Текст книги "Бытиё наше дырчатое"
Автор книги: Евгений Лукин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Глава 2. Отрицалы и положилы
До станции Обум-Товарный, где в одном из тупиков временно приткнулась парусная платформа Андрона Дьяковатого, их доставил на своем пикапчике тот самый Протаска Худощапов, что затачивал и разводил пилы под сотовую связь. Димитрий хотел полюбопытствовать из вежливости, удалось ли вчера заточнику избежать штрафа, но, когда выезжали из Колдобышей, оглянувшись, увидел собачку. Лохматая, белая, просвеченная солнцем насквозь, почти до крохотного своего сердечка, она стояла возле бетонного столба и смотрела им вслед.
«Последний раз вижу, – внезапно осознал Димитрий. – Собачку, столб, деревню...»
Осознание отозвалось предобморочной слабостью. Вдобавок сработала дурная привычка, приобретенная Уаровым еще во времена его уличных блужданий: чуть что, прятать голову в философию. Пока ехали до Обума-Товарного, Димитрий успел измусолить проблему . как минимум с двух точек зрения. Если каждое мгновение неповторимо, то, куда ни посмотри, видишь все в последний раз. Если же сосредоточиться на том, что он, Димитрий Уаров, уходит навсегда, то собачка, при всей ее трогательности, далеко не последнее из увиденного. Вряд ли парусная платформа обладает высокой скоростью. Стало быть, еще насмотримся.
Предобморочная слабость исчезла, зато грусть сделалась куда пронзительней. Вот почему никогда не следует слушать тех, кто, видя ваш печальный облик, советует отнестись ко всему философски. Они сами не знают, что говорят. Философия способна лишь приумножить скорбь, но ни в коем случае не приуменьшить. Лучше уж выпить водки и получить от кого-нибудь по морде.
Тем временем добрались до места. Андрон велел родственнику (Протаска доводился ему свояком) подогнать пикапчик впритык к железнодорожному одномачтовику. Втроем они быстро перенесли привезенный груз на палубу, после чего водитель, пожелав попутного ветра, уехал, а капитан с пассажиром стали ждать обещанного.
Ждать пришлось до одиннадцати. Уаров сидел на груде скомканного брезента, видимо, предназначенного стать парусом, и без интереса рассматривал круглую сквозную дырку в настиле – отверстие для одного из четырех болтов, которыми в былые времена крепился демонтированный ныне вечный двигатель, или, как его называют в здешних краях, движок.
Рангоутное оснащение платформы состояло из короткой мачты по центру и косого латинского рея. В целом конструкция сильно напоминала деревенский колодец системы «журавль» и, очевидно, была позаимствована с картинки, изображавшей венецианскую галеру.
– Независимость... – ворчал Андрон, воздевая смоченный слюной палец, в надежде уловить первое дуновение. – Раньше посмотришь, какая погода в столице, и уже точно знаешь, что денька через два и до нас доберется. А теперь хрен поймешь. Одни на повышение температуры играют, другие – на понижение...
Потом воздух все-таки шевельнулся – и Димитрию пришлось не только встать с брезента, но и принять самое деятельное участие в подъеме паруса. Серое в заплатах косое ветрило долго хлопало и сопротивлялось, потом наконец вздулось, напряглось, однако платформа по-прежнему пребывала в неподвижности. Андрон спустился по железной лесенке на землю, с минуту отсутствовал, затем настил под ногами дрогнул.
– Поберегись!.. – послышалось из-за борта, и на платформу со стуком упал тормозной башмак.
Ошибся Андрон с пассажиром, крепко ошибся. Когда ковыляешь по заброшенной железнодорожной ветке на парусной платформе, чем еще заняться, кроме разговоров? Кроме того, каждому ведь хочется, чтобы кто-нибудь со стороны восхитился его работой. Димитрий же Уаров безмолвствовал. Даже удивления не выразил, что этакая махина и вдруг движется под парусом. Хотя, с другой стороны, подобное равнодушие можно было истолковать как безоглядную веру в талант и мастерство умельца: чему дивиться-то? У него и асфальтовый каток курсом бейдевинд пойдет.
А все же досадно. Как-никак под каждый угол платформы по девальватору засобачил. Некоторые ошибочно именуют такие устройства антигравами, но это они по незнанию. Земное тяготение тут вообще ни при чем. Речь идет именно о девальвации единиц измерения, загадочной аномалии, зачастую возникающей самопроизвольно и, что уж совсем необъяснимо, усиливающейся по мере удаления от культурных центров. Физики, во всяком случае, так и не смогли разобраться, почему это на столичных рынках один килограмм весит в среднем девятьсот девяносто четыре грамма, а в провинции – всего девятьсот восемьдесят пять.
В полдень миновали Баклужино, оставив его по правому борту. Постукивали гулкие колеса, над покатым зеленым холмом громоздилась северная окраина столицы. Высотные здания плыли подобно надстройкам океанских кораблей, с величавой неспешностью разворачиваясь и обгоняя друг друга.
– Вот совсем достанут, смастрячу трехмачтовый бронепоезд, – мрачно пошутил Дьяковатый. – Наберу команду – и под черным флагом на Колдушку...
Уаров не улыбнулся. Скорее всего, просто не расслышал. Обессмыслившимися глазами он созерцал маленькую трагедию, разыгравшуюся в десятке шагов от насыпи. Там на двухметровой высоте завис, чуть пошевеливая широкими раскинутыми крыльями, ястреб. А может, и сокол – поди их различи! Кто-то, короче, хищный. А под ним, не зная, куда деться, метался обезумевший от страха воробей. Ну и дометался – сам в когти влез.
Скривив рот, Димитрий повернулся к Андрону.
– Вот она, природа-то, – почему-то с упреком молвил он. – Красота, кричим, красота! А приглядишься – взаимопожиралово одно. Ястреб – воробьишку, воробьишка – кузнечика, кузнечик тоже, наверное, тлю какую-нибудь... Все-таки хорошо, что я неверующий, – неожиданно заключил он ни с того ни с сего.
Ну, слава те Господи! А то уж Андрон начинал опасаться, что спутник его так и промолчит до самой Слиянки.
– Кому? – ухмыльнулся шкипер.
– Что «кому»?
– Кому хорошо? Пассажир тревожно задумался.
– Всем, – решительно сказал он наконец. – Понимаете... Будь я верующим, я бы возненавидел Творца. Основал бы наверняка какую нибудь богоборческую секту...
– Чем же это Он тебя достал?
Несостоявшийся богоборец беспомощно оглянулся, но за кормой (видимо, так теперь следовало величать заднюю оконечность платформы) не было уже ни ястреба, ни тем более воробья.
– Ладно, – вдруг разом обессилев, выговорил Димитрий. – Допустим, согрешил человек. Что-то не то съел. Ну вот нас и карай! Но весь мир-то зачем? Того же воробьишку, скажем... Или он тоже какое-нибудь там запретное зернышко склевал? А ризы кожаные?
– Какие ризы?
– Ну, когда Адам с Евой согрешили и листьями прикрылись, Бог им потом кожаные одежды сшил. Так в Писании сказано! Но раз сшил, значит с какого-то зверя шкуру содрал... Стало быть, убил. За что?
Теперь призадумался Андрон. Морально-этическая сторона вопроса не слишком занимала изобретателя, однако найти контраргумент он всегда полагал делом чести. Именно так и завязываются зернышки открытий.
– Почему обязательно убил? – поразмыслив, возразил он. – А Змей? Господь ему как сказал? «Проклят ты перед всеми скотами, будешь ходить на чреве...» Значит, лапы пообрывал – за соблазн... Наверно, с лап кожу и взял... – Хмыкнул, покрутил головой. – А вот прикопай они тогда огрызок, – сокрушенно добавил он, – глядишь, жили бы мы сейчас в раю. Все оно, разгильдяйство наше баклужинское. Хоть бы урок какой извлекли! А то выйдешь в пойму – опять овраги мусором завалены... Зла не хватает!
Поворот подкрался незаметно. Повизгивая колесами, платформа рыскнула, брезент неистово заполоскал, забился. Еле усмирили.
– Ну вот, как в Него такого верить? – задыхаясь, проговорил Димитрий, когда парус совместными усилиями был установлен в новом положении. – Нет, уж лучше естественный отбор...
– Ты ж сказал: неверующий, – поймал его на слове Андрон.
– Ну да... неверующий...
– А в естественный отбор?
– Да нет же! – с тоской отвечал Уаров. – Естественный отбор... его нельзя ненавидеть, понимаете? Это бессмысленно, это все равно что ненавидеть таблицу умножения...
– Так ты еще и в таблицу умножения веруешь? – подивился Андрон. – Плохи твои дела. Знаешь, ты кто? По-нашенски говоря, отрицала ты.
– А вы?
– А я положила.
– Это как, простите?
– Ну, отрицалы – это которые все на словах отрицают. Спорят, доказывают...
– А положилы?
– Эти не спорят. Эти – молча. Что хотят, то и делают.
– А-а... – сообразил Димитрий. – Девальватор, например, машину времени...
– Во-во!
* * *
Новостройки окраины помаячили за кормой и сгинули, заслоненные дубравой. Пошла степь.
К двум часам дня ветер опять ослаб. Андрон, бормоча ругательства, уже несколько раз вылезал и что-то подкручивал на ходу то в одном, то в другом девальваторе, выжимая из хитроумных устройств все возможное. Теперь, по его словам, каждый килограмм платформы весил не более десятка граммов, и все же парусник плелся по расшатанным рельсам со скоростью усталого пешехода.
– Да нехай катится, – решил наконец Андрон, снова забираясь по лесенке на палубу. – Давай-ка перекусим, пока тихо...
Из рюкзака был извлечен солидных размеров термос, свертки, пакеты. Димитрий испугался, что следующим предметом окажется бутылка, но, к счастью, ошибся. Видимо, Андрон если и брал в поход спиртное, то исключительно на крайний случай.
– Значит, говоришь, зверушек любишь... – вернулся он к прерванному разговору.
– Раньше любил, – со вздохом ответил Уаров, принимая кружку с горячим чаем.
– А теперь?
– Теперь уже не так. Ничем они нас не лучше. Только и знают, что друг друга хрумкать.
– Как воспитаны, так и хрумкают, – утешил Андрон.
Уаров не донес кружку до рта и недоверчиво посмотрел на собеседника.
– При чем тут воспитание? – спросил он, моргнув. – Хищник, он и есть хищник. Не зря же говорят: сколько волка ни корми... Такой же закон природы, как... ну, скажем, закон всемирного тяготения.
А вот подобных слов при Андроне Дьяковатом произносить не следовало. С законом всемирного тяготения у самородка были особые счеты. Взбычился, отставил кружку.
– Слышь! – презрительно выговорил он, подаваясь к Димитрию. – Да ты хоть знаешь, откуда он взялся, этот твой закон? Мало того, что сами все вниз роняем, еще и детишек тому же учим. «Бух! – говорим. – Бух!» А младенчик верит. Вот тебе и тяготение!
Андрон был настолько грозен, что Уаров мигом уяснил всю глубину своей бестактности. Ну что это, вправду, за свинство такое: сам едет на парусной железнодорожной платформе – и сам же толкует о каких-то законах природы! Если на то пошло, природа сама нарушает законы природы – одним только фактом своего существования.
Впрочем, народный умелец быстро взял себя в руки.
– Нет, если, конечно, вверх, тогда еще хуже, – вынужден был признать он. – Улетит – хрен поймаешь... Поначалу-то новорожденный все видит правильно, а потом начнут переучивать, и у него в головенке верх и низ местами меняются. Вот и медики то же самое говорят... – Андрон потянулся к кружке, отхлебнул чайку, помолчал, недобро усмехаясь. – Коперник этот со своими приколами, – ворчливо добавил он. – И никто, главное, не хочет не то что мозгами пошевелить – глаза открыть хотя бы! Ну выйди за порог, сам посмотри, что вокруг чего крутится! Глупый мы народ, доверчивый...
– Но ведь Земля действительно вращается вокруг Солнца, – рискнул возразить Димитрий.
– Да мало ли что вокруг чего вращается! Солнце вон тоже вокруг центра Галактики вращается. Что ж теперь, от центра Галактики отсчет вести? Привязали Землю к Солнцу, как рубль к доллару, и еще чему-то радуемся, придурки... Мы ж не на Солнце живем, в конце-то концов! Раньше вон, при системе Птолемея, посмотришь вверх – и сразу видно, где что. А нынче на бумаге – одно, на небе – другое... А! – И Андрон Дьяковатый в сердцах махнул рукой.
В молчании съели по бутерброду.
– Этак можно и до плоской земли на трех китах дойти, – осторожно заметил Уаров.
– Когда-то так все оно и было, – кивнул Андрон. – А потому что дети родителей почитали! Сказал батяня, плоская земля – значит, плоская. На трех китах – значит, на трех...
– Хм... – озадаченно отозвался Димитрий. – То есть получается: если всем внушить, что наша планета...
– Да запросто! – не дослушав, подтвердил умелец. – В России до девяносто первого года Бога не было, а после девяносто первого взял вдруг и появился. Ты прикинь: Бог! Не абы кто! А тут всего-то делов: одну планетишку сплюснуть. Только кто ж нам такое позволит, – примолвил он, покряхтев. – Думаешь, Америка зря космос осваивает? Это она так шарообразность Земли нам в извилины втирает. Ей ведь, Америке, плоский мир – нож острый: вся как есть со своими хвалеными небоскребами на горб киту ссыплется, если, конечно, со стороны Старого Света плющить.
Допили чай, доели бутерброды, оставшееся вернули в рюкзак. Андрон подошел к борту и с удовольствием оглядел еще не успевшую выгореть степь.
– Ну вот и аномалка пошла, – облокотясь на самодельные поручни, заметил он. – Знаешь, что такое аномалка? Это, брат, такие места, куда людские предрассудки не добрались. Или, скажем, выветрились. Душой отдыхаешь...
– А как же «бытие определяет сознание»? – укоризненно спросил Димитрий, облокачиваясь рядом. – Вы с этим тоже не согласны?
– Почему не согласен? – удивился Андрон. – Согласен. А с чем тут не соглашаться? Это ж все равно что «казнить нельзя помиловать»! Поди пойми, кто там кого определяет. – Сплюнул за борт, усмехнулся. – Думаешь, раз в Бога не веруешь, значит, уже неверующий? Настоящий неверующий, чтоб ты знал, вообще ни во что не верит. Даже в то, что Бога нет...
* * *
Ветер так и не усилился. Время от времени из лесопосадок выходил любопытный лис и, замерев, с тревогой смотрел на медлительное колесно-парусное чудище. Потом по просьбе Димитрия Андрон вынул из мешка машинку и начал инструктаж.
– Куда тебе? – равнодушно осведомился он, запуская пятерню в нутро бредового агрегата.
Уаров сказал. Андрон Дьяковатый медленно повернул голову к попутчику, внимательно его оглядел.
– Ох, что-то ты крутое затеял, – промолвил он наконец.
– Что... не достанет? – упавшим голосом спросил тот.
– Достать-то достанет. А ты там выживешь?
– Н-ну... это уж мое дело.
– Ага... – неопределенно отозвался Андрон и, насупившись, снова принялся что-то крутить в механических потрохах. —А с координатами как?
– Известны, более или менее...
– Более или менее... – Андрон только головой покачал, дивясь беспечности своего пассажира. – Имей в виду, наводить будешь сам. Вручную. На глаз. Значит, так...
– Погодите, – прервал Димитрий умельца и полез за блокнотом. – Лучше я запишу. У меня на термины память плохая...
– Термины! – осклабился тот. – Ну, записывай... Эту хрень видишь? Ее сдвигаешь сюда, сам смотришь в эту вот хренотень, а этими двумя хреновинками...
Растолковывал долго и обстоятельно. Димитрий смотрел и зачарованно кивал, запоминая. Записывать раздумал.
– Во-от, – закончил объяснение Андрон. – Когда нашаришь, кликни. Имей в виду, в аномалку мы въехали, так что машинка уже фурычит. Вполсилы, правда, но ты с ней все равно поосторожнее. Никакой другой фигни не трогай – только ту, что показал. А я, пожалуй, пойду клопика придавлю... После вчерашнего, что ли, разморило...
Солнышко припекало, поворотов не предвиделось аж до станции Красный Воруй. Шкипер бросил на палубу пару старых ватников и возлег в тени паруса, благосклонно поглядывая на старательного Димитрия. Преклонив колени перед машинкой, тот припал глазом к некоей линзочке и вовсю уже крутил ручки настройки. Судя по отчаянному выражению лица, дело не ладилось... Ничего. Не боги горшки обжигают. Научится. Андрон повернулся на другой бок и уснул.
Толком однако вздремнуть не удалось. И получаса, наверное, не прошло, а пассажир уже принялся трясти за плечо.
– Что? Уже? Быстро ты... – Шкипер сел, зевнул, хотел протереть глаза – и вдруг насторожился. Колеса побрякивали и постанывали как-то не так. С другой интонацией.
– Я правда ничего не трогал! – испуганно сказал Уаров.
Андрон огляделся. По-прежнему вяло вздувался брезентовый латаный парус, по-прежнему плыла за бортом ровная степь. Только плыла она теперь в противоположную сторону. Навстречу ей в направлении Баклужино, с неправдоподобной неспешностью вздымая крылья, летела ворона. Хвостом вперед.
– Ну да, не трогал... – сердито проговорил Андрон. – Само тронулось...
С кряхтением поднялся и, подойдя к машинке, перевел сдвинутый рычаг в нужное положение. Окружающая действительность застыла на долю секунды и двинулась вновь. На этот раз куда следует.
Глава 3. Тропа войны
Человека на шпалах они заметили издали. С какой-то тряпицей на голове, голый по пояс, он стоял, чуть расставив стоптанные, кривые кроссовки, и, опершись на грабли, терпеливо ждал приближения платформы.
– Ну вот... – промолвил Андрон. – Только их нам и не хватало! Кажется, шкипер был слегка встревожен.
– Кто это? – спросил Димитрий.
– Дачник.
– Попросит подвезти?
– Да нет... Видишь, голову майкой повязал?
– Вижу. И что?
– Немирной. – Андрон произнес это с таким выражением, что у Димитрия по спине пробежали мурашки. Вынырнувшее из девятнадцатого века опасное словечко было, в его понимании, приложимо исключительно к чеченцам времен генерала Ермолова.
Неумолимо отсчитывая стыки, колесный парусник неторопливо наезжал на голого по пояс незнакомца, но того это, кажется, нисколько не пугало. Лицо под повязкой оставалось безразличным.
– Как бы мы его не переехали...
– Как бы он нас сам не переехал! – Андрон сплюнул за борт. – Отступи-ка подальше. И без резких движений, лады? А то не так поймет – может и граблями порвать... Они ж в основном с мародерами дело имеют. Дикий народ...
Тупорылая платформа уже нависала над дачником. А грабли-то, кажется, и впрямь нелицензионные. Боевые. Грабловище (оно же чивильник) – чуть ли не в человеческий рост, хребет и зубья – кованые, заточенные, чуть загнутые вовнутрь.
Внезапно стоящий на шпалах вскинул свое многоцелевое орудие, уперся в сцеп, и тут в глаз Уарову совершенно некстати попала соринка. Так он и не уразумел, проморгавшись, каким образом заступивший им путь огородник очутился на палубе. То ли прыгнул, то ли кувыркнулся.
– Здорово, Ильич, – сдержанно приветствовал его Андрон. —
Никак на абордаж взять решил?
Названный Ильичом стоял в той же позиции, в какой секунду назад поджидал их на шпалах.
– Сдай назад, Андрон, – угрюмо, даже не ответив на приветствие, проговорил он. – Дальше не пропустим.
Андрон Дьяковатый недобро прищурился. На лице его было написано то, что обычно пишут на заборах.
– А договор? – сквозь зубы напомнил он. – На вилах клялись.
– Во-первых, клялись не мы. Клялось тебе садовое товарищество
«Экосистема».
– А во-вторых?
– Во-вторых, считай, что и «Экосистема» клятву разорвала.
– Чем же я их обидел?
Крякнул дачник, насупился. С виду – чуть постарше Андрона, так же коренаст, лицо от долгой борьбы с природой несколько туповатое. В данном случае – туповато-беспощадное.
– Пойми, – отрывисто сказал он. – Мы к властям нисколько не лучше тебя относимся. Только разборки свои с ними затевай где-нибудь в другом месте. А не здесь. Знаем мы, как наши вояки ракетные удары наносят! Сначала все дачи разнесут, а потом уж только, если повезет, в вашу телегу угодят...
– Вояки? – очумело переспросил Андрон.
– Ну, наши вояки, баклужинские. И не вздумай рассказывать, будто он... – последовал небрежный кивок в сторону Димитрия Уарова, отступившего, как было велено, на самую корму, – тебя в заложники взял. В городе, может, и поверят, а мы с тобой не первый год знаемся... Тебя, пожалуй, возьмешь! Сам потом не зарадуешься...
– Вы там что, до сих пор сады опрыскиваете? Химикатов нанюхались? Какой, в баню, ракетный удар? Какие заложники?
С тяжелым подозрением немирной дачник вперил взор в озверелое лицо Андрона Дьяковатого. Бог его знает, чем бы кончилось это их противостояние, но тут лежащая в углу платформы двуручная пила затрепетала, издав звук, напоминающий утренний птичий щебет. Шкипер молча бросился на звук, схватил инструмент и, чуть изогнув стальное певучее полотно, припал к нему ухом.
– Да! – крикнул он. – Кто? Ты, Протаска?.. – долгая мертвая пауза и потрясенный выдох: – Да ты чо-о?..
Ильич, которому, надо думать, последние новости были уже известны, по-прежнему опершись на грабли, с сожалением оглядывал платформу. Дачники – существа не то чтобы изначально циничные, нет, просто они располагаются по ту сторону добра и зла. Предметы и явления делятся для них по единственному признаку: сгодится оно или не сгодится на дачном участке.
Здесь бы сгодилось все.
Тем временем зубастое стальное полотно в руках Андрона мелодично взвыло на манер гавайской гитары – и онемело. Секунду самородок пребывал в остолбенении, затем швырнул визгливо сыгравшую пилу на место и с искаженным лицом шагнул к парламентеру.
– Куда я тебе сдам? – процедил он. – Ветер, глянь, в самую корму.
– Да какой это ветер! Так, сквознячок...
– Хотя бы и сквознячок!
Оба оглянулись. По правому борту сквозь перелесок успели проступить дачные домики, а возле насыпи обозначился тотемный знак садового товарищества «Дикая орхидея», членом которого, надо полагать, и состоял немирной Ильич. Времени на раздумья не оставалось. Либо туда, либо обратно.
– Туда! – решительно сказал дачник. По лбу его ползали слизняками огромные мутные капли пота. Тоже был явно испуган.
– Далеко ты уйдешь при таком ветре! – буркнул Андрон. – Озеро ты шотландское!
Ильич встрепенулся, взглянул на небо, что-то прикинул.
– Ветер обеспечим, – хмуро заверил он. И спрыгнул за борт.
* * *
– Что случилось? – кинулся Димитрий к Андрону.
Тот пристально рассматривал белесую размазню облаков над ближайшей рощицей.
– Обеспечат они! – проворчал он наконец вместо ответа. – А какой обеспечат? Слева? Справа? Попутный?..
– Что случилось?!
– А? – Шкипер несколько одичало покосился на пассажира. – То и случилось! Болтать меньше надо...
– С кем я болтал?
– С Аксентьичем!
Димитрий судорожно припомнил свой разговор с топтателем бабочек и ничего криминального ни в одном своем слове не нашел.
– А он... что?
– Что-что! Пошел в газету, наплел с три короба. Дескать, хочешь отправиться в прошлое – человечество уничтожить, пока не размножилось... А те обрадовались, заголовок на всю первую страницу бабахнули!
Почувствовав слабость в ногах, Димитрий Уаров вынужден был
взяться за мачту.
– Как... узнал? – еле выговорил он. – Я же ничего ему...
– По глазам не видно, что ли? – огрызнулся Андрон. – А меня ты вроде как в заложники взял. Вся столица на ушах! Президентский дворец пикетируют. Слово уже такое придумали: хронотеракт.
Тень обреченности набежала на бледное чело пассажира. Димитрий заставил себя отпустить мачту и выпрямился.
– Возвращайтесь, Андрон, – твердо сказал он. – Вы заложник, вас не тронут.
– Ага!.. – язвительно откликнулся тот. – А то я не знаю, как захват проводят! Сначала заложников перебьют, чтоб не застили, а там уж за террористов возьмутся...
Дальше разговор пришлось прервать, поскольку дачники обещание свое сдержали. Черт их знает, как они это сделали, но уже в следующую минуту со стороны Баклужино пришел первый порыв, и дряхлая платформа повела себя подобно подскипидаренной кляче: пошла вскачь, еле удерживая колею в ребордах разболтанных колес. Пришлось с риском для жизни срочно подкручивать девальваторы, чтобы чуть увеличить вес и прижать обезумевшую старушенцию к рельсам.
Только теперь стало ясно Андрону, до какой степени изношено его верное транспортное средство. Возможно, оно и раньше скрипело, дребезжало и брякало, как расхлябанный дощатый ящик с пустой стеклотарой, но в те добрые старые времена эти нежелательные звуки не бывали слышны за уханьем и грохотом вечного двигателя.
– Лишь бы брезент выдержал! – проорал Андрон, растравливая гика-шкоты (так он, во всяком случае, это называл).
Пассажир испуганно молчал. Команды, однако, выполнял с великой расторопностью, очевидно, стараясь хотя бы таким образом загладить свою вину.
Домики садового товарищества «Дикая орхидея» канули в кильватере. Справа бурлили лесопосадки, слева волновались поросшие камышом заливные луга – бывшие угодья хозяйства Красный Воруй. Саму станцию террорист с заложником проскочили железным галопом по стыкам – дыгдым, дыгдым. Собственно, станции как таковой давно уже не было – так, оземленелые, поросшие травой фундаменты да торчащая кое-где из земли ни на что не годная ржавь. Удивительно, однако, что при всем при том рельсы и шпалы не только уцелели, но и пребывали в относительно исправном состоянии. Суеверные люди искренне полагали, будто о путях заботятся две бригады нечисти, известной в народе под именем моторыжек. Лица, более склонные к рациональным объяснениям, предпочитали думать, что причина таится в завихрениях торсионных полей, свойственных любой аномальной зоне.
По мере удаления от дачных территорий ветер помаленьку утрачивал свирепость, разболтанный одномачтовик уносило все дальше и дальше в направлении Слиянки, шума стало поменьше, можно уже было перекликаться, не напрягая голосовых связок.
– Может, все-таки остановимся, сдадимся властям? – вот уже третий раз взволнованно предлагал склонный к самопожертвованию Димитрий.
– Не дрейфь, юнга! – с грозным весельем рычал на него Андрон. – Из каждого безвыходного положения есть выход в еще более безвыходное...
Вскоре стало и вовсе не до разговоров – сразу за Красным Воруем рельсы вновь принялись вилять, ветер нажимал то справа, то слева, маленькая команда выбивалась из сил, борясь с толкучим брезентом, так и норовившим отправить тебя либо за борт, либо в нокдаун.
– Послушайте, Андрон...
– Отстань!
– Но это очень серьезно...
– Отстань, говорю!
Наконец после очередного маневра возникла малая передышка, и тут как на грех опять затрепетала, щебеча по-птичьи, двуручная пила.
– Да! – крикнул Андрон, припав ухом к выгнутому полотну. – Слушаю... – Затем лик шкипера стал ужасен. Как у царя Петра перед Полтавской битвой. – А ты чего на меня наезжаешь?.. Чего наезжаешь, говорю? Я вообще заложник – какой с меня спрос?.. Не заложник?.. А кто? Сообщник?.. Ну, значит, и ты сообщник!.. Да? А кто вчера водку с нами пил?.. Того!.. Того, говорю!.. За стукачами своими приглядывать надо, вот чего! Чтоб по газетам меньше бегали!
Наконец шкипер выругался и дал отбой. Сделал он это весьма своеобразно, щелкнув ногтем по одному из зубцов. Затем неистово повернулся к Димитрию, давно уже дергавшему спутника за латаный рукав старенькой тайфунки.
– Сказал, отстань! Некогда!
– Да послушайте же, Андрон!..
– Достал ты меня! Ну, что?
– По-моему, за нами погоня.
– Где?! – не поверил тот. Двуручная пила с вибрирующим визгом
полетела в угол.
– Вон, вон... Красный Воруй проходят... Сейчас из леска покажутся...
Не проронив ни слова, Андрон Дьяковатый выхватил из рюкзака бинокль, отрегулировал, всмотрелся – и на каменном капитанском лице случилось нечто вроде оползня.
– Ну-ка глянь, – сказал Андрон, дрогнувшей рукой протягивая бинокль Димитрию.
Тот припал к окулярам. Сильно увеличенная местность прыгнула, метнулась, а затем Димитрий Уаров увидел преследователей. Вопреки ожиданиям за ними гналась не дрезина и даже не автомотриса. Протирать глаза не имело смысла. Станцию Красный Воруй проходила одинокая железнодорожная платформа под косым брезентовым парусом.
– Это... мы?!
– В том-то и дело... – буркнул шкипер. Лицо пассажира отупело, но тут же прояснилось.
– Парадокс... – благоговейно выдохнул он. Порывисто повернулся к Андрону и был озадачен гримасой угрюмого непонимания, с которой тот вглядывался вдаль.
– Андрон! Да ведь все просто! К вечеру мы встретимся... ну, скажем, с группой захвата, и вы, чтобы с ней разминуться, надо полагать, отбросите нас на полчасика... на часик назад...
– Да? – проскрежетал Андрон. – А будильник ты кувалдой починить не пробовал? Ты мне какую машинку заказывал? Дальнобойную одноразовую... Ишь! На полчасика ему отскочи!
– Н-но... отскочили же... – пролепетал Димитрий, тыча биноклем в сторону Красного Воруя.
Андрон Дьяковатый, не отвечая, играл желваками.
– И потом... – робко добавил Уаров. – В прошлый-то раз... когда я не тот рычажок тронул...
– Это она прогревалась, – буркнул Андрон.
Вот тебе и отрицала-положила! Вот тебе и неутомимый борец с законами природы! Машинка у него, видите ли, не того класса... Стоило, спрашивается, нарушать общепринятые правила, чтобы потом неукоснительно и слепо соблюдать свои собственные?
И всегда ведь он так! Взять те же ножовки. Придешь к нему, попросишь развести пилу на две сети сразу – куда там! Упрется, как баран: нельзя – и все тут. А почему нельзя? Попробуй хотя бы!
* * *
Несмотря на то, что участок пути предстоял непростой, Димитрию выпало на долю бороться с парусом в одиночку. Андрону было не до того. С потемневшим от дум лицом он, как присел на корточки перед машинкой, так в этой позиции и окоченел.
– Ч-черт... – бормотал он время от времени, трогая невероятные узлы и сочленения. – Ну вот как ее перенацелишь? Перебирать – это день работы...
Вечерело. На западе тлели лилово-розовые космы циклона – этакая спиральная галактика, только из облаков. Армейский вертолет возник именно оттуда, вылупился чуть ли не из самого ее центра. Платформу пилот заметил сразу. Да ее нельзя было не заметить – лесопосадки как нарочно шарахнулись от полотна, выдав мишень в лучшем виде.
– Как же я это сделал?.. – бормотал Андрон.
Стало шумно. Серый в яблоках геликоптер заходил на цель.
– За борт! – взвизгнул Димитрий, видимо, решивший окончательно присвоить роль капитана. – Всем за борт!
– Но ведь сделал же как-то... – бормотал Андрон, по локоть погружая руку во чрево невообразимого механизма.
На секунду вскинул глаза – посмотреть, далеко ли вертолет. Тут-то и был дан по ним первый залп. Без предупреждения. Оба плавничка боевой машины окутались дымком, а мгновение спустя последовал разрыв по правому борту. Платформу тряхнуло, накренило – и команда одномачтовика, съехав по наклонному настилу, влепилась кто чем в дощатое ограждение.
Какое-то время парусник, как балансирующий слон, стоял на одних только левых колесах, словно бы раздумывая, в какую сторону податься. Предпочел правую – и, тяжко рухнув, выправил крен. Андрона с Димитрием подбросило, затем вновь уложило на палубу. В глаза ударил яркий солнечный свет, и возникло такое ощущение, что обоих членов экипажа поразила внезапная глухота...
* * *
Брезентовый парус трепался со звуком топота многих ног, под настилом изредка, вразнобой побрякивало, платформа, покряхтывая, прикидывала, не проще ли развалиться, и однако же сравнительно со всем предыдущим это казалось тишиной.
