Текст книги "Этьен и его тень"

Автор книги: Евгений Воробьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

22

Ящик, похожий на дощатый домик. Подъемный кран снял с платформы, на борту которой эмблема германских железных дорог, этот ящик и понес его к краю пристани. Грузчик отцепил стропы и накинул их на крюк другого крана, который приводила в действие корабельная лебедка.

Погрузкой командовал стивидор Маурицио, мужчина атлетического сложения. За его выразительными жестами следили и крановщик, и лебедчик, и все грузчики.

С палубы на пристань кто-то крикнул по-немецки:

– Предупредите их, лейтенант Хюбнер: если погрузят до обеда – получат премию!

Баронтини подмигнул крановщику, и тот понимающе кивнул ему. Поднося ящик к проему трюма, крановщик резко бросил его вниз, на палубу. Ящик разбился, из-под дощатой обшивки показалось нечто не сельскохозяйственное – башни легкого танка с дулом орудия.

Ругань, крики, визг лебедки.

– Немедленно вызвать капитана! – закричал по-немецки тот, кто отдавал приказы лейтенанту Хюбнеру.

Баронтини стремглав понесся к трапу и ворвался в каюту к капитану:

– Вас требуют немцы!

– Что случилось?

– Ящик разбили.

Капитан выбежал из каюты и захлопнул дверь. Слышно было, как он стремительно поднялся по железному трапу.

Баронтини подождал, своим ключом открыл дверь в каюту и вошел в нее…

Грузчики уже накрывали разбитый ящик брезентом.

– Это саботаж! – кричал капитан на Маурицио. – Вас всех будет судить военный трибунал!

Крановщик кричал лейтенанту Хюбнеру:

– А что указано в вашей накладной? Фальшивый вес!

Баронтини, который успел отдышаться после беготни по трапу, стоял на палубе и показывал капитану накладную:

– Груз-то весит шесть тонн! При чем здесь стивидор, крановщик? Мы составим акт.

Капитан протянул накладную немцу, тот что-то сказал вполголоса и махнул рукой, подавая команду к дальнейшей погрузке…

«Патрию» погрузили до срока, и как можно было разойтись, не посидев своей компанией, не спрыснув премию, выданную немцами?

Лампа освещает комнату на задах фруктовой лавки, все заставлено ящиками, корзинами, лукошками с фруктами. На стене, по обеим сторонам олеографии, изображающей апельсиновую рощу, висят гитара и мандолина.

За столом Маурицио и его гости: помощник капитана «Патрии» Атэо Баронтини, по прозвищу Блудный Сын, крановщик, два докера – долговязый и одноглазый.

Из лавки, освещенной ярким дневным светом, вошла Эрминия; она принесла корзинку с фруктами и подсела к столу.

– Эта граппа покрепче виски, – похвалил крановщик. – За вас, синьора!

Эрминия выхватила у Маурицио, стакан, до краев налитый виноградной водкой, торопливо перекрестилась, выпила одним духом и звонко рассмеялась.

Маурицио потянулся к мандолине, долговязый докер взял гитару и принялся ее настраивать. Маурицио затянул песню «Голубка то сядет, то взлетит». Он пел, прижимая ручищи к груди, отчаянно жестикулируя, пел высоким проникновенным тенором, хотя к его внешности больше подошел бы бас.

Он смотрел на Эрминию влюбленными глазами, а говорил заискивающим тоном:

– Эрминия, сегодня же необычный день! У нас новый гость. И какой! Если бы он только захотел… Он мог быть не помощником капитана, а капитаном. И не на вонючей «Патрии», а на… «Куин Элизабет»!!! Да что там «Куин Элизабет»… Он мог бы командовать всем итальянским флотом… – Эрминия выразительно поглядела на Маурицио, тот умолк на полуслове, но быстро вернул себе словоохотливость. – Знаешь, кто его отец? Ты слышала про верфи, пристани, суда Баронтини? Вот он чей сын!

– Блудный сын, – поправил Баронтини.

– А он плюнул на все верфи и плавает на «Патрии», потому что он настоящий моряк!

– Без него мы бы сегодня с молотилками не управились, – сказал одноглазый, потирая руки.

– Думаете, не знаю, что в этих ящиках? – Эрминия рассмеялась.

– Остается только удивляться, – подал голос Баронтини, – как испанские крестьяне ухитрялись раньше убирать свой урожай без этих машин?!

– Лучше бы вы Франко большой гроб послали, – сказала Эрминия.

Компания рассмеялась, а Маурицио вновь заискивающе посмотрел на Эрминию:

– Ради твоего знакомства с синьором Баронтини!

Эрминия отрицательно покачала головой. Маурицио оглянулся, ища сочувствия у собутыльников, и сказал:

– В такие минуты я жалею, что не принял приглашения генерала Нобиле и не улетел с ним на Северный полюс.

– Очень нужен белым медведям захудалый лейтенант пехоты, – прыснула Эрминия.

– Если бы я поддакивал фашистам, меня давно бы сделали капитаном…

– А я удивлена, как тебе удалось с таким длинным языком и с такими легкими мыслями дослужиться до лейтенанта…

– Эрминия, можешь меня разжаловать в рядовые, но сжалься над гостями!

Эрминия погрозила Маурицио пальцем и достала бутыль.

Маурицио разлил граппу, порылся в бумажнике, достал фотографию и протянул ее Баронтини:

– Синьор, если у «Патрии» будет стоянка в Альмерии, разыщите там стариков Амансио, привезите мальчишку.

Маурицио не заметил, как вошла Эрминия. Она слышала последние слова Маурицио и с нежностью смотрела на него.

Новый звонок вызвал ее в лавку…

На звонок Этьена вышла полнотелая, веселоглазая, миловидная женщина. На щеках у нее нежный пушок, как на персиках, которыми она торгует; пухлые губы, казалось, подкрашены гранатовым соком; глаза походят на две большие иссиня-черные виноградины.

Лавочница приветливо улыбнулась и спросила с дежурной вежливостью:

– Чем могу служить почтенному синьору?

Он с удовольствием посмотрел на Эрминию и приветливо кивнул. Его появление – полная для нее неожиданность. И такое самообладание, такая естественность тона!

Дверь в заднюю комнату за прилавком приоткрыта, оттуда доносятся мужские голоса, табачный дым пробивается сквозь сгущенный аромат плодов. Позванивают стаканы, слышатся отголоски жаркого спора. Легко догадаться, что там угощаются на славу.

«Вот не повезло!..»

Только он собрался что-то сказать Эрминии под шум, доносящийся из-за загородки, как там все стихло. Теперь следовало выждать, когда там снова начнется галдеж. А пока он спросил:

– Самый хороший виноград?

– Рекомендую «слезы мадонны». Только вчера привезли. Более сочный виноград под небом Италии еще не родился.

Эрминия говорит сущую правду: овальные розовые виноградины налиты густым сладким соком. Но Этьен выжидает, когда можно будет начать деловой разговор, а потому капризничает:

– Кисти какие-то жидкие… А в том ящике?

– «Голова негра». Только полюбуйтесь! Каждая ягода – величиной с мелкую сливу.

Эрминия снова говорит правду: бронзовые и темно-фиолетовые ягоды на редкость крупны.

– А что у вас в крайнем ящике? «Золотая самандра»?

– Да, синьор, этот самый сорт…

«Этот самый сорт у нас в Средней Азии называют «дамские пальчики», – вспомнил Этьен, а вслух сказал;

– Смешайте все три сорта. Килограмма полтора.

Она взвесила кулек, получила деньги, лукаво улыбнулась, отсчитывая сдачу, и пригласила покупателя заходить.

– Благодарю, синьора. Я помню дорогу в вашу лавку. Как-нибудь загляну еще. – Он нагнулся к весам и, так как в задней комнате снова загалдели, спросил шепотом: – Сегодня?

– Сегодня после четырех. Будет свежий товар.

Он поспешил ретироваться, пока его не увидел никто из сидевших за перегородкой.

23

Этьен свернул на приморский бульвар, прошел мимо маяка до причала Пароди, сел на скамейку под платаном и раскрыл книжку, а ненужный кулек с виноградом положил рядом на скамью.

Этьен знал, что Гитлер тайно посылает войска к Франко кружным путем, через Мюнхен, Геную, через порты Сеуту и Мелилью в испанском Марокко. Но как узнать подробности?

Даже невооруженным глазом видно, что в порту идет погрузка оружия и военных материалов. Все пути товарной станции забиты не только итальянскими, но и немецкими вагонами. Нетрудно догадаться, что грузы направляются в порты Франко, в обход решений Международного комитета по невмешательству.

Но что именно упрятано в эти громоздкие ящики, сколько солдат посылают в Испанию, много ли военных грузов идет из Германии транзитом через Геную – все это он узнает сегодня после обеденного перерыва.

Важно переговорить сегодня без свидетелей с Эрминией и предупредить, что временно рвет с ней всякую связь. Он не имеет права подвергать ее опасности. Сегодня же нужно снабдить ее шифром и сообщить почтовый адрес в Турине, далекий от подозрений тайной полиции.

Анка будет получать ерундовские, болтливые бабьи письма и переправлять их дальше Ингрид.

Познакомился он с Эрминией полгода назад, на палубе парохода, которым возвращался из Барселоны. По произношению он тотчас узнал, что миловидная пассажирка второго класса родом из Генуи: у жителей Генуи произношение одновременно и певучее и гортанное. Как молодая генуэзка очутилась в Барселоне? Она тут же поправила Кертнера: правда, ей удается молодо выглядеть, но разве она смеет называть себя молодой, если уже больше года, как овдовела? Она ждала, что интересный пассажир, черноволосый и широкоплечий, с серо-зелеными глазами, станет горячо возражать и наговорит ей комплиментов. Он промолчал, а она позабыла, как только что кокетничала, и с искренними слезами на глазах начала рассказывать о своей жизни.

Вышла замуж за шахтера Хосе Амансио, он тогда работал докером у них в Генуе, потому что не мог найти работу у себя в Испании. После забастовки докеров, которая окончилась поражением, Хосе вернулся в Астурию и с трудом устроился на шахте. Умелый забойщик, он был доволен, что работает на откатке пустой породы. В октябре 1934 года фалангисты утопили в крови восстание шахтеров. Овдовев, она переехала в Барселону и, как истая генуэзка, начала торговать. Открыла маленькую фруктовую лавочку, но дела шли все хуже и хуже, лавочку пришлось прикрыть. Мальчика своего она отправила к родителям мужа, в Альмерию, сама с трудом собрала деньги на билет второго класса и возвращается в Геную. Может, кто-нибудь из родных поможет ей стать на ноги.

Этьен доверился первому впечатлению о спутнице. Он опирался и на свою интуицию, и на ее рассудительность и ответил доверием на откровенность молодой вдовы шахтера Хосе, расстрелянного фашистами. Он сказал, что сам пострадал от фашистов и уже не первый год борется с ними. Он искренне сочувствует своей новой знакомой. Он обещает помочь ей в обзаведении на новом месте, если она займется в Генуе торговлей фруктами. В их общих интересах открыть небольшую фруктовую лавку где-нибудь в районе порта.

Конечно, лавка, где так аппетитно смешивались ароматы плодов из итальянских, испанских провинций и с африканского побережья, не зарегистрирована в Торговой палате Милана как филиал фирмы «Эврика». Тем не менее фруктовая лавка Эрминии имеет к «Эврике» и к ее совладельцу Кертнеру самое непосредственнее отношение.

И после всего пережитого молодая вдовушка не потеряла вкуса к жизни, она любила посмеяться, повеселиться. Скоро у нее в Генуе появился друг весьма привлекательной внешности. Появление его было для Этьена неожиданностью и нельзя сказать – приятной. Может ли он теперь доверять Эрминии, как прежде?

Эрминия познакомилась с Маурицио, когда он еще ходил в военной форме, только что уволился из армии, где служил пехотным лейтенантом. Маурицио вернулся из армии недовольный и не собирался скрывать недовольства. Он был напичкан идеями мелкобуржуазного анархизма, хотя горячо уверял Эрминию, что является убежденным последователем Грамши, Террачини и Тольятти.

Несмотря на три ранения, его наградили скупее, чем других, и отпустили из армии, так и не присвоив чина капитана, который он, если ему верить, давным-давно заслужил. А все потому, что Маурицио отказывался хвалить фашистов, чаще ругал их.

Маурицио работал в генуэзском порту стивидором, то есть ответственным за укладку грузов. Он распоряжался на причале, зычным командирским голосом подавал команды крановщикам и всем, кто попал под его начало. Он единолично решал, какой груз, в какой трюм и в какой очередности загружать. О, это большое искусство! Стивидор должен учитывать и тоннаж, и тару, и габариты, и характер груза. Он не смеет забывать об остойчивости судна. А если не весь груз следует в конечный порт, будет партиями разгружаться по пути следования? И это должен предусмотреть стивидор, он отвечает за то, чтобы центр тяжести судна опасно не сместился. Он обязан предвидеть, как грузы будут вести себя при самом сильном шторме, при боковой и килевой качке. Стивидор – единственный человек, который, помимо капитана и его первого помощника, досконально знает содержимое трюмов, знает, какой именно груз, укрытый непромокаемым брезентом и привязанный, находится на палубе.

Маурицио был недоволен тем, что Эрминия оставила мальчика у стариков. Она оправдывалась: кто же знал, что кровавый карлик Франко подымет мятеж и что мальчонка останется у него в заложниках? Маурицио поставил фотографию Гарсиа на полочку у зеркала, перед которым брился, причесывался. Маурицио твердо решил, что поедет за мальчиком в Альмерию. К тому же у него бесплатный билет туда и обратно на любой пароход, совершающий навигацию в порты Испании. Гарсиа пора учиться итальянскому, даже азбуки не нюхал, как же он поступит в генуэзскую школу?! Этьен знал со слов Эрминии, что Маурицио в мыслях и чувствах сильно привязан к Гарсиа, она бесконечно благодарна Маурицио и готова простить ему за это и некоторое легкомыслие, и компанию портовых дружков, сидящих под винными парами, и бахвальство. При первом знакомстве Маурицио не понравился Этьену. Больше всего он боялся, что бывший лейтенант станет болтать лишнее собутыльникам. Но Эрминия божилась и клялась, что ему особенно и болтать-то не о чем. Конечно же, он может что-нибудь насочинить, расхвастаться – не случайно он любит читать книжки, где полно вранья. Послушать Маурицио, когда он размахивает своими ручищами и фантазирует, так он вот-вот слетает на Луну, а потом поселится на Северном полюсе с Нобиле и с белыми медведями. Но что касается дела…

О содержании трюмов и о грузах на палубе, тщательно укрытых брезентом, он говорит только ей, Эрминии, и не знает, кому она передает все эти сведения.

– Пусть меня Иисус с пресвятой матерью лишат благословения, если я расскажу ему, кто вы и откуда.

– Ну, а если, не дай бог, его схватят черные рубашки?

– Лучше бы этого не случилось, – глубоко вздохнула она. – Характер у моего жениха, скажу откровенно, мягче, чем каррарский мрамор. В крайнем случае пострадаю сама. А у меня характера хватит на обоих…

В порту по-прежнему деловая сутолока и толчея. А Этьен смотрел на ближний причал, на товарную станцию, на другие пристани.

«В сущности говоря, здесь проходит сейчас линия фронта, хотя не слыхать ни перестрелки, ни канонады. Сижу на самом что ни на есть переднем крае. А лавка Эрминии – не что иное, как хорошо замаскированный наблюдательный пункт», – подумал Этьен и тут же снова углубился в записки летчика-испытателя, которые не выпускал из рук.

Он так увлекся книгой, что потерял точное представление о времени. Но нельзя сидеть здесь весь день с книгой в руках и с кульком винограда, не привлекая к себе ничьего внимания! Он слишком хорошо одет для того, чтобы так долго торчать без дела возле причалов.

С набережной пора ретироваться, он уже поймал на себе несколько излишне любопытных взглядов. Этьен отдал кулек с виноградом маленьким голодранцам, которые бегали взапуски между платанами, и зашагал прочь.

24

Этьен решил поискать приют в дешевом отеле. Может, там нет слежки. Он предусмотрительно нанял таксомотор; не потому, что отели далеко от порта – они совсем рядом, – а для того, чтобы в случае надобности сразу уехать.

Он изрядно поколесил по городу, прежде чем остановился у плохонького отеля «Аурелио». Портье встретил его с приторной любезностью, как это и полагается портье пустующей гостиницы, заинтересованной в хорошем постояльце.

Но смотрел портье на Этьена не только предупредительно-вежливо, но откровенно изучающим взглядом. Такое выражение лица бывает, когда с трудом узнают старого знакомого.

Этьен догадался – сличает его внешность с уже виденной фотографией или перебирает в памяти загодя сообщенные ему приметы.

– Синьор хочет принять ванну? Приготовят быстро. Ванна рядом с вашим номером, в коридоре.

– Разве я так грязен, что мне нужно срочно выкупаться?

Портье смутился и тут же пригласил пообедать в ресторанчике при отеле. Но время-то еще не обеденное.

«Старается задержать меня в гостинице».

– А телефоны в номерах есть? – спросил Этьен, уверенный, что в захудалом «Аурелио» телефонов нету.

– Только здесь, внизу…

Этьен сокрушенно развел руками:

– Вынужден отказаться от ваших услуг. Мне нужно звонить ночью в несколько городов…

Он вышел из «Аурелио» и сел в таксомотор, который его поджидал.

Портье выбежал следом, и Этьен увидел в зеркальце – тот стоит на тротуаре, всматривается в номер автомобиля и шевелит губами, отпечатывая на них цифры.

Этьен отпустил автомобиль на другом конце города и просидел часа полтора в пустынном сквере все с той же книжкой в руках, прежде чем решился пойти назад, в сторону порта.

Траттории напоминали о себе дразнящими аппетитными, сытными запахами. В обеденный час запахи еды всегда сопровождают прохожих в южном городе. Этьен отказался от несвоевременного обеда, которым его пытался накормить портье в «Аурелио», но теперь изрядно проголодался.

Он прошагал по знакомой галерее и снова увидел старичков букинистов. Они сидели у своего лотка с книгами и аппетитно обедали: спагетти, сыр, лук финоккио, бутылочка кьянти. Чувствовалось, живут старички душа в душу – в каждом жесте сквозила взаимная предупредительность. Или старички показались Этьену симпатичными потому, что снабдили его такой желанной книгой?

В скромной портовой траттории обедали докеры, матросы, лодочники, носильщики, крановщики, ломовые извозчики, припортовый люд, сновавший в поисках работы.

Он уселся в дальнем углу у окна и поглядывал на улицу.

Прошла мимо компания грузчиков, видимо, они тоже спешили в тратторию. Все одеты в робы из мешковины, но не одежда делала их похожими друг на друга – было что-то неуловимо схожее в их походке. Они шли сутулясь и в то же время наклонившись вперед, как бы противостоя невидимой тяжести, оттягивающей назад их могучие плечи и жилистые шеи. Походка людей, чьи спины так часто сгибаются под тяжелой кладью. По-русски – грузчик, по-грузински – муша, по-итальянски – факкино, по-тюркски – амбал, по-немецки – аусладер, по-китайски – кули. И в каком бы порту они ни трудились – пусть одни из них едят на обед спагетти, другие – луковый суп, третьи – щи да кашу, четвертые – харчо, пятые – рис, – их прежде всего роднит специфическая походка. Кто подсчитает, сколько ящиков, мешков, тюков, кулей, бочек, корзин перетаскал каждый из шагающих мимо портовых грузчиков за жизнь на своем горбу? Ни один океанский пароход не увезет такой груз.

Этьен помнит портовых грузчиков с юных лет, в самые первые дни Советской власти в Баку. Девятнадцатилетний Маневич стал тогда бойцом Первого интернационального полка и воевал в отряде Мешади Азизбекова. К ним в отряд пришел молодой амбал в рубище. Он работал на нефтяной пристани, и отрепья его были насквозь пропитаны керосином, мазутом и маслом. А его рубаха из мешковины, грязная до потери естественного цвета, была настолько пропитана потом, что на спине мельчайшими крупинками выступала соль. Когда молодому амбалу выдали красноармейское обмундирование, его отрепья торжественно сожгли, и они горели, как факел…

Не потому ли Этьен вспомнил того молодого амбала, что увидел крупинки соли на рубахах грузчиков, сидевших за соседним столиком?

Этьен заказал себе рыбный суп. Он прилежно вылавливал ложкой всякую морскую мелюзгу, начиная с креветок, мидий и кончая кальмаром, нарезанным кружочками.

Трехчасовой дневной перерыв в магазинах подошел к концу, когда Этьен вновь добрался до той улицы, где держала лавку Эрминия. Огляделся, перешел на теневую сторону. Дверь распахнута настежь.

– Ну, как поживаете, Эрминия?

– Как горох при дороге.

Она ничем не выдала своего удивления и вела себя так, словно они условились с синьором Кертнером о свидании, словно они расстались вчера, хотя на самом деле виделись в последний раз месяца полтора назад, перед тем как синьор отправился в Испанию.

Эрминия сделала Кертнеру комплимент – синьор прекрасно выглядит, исчезли все его морщины и седины. В самом деле, плаванье на «Патрии» и жизнь под испанским небом пошли на пользу; он прокоптился не по сезону до черноты, волосы же слегка порыжели, густые брови и вовсе выцвели, а глаза, казалось, поголубели.

Ни покупателей, ни гостей. Только что закончился дневной перерыв, и не торопясь могли они поговорить наедине обо всем, что их интересовало.

Не теряя времени, Эрминия достала из-под корзины с виноградом сверток с бумагами, завернутый в листья папоротника. Если судить по тому, как Эрминия бросила на прилавок сверток, тот был не ценнее куска обоев.

– Синьор Мессершмитт «потерял», – сказала чуть слышно Эрминия и показала подбородком на сверток, – эти чертежи. А Блудный Сын, – она подмигнула, – «нашел». В каюте капитана…

Этьен молча кивнул.

Эрминия отодвинула ящик с инжиром, нашла какие-то листки и протянула их Кертнеру. Листки были сплошь исписаны цифрами.

Он бегло взглянул на листки и торопливо сунул их в карман.

– А я все считаю, синьор Кертнер, сбиваюсь со счета, снова считаю, пересчитываю. У меня в лавке бухгалтерия намного проще. Знать бы только, что от моей портовой арифметики будет толк…

– А вы знаете, как добывается один грамм розового масла? Мне рассказывал французский парфюмер из Драгиньяна: чтобы получить этот грамм, нужен букет из двух тысяч роз.

– Вот это букет! Не пожалела бы на гроб каудильо!

Этьен усмехнулся и отрицательно покачал головой: несущественно, как именно будет украшен гроб Франко. Важнее нанести ему поражение и устроить пышные политические похороны, а для этого каждому предстоит еще сделать очень много.

Он начал инструктировать Эрминию. Сейчас выяснится, в каких она взаимоотношениях с арифметикой. Шифр-то двойной, к одному хитрому секрету добавляется второй, а ключом служат шесть букв, составляющих слово «Франко».

Нет, Эрминию не смутили ни четыре действия арифметики, ни шесть букв-отмычек.

Время от времени ее ненадолго отвлекали покупатели, а часа через полтора в лавку с шумным оживлением ввалился Маурицио.

Мужчины вежливо и даже чуть-чуть церемонно поздоровались. Ну и ручища у Маурицио! Удержит три бильярдных шара. Не хотел, ох как не хотел Этьен сегодня этой встречи! Но он умело скрыл досаду, какую вызвал несвоевременный приход Маурицио. Но раз уж это произошло, было бы глупо, бестактно не ответить приветливой улыбкой и вымученной любезностью на его любезность.

Маурицио был весь – душа нараспашку и, как показалось Этьену, искренне обрадован встречей. Разве можно отпустить такого гостя без того, чтобы не посидеть а ним в задней комнатке за бутылкой?

Кем был Кертнер для Маурицио? Дельцом с приятной внешностью, не слишком разборчивым в своих коммерческих занятиях, знакомым Эрминии еще по Барселоне. Когда-то богатый синьор дал взаймы деньги на покупку этой лавки, причем, по словам Эрминии, на весьма божеских процентах.

Маурицио недавно с работы, раньше срока закончили погрузку парохода «Патриа», Докерам, крановщикам и самому стивидору досталась солидная премия, ради такой премии стоило попотеть. Крановщикам сегодня пришлось особенно тяжело: огромные деревянные ящики не пролезали в трюмные люки, и их устанавливали на палубе.

Эрминия звонко рассмеялась – нашел чем бахвалиться! Сократили стоянку судна, которое везет фашистам вооружение!

– Машины для сельского хозяйства, – рассмеялся Маурицио и взял стакан, который показался хрупким в его руке.

Он долго и широко рубил воздух ребром ладони, чтобы собеседники могли представить себе объем ящиков. Даже если мерить итальянской меркой, Маурицио жестикулировал много и размашисто. Уж не профессиональное ли это у него? Стивидор весь день обменивается жестами с крановщиками, как глухонемой. Может, от этих постоянных движении и руки у него стали такие большие?

В судовом журнале записано, что «Патриа» везет сложные молотилки, косилки, лобогрейки, сеялки и всякую такую сельскохозяйственную всячину.

«Может, на этой самой «Патрии» уйдет в очередной рейс Паскуале?» – неожиданно подумал Этьен.

Для него не было секретом, что молотилки и комбайны в громоздких ящиках, не влезающих в трюмы, изготовлены на заводах «Мессершмитт», «Капрони», «Изотта-Фраскини». Сложные молотилки умеют летать со скоростью до четырехсот километров в час, сложнее некуда…

Эрминия разговаривала с Маурицио тоном полного послушания и покорности, нежно называла его своим муженьком, но ей всегда удавалось при этом, без властных интонаций, щадя его самолюбие, настоять на своем. Нежный тон, не допускающий, однако, никаких возражений, быстро усмирял строптивого Маурицио. Только, например, Маурицио пытался по какому-нибудь поводу прихвастнуть, как следовал выразительный взгляд Эрминии, и тот умолкал на полуслове.

Маурицио отхлебнул еще граппы, а сделал это с таким видом, будто Эрминия попросила его срочно освободить посуду.

Но едва Маурицио отнял стакан ото рта, как вновь наполнил; стакана в его пятерне и не видно. Он вдруг затянул во весь голос любимую песню «Голубка то сядет, то взлетит».

Вот не думал Этьен, что с таким удовольствием проведет время с Маурицио и Эрминией! Или хорошее настроение объясняется тем, что он чувствует себя тут в безопасности?

Полному спокойствию мешала лишь мысль, что оно вот-вот кончится, что ему нужно отсюда уйти и вновь искать приюта.

Конечно, доверяй он Маурицио так же, как Эрминии, – взял бы да попросил у них убежища, пусть его до утра запрут в лавке заодно с фруктами. Но признаться Маурицио, что он от кого-то прячется, что его кто-то преследует, значит саморазоблачиться, испортить репутацию синьору Кертнеру, лишить его «легенды»…

Минут за двадцать до закрытия лавки Эрминия и Маурицио принялись втаскивать с тротуара выставленные туда корзины, ящики и плетеные лукошки.

Дольше оставаться неприлично, невозможно. Этьен с деланной бодростью поднялся, взял на прилавке свой сверток и книжку «Летчик-испытатель».

Мелодичная «Голубка то сядет, то взлетит» проводила Этьена до дверей.