355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Гуляковский » Красное смещение » Текст книги (страница 1)
Красное смещение
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 22:11

Текст книги "Красное смещение"


Автор книги: Евгений Гуляковский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Гуляковский Евгений
Красное смещение

ЧАСТЬ 1

1

Началось все с того, что копье Георгия Победоносца на несколько миллиметров отклонилось в сторону от головы змея.

В среду вечером копье еще было на месте, а в четверг утром Глеб обнаружил, что икона изменилась.

Собственно, это была не икона – скорее картина, не имевшая никакой художественной ценности, современная поделка. Отец привез ее в качестве трофея из Германии по единственной причине – не хотелось ему оставлять на чужбине нашу русскую икону, вывезенную из безвестной российской избы.

В конце концов, именно эта картина и стала единственным наследством Глеба. Картина да еще старая, пропахшая мышами однокомнатная квартира на Сретенке.

На какое-то время Глеб постарался забыть о копье – скорее всего, он ошибся. В этом не было ничего удивительного. Когда молодой человек оказывается полностью отрезанным от мира, ему начинают мерещиться странные вещи. Рана, полученная год назад в Афгане, навсегда лишила его обеих ног. Тихо без лишних слов и громких прощаний, исчезали старые друзья. Сегодня не пришла Люда, и, прождав ее весь вечер, Глеб понял, что и она не придет уже никогда. Он не испытывал ни горечи, ни сожаления, только глухую тоску, которая вмещала в себя все сразу, все невзгоды последних двух лет.

Земля за окном тепло дышала, освобождаясь от зимней спячки, даже через открытую форточку своего давно не мытого окна Глеб ощущал ее дыхание. Если хорошенько присмотреться, можно было различить сквозь смутный и грязный от прошедшей зимы город первые, еще плохо заметные приметы весны.

Мысли его тем временем, несмотря на все старания отвлечься, то и дело возвращались к картине.

В глубине души Глеб был убежден, что все предметы окружающего мира живут своей невидимой, очень медленной и оттого незаметной для окружающих жизнью. Чтобы заметить эту таинственную жизнь, нужно было достаточно долго и терпеливо наблюдать за отдельным, выделенным из всего огромного мира объектом.

Почти никто из людей в нормальном состоянии не обладал терпением, необходимым для того, чтобы почувствовать неуловимые, медленно совершавшиеся изменения в мертвых, неподвижных предметах.

Если все же кому-то и удавалось добиться подобной сверхъестественной сосредоточенности, то рассказать об этом он все равно не мог, потому что после этого с ним начинали происходить события, трудно объяснимые с точки зрения нормальной человеческой логики…

Проведя час два в безуспешной борьбе с самим собой, Глеб наконец сдался и решил проверить, не лишился ли он последнего своего достояния трезвого и холодного рассудка, не раз помогавшего ему в Афгане выбираться из безвыходных ситуаций.

Сложность заключалась в том, что без посторонней помощи ему вряд ли удастся снять со стены картину, чтобы исследовать ее подробнее. За помощью обращаться не стоило, начнутся расспросы, и объясни он, в чем дело, скорее всего, последует звонок к психиатру.

Подогнав свое инвалидное кресло к стене, на которой висела икона, он, несмотря на рвущую боль в спине, дотянулся до низа доски. После нескольких неудачных попыток картина все же оказалась у него в руках, и Глеб тщательно осмотрел ее со всех сторон.

Со дня смерти отца у него так и не хватило духу прикоснуться к этой вещи. Картина висела напротив письменного стола, за которым он сидел с раннего утра до позднего вечера, прерывая свое бдение лишь краткими визитами на кухню, где его поджидала скудная пища, приготовленная сердобольной соседкой, за что он, однако, регулярно выделял ей часть своей совсем не богатой пенсии. Картина заменила Глебу экран телевизора, который он ненавидел за постоянную ложь.

Если многие часы, дни, а иногда и ночи разглядывать один и тот же предмет, поневоле запомнишь на нем каждую точку.

Грубо намалеванное острие копья, еще вчера находившееся точно посередине распахнутой пасти змея, теперь оказалось левее своего обычного места.

Убедившись в этом, Глеб решил детально исследовать странную картину.

Отковырнув сбоку кусочек шпаклевки, он понял, что толстая доска из темного дерева, на которой был нарисован Георгий, с изнанки прикрывалась куском фанеры. Зачем понадобилось массивную прочную доску подбивать еще и фанерой? Какую тайну скрывала она под собой?

Перекатив груз своего неподвижного тела к письменному столу, Глеб нашел в верхнем ящике отвертку и широкий трофейный кинжал. Подцепив фанеру, он осторожно отделил ее от доски и застыл, пораженный увиденным.

Доска из мореного дуба, размером в половину квадратного метра, поседела от времени, а на ее изнанке темнели таинственные, глубоко вырезанные знаки… Неведомые письмена покрывали всю поверхность доски.

Глеб не сразу понял значение сделанного открытия, гораздо больше его занимал намалеванный на противоположной стороне святой, сумевший вытащить свое копье из пасти змея. И никак не связывались в его сознании загадочные свойства картины и эти письмена. Но даже внимательное изучение поверхности доски ничего не прибавило к его открытию.

В конце концов, измерив линейкой расстояние от края до различных деталей рисунка, он решил подождать и посмотреть, что произойдет дальше времени у него было навалом…

Но совсем скоро ожидание показалось Глебу невыносимым. Хотелось хоть с кем-нибудь поделиться такой потрясающей новостью, как находка старинной иконы, ценности которой он даже не мог себе представить. Пока что ему было ясно одно: над этой доской пролетело много столетий…

Выкатив кресло в коридор, он снял трубку с низко висящего телефона и набрал номер Лешки – единственного своего афганского друга, с которым до сих пор поддерживал отношения.

Телефон долго не отвечал, и, слушая длинные непрекращающиеся гудки, Глеб думал о том, что, собственно, он ему скажет. В кратком изложении история с копьем будет выглядеть не просто нелепо – она может настолько обеспокоить Лешку, что тот, чего доброго, решит немедленно предпринять какие-то меры, а ему сейчас только психушки и не хватает.

В конце концов трезвые рассуждения возобладали. Глеб повесил трубку и твердо решил дождаться следующего утра, ничего больше не предпринимая.

Утром картина полностью изменилась. Георгий теперь ехал прочь от змея по берегу заводи. Змей уползал в кусты, за которыми успел уже наполовину скрыться. А город, на противоположной стороне озера, словно приблизился, стал четче и рельефнее.

Вообще вся картина обрела непонятную глубину. Если в нее долго вглядываться, начинала кружиться голова и возникало чувство не то полета, не то падения в пропасть. Отдельные детали при этом, едва Глеб фокусировал на них взгляд, становились настолько реальными и близкими, что можно было рассмотреть гальку на берегу озера, а чешуя уползавшего змея вспыхивала радужными бликами, если он менял ракурс, поворачивая доску к свету.

Кроме всего прочего, на картине появился новый персонаж. Вначале Глеб не понял, кому принадлежит светлая фигурка, хорошо заметная на фоне темных стен старинного русского города, но, всмотревшись, он как бы приблизил ее и увидел у деревянной стены светловолосую девушку.

От того, что ее здесь не было раньше, или от того, что вся эта история с изменяющейся картиной произвела на Глеба слишком сильное впечатление, лицо девушки показалось ему бесконечно прекрасным.

Огромные голубые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели тревожно в расстилавшуюся перед ней гладь озера. Ветер, дувший ей навстречу, прижимал тонкий, затейливо украшенный жемчугами сарафан к ее стройной фигурке, а расшитый кроваво-красными рубинами клобук отбрасывал на ее лицо мрачные световые блики.

Вообще вся картина с той минуты, как конь Георгия полностью скрылся в лесу, наполнилась неясной угрозой. Еще больше усиливало это впечатление узорчатое тело змея. Избавившись от своего противника, он теперь явно направлялся сквозь заросли кустов в сторону девушки.

Она, казалось, не замечала опасности и все высматривала кого-то на противоположном берегу озера…

Неожиданно резко, разрывая захлестнувшее Глеба наваждение, зазвонил телефон.

В трубке прорезался голос Лешки. Он звонил издалека, голос звучал слабо и как-то искаженно. Глеб узнал его не сразу и не тотчас вспомнил, что сам только что разыскивал Лешку.

– Что там у тебя стряслось? Мне из дома позвонили, сказали: я тебе срочно нужен.

Секунду Глеб раздумывал над этой фразой, прежде чем ответить. Он Лешке не дозвонился – это совершенно точно, и никому ничего не передавал. Что, черт побери, происходит?

От этих ли тревожных вопросов или по какой другой причине, он решил ничего ему сейчас не рассказывать. Некая огромная тайна вошла в его жизнь. Тайна, принадлежащая не ему одному. Совершенно точно Глеб знал, что рассказывать о ней он попросту не имеет права, и это знание было еще более странным, чем несостоявшийся телефонный разговор, о котором ему только что напомнили.

Больше того, если он скажет хоть слово о картине, где-то там, на берегу далекого зеленого озера, под низко летящими облаками, может произойти несчастье.

Он не понимал, откуда у него появилась такая уверенность, но она была, и он ничего не мог с этим поделать.

Глеб попытался извиниться, скорее закончить никчемный, скомканный разговор и вновь остаться одному. Но Лешка на этот раз вел себя непривычно настойчиво. Он, видимо, почувствовал по голосу Глеба, что с тем произошло нечто из ряда вон выходящее.

В конце концов Алексей заявил, что немедленно выезжает и будет у него через полчаса, и это тоже было на Лешку совершенно не похоже; они не виделись за последние два месяца ни разу…

Вообще все события с той самой минуты, как Глеб обнаружил тайную сторону картины, ускорились, приобрели какой-то невиданный и непривычный для серой, однообразной жизни инвалида размах. Словно Глеба захватил некий невидимый тайфун и повлек за собой через бесчисленные препятствия, сдирая по дороге все обиды, всю коросту, накопившуюся в его душе за последние годы.

Едва Глеб повесил телефонную трубку, как настойчиво и тревожно затренькал дверной звонок, давно уж покрывшийся пылью от собственного молчания.

И почти сразу вслед за звонком, словно перебивая его, вновь настойчиво зазвонил телефон.

Секунду Глеб раздумывал, следует ли ему сначала открыть дверь, но до нее нужно было еще добираться, и к тому же, раз уж человек поднялся на двенадцатый этаж – никуда он не денется, а трубку на том конце провода могут повесить, и он не узнает чего-то чрезвычайно важного. Бывают моменты, когда интуиция в человеке, будто проснувшись после долгой спячки, освещает все вокруг таким непривычным светом, что меняется даже реакция на окружающие события.

Не обращая внимания на настойчиво дребезжащий дверной звонок, Глеб снял телефонную трубку. Едва он поднес ее к уху, как мелодичный женский голос произнес почему-то шепотом:

– У тебя в руках последняя страница Священной Влесовой книги, ты можешь помочь тем, кто ее написал. До тех пор, пока цела хотя бы одна страница этой книги – остается надежда. Сейчас только ты можешь помочь. Нам и себе. Не открывай дверь, не спеши, каждый твой шаг, каждый поступок имеет теперь совершенно особое значение. Помни об этом.

– Кто это говорит? Какая книга?!

– Она обладает огромной волшебной силой, потому что скрывает в себе душу целого народа. Остальные ее страницы уничтожены, наши общие враги попытаются уничтожить и эту, не отдавай им ее, защити! Теперь ты страж книги.

– Но почему я?! Что я могу? Я инвалид, прикованный к коляске!

– Постарайся понять язык книги…

Голос прервался, но ни на одну секунду Глеб не подумал о том, что это может быть розыгрыш. Все стало серьезно – слишком серьезно, – в том числе предупреждение таинственной незнакомки.

Заливисто, не переставая, надрывался звонок на двери, и кто-то уже нагло барабанил в нее кулаком. Глеб затравленно огляделся. Диван с неубранной постелью… Нет, это не годится, сюда они сунутся прежде всего. В маленькой полупустой комнате не было никаких тайников.

Окно! Сейчас это единственное, что он успеет сделать. Там внизу, под подоконником, есть небольшая полка с ящиком, зимой заменяющая холодильник. Снизу она мало заметна, и, если он успеет спрятать туда картину…

Слишком больших усилий потребовала эта задача от его искалеченного тела. Слишком медленно продвигалась работа. И все же он успел скрыть следы, прежде чем они взялись за дверь по-настоящему. Он так и не успел ее открыть.

Вошли двое в широких плащах, в цветных штанах и кепочках. Морды наглые и какие-то отрешенные. Глеба они обошли с обеих сторон. Обтекли, как вода, словно его не существовало, и сразу же направились в комнату. Он едва успевал за ними на своей коляске.

– Здесь что было? – спросил один из визитеров, указывая корявым пальцем на светлое пятно обоев в том месте, где висела картина.

– Кто вы такие?

– ФИСКА. Слышал про такую организацию? Вопросы будем задавать мы. Я спросил, что здесь висело?

– Картина висела.

– Где она?

– Продал я ее. Месяц назад продал. Деньги кончились, и продал. На пенсию не больно проживешь. Жалко, конечно… Хорошая была картина, от отца досталась.

– Кому продал?

– Откуда я знаю, кому! На Арбат поехал и продал! Какой-то иностранец, наверно, хорошую цену дал.

– Ты что нам лазаря поешь! Как это ты до Арбата на своей коляске добрался?

– Такси подвезло. А до лифта я сам, родственников у меня нет, все самому приходится делать…

Он врал вдохновенно и почти тоскливо – как полагается врать несчастному инвалиду, но все равно они, конечно, ему не поверили и перевернули вверх дном всю его комнату. Они делали это сосредоточенно, молча, и по их деловитости, по угрюмому молчанию Глеб понял, что спорить бесполезно. Бесполезно доказывать какие-то права или требовать ордер на обыск.

Никогда еще он так остро не ощущал свою полную беспомощность перед лицом безликой бюрократической машины, неожиданно обрушившейся на него вместе с ворохом остальных событий.

Глебу хотелось только одного: чтобы они не нашли картины и скорее ушли. Ему необходимо было остаться одному, обдумать все происшедшее, попытаться разобраться, если можно было в этом разобраться с помощью нормальной человеческой логики.

В конце концов ему все-таки повезло. Они ушли, ничего не найдя, пообещав еще вернуться и посоветовав Глебу хорошенько все вспомнить, прежде чем придется объяснять высокому начальству, куда делась картина, составляющая часть народного достояния.

Потянулись долгие непереносимые часы, в течение которых он не знал, что ему делать, на что решиться и что теперь будет со всей его серенькой жизнью, со своим, ставшим привычным распорядком, со своими маленькими животными радостями и тепленьким уютом крошечного изолированного мирка его комнаты. Каждую минуту он ждал, что скрипнет сломанная дверь и агенты ФИСКА появятся снова.

Еще два раза звонил Алексей и чужим, ненатуральным голосом жаловался, что никак не может до него добраться, выспрашивал о том, что происходит. Глеб отвечал, что ничего не происходит… Совсем ничего не происходит.

Наконец этот тревожный день закончился.

Было уже далеко за полночь, когда Глеб вновь решился достать икону.

За эти часы картина как будто слегка уменьшилась, словно почувствовала его желание сделать ее незаметнее.

Была и еще одна новость. На берегу нарисованного озера тоже наступил вечер. Исчезла девушка, исчез Георгий и змей, только ветер гнал по стылой воде высокую волну. Глеб невольно почувствовал его холодное дыхание, хотя руки явственно ощущали идущее от самой картины тепло.

«Постарайся понять язык книги». Хотел бы он знать, как это сделать. Он ведь не кончал университетов по древней письменности…

Глеб перевернул картину, достал лупу и стал внимательно изучать врезанные в доску письмена.

В Афгане у него был друг, шифровальщик из штаба полка. Он мог часами с увлечением рассказывать о неожиданных законах, управлявших фонетикой слов. Кое-что запомнилось из его восторженных объяснений.

Чаще других в русском языке встречались буквы «а», «о» и «е», сочетания «ас», «из», «без», слова «тоже», «будто», «если», «еще»…

Глеб не сомневался, что буквы на доске вырезали русские люди, пусть очень давно. Многое изменилось за это время, но язык, основу древней культуры, не удалось уничтожить никаким посторонним влияниям.

Первой он узнал букву «а». Она осталась почти такой же, разве что внизу исчезла знакомая черточка. Но это легко понять, в дубовой доске без нее легче было вырезать затейливо изогнутую букву. Если помнить об этом, нетрудно узнать и «д», похожую на равнобедренный треугольник… Дальше пошло все легче, и вдруг, в какой-то момент, он понял, как надо читать эту книгу…

Закрыть глаза, медленно погладить ладонями шершавую доску, впитать в себя давно забытые знаки… И сразу в его сознании сложились первые фразы…

«Славься Перун – бог огнекудрый! Он верных ведет по стезе…

Изречено сие кудесниками. Они прочь уходили и назад возвратились… Сюда и ты придешь, тут же служитель ворота откроет и пустит тебя, и прекрасен сей Ирий…»

Ирий – наверно, рай, а может быть, город, изображенный на картине… Дальше шло что-то совсем непонятное, потом попалось гладкое место без всяких знаков, и вдруг словно электрическим током прошило руку.

«Страж, ты должен принять свой путь. Завтра, после заката, как только солнце напьется сурьи, придет твой день. Верни сию книгу тому, кто первым коснулся ее страниц…»

Эти слова предназначались ему – лично ему! Он не усомнился в этом ни на секунду – хорошо помня, что на доске не было гладких мест. Еще вчера ее поверхность была сплошь заполнена убористой резной клинописью и вдруг сейчас…

Ниже была еще одна строчка: «Сплети волосяной шнурок, повесь ладанку на шею и никогда не расставайся с ней». И это было написано отнюдь не древним языком!

Теперь не осталось никаких сомнений – книга разговаривала с ним! Непонятно только, какую ладанку должен он повесить на шею…

Так, значит, завтра после полудня? Вернее, уже сегодня…

Готов ли он принять свою новую судьбу? И что именно он должен будет сделать завтра? Но молчал телефон, молчала книга. Теперь все зависело только от него.

2

К вечеру иконка уменьшилась до размеров спичечного коробка. Собственно, теперь это была уже не икона. Гладкая, с обеих сторон полированная темная дощечка, на которой даже в лупу нельзя было рассмотреть ничего, кроме древесных пор. От прежнего на ней осталось разве что отверстие, куда раньше входил гвоздь.

Глеб встревожился, и ему стало грустно оттого, что больше невозможно было увидеть девушку на берегу озера. Но, рассматривая дощечку, он вдруг понял, какой образок имела в виду книга в своем вчерашнем послании. Вот же он, лежит у него на ладони, оставалось сплести волосяной шнурок…

Интересно, где он возьмет для этого волосы? В современной квартире это совсем не простая задача… Может, использовать для этого капроновый шнурок? И вообще, не лучше ли спрятать образок в надежном месте? Ведь каждый может заметить у него на шее этот странный шнурок.

Но книга предлагала повесить образок на шею на волосяном шнурке, и, пока он не разберется во всем этом, нужно точно следовать полученным инструкциям.

Не переставая сквозь зубы высказывать все, что он думает по поводу собственной глупости и нелепых желаний какой-то доски, Глеб тем не менее приступил к поискам нужного материала.

В конце концов длинные и прочные конские волосы нашлись в старом матрасе.

Положив дощечку на стол, Глеб приступил к осваиванию непривычной работы. Сплетя первые три ряда жгутиков, он решил проверить, не слишком ли толстым получается шнурок. Нужно было проверить, войдет ли он в отверстие ведь оно тоже уменьшилось вместе с иконой.

В тот момент, когда Глеб нагнулся к столу за дощечкой, в окне что-то звонко щелкнуло, и знакомый с Афгана звук заставил его рефлекторно броситься на пол.

Он лежал там неподвижно довольно долго, хорошо понимая, что забраться обратно в кресло будет для него совсем не просто. С другой стороны, он не мог ошибиться, это был звук летящей пули, хотя никакого выстрела он не слышал. Ему не хотелось приподниматься с пола и проверять, так ли это на самом деле – выстрел мог повториться…

В конце концов, слегка приподнявшись на руках и все время помня о том, что его голова не должна показаться в раме окна, он нащупал на столе образок, продел в него шнурок и, надев его на себя, почувствовал относительную безопасность. Эта вещь только что спасла ему жизнь…

Странно… Напротив его дома не было никаких высоких строений, ни одного подходящего места для позиции снайпера, разве что крыша углового здания на противоположной стороне улицы, но чтобы стрелять оттуда, нужна специальная винтовка с оптическим прицелом.

Если он не ошибся, то пуля, пролетев над его головой, должна была влепиться в противоположную стену. Повернувшись и все еще не поднимаясь с пола, он осмотрел стену и увидел аккуратное черное отверстие как раз на уровне головы сидящего человека.

Стараясь не слишком приподниматься, он пополз на руках к противоположной стене. Да, пуля была здесь. Красная кирпичная крошка усыпала пол под отверстием. Сомнений больше не оставалось. Его только что пытались хладнокровно и расчетливо убить. Для кого-то его икона представляла огромную ценность. Он почувствовал нарастающий гнев и горечь от собственного бессилия.

Извиваясь как уж, Глеб вернулся к креслу, не поднимаясь с пола, откатил его в угол, еще раз мысленно проверил, вышло ли кресло из зоны прицела, и лишь после этого позволил себе подтянуть к сиденью свою нижнюю безжизненную половину тела. Вернув способность к передвижению, он почувствовал себя несколько уверенней.

Может быть, стоит позвонить в милицию?

На секунду он представил, как это будет: усталый лейтенант, неохотно заполняющий протокол, нелепые казенные вопросы… Что-нибудь вроде: «Вы уверены, что стреляли именно в вас? У нас довольно часто постреливают, дети балуются, шальные пули иногда влетают в окна. Бывает, даже машины взрываются от этих шалостей. На вашем месте я бы не стал подавать официального заявления…»

В городе давно шла необъявленная война, порой не уступавшая по своей жестокости Афгану. Глеб почувствовал, как внутри у него все сжимается от бессильной ярости. Незадолго до попытки убийства официальные чиновники из ФИСКА перевернули вверх дном всю его квартиру, и он не был уверен в том, что эти два события не связаны между собой.

Никто ему не поможет, никакая милиция. И с неожиданной ясностью, от которой мурашки пробежали по коже, он понял: с той самой минуты, как он стал стражем книги, ему придется рассчитывать только на себя самого.

Он сидел, перебирая в голове все возможные варианты своих действий и в который уж раз проклиная собственную беспомощность, когда вновь коротко звякнул звонок у двери, и сразу же она распахнулась, пропуская новых непрошеных гостей. Сорванный после предыдущего визита замок беспомощно валялся возле двери.

На этот раз гости были в белых халатах.

Двое дюжих санитаров с носилками и третий, худой, в очках, с бегающими глазками, врач или что-то в этом роде. Он, казалось, был явно разочарован тем, что Глеб до сих пор еще жив, похоже, их послали ликвидировать следы после выстрела и спокойно так вынести труп из подъезда – никто бы и не заинтересовался, кого там волокут в машину под белой простыней, мало ли что сейчас происходит…

Однако «врач» тут же взял себя в руки и начал действовать сообразно с новыми обстоятельствами.

– Глеб Яровцев? Вам придется поехать с нами.

– С какой стати?

– Как инвалиду Афгана, вам должен быть обеспечен постоянный медицинский уход, нужно пройти осмотр в стационаре. Затем вы получите путевку в санаторий. У нас сейчас распределяют путевки между инвалидами.

– Я здоров. И никуда не собираюсь ехать.

– Очень жаль, что вы не хотите сотрудничать с нами. К сожалению, я все равно должен выполнять свои обязанности. Приступайте, – кивнул он санитарам, и в руках одного из них сразу же оказался шприц, который до этого тот, очевидно, прятал за спиной.

Их подвело инвалидное кресло. От калеки никто не ожидал серьезного сопротивления. Но Глеб, не желавший мириться с собственной беспомощностью, постоянными упражнениями превратил свои оставшиеся живыми мышцы в стальные пружины. У него и раньше были сильные руки, а сейчас он мог завязать в узел двухсантиметровый арматурный прут.

Афган научил его не церемониться с мерзавцами. Тот, что шел со шприцем, наткнувшись на прямой удар, направленный в нижнюю часть живота, беззвучно сложился пополам и выронил шприц.

Глеб успел его подхватить и свободной рукой резко крутанул колесо своего кресла, почти в ту же секунду оказавшись рядом со вторым санитаром.

Тот завизжал каким-то поросячьим визгом, когда Глеб вкатил ему в икру полную дозу той гадости, которой они собирались его попотчевать. Санитар еще пытался какое-то время сопротивляться, но, скованный стальными руками Глеба, быстро ослабел под действием лекарства.

Все произошло так стремительно, что третий, изображавший из себя врача, не успел сориентироваться в обстановке, и Глеб оказался у выходной двери раньше его.

Теперь «врач» затравленно озирался, время от времени бросая на инвалидное кресло взгляды, полные ужаса.

– Кто вас послал?

Врач, не отвечая, пятился к окну, и Глеб понимал, что не должен позволить ему достичь заветной цели. На улице наверняка осталась часть этой банды. У них могла быть установлена какая-то система сигнализации, и если те, снаружи, поймут, что здесь произошло, ему не дадут выбраться из дома.

Оба санитара неподвижно лежали на полу, врач тоже не представлял особой проблемы, если бы не желание Глеба получить от него хоть какую-то информацию. Он ничего не знал о своих врагах и собирался восполнить этот пробел.

Между ним и его противником находился письменный стол, на котором, совсем недавно (неужели это было только вчера?!) Глеб исследовал икону, в верхнем ящике остался лежать тяжелый душманский кинжал… В искусстве метать такие кинжалы во взводе не было ему равных.

Стальное лезвие лениво взлетело в воздух и, словно направляемое невидимой рукой, повернулось рукояткой вперед у самой головы противника.

После такого оглушающего удара человек валился на землю как подкошенный, но этот почему-то продолжал стоять еще пару секунд с широко открытым ртом, из которого неожиданно хлынула кровь. Затем он осел, держась за стену, и только тогда Глеб услышал щелчок от пули, пробившей окно. На этот раз целились именно во врача, и прицел у них наверняка был оптический, так что они прекрасно видели все, что здесь происходило.

Глеб не чувствовал ни страха, ни жалости к лежащему на полу подонку, только холодную ярость и то особое состояние собранности, которое наступало в Афгане после начала боя.

Зачем они это сделали? Заметают следы или хотят повесить на него убийство? Как бы там ни было, информации от врача теперь получить не удастся, и во что бы то ни стало надо отсюда уходить как можно скорее.

Хотя интуитивно он понимал: уйти далеко ему не дадут. Сдаваться он тем не менее не собирался. Те, кто вел на него охоту, не слишком ценили человеческую жизнь…

Рыжий детина начал проявлять признаки жизни, но времени на то, чтобы заняться им всерьез, не оставалось.

Детина уже сидел, и Глебу пришлось вновь уложить его на пол еще одним ударом. Теперь он действовал методично и быстро, не теряя ни одной секунды.

Подобравшись к окну, Глеб задернул штору, затем достал из второго ящика стола все свои наличные деньги – слишком мало даже для того, чтобы нанять такси на приличное расстояние…

Документы, сверток со сменой белья, кинжал – единственное пока оружие… Уложив все это в спортивную сумку, он решился наконец обыскать своих противников – в его положении пренебрегать трофеями не приходилось.

«Врач» не подавал никаких признаков жизни. Пуля, влетевшая в окно, пробила ему грудь навылет, и по характеру раны Глеб понял, что с ним все кончено.

Под замызганным халатом оказался вполне приличный костюм. В бумажнике не было никаких документов, зато там оказалась довольно толстая пачка сотенных долларовых купюр. Теперь у него появился хоть и небольшой, но все же реальный шанс уйти от погони. Если ему удастся оторваться от преследователей на несколько часов, разменять деньги, купить билеты…

Все это было слишком проблематично, но выбора у него все равно не осталось.

В оттопырившемся кармане высокого рыжего громилы, изображавшего санитара, он обнаружил пистолет системы Макарова и две запасные обоймы.

Секунду Глеб испытывал мучительное колебание: в случае задержания огнестрельное оружие сразу же сделает его положение совершенно безнадежным даже в глазах настоящей милиции.

Впрочем, и так оно было безнадежным. Скорее всего, на него повесят убийство, которого он не совершал. На месте тех, за окном, он бы уже давно вызвал сюда милицию… Вдруг он вспомнил про носилки, оставшиеся у входа, и понял, что у подъезда его «гостей» ожидала машина. Это заставило Глеба отбросить последние сомнения по поводу оружия. Те, кто запросто стреляет в своих, не дадут ему выйти из дома. Придется прорываться с боем.

Проверив, заряжен ли пистолет, Глеб поставил его на предохранитель и опустил в карман куртки.

В доме было удивительно тихо. Соседи словно вымерли. Обычно шумная коммунальная квартира теперь затаилась и не подавала признаков жизни.

Даже когда колеса инвалидного кресла прошуршали по длинному коридору, за дверями соседей не раздалось ни единого звука…

Только что в его комнате дважды взламывали дверь, стреляли в окна… Никого это не касалось, каждый думал лишь о том, чтобы его самого миновала беда, а дальше хоть трава не расти… «От того и обрушилось на нас все это», – с горечью подумал Глеб.

Проезжая мимо зеркала в прихожей, он постарался поплотнее застегнуть ворот рубахи, чтобы скрыть волосяной жгут, но, к своему удивлению, не увидел ни шнурка, ни самого образка.

Он мог нащупать его, снять с себя, и только тогда дощечка становилась видимой. Какие еще свойства скрывала в себе эта необычная вещь? Сейчас он не мог себе позволить раздумывать над новыми загадками, и, вновь повесив образок на шею, Глеб закрыл за собой коридорную дверь на лестничную площадку.

Если бы у него был выбор, он бы не стал пользоваться лифтом. Именно там, у лифтовой двери, его наверняка ждут… Но выбора, все из-за той же проклятой коляски, не было, и, еще раз проверив пистолет, Глеб снял его с предохранителя.

Старый лифт скрипел и громыхал как несмазанная телега, преодолевая восемь этажных пролетов. Кресло занимало почти всю кабину, и у Глеба не оставалось никакого пространства для маневра – если внизу его попытаются остановить, придется стрелять.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю