Текст книги "Огонь Прометея"

Автор книги: Евгений Гуляковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Дождавшись, когда шаги чистильщиков стихли в коридоре, соединявшем обе половины станции, Годвин решил, что настала пора действовать. Конечно, оставался риск того, что они оставили в ангаре пост. Но все затеянное им безумное предприятие состояло из сплошного риска.

К счастью, в ангаре никого не оказалось. Жестом дав понять Лане, чтобы она оставалась на месте, он, осторожно переставляя ноги, двинулся к круглому шлюзовому люку, стараясь выключать магниты на подошвах ботинок скафандра так, чтобы производить как можно меньше шума и в то же время не взлететь к потолку, – гравитация в этой части станции была недостаточной для того, чтобы удерживать скафандр на месте без помощи магнитов.

И хотя в неуклюжем и громоздком скафандре двигаться было неудобно – он обеспечивал ему кое-какую защиту от неожиданного выстрела, и расставаться с ним Годвин пока еще не собирался.

Открыв дверь шлюза, ведущего к причалившему катеру, Годвин очутился внутри узкого рукава, в котором и без скафандра человек мог передвигаться только согнувшись. Ему же пришлось двигаться почти на четвереньках. Зато появление внутри кабины модуля человека в космическом скафандре произвело на остававшегося там пилота столь сильное впечатление, что он не успел даже вытащить из кобуры свой бластер. Боясь повредить хрупкое оборудование катера, Годвин не стал стрелять, одного удара усиленного сервомоторами кулака скафандра оказалось достаточно, чтобы размозжить пилоту голову.

Вот только Годвин не рассчитал силу удара, и ему пришлось заняться уборкой, чтобы Лана не потеряла сознание при виде искалеченного трупа. И хотя на счету была каждая секунда, только покончив с этим, он позволил себе отправиться за девушкой.

За время его отсутствия она не двинулась с места, скорее всего, потому, что не умела управлять внутренними механизмами скафандра. Впрочем, сейчас это уже не имело значения. Переключив управление на себя, Годвин повел ее за собой к катеру, словно собачку на поводке.

Он действовал предельно быстро, понимая, что в любую секунду их дерзкий замысел может быть раскрыт.

Как только он помог Лане снять скафандр и избавился от него сам, Годвин поспешил к пульту управления. В рубке катера не было специального помещения для скафандров, и сейчас здесь стало очень тесно. Одно из кресел занимало завернутое в полотнище и испещренное кровавыми пятнами тело убитого им пилота.

Лана, только теперь заметившая труп, застыла перед эти креслом, не в силах заставить себя двинуться дальше.

– Мне пришлось это сделать, чтобы мы смогли покинуть станцию. Или вы предпочитаете остаться?

Лана отрицательно мотнула головой, но по тому, как побелело ее лицо, он понял, что молодая женщина находится на грани срыва.

– Я выброшу труп, когда мы удалимся на безопасное расстояние от станции, а сейчас пройдите вперед и займите кресло второго пилота. Возьмите себя в руки. Мне может понадобиться ваша помощь! Управлять этим катером в одиночку очень сложно!

Чтобы отвлечь ее от вида мертвого тела, Годвину пришлось придумать для Ланы какое-то занятие. Он поручил ей считывать вслух все время менявшиеся показания радиокомпаса. Станция, вместе с пришвартованным к ней модулем, продолжала свое движение по орбите вокруг Земли, и цифры координат сменяли друг друга.

Годвин не захотел тратить время на нормальную расстыковку и отстрелил аварийными пиропатронами сразу весь рукав переходника. Это сэкономило ему несколько минут, зато теперь чистильщики узнали о том, что кто-то уводил у них корабль, и Годвин поблагодарил бога, в которого не верил, за то, что десантники крейсера вывели из строя все тяжелое оружие на станции.

Глава 14

Оружие, существование которого Годвин упустил из виду, было приведено в действие сразу же после того, как он включил двигатели и громада станции стала медленно удаляться. Ускорение, силой в несколько «G», вдавило их в кресла.

Лана закричала от боли, и в первую секунду Годвин решил, что в этом виновата непривычная для нее перегрузка, но, обернувшись к девушке, он сразу же понял, что причина в другом. Ее лицо посерело, а глаза подернулись характерной радужной пленкой. Руки стискивали виски, словно она пыталась удержать грозившую взорваться голову.

Психомонтаж. Работая в корпусе чистильщиков, Годвин имел возможность достаточно подробно познакомиться с, его действием. Человек, подвергшийся психологическому монтажу, становился полностью зависимым от своего «водителя» после того, как управление включалось с помощью специальной команды. Но Годвин никогда не слышал, чтобы воздействие подобной силы можно было осуществить на расстоянии. Тот, кто пытался сейчас подчинить себе Лану, обладал поистине колоссальной силой. Даже Годвин, нечувствительный к психоволнам от природы, почувствовал слабое жжение в области темени.

– Ты знаешь, кто это?! – прокричал он, обернувшись к Лане и стараясь пробиться к ее сознанию сквозь пелену боли. Она прикусила губу и не замечала стекавшую по подбородку струйку крови, но, видимо, его вопрос все же дошел до нее, потому что она отрицательно мотнула головой и, не сумев сдержаться, вновь закричала от страшного пресса, сжимавшего ее виски.

– Потерли немного! Сейчас станет легче! С каждой секундой расстояние увеличивается и воздействие слабеет!

Неожиданно его словно обдало ледяной волной. Что-то тут было не так. Они давно должны были отдалиться от психомонта на несколько километров. Какой бы силой он ни обладал, на таком расстоянии зондаж не действовал!

Вскинув голову, Годвин в отчаянии огляделся и лишь сейчас заметил преследователя. В этом не было ничего удивительного. Заметить небольшой скафандр в тени корпуса удалявшейся станции было невозможно, и только теперь, когда кривизна орбиты, наконец, увела станцию ниже, лучи солнца, вырвавшись из-за нее, заставили вспыхнуть оболочку скафандра их преследователя яркой искрой на фоне черного неба.

Находившийся внутри скафандра человек все поставил на карту и, похоже, выигрывал свою ставку. Используя небольшую массу скафандра и его мощный реактивный двигатель, он с каждой секундой сокращал расстояние между собой и катером.

Годвин проклял себя за непростительную оплошность, за то, что оставил в шкафу переходного тамбура два неповрежденных скафандра, хотя ему ничего не стоило вывести их из строя перед посадкой в катер.

Вскоре Годвин понял, что их настоящие неприятности только начинаются. Преследовавший их психомонт, видимо, для страховки, позаботился о более действенном оружии.

Всплеска бластерного выстрела в безвоздушном пространстве Годвин не заметил, но обшивка катера неожиданно окуталась голубоватым сиянием, и их крохотный кораблик содрогнулся, словно с размаху налетел на препятствие.

Серьезных разрушений этот выстрел им не нанес, расстояние было еще слишком велико для успешной стрельбы, но Годвин знал, что следующий выстрел, который последует сразу после перезарядки бластерных конденсаторов, окажется намного успешнее. Нужно было что-то немедленно предпринимать. На раздумья у него оставалось секунд пять, не больше.

Резко переведя положение центрального гироскопа на девяносто градусов, он заставил нос катера опуститься перпендикулярно к Земле и на мгновение включил двигатели на полную мощность. Толчок швырнул его на спинку кресла с такой силой, что кости грудной Клетки затрещали. Лана вновь коротко вскрикнула и, кажется, потеряла сознание, сейчас для нее это было благом.

Маневр был очень рискованный, резко изменив плавную орбиту спуска, Годвин на какое-то время потерял ориентацию. У него не было возможности рассчитать новую траекторию. Он действовал импульсивно, стремясь избежать разрушения корабля от прямого попадания, и это ему удалось. Бластерный заряд пронесся высоко над катером. Теперь, с каждым мгновением, расстояние между ним и преследователем увеличивалось, но поединок все еще продолжался.

Преследователь резко метнулся вниз, направляемый бледной струей плазмы, вырывавшейся из его ранцевых двигателей. Он вновь приближался к катеру с неумолимостью кометы, предвещавшей несчастье древним жителям Земли самим своим появлением.

Правда, кое-какие преимущества у пилота катера все-таки оставались. Запас топлива на его борту не шел ни в какое сравнение с баллонами ранцевого двигателя, рассчитанными на небольшое передвижение, во время ремонтных работ в открытом космосе.

Да только человек, находившийся внутри скафандра, это знал и понимал, что его шансы уменьшаются с каждой минутой. У него в резерве оставался единственный, последний выстрел, пока катер вновь не сменил траекторию. И на этот раз преследователь решил воспользоваться им наверняка, не считаясь ни с каким риском.

Уничтожить пилота похищенного катера и его спутницу, видимо, было для него важнее, чем сохранить собственную жизнь. Годвин не мог понять причину этого, но в том, что причина имеет огромное значение для преследователя, он не сомневался, поскольку топлива в ранце скафандра психомонта уже не могло хватить на возвращение. Проводя очередной маневр, он расходовал на форсаже его последние запасы. Благодаря этой жертве, белая точка скафандра увеличивалась с катастрофической быстротой. Роковой выстрел мог последовать в любую секунду, и у Годвина оставалась последняя возможность, наверно, не менее рискованная, чем у их преследователя, полностью опорожнившего баллоны своего ранца...

То, что задумал Годвин, требовало железной выдержки и точного расчета. Но важней расчета в предстоящем маневре была интуиция. Опоздай он на долю мгновения, и выстрел бластера, проломив обшивку катера, превратит его тело в дымящуюся головешку. Приведи он свой план в исполнение на одну секунду раньше, чем нужно, и его преследователь получит в схватке тот единственный шанс, ради которого готов был пожертвовать собственной жизнью.

Годвину казалось, что в этот решающий момент его руки действуют самостоятельно, независимо от разума. Вцепившись мертвой хваткой в рукояти управления гироскопом, они начали стремительный разворот.

– Нет! – крикнул Годвин, – еще рано. – Но руки не послушались его. Сопла двигателей, словно жерла орудий, развернулись навстречу приближавшемуся врагу, и огненная струя реактивного выброса ударила в грудь скафандра, завертев и отбросив преследователя далеко в сторону.

И хотя этот удар, почти наверняка, не причинил закованному в космическую броню психомонту никакого вреда, – бой был окончен. Для продолжения преследования у противника Годвина уже не осталось топлива.

Вскоре очертания его скафандра превратились в крохотную искорку, а затем и вовсе исчезли из поля зрения.

Десантный ракетный катер, в последний раз откорректировав траекторию, продолжил свой пологий медленный спуск к поверхности Земли.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 15

Стартовый модуль, оторвавшись от крейсера, израсходовал запас топлива и выплюнул кабину планера из своего чрева на высоте двадцати тысяч километров от поверхности Земли.

Лишь теперь Танаев получил возможность осмотреться сквозь прозрачные щитки кабины планера, до этого находившегося внутри непрозрачного стартового цилиндра.

Справа от него раскинулось бездонное полотнище космоса, усыпанное яркими созвездиями, слева, сквозь темные светофильтры, ослепительно пылало солнце, забивавшее своими лучами свет звезд с этой стороны, а внизу под ним, до самого горизонта, простиралась поверхность голубоватой планеты, – все еще голубоватой, несмотря на миллиарды тонн отходов, выброшенных в атмосферу неразумным человечеством, несмотря на все катаклизмы и войны.

Плотный облачный покров не позволял Танаеву сориентироваться. Он даже приблизительно не представлял, над какой частью планеты произошла его незапланированная выброска. Никто на его месте не смог бы этого предсказать, по той простой причине, что выход из «нулевого» оверсайда невозможно рассчитать, даже с помощью уравнений теории вероятности.

Крейсера нигде не было видно. То ли его скрывали ослепительные лучи солнца, то ли он, не дожидаясь очередного обстрела, уже ушел в новый бросок. Неожиданное волнение заставило Танаева плотнее вжаться в пилотское кресло. Голубая планета внизу давно стала для него чужой, отныне он мог полагаться только на себя, и горькое сознание опостылевшего ему одиночества сжало сердце непрошеной болью. И тут, словно удар, на него обрушилась новая леденящая мысль: «О каком одиночестве он думает в тот момент, когда до гибели остается всего несколько часов?»

Планер, выброшенный на орбиту без подготовительных маневров крейсера, несся теперь над поверхностью Земли на второй космической скорости.

Двенадцать километров в секунду... Танаев представил, что произойдет, когда тонкая оболочка кабины планера соприкоснется с верхними разреженными слоями земной стратосферы.

Вначале появится свечение, возникающее на поверхности кабины от столкновения с отдельными, пока еще редкими молекулами воздуха. Потом температура начнет стремительно подниматься. Ничем не защищенные стенки кабины сгорят, как бумага, через несколько ничтожных мгновений очередь дойдет до него. И на этот раз ему уже ничто не поможет. Законы физики неумолимы. Ему нечего противопоставить бешеной скорости несущегося по виткам своей смертоносной траектории планера.

Наверно, нет ничего хуже бессильного ожидания конца. Танаев умел находить выход из безнадежных ситуаций, но сейчас ему оставалось только ждать, пока планер опустится в верхние слои атмосферы и сгорит там без остатка.

Он никогда не умел мириться с безнадежностью, полагая, что у человека всегда должно быть два выхода, даже если его проглотит дьявол. В последнем случае, правда, выход оставался только один...

Танаев прокручивал в мозгу возможные варианты спасения, так, словно они у него были... Вот, к примеру, если бы у него был парашют... Но парашюта не было, и даже если бы он был, это все равно ничего ему не даст. Прыгать с такой высоты и на такой скорости так же бессмысленно, как сидеть в этой кабине, не шевельнув пальцем для собственного спасения. В этом уравнении слишком мало переменных, и изменить ни одну из них ему не дано.

– Ну что, достукался, Спаситель мира? – Хриплый голос Шарго шел сразу со всех сторон, и это означало, что сам кот благоразумно находится где-то в другом месте.

– Что тебе надо? – довольно грубо оборвал кота Танаев. – Мне не до тебя, убирайся!

– А как же быть с твоим долгом? Ты остался мне должен сто двадцать миллилитров валерьянки, и еще, помнится, в последнюю нашу встречу ты проиграл мне в карты пару плошек сметаны.

– С покойника долгов не взыскивают!

– А ты уже записался в покойники? Это обнадеживает. Далеко не каждый способен с такой полнотой признать собственное бессилие. Впрочем, ты уже был однажды покойником и все же сумел выбраться из совершенно безнадежной ситуации, почему же сейчас...

– Потому, что сейчас от меня ничего не зависит. Все решают законы небесной механики.

– Любые законы кто-то устанавливает, а следовательно, может их изменить.

– Я не Господь Бог, чтобы менять законы природы.

– Этого от тебя и не требуется, все, что ты должен сделать, так это изменить траекторию спуска своего планера на четыре градуса восточнее.

– Зачем?

Измени, тогда узнаешь.

– Интересно, каким образом? У этого аппарата нет двигателя!

– Зато у него есть рули, стабилизаторы и элероны.

– В безвоздушном пространстве они не действуют!

– А ты что, собираешься вечно находиться в безвоздушном пространстве?

– Какого черта тебе от меня надо? – Но ответа на свой последний вопрос Танаев так и не получил.

Кот исчез столь же внезапно, как появился. Это была его обычная манера, появляться, когда обстановка становилась критической, и исчезать в самый неподходящий момент, однако Танаев хорошо помнил, что к советам Шарго стоило относиться со всей серьезностью. И хотя предложение кота изменить траекторию спуска звучало по-идиотски и не могло содержать в себе ничего путного, Танаев никак не мог от него отвязаться, тем более что более разумный вариант не приходил в голову. Чтобы избавиться от невыносимого ожидания приближавшегося конца, он стал думать о предложенной ему задаче.

То, что Шарго упомянул об элеронах, имело определенный смысл... После того как планер врежется в верхние, разреженные слои стратосферы, он сгорит далеко не сразу, и, возможно, какое-то время, хотя и весьма недолгое, им можно будет управлять... Вот только зачем? Ладно... Пусть это остается на совести кота, до сих пор его советы имели не всегда ясный вначале смысл.

Скрипнув зубами от бессильной ярости, Танаев тем не менее взялся за окрашенный в красный цвет рычаг, превращавший планер в управляемый летательный аппарат. Крылья послушно выдвинулись. В размахе у них было не меньше шести метров, и Танаев подивился тому, что они умещались в двух почти незаметных утолщениях по бокам кабины. Крылья показались Танаеву слишком большими для одноместного планера.

Вслед за крыльями из задней части кабины выдвинулась трехметровая ферма хвоста, развернувшая на своем конце лепестки стабилизаторов, рулей высоты и поворота.

После того как трансформация успешно завершилась, ровным счетом ничего не изменилось. Неуправляемый планер продолжал свой стремительный полет в безвоздушном пространстве, медленно и неумолимо приближаясь к поверхности Земли.

Сколько у него остается времени? Пожалуй, около суток... пока планер, сделав пару орбитальных витков, не сгорит в атмосфере планеты... Скорость этого аппарата Глеб знал лишь приблизительно, и потому не мог произвести более точные расчеты. Но на поверхности крыльев уже начали вспыхивать редкие звездочки крохотных взрывов. Даже здесь, на этой огромной высоте, отдельные молекулы воздуха сталкивались с планером и превращались в летучие огни – напомнившие Танаеву огни Святого Эльма, встречавшиеся иногда на земных кладбищах.

Кладбище ему уж точно не грозило, и потому он перестал думать о пустяках, целиком сосредоточившись на расчете простенькой задачи: что произойдет раньше? Сгорит оболочка, или он успеет развернуть планер и перевести его на новую траекторию, ведущую к известной одному Шарго цели?

Планер не сгорел. Окутавшись пока еще холодным огненным облаком молекулярных вспышек, он, хотя и не сразу, благополучно развернулся на новый курс.

– Ну, и что дальше? – спросил Танаев в пустоту, не слишком надеясь на ответ. И Шарго, разумеется, не ответил. Он никогда не отвечал, если ситуация становилась критической, и почти наверняка, оставаясь невидимым, с интересом наблюдал за действиями Танаева.

Смотреть, правда, было уже не на что. Закончив маневр разворота, Танаев, скрестив руки на груди, молча смотрел, как начинает плавиться обшивка на плоскостях его планера, вскоре очередь дойдет и до кабины. Совсем скоро огонь доберется до него. Уже сейчас стрелка термометра начала свое неумолимое движение вверх и прошла отметку сорок градусов.

Снаружи теперь ничего не было видно, облако раскаленных газов полностью накрыло кабину, и только если обернуться назад, в вихревом туннеле, окружившем планер, можно было заметить небольшой просвет.

Воздух вокруг аппарата становился все плотнее. Слегка затормозившись от трения об атмосферу, планер несколько потерял скорость, и траектория его полета круче пошла вниз. Элероны, рули и крылья давно сгорели. Сейчас Танаев уже был не в состоянии повлиять на неуправляемый полет планера и, чтобы не видеть неумолимо приближавшийся к его телу огненный вихрь, развернул пилотское сиденье и стал смотреть в то единственное свободное от пламени «окно» позади машины, которое у него оставалось.

В момент гибели ему хотелось последний раз взглянуть на звезды, те самые звезды, которым он посвятил всю свою жизнь. Далекие и равнодушные к его судьбе, они продолжали светить, как светили миллионы лет до его появления на свет и как будут светить через миллионы лет после того, как его не станет.

Картина казалась ему слишком неподвижной, слишком статичной, и оттого еще более равнодушной. Какое дело звездам, величественно несущимся по своим орбитам, до его судьбы? Расстояние до них так огромно, что человеческий глаз не в состоянии заметить их стремительное перемещение в спиралях Галактики. И все же на некоторых из них он сумел побывать, и осознание значительности этого события поддержало его сейчас, помогло справиться с волной деструктивной паники, грозившей разрушить остатки мужества и воли, задавленные животным страхом ожидания гибели.

В конце концов ему удалось взять себя в руки и приготовиться достойно встретить смерть, хотя зрителей здесь не наблюдалось, и никому не было дела до того, в каком психологическом состоянии он ее встретит. Это имело значение для него самого. Даже сейчас, на грани жизни, а может быть, именно на ее грани, человеку важно сохранить самоуважение.

И когда Танаев решил, что он полностью готов к встрече со смертью, среди неподвижных звезд появился быстро перемещающийся огонек.

«Метеорит?» – Но Глеб знал, что на такой высоте над стратосферой метеориты, не успевшие раскалиться от столкновения с атмосферой, невидимы. В таком случае, что это?

Он почти догадался, но старался отбросить надежду, потому что ничто так не разрушает мужество, как обманувшая надежда. Но огонек увеличивался в размерах, приближался, уверенно прокладывая путь, на пересечение с орбитой его горящей кабины.

Это невозможно! Никто не может знать параметры неуправляемой орбиты его планера! Даже он сам ее не знает. А случайно таких совпадений не бывает.

И когда, наконец, последние сомнения отпали и Глеб понял, что к нему стремительно приближается ракетный бот, возникла новая опасность. Неведомые спасатели могли не успеть. Обшивка кабины, насквозь прожженная чудовищной температурой, начала разваливаться. Отдельные куски отрывались от нее и, словно огненные кометы, окруженные пламенем, оставались позади.

Воздух, вырвавшись в образовавшиеся отверстия, мгновенно превратился в огненные полотнища. Его молекулы, летевшие с космической скоростью, оказавшись снаружи, сталкивались с молекулами атмосферы и мгновенно сгорали. Танаев задержал дыхание. Он мог не дышать десять, двадцать минут, а если потребуется, намного дольше. Энергетика его организма функционировала по другому принципу. Гораздо большую опасность представляла резко увеличившаяся температура.

Но теперь ракетный бот, идущий наперерез, был уже совсем близко, и Танаев понял, что катер не имеет никакого отношения к федеральному крейсеру. Каким-то непостижимым образом местные власти узнали о его высадке, и его вновь ждет плен, возможно, намного хуже, чем тот, что он пережил на карантинной станции. Но любой плен казался ему желанней неминуемой гибели.

Обшивка почти полностью сгорела, и сейчас Глеб сидел в кресле пилота, несущемся в стратосфере, окруженный огненным облаком, представляя собой неправдоподобное, фантастическое зрелище. Жить ему в этой раскаленной среде оставалось всего несколько минут, но стыковочный шлюз катера был уже совсем рядом.

Однако силы и желание сопротивляться надвигавшейся гибели постепенно оставляли Глеба. Боли он не чувствовал, только все усиливавшийся холод на месте обожженной кожи свидетельствовал о том, что повреждения слишком велики, даже для его совершенного тела. Сознание начало терять свою привычную ясность, и он понял, что если немедленно не сделает попытки спастись, то не сделает ее уже никогда. Но, отстегнув наполовину сгоревшие страховочные ремни, Танаев неожиданно остановился.

На поверхность его затуманенного сознания пробилась мысль о том, что даже если каким-то чудом ему удастся сейчас перебраться на катер, его жизнь окажется в зависимости от того, каким снаряжением и оружием он будет располагать. Передатчик, оружие, комплект концентратов, составлявших НЗ, одежда, аптечка, и даже вода, необходимая на первое время в незнакомой местности, – все это находилось в рюкзаке.

Не слишком ясно осознавая последствия собственных действий, он отцепил рюкзак со снаряжением, висевший за спинкой кресла пилота, и, благодаря ее защите, не пострадавший от разрушительного потока воздуха. Закрепив на плечах лямки рюкзака, Глеб потерял еще несколько драгоценных секунд.

Но даже они не имели значения. Его вес теперь увеличился на пару десятков килограммов, и задача, стоявшая перед ним, стала намного сложнее.

Стиснув зубы и уже не надеясь на благополучный исход, Танаев, собрав все оставшиеся силы, оттолкнулся от остатков кресла, все еще закрепленного на уцелевшем куске пола, и прыгнул по направлению к катеру, стараясь зацепиться за неровный край гофрированного переходника.

Ему удалось это сделать только одной рукой, и он едва не сорвался, но нечеловеческая сила его мышц и нежелание погибнуть столь нелепо помогли Глебу удержаться и погасить разрывавшую руку инерцию тела, утяжеленного рюкзаком.

Подтянувшись, он сумел кое-как влезть внутрь переходника и проползти сквозь первую дверь шлюза, прежде чем сознание окончательно покинуло его.

Глава 16

Когда окружающее вновь обрело четкость, Танаев увидел над собой ухмыляющееся лицо. Которое узнал далеко не сразу. А когда узнал, в первую минуту отказался поверить в то, что видел. Он сидел в кресле второго пилота, рядом с Ланой. Над ним склонился взлохмаченный и, как всегда, довольный собой Годвин, и, наверно, еще ни у кого его лицо не вызывало таких положительных эмоций, как сейчас у Танаева.

– Каким образом я здесь оказался? – Это был самый главный вопрос из целой серии теснившихся в сознании Танаева. – Вернее, как ты оказался на моей орбите?

– Я сам хотел бы это выяснить. Когда крейсер, забравший тебя, благополучно смылся в надпространство, мы остались, предоставленные собственной судьбе. Но я не забыл о данном тебе обещании и о желании как можно незаметнее и быстрее исчезнуть с этой чертовой карантинной станции. Одним словом, я послал радиограмму, о которой мы с тобой говорили, и хотя тебя на станции уже не было – они не могли об этом знать. Визит федерального крейсера не на шутку их встревожил, и они поспешили выслать за тобой катер, – ну а дальше все шло по плану, который мы с тобой разработали. Лана в скафандре должна была изображать тебя. Вот и все. Остальное совсем просто.

– Кроме одного. Каким образом твой катер оказался на траектории моего спуска?

– Вот это самое странное... Я услышал голос. Не подумай чего плохого. Я не балуюсь наркотиками и обычно не слышу никаких потусторонних голосов, но этот голос был отчетливым, хриплым и каким-то безапелляционным. Его обладатель заявил, что если я немедленно не изменю траекторию по его указанию – с катером случится несчастье.

– И ты ему поверил?

– Разумеется, нет! Я подумал, что это штучки психомонта, с которым мне пришлось сражаться, после того как мы с Ланой благополучно отчалили от станции. Мне удалось отбросить его далеко в сторону, но кто знает, на что способны эти твари.

Однако голос был очень настойчив и чем-то не походил на человеческий... К тому же он подкрепил свои требования реальными действиями. Замкнул какие-то контакты в двигательном отсеке, и половина приборов на моем щитке вырубилась.

– И все это сделал голос?

– Ну, не совсем голос... Позже, когда я уже начал менять курс, над кожухом моей рации появилась ухмыляющаяся кошачья морда... Ты можешь мне не верить, но она была вполне реальна.

– Я тебе верю. Я даже знаю имя этого хитрюги. Его зовут Шарго, и он почему-то считает меня своим другом. Во всяком случае, иногда он проявляет трогательную заботу обо мне.

– Но каким образом он мог появиться на катере, и куда потом исчез?

– У него имеются свои каналы передвижения в пространстве, недоступные нашему пониманию. Ты правильно сделал, выполнив его требования. У Шарго есть нехорошая привычка осуществлять свои угрозы, и, кажется, я вновь обязан ему жизнью. Боюсь, мне это дорого обойдется.

Танаева удивило долгое молчание Ланы, но лишь повернувшись к ней, он понял причину. Девушка, непривычная к космическим перегрузкам, все еще находилась на грани обморока и плохо воспринимала происходящее вокруг.

– Как тебе удалось провести ее на катер?

– Я воспользовался оплошностью чистильщиков, явившихся за тобой.

– Где мы сейчас находимся?

– Спроси чего-нибудь полегче! Я шел по пеленгу с земного космодрома, пока не увел катер далеко в сторону, по требованию твоего кота. Пеленг был потерян, о чем я не слишком сожалею, поскольку приземляться на космодром все равно не собирался. Известные наземные ориентиры в этом районе отсутствуют, и, судя по всему, мы находимся внутри одной из «темных» зон.

– Что это еще за зоны?

– Места, где не сохранились остатки цивилизации, где нет электричества и радиопередач, гиблые территории, о которых мало что известно. Остатки былой империи с трудом поддерживают свое существование, под натиском собственных проблем. Имперцы мало интересуются окружающим. Особенно там, где это не затрагивает их непосредственные интересы.

И вы собираетесь там приземлиться?! – с ужасом спросила Лана, впервые собравшись с силами, чтобы произнести несколько слов.

– Голова все еще болит? – участливо поинтересовался Годвин, не отвечая на ее вопрос.

– Конечно, болит! Вы так ведете этот корабль, что приходится удивляться тому, что здесь еще остались живые люди!

– Это было необходимо. Нам пришлось спасаться бегством, вы не забыли об этом?

– Если вы будете продолжать «спасаться» таким образом, то вскоре здесь уже некого будет спасать. А ты-то откуда здесь взялся? – с изумлением уставившись на Танаева, спросила Лана, наконец, осознав, что он появился на борту.

– Пересел к вам с соседнего корабля! – улыбнулся Танаев. – Я прослежу, чтобы Годвин не превышал перегрузки, он слишком увлекается быстрой ездой.

– Сейчас я помогу вам. Примите этот препарат, и голова больше не будет болеть. – Годвин протянул Лане крохотную капсулу, которую незадолго до этого извлек из бортовой аптечки. Некоторое время Лана с сомнением рассматривала капсулу, но поскольку Годвин равнодушно отвернулся, всем своим видом показывая, что ему безразлично, примет ли она лекарство, девушка в конце концов проглотила капсулу и, буквально через пару минут, полностью отключилась.

– Что ты ей дал?! – довольно резко спросил Танаев.

– Всего лишь безобидный сонар. Два часа безоблачного сна. После чего она проснется, полностью восстановив силы. Наша пассажирка – нежное создание и довольно непредсказуемое, а мне необходимо с тобой поговорить о серьезных вещах, не предназначенных для ее ушей.

– Слушаю тебя и надеюсь, что твое сообщение оправдает применение такого радикального средства, как наркотик!

– Это было совершенно необходимо. Обычное снотворное не стирает в скрытой памяти всего, что человек услышит во сне. С помощью специальных приемов эти данные могут быть извлечены и использованы.