взбили пыль периной. Люди чурались, плевались, высекали огонь, [29]29
  Высекали огонь – считалось, это отгоняет злые силы.


[Закрыть]видя, как белая навь несётся не касаясь земли и прыгает в реку. Оттуда, небось, и явилась.

Вдоволь навеселились братья, искупали коней, вернулись в терем как ни в чём не бывало. Только зашли к отцу, похвастали, что укротили, что жеребец будет слушаться, как прибежал Векша. Сказал, воевода пожаловал. Ростислав покряхтел, взял посох и спустился во двор.

Воевода Стоян ведал общинными воями. Прот ив дреговичей и берзичей он тогда собирал ополчение. Был он знатен, князю норовил всегда наперерез, ревнуя, что за судом горожане идут к Ростиславу, даром что за тем слава бойника, а народ её уже побаивается и сыновей волчьему братству не даёт. Побраниться с князем было делом чести. И опять он посреди двора, у крыльца, степенно стоит, заложив руки за спину. За ним собиралась толпа – послушать. Княжеские воины всех пропускали и очень живо переговаривались.

Ростислав поравнялся с воеводой, вонзил посох в землю:

– Здравствуй, соседушка.

– И тебе не хворать.

Вокруг князя собрались сыновья, даже Вешка с Радеем приспели, Светан их оттеснил: малы ещё. Из-за Стояновой спины недобро смотрел Ярополк – единственный сын воеводы. Княжичи его всё время задирали, ещё с тех пор, когда портов не носили, дразнили телком и яркой. На бычка он не походил: худой, хоть и в кости широкий. Но с годами грозил раздобреть, как отец – а уж тот был здоров словно тур.

– Угадай, княже, загадку, – нараспев говорил воевода. – На ветке болтается, в еду не годится.

– В игры пришёл играть?

– Не знаешь – парней своих спроси: вдруг подскажут, – Стоян блаженно улыбался, но лицо у него было красно – даже ярко-русый степнячий чуб точно выцвел.

Ростиславичи переглянулись и как будто на шаг отступили.

– А вот это – тоже не знаешь? – вынул руку из-за спины. Держал за шиворот дохлую кошку. – Сволочи твои копытом прибили да за плетень к нам закинули. Хорошо так закинули. На груше повисла.

Князь забыл про больную спину.

– Леса вам мало, ты их в город охотиться посылаешь? Народ перепугали, стерву мне кинули, – кошка гневно тряслась вместе с рукой. – Жрите сами, вороньё!

– За тобой доедать не станем, – Ростислав приподнял посох, точно взвешивал. – Погостил – пора и честь знать. И гостинец свой забери.

Кошка полетела в князя. Он отряхнул корзно. [30]30
  Корзно – княжеский плащ.


[Закрыть]

– Совсем страх потеряли? Над грушами своими драгоценными трясёшься? Погоди, приду за данью – не откупишься. Моих… детей… учить вздумал! Н аш город – где хотят, там и ездят!

– Да провались ты куда поглубже со своими сынками ушибленными! Обхода зимнего им мало, они круглый год развлекаются! На днях поймали пса – и на грушу подвесили. Пошла ключница моя её трясти – псина на неё как грохнется! Полдня обеих искали! Ты припадочным своим скажи, чтобы к дому моему не приближались – по-волчьи, по собачьи – уж не знаю, как ты с ними разговариваешь, по-людски они не понимают. А если попадутся мне – сам подвешу за уды да потрясу, может, в голове у них чего прибавится…

– Ты детей моих не трожь. Говоришь, я у твоих век отобрал, чтоб своих наплодить – так я те последнего изведу, попомни!

Волк приготовился к прыжку. Тур нацелил рога.

– Да отойди ты от меня и щенков своих малахольных забери – вишь заходятся.

Радей и Владко согнулись пополам, Светан уже катался по земле. Князь поднял его за волосы.

– Чего устроили? Никто вас не подвесит. Я вам сам всё оторву.

И подзатыльниками погнал на крыльцо.

Воевода гордо удалился.

Зрители расходились.

– Да вас не просто уронили, а на шило! Ну ладно, эти без мозгов, но ты – женатый человек! С воеводой меня ссорите! Да за ним весь город и дружина собственная! А князя, если неугоден, и убить могут, не знаете что ли?

– Да я-то тут причём? Я вообще дома был. Вон, Рогнеду спроси.

– Помолчи про свою Рогнеду!

– Да не было его с нами, – подал голос Братислав. – Мы втроём. Меньш ие тоже ни при чём. Ухо Радкино отпусти.

– Не она ли тут постаралась? – Светан оправил тесьму на лбу. – Ты позавчера её учил – с коня упал. Я – сегодня, так ты вот меня обвиняешь…

– Теперь уж мы с ней потолкуем, – заверил Булгарин.

– Сначала со мной потолкуй.

С посохом наперевес, как с копьём, отец затолкал их в двери.

VI

– Тятя! Тятя!

Князь повернулся на бок, погладил ногой Веснину щиколотку. Наложница сопела рядом, зарывшись в одеяло.

– Тятя! – Вешка потыкал его в плечо.

Снял со лба пряди, выплюнул волос:

– Ну чего тебе?

– Владко не просыпается. И Бр атин. И Святча.

– Ну подожди, рано ещё. Спят. Меня зачем разбудил?

– Они всегда рано встают, а сейчас не проснутся.

В есна положила руку на бедро мужа.

– Ладно. Сейчас. Иди пока.

Солнце свысока било в щели ставней. Сыновья всегда вставали раньше отца. Да, поучил вчера маленько. Но не того они здоровья, чтобы после порки слечь.

Натянул гачи, [31]31
  Гачи – штаны.


[Закрыть]рубаху, нашаривал сапоги.

Весна села поперёк составленных лавок, пятками упёрлась ему в поясницу.

– Отстань, и так больно.

– Давай я Есю попрошу, она ж ворожка.

Есень была её старшей сестрой и жила на отшибе, поближе к лесу.

– У нас своя есть.

– Я с тобой!

– Да не ходи ты к ним! Ну как ты не поймёшь!

– Конечно, ты на мне не женишься, а я всё не пойму, – Вёсенка потянулась и стала переплетать медно-бурую косу. Глаза спросонья припухли. Полупрозрачный пушок над углами рта смотрелся так, будто она перепачкалась. Но князь-то знал её красоту.

– Не женишься, а взаперти держишь как жену. Вот пойду сегодня к Гордею…

– Ещё скажи куда и когда. Знать, избавиться от него хочешь, – конец ремня не попадал в пряжку. – Плащ где?

– На сундуке, в головах. Дай подколю.

– Уйди ты. У меня с детьми непонятно что, а ты нашла о чём говорить.

– Хоть скажешь, как всё обойдётся? Я в девичьей буду.

– Скажу.

Его встречали Вешка и Светан.

– Опять сестрица ваша? На них теперь отыгрывается?

– Она сама давно проснулась. С восхода бёрдом [32]32
  Бёрдо – часть ткацкого стана, на которой укрепляется основа.


[Закрыть]стучит. Рушник, говорит, последний успеть в приданое.

В сыновней горнице собрались уже вои и варяги. Посреди, на полу, мирно спали, прижавшись друг к другу, Владислав, Братислав и Святополк.

Отец отдышался:

– Ну спят – и что? Будить нельзя, сами знаете.

– Средний про мельницу бормотал, – ответил Гордей, тот самый, которого назвала Весна.

Была у Булгого такая привычка. Он и теперь что-то шептал в шею Святче. Тот лежал неподвижно, Владко вообще улыбался.

– Не похоже, чтоб мара [33]33
  Мара – существо, которое душит спящих или седлает и загоняет до изнеможения.


[Закрыть]их оседлала, – высказал Эрик. Кнуд был его другом, а Аскольда он принимал как родного. Конунг обычно во всём ему доверял, и сейчас был согласен. Уж слишком счастливые лица у княжичей.

Хильдико вклинилась между мужчинами:

– А что это за мельница? Все эту мельницу поминают. Вот, Доброгнева недавно расспрашивала, якобы есть в лесу мельница. А девушку на дороге помните?

– Мельница в Коростене одна, – возразил Аскольд. – На реке, как и водится. А у хозяев дочери были, это я помню.

– Я тоже помню, – кивнул Эрик. – Наверно, теперь и делят. А девичьи сказки – я б им не верил.

– Да нечего делить! – вскричал Ростислав. – Живы родители, дочерям делить нечего. Позавчера видал, когда Вихря на берег вывел…

– Я вот думаю, если мельница… – начал дружинник Лют.

– …то наш Дед [34]34
  Наш Дед ею ведает – Велес считался покровителем мельников.


[Закрыть]ею ведает, – завершил князь. – Пойду просить. Один.

Там, где ели сплелись колтунами, растоптали поляну под капище. На столбе деревянном – человек не человек, зверь не зверь, в гнезде из еловых корней уселся. Спустился по ним Ростислав как по ступенькам, поставил перед Хозяином две кринки – с молоком и мёдом. Раскопал крышку ларца, врытого в землю, достал оттуда волчью шкуру. Надел – головой к голове, спиной на спину. Отпил по глотку из кринок.

– Велес-отец, зверям властитель, людям даритель, заплутали мои сыновья во сне рядом с мельницей. Чай, тебе ведомо. Помоги…

Льются на землю молоко и мёд – половина.

– …Наградил меня детками, думал, в радость будут…

Говорит Ростислав о своей жизни, допивает остатки.

Пьяный дым курится вокруг Велеса, сдвинулись деревянные брови.

Тихо в ельнике, голос впитывает, как земля подношение. Не разводит владыка костров, не сереют на поляне кострища. Только если изтрава [35]35
  Изтрава – жертвенная трапеза (например, на тризне).


[Закрыть]– зажгут, есть сырое порой не сподручно, промерзает зимою дичь. Лес не любит огня, и Хозяин не любит – то скорей для Громовника.

Посидел перед идолом князь, помолчал напоследок. Снова спрятал волч ину, взял посуду, поклонился и вышел из круга.

Дымно в гае, пар ит. Пахнет топью. Там, на запад, большие болота.

Ростислав вышел прямо к усадьбе – к задним воротам, где пускали телеги с дровами. Частокол огибала ватага: с двумя лодками на плечах, третью поставили на полозья и тянули как сани. Тот, кто шёл впереди, бросил лямку.

– Гой еси, зд орав буди. Мы к нему, а его и дома нет. Марит у вас. Которую неделю дождя не было?

– Драгош, ты ли?

– Что я, так постарел?

– Да уж не помолодел.

– Обижаешь. Сам-то вполовину седой.

– Смотрю, соскучился ты по мне, – князь положил ношу в сани, со всеми здоровался и припал к плечу гостя. – Ну, воспитанник, зачем пожаловал?

– За дорогим товаром, аль забыл?

– Как забыть. Раз нашёлся жених на старшую.

– Как на старшую? Ты мне что обещал?

– Обещал, какая будет в возрасте.

– Так их две.

– А вторая просватана.

– Видно плохо у тебя с памятью, – Драгош стукнул его меж лопаток.

– Может и плохо. Не всё гладко у нас нынче. Сейчас сам увидишь.

Но пока уходил – сыновья проснулись. Рассказали, волками сновали по лесу, погнались за лаской. Далеко завела охота, чуть не до самой Припяти. Набрели в глуши на маленькую речку, а там мельница. Вышла девушка, позвала их, погладила. Братин клялся, похожа на Младу рядовичеву, [36]36
  Рядович – тот, кто нанимается по ряду – договору.


[Закрыть]Святча говорил – на Звеницу, Звениславу, дочку гридня [37]37
  Гридень – дружинник («тот, что пирует в гриднице с князем»).


[Закрыть]Хоря. Владислав промолчал.

– Не согласен, – смеялся Булгарин. – Сейчас скажет, на Аскольдову сестру.

Владко показал кулак и пошёл умываться. До сих пор в голове стоял шум воды, пальцы чуяли под ногтями супесь, на загривке лежала девичья рука. А девица – и правда, вылитая Хильдико.

Князь Драгош

VII

Хильдико разрешили обедать со всеми. Брат перед свадьбой был в хорошем настроении, а древлянский конунг принимал новых гостей. В девичьей она услышала, это радимичи, с Присожья. Там один князь, Твердислав, отдавал своего сына Драгомира сюда на воспитание. А теперь этот сын вернулся – навестить дядьку. Вроде и не так чтоб молодой – старше Светана, лет двадцать пять-то будет. Вроде вдовец, жена умерла при родах. Вроде как ищет другую.

Хильдико оставила девиц прихорашиваться. Пока шла через двор, видела Ростиславичей с этим самым гостем и его дружинниками. Радимичский князь подбрасывал в воздух Вешку, потом Радея, потом спрашивал, помнят ли старшие, как развлекал их. Братислав отвечал, что помнят, и прыгнул ему на закорки. Тот носился по двору, распугивая кур, и ржал дурным голосом.

Хильдико не удержалась, остановилась посмотреть. Тут же подбежал к ней Владко, сам взмыленный, как жеребец, и по пояс голый.

– Видала, волк медведя оседлал?

– Ага.

– Он нас маленьких на себе катал. А ты сегодня-то придёшь обедать?

– Приду.

– А пляшешь хорошо?

– Я с братом буду. Ты совсем его не считаешь?

– Да что же он, не человек? Поймёт. Плясать все будут.

– Ну если все… Ну я пошла. Собираться.

Начистила песком застёжки-скорлупки, зашнуровала шёлковой тесьмой рукава, оберег закрыла янтарным ожерельем.

Аскольд защёлкивал обручья и поправлял изумрудный сёркр. [38]38
  Сёркр – верхняя рубашка по-исландски.


[Закрыть]Он любил этот цвет.

– Ты-то видел этого Драгомира? – спрашивал Бьорн.

– Нет, где мы могли встретиться? Он тогда прислал отряд – десятка три, но сам не приезжал.

– У него там своя усобица была, – добавил Ульф.

– Откуда там-то усобицы? Там один одаль [39]39
  Одаль – у скандинавов: земельные владения рода, семьи.


[Закрыть]на десять вёрст.

– Этого добра везде хватает. Переправу им кто-то спортил…

Ломится от дичи стол. Кто с Лесным Хозяином не в дружбе, в овсю жизнь такого не увидит… Вздулись жадной утробой своды, чёрные – что просмолённые. Если ворота – пасть, тын – щетина, а конь на хребте примостился, то гридница – самое сердце, в самом нутре, от всех заслонёна. Мало здесь солнца, да окна невелики, только чтоб дым вытянуть. День и ночь здесь при огне. Но не любит огня Лес. Превращается в воду огонь, течёт по стенам, каплет из лучин, кругами морщится. Гаснет лучина – вынет Лисютка её из светца, [40]40
  Светец – подставка для лучины.


[Закрыть]ставит новую. Кажется, от волос зажигает – так и горят кудри.

Плещется пламя в ногах у гостей, приливом пятки лижет. Два стола – две ладьи на плаву держит. Первой правит Ростислав, а по правую руку на вёслах сыны с дочерьми и дружина, а по левую свеи-варяги, а руль у радимичей. За второй только челядь – во главе с тиуном [41]41
  Тиун – управляющий.


[Закрыть]и ключницей, мерно гребут, стучат чашами, мисами. Заправляют там конюхи. Нет дождя, говорят, ещё день-другой – и косить не надо, на корню запасётся.

Другие речи у князей, другие думы. Приволок Ростислав зазнобу свою – Рогнеде назло – усадил как невесту, убрал дорого. Сколько ни д арите, братья, сестре ожерелья да рясна, не перещеголяет. Не смотрит Рогнеда в ту сторону, беседует с княжичами. Считают, когда родить Миле; сколько зерна смолоть к свадьбе; гадают, будет ли охота завтра: ждать ли дождя в ночь (росы с утра не было). Слушает Владко вполуха, косится на Хильдико. Её брат не заметит: против него Любомира. Сама Хильдико мерит вдоль и поперёк князя Драгоша. Вот он голову запрокидывает, под бородой гривна серебряная играет. Смеётся, левую бровь вздёрнул, меж бровей морщинка – не разгладится. То ли тёмный волос, то ли серый – как древесная кора. Лицо будто солнца не знало, а от синей луды и совсем бледное. Глаза светлые, светлее только бельма у Арнгейра, скальда из Готланда, что гостил у них лет шесть назад. Глаза у него были как замёрзшая вода, пальцы – как северный ветер. Десять песен сыграл он на арфе, вот то была музыка – не то, что сейчас ползёт из жалеек. Каждый раз Хильдико подносила ему мёд, как старшая – и единственная – дочь хозяев. Каждый раз ей казалось, что он её видит, и она отпивала, низко склоняясь к чаше, и поверх края наблюдала за гостем. Он улыбался, откидывал косы, протягивал руку. Девочка отдавала чашу и пряталась за брата. Десять песен играл скальд. Сыграл и одиннадцатую. От которой все в доме поднялись плясать, и запрыгала утварь, столы и скамьи, ударило копытами по крыше, взвыла Дикая Охота, [42]42
  У шведов считалось, что существует десять мелодий «для людей» и одиннадцатая – для Дикой Охоты.


[Закрыть]ожила медвежья шкура со спины Арнгейра, шнуровки выползли из рукавов и змеями помчались к девушкам. У Торварды, которая так испугалась, что не смогла отдёрнуть руку, одна застыла на запястье серебром. Вторая вернулась к хозяину, когда он перебрал струны в обратном порядке. Всё вернулось на свои места, люди упали без сил. Придя в себя, Кнуд предлагал Арнгейру кольца и новое платье, лошадь и соболей.

Скальд задумчиво улыбался и наклонял голову, будто Кнуд был ниже его ростом.

– Пусть лучше твой сын отдаст мне то, что держит в руках.

Конунг удивился. Аскольд держал свой меч: перевязь порвалась в пляске.

– Он давно обещал его мне.

На гарде было вырезано: «Сеятель раздоров есть Отец победы. [43]43
  Сеятель раздоров, Отец победы, а также Высокий (в следующей главе) – прозвища Одина.


[Закрыть]Гуннульв сей меч сработал».

Ровно через год Аскольд нашёл свой меч вонзённым в верею. [44]44
  Верея – столб, на который вешают ворота.


[Закрыть]На перекрестье прибавились руны. С тех пор он удачлив в бою…

В углу трещала печь. В другом Ингвар и Фреки прижали девушек. Светан, Ольгерд, Гордей и Варди взялись за пояса, натаптывали кольца меж столами, подхватывая на ходу парней. Рядом вился девичий хоровод, Хильдико была там. Харальд сидел в тени: заботами конунга весь подбородок синий. Радимичи розлили брагу. У бочек древлянин, радимич и поморянин спорили за очередь. Ростислав разделывал кабанью тушу.

Драгомир нашёптывал что-то Любашке, играл её колтами и иззелена-синим многорядным ожерельем. Любашка упиралась ему в грудь, отводила пальцы, стреляла взглядом по углам и тихо напевала, что просватана.

Аскольд подлетел к ним.

– Что тебе надо от моей невесты?!

Пряжка синего плаща звякнула об пол.

– Подвески дюже хорошо сработаны, хочу сестре такие заказать. Ты подарил?

– А ты мои подарки не считай.

– Да что ты разошёлся? – у Драгоша ни жилки на лице не дрогнуло. – Я Любашку твою с малых лет знаю, я в этом доме воспитывался. А вот ты тут с какого?.. О-о…

Аскольд приложил его затылком к стене.

Воины побросали ковши, забыли про бочки, порвали коло. Братислав как был с двумя саблями, так через стол и прыгнул. Подошёл с ножом Ростислав. Растолкала толпу Хильдико.

Драгоша подхватили, поставили на ноги, кто потрезвее – отталкивал.

– Уйди, Немир, – махнул радимич. – С меня теперь должок. – И полез на Аскольда. Чуть не сшиб с ног. – Слабоваты стали варги [45]45
  Варг – сакральное название волка, отсюда, предположительно, «варяги» как «волчье» воинское братство.


[Закрыть]на пиво… Да какой ты варяг, чудин есть чудин… – приговаривал, уворачиваясь. – Бьёшься как кобыла стреноженная…

И второй раз впечатался в стену.

– Да что это за!.. – Ростислав с досады бросил нож и погасил лучину.

Чадь засуетилась, отрядила Лисютку к Рогнеде, Рогнеда пихнула отца и сунула ему ушат.

– Вот так-то, – вздохнул он, глядя, как Аскольд и Драгомир отплёвывались. – Придумали – искры башкой высекать.

– Спасибо тебе, Ростецлейв, – конунг утёр лицо. – Сговорили невесту. Ты мне о нём ничего не сказал.

– И от меня спасибо, – кивнул Драгош.

– Я тебе не обещал Любомиры. Я обещал…

– Помню. На старшую рассчитывал. Ты мне только ответь: ты б сам её взял?

– Цыц! – князь вытащил нож из бревна. – На меня всё свалить хотите. Так вот моё слово: между названым братом и приёмным сыном выбирать не стану. Завтра поединок. До первой крови. Мне калеки в зятьях не нужны.

Любашка, затаив дыхание, слушала свою судьбу. Рогнеда созерцала пламя.

– До первой крови, – проворчал Немир. – Убить вообще без крови можно. Придушить – и всё.

Шагнула вперёд Хильдико:

– Когда поединок? Утром?

– Тебя кто пустит? – огрызнулся брат.

– Мне можно.

Ростислав покачал головой:

– Ты, девушка, всё о поединках да о битвах. Небось забыла, как иглу держать.

– Не забыла.

– Так помоги Рогнеде. Она целый день то за пяльцами, то за кроснами. [46]46
  Кросна – П-образная рама ткацкого стана.


[Закрыть]А ей бы полежать. У Любашки моей ветер в голове («Как у тебя», – подумали соперники), младшим всё некогда. Помоги уж.

Хильдико повернулась к брату:

– Смотри, лечить не буду.

– Не понадобится.

– Да уж прибью – не понадобится, – Драгомир похлопал его по плечу.

За окнами зашумело. Начался дождь.

VIII

Земля напилась быстро. Прохладней не стало, стало как в бане.

Хильдегарде уронила пяльца на колени.

– Уф, не могу больше…

За окошком заскулили. Девушка свесилась с подоконника и долго подцепляла котёнка.

– Устала?

– Тошно взаперти сидеть.

– Взаперти? Чуть-чуть в окно не вылезла. Разве тебя кто-то сторожит?

– Через крапиву?

Рогнеда рассмеялась:

– Подумаешь, крапива! Эх, рожу, из окна сигану – и гулять…

– А с детьми кто заниматься будет? – спрашивала Мила.

– Что с ними заниматься? Сыты, одеты, а поиграют – друг с другом.

Две девочки и мальчик сидели на полу, Добричка показывала им кукол и говорила на разные голоса. Любашка подползла на четвереньках, взяла у Хильдико котёнка:

– Котя-котенька-коток, полосатенький хвосток…

Пока малыши изучали неизвестного зверя, мать вспомнила, что надо бы оборвать крапиву и напрясть из неё ниток хоть на поясок, чтоб не пропадала.

– Вот сама и рви, – сказала Хильдико.

– И нарву. Хватит дуться. Красена с Горей мяты собрали с чабрецом. Давайте заварим, попьём? Ты пробовала?

– Пробовала. Мне ещё брат привозил от сарацин такую… кору, что ли? Трубочки такие, сладкие. Штук пять, дорогие очень.

– Видишь, как он тебя балует. И ожерелье красивое на тебе. А ты всё ругаться.

– Он первый начинает, – у Хильдико не было сестёр, и она не знала, как разговаривать с ними про ожерелья.

Девушки раздули огонь и возились с котлом. Свейка ёрзала на скамье:

– Как там они? Начали поединок? Помочь Аскольду, что ли?

Зачерпнула воды в горшок. Сбегала куда-то, притащила лук и стрелы.

– Ты что делать хочешь? – ахнула Людмила.

– Сквозь воду их увижу и в воду выстрелю. Чтоб Драгомира этого удар хватил. Побратимы от чудинов научились и меня научили…

Рогнеда поднялась и стала отнимать оружие:

– Да разберутся они сами. Дай ему самому за себя ответить, его и так опозорили.

– Тебя тоже опозорили.

– Да ладно, чем это? Что брать меня не хочет? Я б сама про него так спросила, даром не нужен. Ты скажи лучше, лук где взяла?

– У Святчи.

– Как это?

– У него тетива ослабла, я петлю подмотала. [47]47
  Петлю подмотала – петли изготавливались отдельно от тетивы, потому что быстрее снашивались, и их нужно было постоянно менять.


[Закрыть]Так он теперь натянуть не может. Стреляй теперь сама, говорит.

– Как это ты вообще его разговорила? – развеселилась Любашка.

– Они рассуждали, почему на мече узор мраморный. Я объяснила. Я-то видела, как кузнецы работают. Они не видели.

– Так вы поменялись?

– Что? Не-е, я свою Великаншу никому не дам.

Старшая закусила косу.

– Надо было тебе парнем родиться. Может, я бы за тебя пошла. Не заскучаешь с тобой… Стой, не стреляй! – Хильдико опять склонилась над посудой.

– Не буду, не буду. Давайте хоть посмотрим тогда.

На капище свился кольцом огромный змей – о ста головах, о ста голосах. И коростенцы тут были, и гости. В кольце – Драгомир и Аскольд при оружии. Плащи снимают.

Спокоен Аскольд. Меч, на котором руны Высокого, не подводит. Не подводил ни на Свияжском берегу, [48]48
  Свияжское море – Балтийское.


[Закрыть]ни на сумских озёрах, [49]49
  Сумь – суоми, финские племена.


[Закрыть]ни на дреговичских болотах. И в чащах древлянских выручит.

Но вонзил Драгомир оружие в землю:

– Меч – хороший помощник. Но много ли ты сам стоишь? Давай-ка так.

– А давай, – решил Аскольд. Хоть доделает, что вчера не успел.

Снял Драгош ремень, стянул рубашку. На груди, под волосами, пятерни рубцов.

– Что смотришь? Где тот медведь? Вот он где! – тряхнул ремень. – Вот где! – ударил себя в грудь.

Взмыть бы ястребом да выклевать очи бесстыжие. Но куда ястребу против бера: [50]50
  Бер – первоначальное, сакральное название медведя.


[Закрыть]одной лапой прибьёт, не устанет. Эрик учил выбирать оружие по врагу.

Сошлись два медведя, бурый и серый. Обнялись до хруста. Рёбра как птичьи крылья складываются.

Бывает ярость такая, что взор застит. Бывает – как игла. Холодная и меткая. Двигаться легче, и видно яснее, даже воздух другой. Каждую мелочь ловишь, каждый лист на дереве, иголку в хвое, щепку под ногой, все голоса одновременно, все лица сразу. Лес – твой. И время – твоё. И ты – повсюду.

Не тратит Аскольд силы попусту, не изжигает, как соперник. Но здоров Драгомир, не сладить. Не ниже Аскольд и в плечах не уже, да раза в полтора легче. Приподнял его радимич, пятками землю не достать. Бьёт Аскольд по коленям. Сверху навалиться – не придавишь. А тот мог бы, но всё шутит.

Взвалил Драгош варяга на плечи, встряхнул – поудобней взяться, постоял, подумал, огляделся:

– Ну, я пошёл.

– Не по правилам! – кричат воины. – Надо оземь!

– И правда – перепутал. Ну не беда.

Почуял Аскольд: им сейчас замахнутся. Обернулся птицей, вырвался из рук радимича. Сшиб его Драгомир, когтями перья зацепил. Но не поранил. Упал на плечо, но удачно: не вывихнул, даже не ободрался.

Смотрит Ростислав, смотрят его сыновья. Оба друзья им. Кугукают присожцы, за Драгоша переживают. Бьют в щиты славяне и варяги, Эрик губами шевелит. Заклинает. Смотрит с елового столба Старик-Хозяин, в дерево одетый. К чужим защитникам не ревнует. Говорят, Велес и Один похожи как братья, только один в чертогах небесных, а другой – в Полесских дубравах и сосняках. Но охотники – оба, у обоих над зверем власть. Охотники – сами звери…

Чёрный рёв стоит на капище. Бер если выпрямится – выше дуба, мощнее скалы. Знает медведь одну хитрость: склонится покорно перед ловцом, лапы в мольбе сложит – и полоснёт по самому лицу. Купился и Драгомир. Как незадачливый чужак, не знающий, что в этих местах бурых не трогают.

Взвыл, ладони к лицу прижал. Вот тебе и на лоб метка. Хвастать так хвастать.

– Не горюй, Драгош, – сказал Ростислав. – Кровь твоя в жертву пошла.

Поклонились все Велесу, угощение подали, сами распили и домой собрались. И вдруг – совсем близко – завыли.

Подумали на волков, рядом их много мечется, Родитель всё-таки. Аскольд на всякий случай покосился в сторону радимичей. Их предводитель молча промакивал лоб рукавом.

Вой перешёл в громкий плач. Где-то совсем близко надрывалась девушка. Неужели сестра вызнала где капище? Со всеми прийти она не могла, он бы запомнил. Если позже – птиц бы потревожила. Хотя – она же им своя. Но зачем тогда плакать? Ведь он победил. Скогге, или, по-здешнему, навка?

– Владко, спросил бы?

– Спрашивал. Птицы не знают, не видели. Иначе б не молчали.

– Что за напасть, – поплевал через плечо Светан. – Может, Недоля чья-то. Я даже знаю чья.

Попросив у Деда защиты и доброй дороги, мужчины вернулись в усадьбу. Хильдико с разбегу прыгнула на брата.

– Я всё видела! Я знала, знала!

Аскольд отлепил её от себя и подошёл к Любомире, которая присела на крыльце, на перила.

– Всё, я тебя отстоял. Будешь моей теперь.

Блеснули глаза у княжны. Но не от радости. Только и слышно от него: «я», «моей»… Как-то там Драгомир Твердиславич, живой ли? Пойти посмотреть…

IX

Радимичи гостили ещё два дня, пока Драгомир умывался настоем кровавника, [51]51
  Кровавник – тысячелистник (останавливает кровотечения).


[Закрыть]а его храбры всё чаще задевали Ростиславовых локтями в сенях. Варяги по сеням не слонялись: были дела поважнее.

Багровела трава у хлева, коптились днища котлов, бухло тесто для коровая. Гремели сундуки, легла на скамью кунья шуба, [52]52
  Кунья шуба – на неё, по обычаю, садилась невеста перед свадьбой.


[Закрыть]ждёт невесту огневой наряд.

Любашка не показывалась на людях, над ней пели сёстры, укладывали приданое, плакали.

Плакала сама Любашка или нет – блёклым голосом повторяла за девушками:

 
– Не давай, кормилец-батюшка,
Своего-то слова верного,
Не крепи-ко меня, девицу,
Крепко-накрепко да н авеки…
 

На свадьбу Драгош не остался, ушёл накануне, рано утром. Княжичи сами вешали за ним засов.

Усадьбу накрыла тишина, только солнце щекотало ставни – цеплялось, чтоб подняться выше, птахи купались в пыли, гнус гудел… Хлестали по пёстрым бокам хвосты, стадо лилось на луга. Конюхи с Владком пошли проведать табун.

Ограда разломана, кони мечутся, и меньше их… чуть не вполовину. Сторожа? У одного лицо вчистую выедено, второй поломан весь, сказать ничего не успел, только кровь ртом пошла.

Рванулась братина на поиски. След остыл, лошадей и не сыщешь. Целыми привели только двух, с остальных – то копыта обглоданные, с кого – хвост, с кого – зубы. Принесли красные ошмётки – разорванная в клочья рубашка-целошница. [53]53
  Целошница – рубашка к свадебному наряду невесты.


[Закрыть]Будет переполох и на женской половине…

Ростислав рвал на себе волосы, братья-волки рядком сидели на поленнице и в четыре голоса причитали над косточками. Из женского дома никто не показывался.

– Боятся, – прошипел князь. – Правильно делают. А ну все за мной.

Пегая стая хлынула мимо курятника, трое серебристо-чёрных волков впереди ткнулись носами в руки князя. Он поскрёб им за ушами и под салазками.

Четвёртый остался: прижимал лапой конскую ногу и сипло постанывал.

Выпорхнула из светлицы Хильдико, покружила над поленом, потрепала аспидный загривок.

– Не плачь, Ворон-то твой жив…

Владко громко шмыгнул:

– Как ты не поймёшь. Я же не с одним Вороном… Я их всех кормил, поил, объезжал, холостил… Купал, гривы расчёсывал… А теперь всё-о-о…

– А вот и не всё – пока не отомстим, – девушка задумалась.

– Мы этого не оставим… Будь у него стада, всем глотку перегрызём… Я с него шкуру спущу-у-у…

Хильдико обняла его и погладила по голове. Волосы были пушистые и горячие.

– Я бы сама спустила – за брата. Но придётся остаться… Буду удачу вам звать.

– Да… Видно то намНедоля плакала. Хотя… – направил покрасневшие глаза на Хильдико. – Я всё равно не верю. Что-то здесь не то… Страшно. Вешка теперь засыпать боится: «Вдруг тоже не проснусь». Вроде не младенец – восемь лет – должен сам уметь оберечься. К нам в постель лезет, а за ним Радей, потому что одному тоже страшно…

– Добричка не боится. Наоборот, любопытничает: «Видела мельницу? Видела мельницу?».

– Да есть она, эта мельница, я видел. А кстати, ты похожа на ту девушку.

– Какую девушку?

– У мельницы девица была. Во сне у нас. Ты сны читать умеешь?

– Сны-ы?.. Плоховато… Не сильна я в этом.

– Рогнеда читает, а тоже не помогла… А мельница на север отсюда. Может, переход дневной…

– Думаешь, ведьма там поселилась?

– Ведьма… Если не посильнее…

– Я попробую узнать.

Солнце переступило полдень, поволокло тени против травы. Соколиная и волчья откинулись на дровяной укат. О верхние поленья стукнулось подклёванное яблоко, зелёное ещё и жёсткое, как голыш.

Владко вдруг полез за пазуху.

– Хильдико…

– Что?

– Вот это тебе.

На пальцах у неё повисла нитка речного жемчуга, розоватого и вытянутого – как зёрна.

Пошло бы к красному наряду с белой вышивкой…

– Мне ли? Не хочется чужую судьбу примерять.

– Тебе, тебе, – Владко подвинул к ней её же руку. – Носи, не бойся. Вернусь – проверю. Не вернусь – всё равно носи.