Текст книги "Красное смещение"

Автор книги: Евгений Гуляковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

– Его? Я думал это ракета…

– Это основное оружие, средство передвижения и жизнеобеспечения космического десантника. Меконг-25.

Викс нажал кнопку, и стены ангара раздвинулись. Внутренние механизмы вытолкнули наружу длинное и узкое тело ракеты. Оно оказалось намного меньше, чем Глеб представлял себе. Всего метра четыре в длину и около метра в поперечнике. Полностью прозрачный корпус из метапластика, заполненный сверкающим энерганом, казался начищенной до блеска сталью.

Сзади, рядом со стабилизатором, виднелась кабина пилота. В ней не было ничего загораживающего обзор – один прозрачный корпус колпака, составлявшего единое целое со всей ракетой, – никаких приборов, никаких рычагов управления.

Меконг выглядел по-своему красиво, как всякое законченное техническое сооружение, и в то же время угрожающе… Несмотря на всю современную, сконцентрированную в небольшой ракете мощь, в ней было нечто хищное и очень древнее.

Очертания Меконга напомнили Глебу что-то хорошо знакомое, и он никак не мог сообразить, что именно…

– Во время великой войны мы называли его Мечом Господним… – тихо проговорил Викс. – Пять лет назад на нем летали только асы космофлота. За право сесть в эту кабину боролись лучшие десантники корпуса. Сегодня к нему начинают приучать практикантов… – В голосе Викса слышалась нескрываемая горечь.

И вдруг Глеб понял, на что похожа ракета, словно только сейчас до него дошел смысл названия, произнесенного Виксом.

Меч! Ну конечно же, меч! Черная рукоять пилотского сиденья заканчивалась гардой стабилизатора, лезвием служил сам прозрачный корпус. Машина казалась предельно функциональной и грозной… Глеб невольно представил себе потоки раскаленного воздуха, обтекающие это ракетное лезвие при входе в атмосферу планеты.

– А вооружение? Я не вижу даже пушек.

– Пушки ему не нужны. Активирующим кристаллом и резонатором служит сам корпус. По сути, весь Меконг – огромный лазер. Представьте себе это прозрачное лезвие, удлиненное плазменным лучом на десятки километров и прошивающим насквозь любые скалы!

Глеб представил эту колоссальную мощь, помноженную на космические скорости десантной ракеты, он представил эту мощь, подчиненную его воле, и усмехнулся.

Кажется, он был не прав или слишком нетерпелив. На космической базе имелись вещи, ради которых стоило пожертвовать даже увольнительной.

Рассвет наконец наступил. С юго-востока катилась ярко-алая волна зари.

– Никогда не задумывался над тем, что прошлое имеет свой цвет, – тихо, словно для себя, произнес Сухой.

– Не понимаю, о чем вы? – Головасин еще не забыл обидного замечания шефа о реферате своей диссертации, и потому его реплики звучали холодно и односложно.

– О том, что наша история выкрашена в цвета человеческой крови. Знаете, отчего это происходит?

– Летописцам только войны и кажутся достойными внимания.

– Но почему так много разрушительных войн и бедствий обрушилось именно на нашу страну?

– История всех народов полна кровавых стычек.

– Но они распределены неравномерно… Это как землетрясения, они обрушиваются чаще всего на те районы, где происходит рождение гор.

Возможно, процесс становления великих цивилизаций, способных сыграть особую роль в духовном возрождении целых народов, тоже сопровождается катаклизмами? Столкновение двух противоположных начал всегда порождает бурю…

9

Сторожевое било трижды ухнуло у ворот Китежа, возвещая о важном госте.

Румет Алендровский, полномочный посланец магистра Манфрейма, прибыл за ежегодной данью, полагавшейся его господину по старинному договору, подписанному еще Ливатой Смелым.

Герольды протрубили торжественный туш и выдвинулись в переднюю часть кортежа, неся на своих пиках бело-алые штандарты с крестом, розой и скрещенными под ними рапирами – магистровским знаком ордена.

Копыта лошадей застучали по настилу опустившегося моста, и кавалькада постепенно втянулась в город. Из-за тесноты улиц кортеж растянулся от крепостных ворот до княжеского терема, где произошла новая непредвиденная остановка, поскольку мажордом, назначенный специально для предстоящей церемонии, никак не мог решить, кого из прибывших он должен пускать в княжеский двор.

Длинная змея черных наездников застыла вдоль всей главной улицы Китежа. Они стояли совершенно неподвижно и напоминали высеченные из базальта скульптуры, но не муштрой и специальными тренировками достигалась эта идеальная неподвижность манфреймовских всадников. Мертвые лица кавалеристов и окостенелые позы застывших лошадей не могли принадлежать обычным людям, и в собравшейся посмотреть на мрачную церемонию толпе поднялся ропот неодобрения. Все чаще и чаще передавалось из уст в уста короткое страшное слово – «нежить».

Но вот из середины кортежа пробились вперед несколько всадников, и Румет в окружении своих личных телохранителей наконец въехал на княжеский двор.

Было 13-е Сретенья, по всем приметам самый несчастливый день уходящего лета.

Солнце взошло между двух серповидных туч, черная наседка бросила собственное гнездо, и всю ночь накануне во дворе выла собака, словно оплакивала будущего покойника.

Бронислава сидела у окна своей светлицы и смотрела во двор отсутствующим взглядом.

Слуги грузили лошадей вьючными тюками, набитыми ее приданым. Солдаты точили и смазывали салом острия пик. Мамки и бабки то и дело заглядывали к ней в светлицу с разными глупыми вопросами, и Бронислава что-то им отвечала.

Ровно сорок дней назад из этого самого окна она впервые увидела Глеба. Наверно, он околдовал ее в ту ночь… Что с ней происходит? Почему ее жизнь превратилась в непрекращающийся дурной сон? Может, с ним что-то случилось? Может, его и в живых-то нет, столько дней прошло с тех пор, как он обещал вернуться…

Нет. Это она бы почувствовала сразу. Он жив и, скорее всего, просто забыл ее…

В злое время появился Румет со своим договором, словно рассчитал все заранее… Наверно, он опоил отца каким-то зельем – Владислава словно подменили с тех пор, как этот страшный человек оказался в их доме. Иначе он нашел бы способ защитить собственную дочь от неминучей беды.

Даже издали посланец ее будущего господина вызывал у Брониславы непреодолимое отвращение, словно скользкой лягушкой проводили по телу, но еще ужаснее было затаенное, глубинное зло, скрытое в этом человеке и видимое лишь ей одной…

Но Румет – это лишь малая частица бед, ожидавших ее за воротами Китежа. Ибо не может быть для девушки ничего страшнее, чем попасть в манфреймовский замок. Ее увезут с почетом, как знатную невесту могущественного господина… Но сколько их уже было, этих несчастных девушек, чья судьба оборвалась в страшной неизвестности за долгие два столетия, пока действовал Ливатский договор, и сколько еще невест потребует это ненасытное чудовище?

Что происходило с несчастными пленницами, попавшими в Черный замок, не знал никто.

Румет приехал на двадцать дней раньше назначенного срока, даже не соизволив предупредить о своих изменившихся планах.

Ей чудом удалось оттянуть отъезд, сославшись на болезнь. Она надеялась, что за эти несколько дней, вырванных у страшного гостя, ее послание дойдет до Глеба. Но грамотку словно в омут затянуло. Шагара не вернулся и не отвечал ни на какие ее призывы. Больше ей неоткуда было ждать помощи. Оставалось последнее средство…

Бронислава встала и медленно подошла к шкатулке, где хранился варяжский стилет с узким и длинным лезвием. Хватит ли у нее сил? Словно проверяя себя, она приставила кончик лезвия к груди и слегка нажала.

Острая сталь сразу же прорезала тонкую ткань, появилась капелька крови.

Нет, не здесь. Не в родном доме. Бронислава не хотела, чтобы ее страшный грех мучил отца до конца дней. Он никогда об этом не узнает.

Она спрятала лезвие под одеждой, прикрепив ножны к нижней холщовой рубахе. Грубая ткань, сотканная ее собственными руками, надежно скрыла нож.

Звякнул колокольчик, призывая ее в нижние палаты, где начиналась церемония вручения свадебных даров.

Первым в зал официальных посольских приемов вошел Румет. Он был в черном, отороченном серебром плаще, под которым угадывалась кольчуга. Меч и шлем несли за ним два оруженосца. В руках Румет держал небольшую сафьяновую шкатулку. Герольды, выполнив свою часть ритуала, отошли в стороны, и Бронислава впервые увидела лицо посланца своей страшной судьбы.

Застывшие, словно вытесанные топором черты, покрытые ожогами и шрамами скулы, глаза, точно два черных, бездонных провала – нечеловеческие глаза… Княжна почувствовала, как мороз пробежал по ее коже, когда их взгляды встретились. Румет сделал шаг вперед и проговорил, склонив голову в приветственном коротком полупоклоне:

– В знак своего особого расположения и доверия – тебе, единственной из всех избранных, мой господин посылает в дар эту величайшую драгоценность. Сделав шаг вперед, Румет протянул ей шкатулку.

На алой сафьяновой подушке лежал флакон, внутри которого плескалось жидкое холодное пламя. Ужас ледяной рукой сжал сердце Брониславы – из всех присутствующих в зале только она и Румет знали подлинное значение этого страшного и действительно бесценного дара.

Глеб проснулся перед самым рассветом. В комнате стояла такая тишина, что слышно было, как далеко за стенами дома, на садовых клумбах, звенит ночной сверчок.

Тем не менее он был уверен, что его разбудил какой-то посторонний звук, и продолжал прислушиваться, стараясь сохранить ровное глубокое дыхание, какое бывает у спящего.

В конце концов его усилия были вознаграждены, и он услышал шаги, легкие, словно на цыпочках крался ребенок. Ночник почему-то не горел. В комнате было совершенно темно. Мгновенно вскочив, Глеб прыгнул к двери с кошачьей ловкостью.

Шаги протопали к нему навстречу, попытались обойти, но дверь уже приоткрылась, и в узкую щель проник луч света от уличного фонаря.

В двух шагах от Глеба стоял карлик. Повернувшись и не обращая на него ни малейшего внимания, маленький человечек, едва достававший ему до колен, проследовал к окну и приподнял жалюзи. В комнате стало совсем светло.

– Ты кто? – спросил Глеб, с удивлением разглядывая странное существо в красном, расшитом золотом кафтане.

– Княжеский развлекатель, когда их светлейшествам скучно, я их развлекаю, разумеешь?

– А здесь ты как оказался?

– Оказался вот. Грамотку ей, вишь, невтерпеж отправить, а я бегай!

– Какую грамотку? Что ты мне голову морочишь! Снаружи на базу не пройдешь, кто тебя подослал?

– Ты, может, и не пройдешь, а я, видишь вот, уже здесь. На, возьми грамотку. – Он протянул ему в крошечной лапке берестяной сверток. И Глеб как завороженный, не в силах сдержать волнения, взял упругий, пахнущий смолой рулончик, и перед глазами запрыгали четко прописанные свинцовым стилосом древнеславянские буквы, заполняя его сознание ощущением неминуемой беды.

«Любый мий, злой человек околдовал Владислава и многу беду ми принесший, забирал из отчего дома. Сиа диавольскаа начинаниа отгуляют на грязник.

Что буде, то я не ведаю… повезут по Сарутской дороге, второго дня месяца Вересеня. Перееди на ону сторону, коль сможешь. Солнышко без тебя светить не станет».

Когда оторвал глаза от грамотки, карлика в комнате уже не было.

«Завтра мой первый самостоятельный полет, если все пройдет как надо, я успею…» Мысль еще не сложилась в конкретный план действий, когда он вновь услышал голос книги – постепенно Глеб привыкал к нему, и с каждым разом голос звучал в его сознании все четче.

«Ты не должен этого делать. Ты не готов к поединку с Руметом. Ты лишь загубишь себя и все дело, а помочь ей не сможешь…»

Правильные, разумные слова, точно отражающие суть, – он слушал их и не слышал. К нему они не имели ни малейшего отношения.

Закончив последние наставления. Викс отошел в сторону, и над Глебом захлопнулся прозрачный колпак.

Меконг вздрагивал, словно живое существо. В глубине его энергетического брюха что-то булькало, а между стабилизаторами то и дело вспыхивали на разрядниках голубые сполохи огня.

– Я шестой, прошу старт, – неуверенно проговорил Глеб в пространство, не видя перед собой приборной доски с привычным микрофоном.

– Старт разрешен в седьмом секторе, координаты окна 248 на 470.

Меконг сразу же взревел, словно быстрее Глеба понял смысл этих слов, открывающих путь к свободе.

Толчка не было, только земля плавно, будто во сне, ушла вниз. Глеб не видел носовой части ракеты. Он вообще ничего не видел, кроме плывущих под собой облаков и развернувшегося впереди голубого пространства неба.

Иллюзия полета во сне была слишком полной, чтобы не потрясти его, несмотря на то, что он знал – этот первый полет станет для него и последним. С трудом разомкнув пересохшие губы, он спросил у пустоты перед собой:

– Мы прошли защитное поле базы?

– Две минуты назад. – Голос Меконга возник не громче комариного писка. Он звучал глубоко внутри головы, и Глеб знал, что ни направленное жесткое излучение, ни грохот близких разрывов, ничто на свете не может заглушить этот писк.

– Ты знаешь, куда лететь?

– Я знаю все, о чем ты думаешь, когда находишься в моей кабине.

– База может нас слышать?

– Только то, что ты сам захочешь ей передать.

– Хорошо. Тогда начинай выполнять маршрутный разворот.

– Нас сразу же засекут радары.

– Сколько у нас будет времени до момента появления перехватчиков?

– Это зависит от твоих артистических способностей.

– Что, что? – не понял Глеб, до сих пор не свыкшийся с мыслью о том, что мозг этой машины обладал чувством юмора.

– От того, как долго мы сумеем им морочить голову. В худшем случае секунд сто двадцать.

– Этого недостаточно.

– Конечно, недостаточно. А ты думал, они спокойно будут смотреть, как ты используешь лучшее в мире военно-техническое оборудование в своих личных целях?

На этот раз Глеб усмехнулся и сразу же успокоился.

Кажется, ему все же удалось здесь найти настоящего друга, а когда опасную работу доводилось выполнять в хорошей компании, настроение у него всегда улучшалось.

Несколько минут прошло в молчании, и Глеб полностью отдался ни с чем не сравнимому чувству полета в кабине прозрачного корабля. Таким этот лес может видеть разве что птица, но у птиц не бывает захватывающих дух скоростей…

– Нас уводит в сторону от маршрута.

– Так вернись на него!

– Я уже пытался, но управление частично вышло из-под контроля.

– Давай обойдемся без мрачных шуток. Я всего лишь курсант, но знаю, что это в принципе невозможно.

– Конечно, невозможно. Однако именно это и происходит.

– Мек, это не самая лучшая из твоих шуток!

– Ответь лучше базе, она пытается выяснить, почему двадцать секунд назад мы ушли из полетного коридора. Если ты собираешься выиграть время, самое лучшее начать это сейчас, через минуту они вышлют перехватчики.

Кабина тотчас же наполнилось ревом дежурного по базе. Дежурил Красс Луженая Глотка, и он оправдывал свое прозвище. Пока Глеб пытался уверить его, что все в полном порядке, лишь небольшие помехи в управлении, они постепенно теряли высоту и вот-вот должны были выйти из зоны видимости радаров базы. Оставались, конечно, орбитальные спутники наблюдения, но их было всего три, и Мек наверняка рассчитал маневр так, чтобы попасть в двадцатиминутный промежуток их радиомолчания в этой зоне.

Наконец связь отключилась, резко, словно ее отрубили. Они неслись уже над самой землей.

– Где мы?

– Почти на месте. Глеб!

– Да?

– Я не понимаю, что происходит.

– О чем ты?

– Нас все время затягивает в сторону, и мне приходится расходовать колоссальное количество энергии, для того чтобы удержаться на маршруте.

– Из воплей Красса я понял, что началась сильнейшая магнитная буря, может быть, она?..

– О буре я знал час назад. Она способна вывести из строя связь, но не внутреннее управление двигателями.

– Тогда, возможно, база? Ты уверен, что здесь нет встроенного дистанционного блока, контролирующего в случае необходимости наши действия?

Меконг изобразил своими динамиками вполне человеческий смешок и спросил:

– Глеб, а у тебя нет никаких встроенных органов, о которых ты бы не знал?

– Может, и есть… Извини. Я сказал глупость. Но тогда что происходит?

– Не могу понять. Нас занесло градусов на пять севернее. Мощности двигателей не хватает, для того чтобы выправить курс.

– Но почему это должно было случиться именно сейчас!

– Не отчаивайся. Мы их значительно опережаем, и здесь только одна дорога. Я думаю, все еще может получиться.

Затем Глеб услышал свист веток, разбивавшихся о корпус ракеты, и лишь сейчас понял, насколько плохо обстоят дела.

Меконг боролся, используя последние резервы, с неведомой силой, тянувшей их к земле, они шли уже слишком низко.

Чтобы не разбиться о деревья, Мек сбросил скорость, и в ту же секунду двигатель отключился вообще.

Само приземление прошло довольно мягко. Ракета рухнула в густой, плотный лес, и толстые ветки смягчили удар.

Самым странным, самым невероятным во всей этой аварии было то, что она вообще произошла.

Инструктора не уставали повторять о надежности Меконгов и практической неуязвимости этого класса десантных торпед. И все же авария произошла. Погасли контрольные индикаторы на подлокотниках пилотского кресла, не срабатывали даже кнопки ручного управления.

Меконг молчал, и как только затих треск последних, смятых падением ракеты веток, в кабину вползла лесная, звенящая, тишина.

Потрясенный всем происшедшим, Глеб неожиданно ощутил, как в самой сердцевине этой тишины возник легкий, похожий на дуновение ветра шепот, постепенно слагавшийся в слова:

– Не могу говорить долго. Нет энергии. Такое полное отключение всех моих функциональных связей возможно только дистанционным контрольным ключом. Он действует не дальше километра. Тот, кого ты искал, обладает таким ключом.

– Но нам не говорили…

– Конечно, вам не говорили – только высшие офицеры командования Федерации имеют право им пользоваться. Дорога к юго-востоку, в двухстах метрах от тебя. Кортеж уже близко… Прости, друг. Ты остаешься один.

И внутри лесной тишины он слышал теперь лишь свист ветра и шорох листьев – Глеб действительно остался один…

Он откинул колпак, встал и осмотрелся, стараясь не упустить ни одной мелочи. В кабине определенно не было ничего даже отдаленно напоминавшего оружие – Меконг сам был оружием, и его конструкторы не предполагали, что пилоту в боевой обстановке понадобится покидать десантную ракету…

Оставалось багажное отделение, в котором он спрятал сверток с одеждой, готовясь к самоволке после того, как полковник лишил его увольнительной. Он не знал, удастся ли осуществить возникший план побега с базы, и начал готовиться к любым неожиданностям сразу, как получил грамотку.

В багажном отделении нашлись толстые поножи, рубаха с кожаными нашивками – не боевой доспех и не повседневная, такие носили купцы, отправляясь в далекий караванный путь. При случае она могла защитить от удара ножа.

Был там еще и меч… Без меча никакой русич из города не выйдет. Правда, меч был дрянной, скорей бутафорский, из плохой стали, со следами ржавчины на нечищеном лезвии.

Глеб вытащил его из ножен, взмахнул, проверяя центровку, как учил Хон на показавшихся теперь такими короткими занятиях, и нахмурился.

Меч оказался хуже, чем он ожидал. Но другого все равно не было, а с юго-востока уже доносился звук копыт приближавшегося кортежа – времени у него почти не осталось, – лес в эту пору утопал в грязи, и кортеж, с конными крытыми носилками посредине продвигался медленно. Занавески носилок плотно задернуты – и это хорошо. Она не должна была видеть того, что сейчас произойдет…

Глеб сразу узнал человека, руководившего этим кортежем. Рыцарь на вороном коне, в украшенных золотым чеканом византийских доспехах, в плаще, подбитом куньим мехом, смотрел на него с высоты своей огромной лошади. Бородища до самых глаз, как у лесного зверя…

«Сиа диавольскаа начинаниа отгуляют на грязник». Ну, это мы еще посмотрим… Рука сама собой потянулась к рукояти меча.

– Что вы тут делаете, курсант? – Голос на интерлекте, с мягкими начальственными обертонами. Голос, привыкший повелевать, не повышаясь ни на октаву, голос, не признававший возражений…

Глебу потребовалось ощутимое усилие, чтобы преодолеть магию этого голоса. В руках великана игрушкой казалась боевая дубинка с тройными шарами, и Глеб вздрогнул от предчувствия, представив, как их шипы легко пройдут сквозь тонкий слой кожи его куртки.

Не было у него стальных доспехов, не было коня и было лишь сознание собственной правоты. А потому он шагнул вперед, не обращая внимания на расступившихся всадников конвоя, и ответил на древнерусском, понятном для всех:

– Вы увозите девушку против ее воли.

– А вам что за дело до этого? Почему вы нарушили программу учебного полета? – Снова интерлект. И Румет знал про полет. Меконг был прав – он старший офицер Федерации. Но зачем ему Бронислава?

– Я хочу, чтобы вы ее освободили.

– Освободить чужую невесту? Мне кажется, вы сошли с ума. Возвращайтесь в часть и доложите дежурному, что офицер Румет накладывает на вас взыскание. Не усугубляйте свою вину!

Не ответив, Глеб обнажил свой жалкий короткий меч.

Румет усмехнулся, затем повернулся к Флорину – княжескому сотнику, назначенному командиром конвоя русичей, первому человеку, с которым Глебу довелось встретиться в этом новом для него мире и которого он спас от печенежских стрел.

– Арестуйте его.

– Это ваше дело, господин. Он пришел один, и он изъясняется на вашем языке. Мы не вмешиваемся в споры чужого дома. К тому же он говорит о вещах, которые русичи решают один на один, в равном поединке. – Флорин выделил слово «равном», и глаза Румета злобно сверкнули, обежав ряды воинов, молча выражавших одобрение решению командира.

– Тогда я убью этого недотепу, и его кровь будет на вашей совести.

Румет спрыгнул с коня, отбросил дубину с шарами и обнажил свой тяжелый, сверкнувший на солнце меч.

Атака началась настолько стремительно, что у Глеба не осталось времени для подготовки, он едва успевал беспорядочно отражать удары меча, способного, казалось, сокрушить скалу.

Уже после четвертого выпада его защита была пробита. Глеб едва успел уклониться в сторону. Со свистом меч сверкнул рядом с его головой и скользнул по левому плечу. Куртка все же ослабила этот удар, хотя порядочный кусок рукава длинной полосой болтался теперь у его левой кисти.

Рука сразу же онемела, и он понял, что задета не только куртка – боли пока не было, она придет значительно позже, но это не имело значения, поскольку рука все равно не повиновалась ему. Меч противника ни на секунду не замедлил свое вращательное движение и в конце следующего круга вновь был направлен в голову Глеба.

Двойное превосходство Румета в силе и искусстве фехтования делало свое дело. Глеб понял, что ни малейшего шанса выйти из этого поединка живым у него не было, смерть оказалась совсем рядом.

«Перееди на ону сторону, коль сможешь. Солнышко без тебя светить не станет», – вспомнилось ему. Что-то изменилось от этих слов. Может быть, это называлось яростью, отчаянием или вторым дыханием. Наверно, мгновенное помрачение, которое он пережил, было тем самым, что постоянно испытывают во время боя сумасшедшие воины берсерки.

Сила и скорость ответных ударов Глеба неожиданно увеличились, он заметил удивление, мелькнувшее во взгляде противника, когда его короткий меч, впервые пробив двойную с хитрыми финтами защиту Румета, с силой ударил того в грудь. Лезвие, скользнув по панцирю, вошло в щель между пластинами и уперлось во что-то гораздо прочнее металла…

Металлопластовая рубаха! Ну еще бы! Равный поединок… Как же!

Пока Глеб пытался освободить свой застрявший в панцире меч, Румет наискось ударил его слева по открытой груди.

Хрустнули кости, и Глеб сразу же захлебнулся кровью. Последнее, что он услышал, был отчаянный женский крик. Жгучая волна боли затопила сознание, но случилось так, что эту боль испытал не он один… Настроенные на биополе пилота управляющие электронные центры Меконга пропустили через себя его боль.

И тогда, сломав электронные запреты, прожигая электрическими разрядами закрытые контакты, над лесом взлетел изрыгающий пламя дракон.

Лазерный луч, способный разрезать скалу, ударил в то место, где в окружении своих черных всадников стоял Румет, сжимавший в руках окровавленный меч.

Но за секунду до этого посланец Манфрейма успел нажать небольшую черную кнопку на своей металлопластовой рубахе – сверкнула молния, и Румет исчез.

Импульс космического лазера ударил в группу черных всадников, и на том месте, где они стояли, образовалась широкая воронка с оплавленными краями. Ракета, окончательно потеряв управление, с ревом, похожим на тоскливый вой смертельно раненного зверя, скрылась за кромкой леса.

Но Глеб не видел уже ничего. Рядом с его мертвым телом облако пара лениво поднималось над оплавленной воронкой.

– Если верить во все эти бредни о красном смещении и об исторических предопределениях в отколовшемся прошлом, можно договориться черт знает до чего! Например, можно обосновать теорию волшебства!

Головасин едва сдерживался, он почти кричал, и его нелепая маленькая фигурка выглядела еще нелепее на фоне ярко разгоравшейся зари.

– А вы уверены, что волшебства никогда не было? – спросил Сухой, едва заметно усмехнувшись. – Вспомните волхвов.