Текст книги "Час оборотня (сборник)"

Автор книги: Евгений Лукин

Соавторы: Любовь Лукина,Юрий Сбитнев,Олег Корабельников,Александр Тесленко,Клиффорд Саймак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

– А вот этого я тебе не советовал бы делать.

– Что-о?

– Не советовал бы тебе избавляться от меня. Это не в твоих интересах прежде всего. Будет очень жаль, если ты поймешь это слишком поздно… Юпитер мог бы тебе кое-что рассказать, если бы он был жив и умел разговаривать. Но, к сожалению или к счастью, те, на кого разгневался Серафим, уже не хотят ничего рассказывать, не желают делиться своей мудростью. Ты меня понял?

– Ложимся спать! – зло приказал Сухов.

– Ты действительно ничего не понял? – произнес Серафим и, внезапно приподнявшись с кресла, прыгнул легко и грациозно почти через всю комнату…

Оказавшись на плече у Антона и сразу же оседлав его, укусил за шею. Сидел, свесив ноги.

– Теперь тебе понятно? Но сегодня ничего не бойся. И вообще никогда ничего не бойся, если мы станем друзьями. Искренними друзьями! Договорились? А о себе я расскажу тебе завтра. Хорошо? Сегодня действительно следует уже спать.

Выключили свет и легли. Но заснуть Сухову, понятно, не удалось. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами, глубоко и ровно дыша. Серафим прижался к нему своим маленьким тельцем. Сухов неимоверным усилием воли старался сдержать внутреннюю дрожь всего тела, опасаясь приступа истерических конвульсий. Внушал себе умиротворенность и спокойствие… Но безрезультатно. Сердце бешено колотилось. В голове стоял гул, словно в ней включили мощный трансформатор. Серафим несколько раз за ночь тихо спрашивал:

– Почему ты не спишь?

Но Сухов ничего не отвечал ему.

– Не хочешь со мной разговаривать? И спать не хочешь? Ну, как знаешь, Сухов. Утром Серафим спросил:

– Мне кажется, что ты согласился со мной. Правда? Мне не нужно никакого медицинского обследования? Оставь мне что-нибудь поесть, да наподдать, а сам иди на работу. Я тебя буду ждать. И не вздумай наделать глупостей! – сказал поучительно, даже пальцем погрозил.

Антону нестерпимо захотелось размахнуться, стукнуть вундеркинда и наподдать еще ногой. Но сдержал себя. Посмотрел лишь искоса, почувствовал ли Серафим его порыв, или его способность читать чужие мысли небезгранична. Сухову показалось, что Серафим ничего не заметил. Это его несколько успокоило.

– Ладно, – сказал он. – Поесть найдешь сам в холодильнике. Да на плите Вероника всегда что-нибудь оставляет. Ты, я вижу, такой, что не пропадешь. До вечера.

19

– Разрешите быть смелым! – воскликнул мальчик.

В его голосе слышалось столько детской наивности,

что мало кто мог сдержать улыбку. Но его отец

почему-то помрачнел.

Во время операции Сухову стало плохо. Перед глазами поплыли фиолетовые круги, затем красные, а потом начала наваливаться серая пелена забытья. Сухов успел отойти от операционного стола, сесть на стульчик и потерял сознание. Коллеги с трудом привели его в чувство. Другие бросились искать ему замену, опасаясь за больного, оставшегося на столе. Пока нашли хирурга, сумевшего заменить Сухова, прошло минут десять. Но все обошлось.

После третьего укола раствора Грасса Антон Сухов, наконец, открыл глаза.

– Простите, хлопцы… Что со мною?..

– Как себя чувствуешь? Отвезти тебя домой или полежишь немного в родной клинике? Ложиться в палату Сухов отказался, но и возвращаться домой…

– Я малость посижу здесь. А там видно будет. Ладно? Он колебался: может, прямо сейчас рассказать кому-нибудь о странных превращениях щенка? Понимал, что говорить об этом можно не с каждым. Следовало уведомить компетентных специалистов. И прежде всего нужно связаться по видеотелефону с братом, пусть он решает, какие службы поднять на ноги. Высший Совет Земли должен знать об этом прежде всех. Но в то же время Сухова не оставлял страх. И за себя, и за детей. Вдруг вполне реально почувствовал прикосновение зубов Серафима к своему затылку… Начал убеждать себя, что можно еще подождать, что следует еще немного посмотреть, как будут развиваться события, сориентироваться. Может, сами собой улягутся страхи, разрешатся проблемы? Пройдет и презрение к себе? Но подсознательно чувствовал, само собой ничего не произойдет. «Почему я сейчас такой? спрашивал мысленно себя. – Как послушная кукла. Я – послушная кукла. Юпитера нашли за трансформаторной будкой. День солнечный. Все вокруг как в кривом зеркале. Трудно дышать… А дома ждет Серафим. Нужно позвонить Миколе. Немедленно. Кружится голова. Нет, подождать. Страшно…»

– Я поеду домой, хлопцы. Простите. Все будет хорошо.

– Ты переутомился, друг. Посиди несколько дней дома, отдохни как следует. Не будь таким неистовым в работе, хватаешься за все сразу. По дороге домой в машине-такси у Сухова пошла носом кровь. «Если бы это случилось несколько минут раньше, меня не отпустили бы из клиники, госпитализировали, – подумал Сухов. – И, пожалуй, так было бы лучше. Дома Серафим. Насколько он вырос? Без присмотра… Страшно подумать…»

Подойдя к своей двери, Антон долго стоял в нерешительности, он опасался заходить, боялся увидеть то, что и представить себе трудно.

Однако ничего не случилось. И Серафим почти не изменился, хотя и подрос заметно, но никаких метаморфоз с ним не произошло.

Серафим вышел к Сухову из его кабинета, одетый в старый костюм Витасика, с книжкой в руках.

– Молодец, Антон. Сегодня ты не поздно. А я читаю. Заинтересовался «Диалектикой существования». У тебя неплохая библиотека. Мне нравится у тебя.

– Ты что-нибудь ел?

– Да. Спасибо. Я прекрасно позавтракал. Я съел твою Веронику.

– …

– Ну, какой же ты тонкокожий. Да пошутил я просто. Все в порядке с твоей Вероникой. Витасик в школе. Аленку я сам в садик отвел…

– Ты отвел?

– А чему ты удивляешься? Или недоволен? Мог бы и сам отвести дочку в садик пораньше, – произнес Серафим, точно копируя интонации Вероники.

– А как Вероника восприняла это?

– Вероника? Она уже не боится. Она даже полюбила меня. С Вероникой мы поладили. Не волнуйся. Пошли к тебе в кабинет, нам нужно серьезно поговорить. Что это у тебя? Вот здесь, на щеке… кровь?

– А-а… Во время операции… Забыл вытереть.

Серафим громко рассмеялся:

– Ну и даешь ты, Сухов! Хирург-кровопийца! И на губе вон кровь. Вытри. Но ты молодец, Сухов. Пришел рано, и я тобой доволен. Взяв Антона за руку, Серафим повел его в кабинет.

– Садись, Антон. Вчера ты хотел услышать, откуда я свалился на твою голову. Сейчас я тебе все расскажу. Но слушай внимательно, не торопись с выводами. И… верь каждому моему слову, иначе сказанное потеряет всякий смысл.

– Продолжишь читать свою поэму? – довольно грубо перебил его Сухов. Я помню ночь, и колыбельку, и колодец… Так, кажется?

– Напрасно иронизируешь, – чеканя каждое слово, произнес Серафим. Это лишний раз доказывает то, что земляне пребывают на низком уровне развития. Вот так, Сухов. Надеюсь, ты все же понял из моих слов, что я существо неземное. Но создан подобно землянам.

Сухов опустился в кресло за столом и отметил про себя, когда он сказал вундеркинду о крови на щеке, которая осталась якобы после операции, то Серафим не заподозрил обмана.

– Ты не слушаешь меня? – удивленно спросил малец. – Почему?

– Устал очень, – постарался спокойно сказать Сухов.

– Сложная была операция?

– Да. Очень сложная. – Сухов поднял глаза на Серафима. Их взгляды встретились… Представляя операционную, он внушал себе спокойствие. Стараясь поверить в собственную ложь.

Если я перестану волноваться и не буду оформлять мысли словами… К черту все внутренние монологи! Серафим не должен догадываться, о чем я думаю…

Понятно, что и эти мысли Сухова не материализовались в слова, хотя думал он именно так. Он заставлял себя не думать как раз об этом. И ему легко удавалось понимать себя без слов. Похоже было на то, будто он пьет воду не глотая. Вода льется в рот, хочется глотнуть, но ему известно этого делать нельзя, вода приятно холодит, стекая в желудок.

– Так слушай меня, Сухов. Ты даже не догадываешься, насколько все это серьезно для тебя. Если б ты только знал, то не сидел бы сейчас, как мокрая курица. Нет, серьезно, Сухов, почему ты такой бледный? Ты плохо чувствуешь себя?

– Устал очень.

– Так, может, отдохнешь?

– Нет. Все в порядке. Рассказывай, Серафим, дальше. Остановился ты на том, что ты – существо неземного происхождения, хотя и создан по подобию землян…

– Да, Антон. Я действительно помню ту ночь, когда меня создали. По крайней мере, мне кажется, что помню себя даже одноклеточным. Вокруг какая-то мерцающая темнота, живая темнота. – Серафим, зажмурив глаза, говорил приглушенно, заговорщически. – Я чувствовал, понимал ту темноту всем своим существом, всем телом. Она была доброй, та ночь, ночь моего рождения. Клетка разделилась, и поначалу мне казалось, что я стал существовать в двух особях, но очень быстро понял – мы настолько зависимы и связаны друг с другом, что составляем нерасторжимое целое. А потом каждая из этих клеток поделилась, затем следующие… Я очень быстро привык к собственной множественности. Антон, дай мне, пожалуйста, лист бумаги и карандаш… Благодарю… Итак, я постепенно рос. И вот однажды, в какое-то мгновение ночь взорвалась – и я прозрел. Скажу откровенно, я не был от этого в восторге, каждая клеточка болела, все во мне протестовало. Но мне предстояло развиваться дальше. – Серафим говорил и одновременно рисовал что-то на бумаге. – Знаешь, Антон, как странно и неприятно сознавать собственные тщедушие и уродство. Огромная голова, хвост… Конечно, если бы не дано мне было знать, каким я должен стать через несколько месяцев, то, безусловно, смирился бы со всем и казалось бы мне, что более совершенное существо и выдумать трудно. Но я-то понимал – все во мне уродливо. Часто закрывал глаза, только бы не видеть себя подольше, а потом насладиться переменами, происшедшими за несколько часов… – Отложив карандаш, Серафим протянул Антону рисунок. – Вот посмотри, Сухов, понравятся тебе такие существа?

На рисунке изображено нечто походившее на спрута или кальмара, но щупальца располагались по три – сверху и снизу.

– Очень милое созданьице… Это ты таким был?

– Нет. Таким я не был. Но скажи честно, что ты подумал бы, если бы встретился с таким вот, но только живым?

– А где же твоя способность читать мои мысли?

– Мне хочется, чтобы ты сам сказал это вслух. Чтение твоих мыслей требует много энергии.

– Я тебе уже сказал: очень милое созданьице. – У Сухова по коже побежали мурашки. Он прекрасно сознавал – все это не сон, не бредовые виденья, но воспринимать Серафима и его болтовню серьезно никак не мог.

– Короче говоря, Сухов, вот так выглядят те, кто создал меня. Вообще-то они могут приобретать любые формы, превращаться в кого угодно, но на самом деле они именно такие, как я нарисовал. Они – вершина совершенства… Но, знаешь, мне нужно хорошенько поесть, а потом мы закончим разговор. Скажу только, что называют они себя маргонами. Они прилетели из невообразимой дали. Они очень разумные, мудрые существа. Они хотят осесть на Земле, хотят поднять землян на высший уровень развития. И ты, Сухов, должен помочь мне, помочь маргонам… Ну, пошли есть!

Серафим жадно глотал, не разжевывая, куски мяса, изделия химкомбината пищевых продуктов. Он ел и никак не мог наесться. Впивался зубами в пищу и рвал ее, как дикий зверь. И слегка улыбался. Но улыбка его наводила ужас.

– Спасибо, Сухов! – воскликнул наконец Серафим. – Итак, продолжим. Маргоны – это далекая высокоразвитая цивилизация, которая стремится помочь землянам в их развитии.

– Прости, Серафим, мне странно и смешно, даже дико, но… Я просто вынужден говорить с тобой, как с совершенно взрослым, умным существом. Скажи мне, почему маргоны, эти благодетели с большой дороги, ведут переговоры с землянами через таких, как ты? И, кстати, кто ты такой? Что-то я никак в толк не возьму. И если ты хочешь, чтобы я хоть что-нибудь понял, то должен говорить конкретно и ясно.

– Еще конкретнее и еще ясней? – Серафим двусмысленно улыбнулся. Очень странный ты человек. Даже мысли твои читать трудно.

– Это потому, что читать нечего, – пробурчал Сухов, вновь ощутив то состояние, будто пьет не глотая. – Когда кто врет, я и сам прекрасно это чувствую. Состояние человека чувствую. Но хватит разглагольствовать… И пусть тебя не удивляет, что очутился ты именно перед моими дверями. О маргонах известно мне, пожалуй, побольше, чем тебе, – сказал и пристально посмотрел на Серафима, ожидая его реакции. Как и предполагал Антон, Серафим насторожился.

– Не понимаю, о чем ты…

– Чего ты, собственно, не понимаешь? Я сказал вполне определенно, без всяких намеков.

– Что ты знаешь о маргонах?

Сухов припоминал все свои разговоры с Гиатой, ее картины на стенах.

– Тебе хочется услышать о маргонах от меня? – спросил Антон с иронией. – Так слушай! Они… зеленые. Форму их тела ты нарисовал правильно, – продолжал явно издеваться над Серафимом Антон, удивляясь, как это ему удается.

– Да, они и вправду зеленые, – пробормотал в растерянности вундеркинд.

– Но временами их окраска может несколько меняться и…

– Появляются розовые оттенки, – быстро перебил Серафим, видимо, опасаясь, как бы Сухов не заподозрил его в недостаточной осведомленности.

– Вот видишь, и я немало знаю. Знаю, наконец, что ты не маргон, сказал Сухов, внимательно всматриваясь в лицо вундеркинда – не ошибся ли? Серафим отвел в замешательстве взгляд в сторону.

– Да. Я не маргон. Я – кар. Дитя их разума. Я – рабочий, исполнитель их воли. – И вдруг Серафим расплакался. – Ты не представляешь, Антон, как мне было страшно неделю назад. Неимоверный голод терзал! Ты знаешь, что такое настоящий голод?! Я знаю!

Они стояли посреди кухни. Серафим прижался к Сухову и плакал. Антон четко ощутил – всего какой-то миг отделяет его от безумия. Но, собрав всю волю, переборол внутреннюю слабость, понял свое преимущество в этом невообразимом диалоге. И это его успокоило.

– Я мог умереть. Заснуть и погибнуть… Но спасибо…

– Мне спасибо, – тихо, но властно произнес Сухов. Чувствуя искренность слез Серафима, смелее и увереннее перешел в наступление.

– Да-да, тебе спасибо, Антон.

Серафим крепче обхватил колени Сухова, его тельце вздрагивало от рыданий.

– Я н-не знал… Я… я не мог знать. Что я мог знать! Мне… мне просто снилось, что я все знаю. В меня лишь заложены какие-то знания…

– Какая-то программа, – строго перебил его Сухов.

– Ты – маргон! – с благоговейным трепетом тихо произнес Серафим. Сухов многозначительно насупил брови и строго уставился на вундеркинда, как на пациента, не выполняющего указаний знаменитого профессора.

– Прости, кажется, это ты хотел мне рассказать о далеких пришельцах и их желании помочь людям в развитии. Не так ли?

– Прости… Прости меня. Я уже ничего… Спасибо тебе… Не дай мне погибнуть. Мне хочется жить. Спасибо… – твердил он, смешавшись. – Если бы ты мог знать, как страшно умирать от голода, умирать, не выполнив своей программы, своего назначения. Меня выбросили за борт, красиво выбросили… Они боялись, что мы… что я буду, разлагаясь… – Серафим закусил губу.

Что я болтаю?! Болтаю на свою погибель! Он же маргон! А у меня язык отнимается. Что это со мной?! Я совершенно не знаю, что мне делать. Я вне себя… Сухов – маргон…

– Успокойся, Серафим. Все образуется.

– Только не убивай меня.

– Да успокойся же. Лучше расскажи мне еще о чем-нибудь.

– Что ты, Сухов, хочешь услышать? Я все скажу.

– Ты знаешь Гиату Бнос?

– Не знаю. Правда. Я не знаю ее. Кто она?

– В чем твоя миссия на Земле? – грозно спросил Антон. – Мне кажется, ты многое забыл и ведешь себя слишком беззаботно.

– Мое наз… моя миссия? Ну… как и у каждого кара.

– Неужели? – Сухов заставил себя пренебрежительно усмехнуться. Придется проверить, что ты вообще знаешь, кроме импровизации про ночь, колодец и колыбель. Итак, я слушаю тебя.

– О чем ты хочешь услышать, Антон?

– Не скули! Живо: земное назначение каждого кара. Повтори слово в слово. Мне кажется, что у тебя не голова, а решето, Серафим.

– Слово в слово? – переспросил вундеркинд, и Сухову на мгновение показалось, что он хватил лишку, сказал что-то не так. Но успокоил себя, решив: инициатива пока в его руках, исчез страх, теперь им руководила бурная отвага. У него хватит способности забить мозги этому дитяти разума маргонов.

– Да, слово в слово. Имею в виду – четко и однозначно.

– Каждый кар, соответственно с ситуацией, принимая то или иное обличье, – быстро затараторил Серафим, судорожно всхлипывая при вдохе, должен разграничивать всех землян на две категории: на тех, кто сможет работать на маргонов, и на тех, которые работать на маргонов не смогут… Первые остаются жить под постоянным надзором и контролем каров, вторые уничтожаются, соответственно с ситуацией… их мозг и кровь используются для питания вновь создаваемых каров…

– Так. Все правильно, – прервал его Сухов, неимоверным усилием воли сдерживая дрожь в голосе. – А конкретно твое задание?

Серафим долго, сосредоточенно молчал, изучающе глядя на Сухова.

– Да. Припомни. Иначе я не гарантирую, что все закончится для тебя нормально.

– Мое задание?

– Да! Да! Чем ты отличаешься от других каров?

– Чем я… я отличаюсь? Ты об этом знаешь? Чем… Чем… бессмысленно повторял Серафим и вдруг опять расплакался: – Не убивай меня… Я хочу жить. Не я виноват, что во мне дефект. Я очень старался, но не могу. Дай мне еще поесть. Только придумай, Сухов, что-нибудь настоящее, ты же знаешь, что мне, как и всем растущим карам, нужен мозг и кровь. Тогда я стану каром. Вот увидишь! Я стану! Антон, еще одного Юпитера… Хотя бы… Возможно, только этим я и отличаюсь… Я не могу до сих пор принимать живительную энергию маргонов… Пока не могу! Мне нужны мозг и кровь… Красная кровь… Пожалей меня… Помоги…

– Ну ладно, пошли ко мне в кабинет. Я сделаю тебя настоящим каром.

Сухов опасался лишь одного – вдруг наркотический препарат, который он имел дома для хозяйственных нужд (преимущественно для мытья кистей и пульверизаторов после ремонтно-художественных авралов Вероники), окажется недостаточно действенным. Откуда ему знать, какой организм у каров? Стоит только Серафиму догадаться… Из комнаты не выйдешь. И позвонить никуда не успеешь. Одолеть своего с виду тщедушного противника Сухов не надеялся. Представились почему-то поединки с ядовитыми змеями, хищными зверями; подобные передачи Антон любил смотреть. И сейчас воображение буйно рождало лишь драматические картины… Надежда теперь – на средство для отмывания малярных кистей. Но подействует ли оно?

– Давай побыстрей. Я вижу, что уже пора, – многозначительно говорил Сухов. – Спустя несколько минут ты станешь настоящим каром. Несложная процедура – и ты сможешь получать энергию от самих маргонов.

В кабинете Антон открыл флакон фторотана, плеснул на вату и протянул ее Серафиму.

– На, подыши немножко. Ложись вот здесь и дыши. И разговаривай со мной. Все время разговаривай. Рассказывай обо всем, что будешь чувствовать. Серафим послушно взял вату и поднес ее к носу.

– Как неприятно пахнет, – сказал он, но вдохнул глубоко. – Что это такое?

– Я потом расскажу тебе… Не будем терять время. Здесь содержится и мозг, и кровь – все, что тебе нужно. Скоро ты станешь настоящим каром, и тогда мы с тобой побеседуем. Договорились?

– Да. Спасибо тебе. Я знал, я чувствовал, что Дирар говорил мне правду. А он говорил: Не бойся, малец, все будет хорошо. Мы позаботимся о тебе. Жаль, что должны выкинуть тебя за борт. Но все будет хорошо. Вот увидишь.

– Дыши, дыши. Глубоко дыши.

– Да. Я дышу. Интересное ощущение. Будто я отрываюсь ото всего, зависаю в воздухе. И лечу.

Антон еще раз плеснул из флакона на ватку.

– Говори, все время говори. Слышишь меня?

– Слышу… Как тебя звать на самом деле? Ты давно на Земле?

– На Земле я давно. А мое настоящее имя тебе сейчас… Дыши глубоко… Сейчас для тебя другое важно… Дыши… Серафим закрыл глаза и улыбался.

Это мое счастье, что фторотан подействовал. Пройдет еще несколько минут, и он уснет. Я позвоню… и этот ужас закончится.

– Я лечу. Я проваливаюсь в черный колодец. Я рождаюсь вновь, нахожу свое имя, – Серафим громко смеялся, открыв глаза, а Сухов еще раз подлил фторотана.

Ну, еще немножко. Дыши поглубже. Сейчас пройдет стадия возбуждения… Давай, давай, Серафимчик, дыши глубже.

– Я лечу. Спасибо тебе. Я хочу жить. И сейчас даже перестал думать о маргонах. Я живу, я лечу. Я свободная птица, высоко в поднебесье. Как тебя звать, Сухов? Ха-ха-ха-а… Спасибо. Лебеди летят в глубокий, бездонный колодец. Летят… Спасибо. Ночь, вобравшая в себя день. Лечу, оставив позади голод! И страх позади! Теперь все позади!

– Ты проснешься настоящим каром.

Но Серафим никак не засыпал. Лежал с улыбкой на губах.

Антон Сухов был на грани реального и неведомого… вновь наплывало беспамятство. Перед глазами расходились темные круги. Что-то теплое стекало по губам. Антон коснулся губ ладонью и увидел на ладони кровь. Ой быстро отвернулся, чтобы вытереть кровь незаметно. Но Серафим успел заметить:

– Маргон?! Что я вижу? Красная кровь? И белые лебеди… Ты обманул меня, Антон?!

В несовершенной памяти Серафима вспыхивали вполне реальные ассоциации.

Он не маргон. Он меня обманул. Он меня уничтожит. Красная кровь. У маргонов – зеленая! Я лечу. Белые лебеди в черный колодец… Я пою… Он приходит… Кто? Последний шанс! Хватит ли сил высосать его мозг? У него вкусная красная кровь. А я лечу. Он меня обманул! Хватит ли сил?

Серафим вскочил, вату с лица швырнул через всю комнату. Но движения его стали плохо координированными, он покачнулся и снова упал на диван. Сухов с флаконом фторотана навалился на кара всем телом, прижал его и лил фторотан прямо на лицо, стараясь экономнее расходовать. Серафим изо всех сил сопротивлялся, фторотан расплескивался, затекал в глаза, в нос. Вундеркинд кричал, хлопал глазами и вертел головой, во с каждой минутой становился более вялым, успокаивался, и, когда, наконец, он обмяк, Сухов почувствовал смертельную усталость.

Серафим оказался очень сильным.

Антон продолжал поливать фторотаном лицо кара. Опасался передозировать, но еще больше боялся, что тот вдруг очнется и перегрызет ему горло. На этот раз больному лучше не приходить в себя. Когда Антону показалось, что кар перестал дышать, он метнулся в кладовку: на верхней полочке лежал солидный моток капроновой веревки. Антон чуть не упал со стула, доставая ее. Бросился опять в комнату. Серафим лежал в прежней позе.

Антон начал тщательно связывать его, туго обматывая маленькое тельце.

Серафим едва дышал.

Наконец Сухов завязал последний узел и, зачем-то схватив Серафима, подбежал к видеофону. Бросив кара на пол, торопливо набрал номер центральной справочной службы:

– Простите, как связаться с Высшим Советом Земли?

– Какой отдел вам нужен?

– Не знаю, дайте любой номер…

Девушка любезно назвала ему номер и тут же спросила:

– Какой конструкции у вас аппарат?

– Сорок два В-Д-Р. А почему вы спрашиваете?

– Нажмите розовую клавишу на центральной панели.

– Благодарю. Я не знал… Забыл…

Антон Сухов нажал клавишу. Почти сразу же на экране появилось лицо худощавого человека:

– Европейский филиал Высшего Совета слушает. Сухов уставился в экран, не имея сил произнести ни слова.

– Слушаю вас.

– Приезжайте, немедленно приезжайте! – бормотал Антон и скороговоркой назвал адрес. – Мой брат Микола Сухов… Сообщите ему…

Серафим на полу слегка пошевелился.

– Что у вас произошло?

– Я не знаю. Ничего не понимаю… Но приезжайте… Вооруженные! Миколе скажите обязательно! Разыщите его!

– Вот как?! – поднял брови дежурный на экране.

Пока отключилась связь, Антон успел еще услышать: «Седьмая спецбригада – срочный вылет!»

Серафим открыл глаза, впился в Сухова невидящим взглядом, но буквально несколько секунд спустя он стал осмысленным, злым, и тут же на лице появилась хищная улыбка:

– Ну так что, Сухов? Ты, верно, думаешь, что поймал меня?

«Интересно, слышал ли Серафим мой разговор?»

– Но я не все тебе успел сказать. Очень жаль, что мы не стали друзьями. Жаль. Но я тебя предупреждал…

Сухов бросился в кабинет, взял еще флакон фторотана, не очень торопясь, открыл его. Руки дрожали, губы застыли в испуганной, но победной улыбке.

Когда он вернулся в коридор к Серафиму, тот уже освободил правую руку от пут. Антон с ужасом заметил, что тело кара удлиняется, становится тоньше, голова стала продолговатой, плоской как у ящерицы.

Пока он стоял, ошарашенный увиденным, кар освободил вторую руку. Флакон фторотана выпал из рук Антона, но не разбился, фторотан тонкой струйкой вытекал на пол, наполняя воздух специфическим сладковатым запахом.

Сухов совсем растерялся, не знал, что предпринять. Понимал, что теряет драгоценные минуты…

Седьмая специальная бригада прибыла через пять минут. Входная дверь в помещение была распахнута. Антон Сухов лежал в коридоре. На шее и на затылке у него были небольшие ранки, из которых сочилась кровь. Воздух наполнен парами фторотана.

В квартире никого больше не было.

…В скверике перед домом, на детской площадке, в кабине пластикового геликомобиля сидел мальчик лет шести и напевал песенку: «Как весело живется нам в поле среди трав…»

Когда в распахнутую пасть санитарной машины уложили тело Антона Сухова, тот мальчик подошел с другими детьми и спросил:

– Что это с дядей Антоном?

Ему никто не ответил.