Текст книги "Другое шоу"

Автор книги: Евгений Плющенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

15. Меня вычеркнули из списка

После Олимпиады в Солт-Лейк-Сити мой главный на тот момент соперник Алексей Ягудин ушел из любительского спорта в профессионалы. Я не испытывал к нему неприязненных чувств, он выиграл все, о чем только можно было мечтать. А для меня все начиналось сначала.

Но в какой-то момент я расслабился. Я забыл одну вещь: время идет и постепенно подрастают конкуренты. Дыхание в затылок, которое я ощущал на протяжении нескольких лет, исчезло. Но неумолимо приближалось чье-то новое, незнакомое дыхание, которого я еще реально не чувствовал.

Это произошло неожиданно. В 2004 году, на чемпионате Европы, я проиграл своему неожиданно подросшему сопернику, французу Брайану Жуберу. Тогда все газеты кричали о моем проигрыше.

И я понял, что расслабляться ни в коем случае нельзя, надо бороться дальше. Лучшим быть трудно. Если просто хороший спортсмен может позволить себе проиграть, мне нужны только чемпионские титулы, ведь за последние годы у меня уже выработался имидж победителя.

И спустя несколько месяцев я восстановил статус-кво, снова став чемпионом мира.

А потом случилась беда.

В 2005-м, за год до Олимпиады в Турине, я выиграл чемпионаты России и Европы. Все шло идеально.

Но уже на чемпионате Европы я почувствовал сильные боли в области паха. Подумал, что потянул мышцы или нанес себе легкую травму. Не обратил внимания, решил: пройдет как всегда.

После показательного выступления я поехал домой. Боли усилились, я даже перестал тренироваться. И начал ходить по врачам. Ничего путного мне не говорили, то предполагали растяжение, то микронадрыв связки. Точного диагноза почему-то никто поставить не мог. Меня начали колоть, чтобы снять боль, которая все усиливалась, становилась невыносимой.

До чемпионата мира оставалось две недели.

Соревнования проходили в Москве. Мы оба с Мишиным прекрасно понимали, что надо ехать и выступать. К тому моменту я был уже трехкратным чемпионом мира, но мне просто необходимо было в четвертый раз подняться на первую ступеньку этого пьедестала. Тем более что чемпионат проходил в России – значит, и чемпионом должен был стать российский спортсмен!

Перед каждой тренировкой мне обкалывали пах, делали блокаду. Но боль прорывалась и через нее! Нормально тренироваться я не мог. Выходил на лед и прыгал максимум двойные прыжки, тройные уже не давались.

Я прекрасно понимал, что выступать на чемпионате мира с двойными прыжками нелепо.

До начала чемпионата мира оставалась одна неделя.

Надо было принимать решение – ехать или не ехать. Мы стояли на перепутье. С одной стороны, чемпионат мира по фигурному катанию впервые проходит в России, в Москве. С другой – боли адские, без уколов я не то что прыгать, почти не могу ходить.

Тогда Мишин предложил:

– Давай поедем в Москву, объясним ситуацию, скажем, что ты не можешь прыгать, и снимемся с соревнований.

И мы принимаем решение ехать.

До чемпионата мира остался один день.

Я вышел на тренировку. Боль чуть-чуть отпустила. Начинаю прыгать. Вроде бы все нормально. Получаются тройные прыжки. Получаются прыжки в три с половиной оборота. Четверные я даже не пробую. Это невозможно – левая, толчковая нога немеет от боли.

Мы побывали и в московской клинике, и у меня снова, кроме растяжения и микроразрывов, ничего не обнаружили.

Принимаем окончательное решение – я буду выступать на чемпионате.

Вечером звоню маме:

– Мы решили, что я буду выступать.

– Как выступать?! Ты же не катался! – Мама была в шоке.

– Надо выступить. Я попробую, мне делают обезболивающие.

Чемпионат мира. День первый.

Выхожу на квалификацию. Выполняю необходимые фигуры и прыжки.

Остается чуть больше минуты до конца, и я чувствую, что не могу дышать. У меня случился приступ межреберной невралгии: ни выдохнуть, ни вдохнуть. Я уже забыл про боли в паху. Еще чуть-чуть, и я просто потеряю сознание.

Я не могу дышать, а мне еще надо кататься – сделать вращение, потом дорожку по прямой, снова вращение. И я все это сделал.

Выхожу к скамеечке, на которой спортсмены обычно ждут оценки, и буквально складываюсь пополам от боли.

Мишин замечает, что я чуть живой:

– Женя, все нормально! Только никому не показывай, что тебе плохо.

Я сел как ни в чем не бывало, даже, кажется, пытался улыбаться. Хотя сам еле дышал.

Чемпионат мира. День второй.

Я просыпаюсь и понимаю, что не могу ходить. Левая нога очень тяжелая, будто не моя. Но мы с Алексеем Николаевичем все равно принимаем решение, что я выхожу на лед.

В этот день – короткая программа. Меня снова обкалывают какими-то сильнодействующими препаратами.

Разминка. Обычно, когда выхожу на каток и смотрю на трибуны, я отчетливо вижу каждого зрителя. Во что они одеты, выражения лиц, я даже смотрю людям в глаза. В этот раз я никого не видел – только силуэты, в глазах все поплыло от боли.

Разминка проходит вроде нормально. Правда, четверной прыжок я даже не пробую делать. Мы снова решаем: я буду катать короткую программу.

Выхожу на короткую программу и падаю с четверного прыжка. Боли в паху дают знать о себе с новой силой, никакие обезболивающие уже не в силах с ними справиться.

Но все-таки я откатался. И после короткой программы стал третьим. У меня еще оставались шансы стать чемпионом мира-2005. Для этого нужно было выполнить тот же набор фигур и прыжков, который я уже продемонстрировал на квалификации.

Чемпионат мира. День третий.

В этот день все участники чемпионата выступали с произвольной программой. Я проснулся утром и понял, что не могу встать. Каждое движение – тяжелое испытание, боль пульсирует по всему телу.

Звоню маме:

– Мама, я не могу ни ходить, ни сидеть, ни лежать. Сегодня произвольная программа.

– Женя, не смей кататься! – Мама сразу поняла, что мне не просто плохо, что я буквально на грани между жизнью и смертью. – Ты уже выиграл три чемпионата мира! Я понимаю, что надо бороться за Россию, но если не можешь, надо отказываться и сниматься с соревнований. Береги здоровье, следующий год нам всем очень важен!

Мама туг же набрала номер Мишина:

– Алексей Николаевич! Вы как хотите, а я запрещаю ему кататься!

И все-таки мы до последнего ждали, что боль отпустит. Надеялись, вдруг произойдет чудо. Колоть себя я уже не давал – мне и так сделали слишком много уколов.

Никакого чуда не произошло.

Я написал заявление, что снимаюсь с чемпионата.

Так получилось, что чемпионом мира-2005, который проходил в Москве, стал швейцарец Стефан Ламбьель.

А мы с Мишиным вернулись в Петербург.

От болей ничто не помогало. А туг еще на меня набросились журналисты, газеты утверждали, будто Плющенко снялся с соревнований, потому что струсил. Мне было очень обидно, ведь я никогда и никого не боялся.

Мне очень не понравилась реакция некоторых сотрудников из федерации фигурного катания. Кое-кто перестал верить в меня. В кулуарах стали говорить, что я плохо катаюсь, что ничего у меня не болит, просто я не в должной форме. Что я вообще уже не тот…

От болей нет никакого спасения.

И вдруг Саша Кержаков, мой друг и знаменитый футболист, советует:

– Женек, у нас в клубе очень хороший врач. Поезжай к нему, он тебя посмотрит.

Вместе со мной поехали мама и Алексей Николаевич.

Врач посмотрел и сказал:

– Мне кажется, у тебя грыжа.

– Какая грыжа! – не поверил Мишин.

– Я созвонюсь с Германией. Там есть очень хороший доктор, я договорюсь, и тебя примут. Если доктор сочтет, что нужна операция, не задумывайся. Оставайся и делай. Доктор Мушавик – великолепный специалист по спортсменам.

Мы прилетели в Мюнхен. Нас встретили и привезли в больницу.

В палату заходят несколько докторов. И среди них – пожилая женщина. Именно она и оказалась тем самым легендарным доктором, который поставил на ноги многих спортсменов. Я был поражен. Потом мне рассказали, что фрау Мушавик не только делает фантастические операции и является прекрасным диагностом, она еще и спортсменка – каждое утро бежит на работу шесть километров!

Доктор Мушавик осмотрела меня и тут же поставила диагноз:

– У тебя две паховые грыжи размером с грецкий орех. Как же ты катался? Тебе срочно нужна операция. Все будет нормально, ты еще будешь кататься и выиграешь Олимпиаду!

Я очень боялся ложиться под хирургический нож. Вечером, оставшись вдвоем в палате, мы разговаривали с мамой:

– Мам, как же так?

– Женя, не переживай. Раз доктор Мушавик так говорит, значит, это правда, надо ей довериться.

На следующий день сделали первую операцию. Через день – еще одну. Грыжи вырезали и сфотографировали, эти снимки хранятся у мамы.

Доктор Мушавик давала рекомендации:

– Час проходит после операции – вставай. И начинай потихоньку двигаться, ходить. А через неделю начинай бегать.

У нее была своя методика – ни в коем случае не лежать. Мышцы надо укреплять, им нельзя давать расслабляться.

– Женя, ты обязательно выиграешь Олимпиаду, – улыбалась фрау Мушавик. – Я в тебя верю.

– Я постараюсь! – Я тоже в это верил.

Естественно, когда сделали операцию, ни о каком катании и речи быть не могло. Надо было восстанавливаться.

Я отправился в Индию. Эту страну я выбрал случайно. Мне хотелось уехать подальше, уединиться, побыть с самим собой. А там был подходящий для меня климат и теплое море.

Я бегал вдоль побережья. Начинал потихоньку – сначала по десять минут, потом постепенно увеличивал время. Стал подкачиваться – сначала пресс, потом спину.

Я решил доказать, что я еще боец и смогу достойно кататься.

Я хотел доказать это всем: зрителям, поклонникам, соперникам. И тем людям, которые в меня не верили и считали, что я уже не тот. Но прежде всего мне нужно было доказать это самому себе.

Вернувшись в Питер, я стал выходить на лед. Боли еще продолжались около двух с половиной месяцев, швы постоянно открывались и кровоточили.

Потом потихоньку, через боль, начал втягиваться в тренировочный процесс. У меня была цель – Олимпиада, золотая медаль, первая, и только первая, ступень пьедестала.

Конечно, после неудачного чемпионата мира было особенно тяжело, ведь до Олимпиады оставалось меньше года.

Многие тогда говорили:

– Плющенко сделали две операции, он теперь вообще не встанет на коньки.

Первое Гран-при, в котором я должен был участвовать после операции, проходило в Петербурге. Все ставили на швейцарца Стефана Ламбьеля и француза Брайана Шубера. Мне было очень обидно.

Некоторые доброхоты звонили моей маме:

– Ну, Женя ведь после операции. Ничего страшного, если не выиграет.

– Он обязательно выиграет. Потому что он гражданин своей страны, он будет бороться за Россию. Мой сын не имеет права проиграть. Он должен победить!

В то, что я еще могу стать чемпионом, не верил почти никто. Только моя семья и тренер знали, что я смогу вернуться в спорт. И не просто вернуться, а стать лучшим в мире, фигуристом номер один.

А тогда про меня просто забыли. Почему-то, как только с тобой что-то случается, предыдущие заслуги легко забывают. Как будто их и не было вовсе, как будто и тебя больше нет. Тебя забраковали, списали, выбросили на помойку как отработанный материал. Все – ты умер.

16. Турин! Как много в этом звуке!

После неудачи в Солт-Лейк-Сити многие считали, что пик моей спортивной карьеры уже позади и что до следующей Олимпиады я не смогу продержаться в нужной форме; дальше я буду просто терять силы и через четыре года – в Турине – не смогу претендовать не только на первое, но вообще на призовое место.

И мы с Алексеем Николаевичем решили сделать контрвыход, на всякий случай предотвратить то, о чем все так много говорили.

Эти люди вышли на меня сами и предложили со мной поработать. К экстрасенсам они не имеют никакого отношения. Это психологи и психотерапевты, которым приходилось работать в очень серьезных структурах.

У них совершенно другие глаза. И с помощью взгляда, какой-то силы, невероятной энергетики эти люди способны делать нереальные вещи.

Мы работали вместе какое-то время. Мне было многое показано, рассказано, доведено до моего ума с помощью специальных тренингов и других способов, которыми владеют опытные психологи.

Благодаря им я стал более устойчив психологически, они же дали мне установку на победу. Нет, они не ездили в Турин и не гипнотизировали меня взглядом с трибун. Эта установка была дана задолго до открытия Олимпиады. Но возможно, она тоже помогла мне выиграть.

До Солт-Лейк-Сити я думал, что все рассказы о психологах и экстрасенсах – выдумки, сказки, истории из «Гарри Поттера»: борьба темных и светлых сил.

Но оказалось, что это не сказки, что всему этому есть место в нашей жизни.

Работа с психологами помогла мне не только стать более устойчивым в психологическом плане. Эти люди избавили меня от некоторых травм, причем без всякой медицины и хирургического вмешательства.

После Олимпиады-2002 у меня начались проблемы с менисками. Стало больно не то что кататься – просто ходить. Под коленом выросла косточка. Мы с моим агентом даже ездили в самую известную в Америке клинику, специализирующуюся на лечении менисков. Главный врач клиники рекомендовал безотлагательно сделать операцию.

Врачи рекомендовали ложиться на операцию.

Тогда, во время консультации, я спросил у доктора:

– А что будет потом?

– Мы, конечно, сделаем все возможное. Но не факт, что эта косточка не вырастет снова.

Естественно, что от операции я отказался.

А мои психологи здорово мне помогли. Делали точечный массаж, иногда просто держали руки на небольшом расстоянии от очага воспаления, и боль действительно ушла, а косточки не стало. До сих пор не знаю, куда она делась, – рассосалась, что ли? И как это объяснить.

О работе с психологами я не могу рассказывать подробно, хотя это было бы интересно. Но информация эта закрытая – она о том, как готовиться к самым главным соревнованиям в твоей жизни, чтобы выиграть их.

Меня многие спрашивают: открой секрет, как ты готовишься к самым важным стартам? Я пока не могу позволить себе открыть эту тайну. Именно поэтому я никогда не пускаю на свои тренировки ни журналистов, ни других посторонних. Пока эта дверь заперта на крепкий замок.

Турин. Сейчас это для меня – самый счастливый город на земле. Золотой город.

Все складывалось хорошо изначально. Сезон отличный: и Россия, и Европа – золотые медали.

У меня за плечами был уже 2002 год – моя первая Олимпиада. Тогда я сильно переживал, мне безумно хотелось выиграть. Меня все на Олимпийских играх удивляло, рассеивало мое внимание, впечатления сменялись с головокружительной скоростью.

Когда ехал в Италию, я уже знал, что такое Олимпиада. Знал, что такое олимпийская деревня и как протекает жизнь под ее крышами.

Я был абсолютно спокоен. Мне комфортно, настроение отличное, самочувствие идеальное. Федерация фигурного катания специально для меня сняла отдельную квартиру. Я следил за питанием, диетой, высыпался и соблюдал режим. Вместе с тренером и хореографом мы постоянно ходили гулять, дышали свежим воздухом. Мое состояние контролировал врач сборной России Виктор Аниканов, он был моей опорой на всех соревнованиях.

До Олимпиады в Турине мне часто снилось, что я прыгаю. Я выполняю на льду нереальные элементы, и зал ликует, взрывается овациями. Ощущение победы переполняет – наконец-то я добился того, о чем мечтал столько лет! Я поднимаюсь на пьедестал почета, золотая медаль сияет и переливается в лучах прожекторов.

И сейчас, после Олимпиады, мне часто снится, что я продолжаю кататься и обязательно выигрываю.

В своих снах я никогда не падал, мне никогда не было больно. Иногда во сне у меня появлялось предчувствие, что я не смогу сделать какую-то фигуру или упаду во время сложного прыжка. Но оставались доли секунды и… я благополучно приземлялся. Я никогда не видел себя в падении. Всякий раз в последний момент я выравнивался, делал нужный каскад и с триумфом заканчивал выступление.

Странно, но в Турине я вообще не видел снов. Не знаю, может быть, я так крепко спал, что просто снов своих не запомнил.

Турин не остался для меня незнакомым объектом, этот город я хорошо знал.

В 2005 году именно здесь проходил чемпионат Европы, который я выиграл. И несколько показательных выступлений, в которых я принимал участие, были здесь же – на катке, спустя год ставшем олимпийским. Мой агент Ари Закарян специально договорился и организовал шоу.

С туринским льдом мы не раз уже встречались и стали приятелями. Я знал его качество, знал, как на нем следует кататься. Он был для меня тренировочным катком.

С Алексеем Николаевичем мы готовились к той олимпиаде так, чтобы гарантированно доехать до медали. Первая задача – в короткой программе выйти без всяких эмоций и оторваться от соперников на максимальное количество баллов. Так и получилось.

У меня были достаточно сильные соперники: Джонни Веер – трехкратный чемпион Америки, швейцарец Стефан Ламбьель – чемпион мира, француз Брайан Жубер – чемпион Европы, японец Дайдзуке Такахаши и канадец Джефри Баттл – призеры первенства мира.

И все они «посыпались» после моей короткой программы – я от них оторвался.

Но и на произвольной программе расслабляться было нельзя.

– Женя, пока не сделал все основные прыжки, пока не доехал до дорожки, никаких эмоций. Раскрепоститься можешь только после дорожки! – говорил мне Мишин.

И я это сделал!

К Олимпиаде в Турине и я, и Алексей Николаевич подошли профессионально и сумели получить достойный результат.

К Олимпийским играм у меня была подготовлена отличная программа.

Короткую я катался под «Тоску» Пуччини, а произвольную – под музыку Нино Ротто из знаменитого фильма «Крестный отец».

Специально для меня эти две композиции обработал и сделал уникальные скрипичные версии венгерский композитор Эдвин Мартон.

С Эдвином мы познакомились в 2002 году в Швейцарии на шоу «Art on Ice». Это уникальное шоу со звездами не только фигурного катания, но и музыки, продюсер которого – мой хороший друг Оливер Хенер. Я часто выступаю в этом шоу, где встретился с такими артистами и группами, как Глория Гейнер, Дзукеро, Сил, «Supertramp», «Moody Blue», «Fleetwood Mack». Он выступал на открытии, мне безумно понравилась его музыка и то, как он владеет скрипкой. Позже, на вечеринке, я подошел к нему и предложил поработать вместе.

С этой вечеринки началась наша дружба. Я приезжал к нему в Будапешт, в студию, он гостил у меня в Питере. Работая над олимпийской версией «Крестного отца», Эдвин подготовил более тридцати вариантов. Мы акцентируем внимание на прыжках, на каждой дорожке, на каждом шаге, на каждом выезде.

Когда работаем, я ничего ему не объясняю, просто начинаю танцевать. Движение пошло, и он начинает играть. Я прыгаю – музыка тоже прыгает. Второй, третий прыжок! Здесь я еду – и музыка едет вместе со мной. А вот пошла быстрая тема, затем медленная – здесь нужно пообщаться со зрителем, здесь отдохнуть.

У нас получился уникальный тандем, оказалось, что мы одинаково чувствуем музыку. Я – в движении, а он – в своей скрипке.

Мы стали первопроходцами. Никогда до туринской Олимпиады музыкант не выходил на лед вместе с фигуристом. В шоу такое случалось, а на соревнованиях – никогда.

Перед показательным выступлением я попросил организаторов, чтобы Эдвина пригласили на каток.

И мы вместе вышли на олимпийский лед. К подошвам его красивых ботинок надели специальные чехлы с шипами. Так что Эдвин мог совершенно спокойно передвигаться. Иначе, если бы он поскользнулся и упал, могла пострадать его уникальная скрипка, скрипка Страдивари.

Все танцевали в одиночку, а рядом со мной был друг, помощник, музыкант.

И в эти минуты на нас смотрели 500 миллионов человек во всем мире. Это фантастика!

Эдвин – мой друг. У него очень легкий характер и отличное чувство юмора, он добрый и отзывчивый человек. Он хорошо играет в футбол и не очень хорошо водит машину. На коньках Эдвин стоит, правда, пока еще не научился тормозить. Но, я думаю, скоро научится. Мне с ним комфортно и душевно. За пять лет мы ни разу не поссорились, не поругались. Наоборот, наша дружба стала только крепче.

Во время Олимпиады произошел забавный случай. За сборную России по хоккею выступал спортсмен Дариус Каспарайтис, с которым мы уже были прежде знакомы.

Так получилось, что в олимпийской деревне нас постоянно путали. Вернее, его часто принимали за меня, особенно после того, как я уже стал олимпийским чемпионом. Мы действительно очень похожи. У нас практически одинаковые прически, светлые волосы, голубые глаза.

Стоило ему выйти на улицу, как на него накидывались гости Олимпиады, зрители:

– Плющенко идет! Евгений Плющенко! Женя, дай автограф!

Очень многие хотели с ним сфотографироваться и просили расписаться.

Бедный Дариус замучился всем объяснять, что на самом деле он никакой не Плющенко.

А ребята-хоккеисты посмеивались над его бешеной популярностью и на двери его комнаты написали крупными буквами: «Плющенко, ты молодец! Здорово сегодня попрыгал!»

Выступив на Олимпиаде, я сразу поехал в Питер – всего на несколько дней. Моя жена Маша была беременна, мне хотелось ее увидеть, поддержать. Хотелось повидаться с родителями.

Рано утром нас с Мишиным посадили в джип и повезли в аэропорт. Алексей Николаевич сел впереди, а я развалился на заднем сиденье и мгновенно заснул.

Разбудил меня пронзительный визг тормозов – я даже сначала подумал, что мне все это снится. Оглядываюсь, и в этот момент в нас врезается какой-то автомобиль. Мы догоняем машину, которая едет впереди, и врезаемся в нее. Она врезается в следующую…

Больше тридцати машин попало в ту аварию. К счастью, в нашем джипе никто не пострадал. Но многие из тех, кто сидел за рулем в других машинах, в то утро получили серьезные травмы – кто-то переломал ноги, руки, получил сотрясение мозга и черепно-мозговые травмы. По счастливой случайности никто тогда не погиб.

Оправившись от удара, я вышел из джипа. Картинка жуткая: семь или восемь фур разломаны ровно пополам, остальные автомобили сплющились, стекла побились. Наша машина оказалась крепкой, только бамперы отвалились, других серьезных повреждений не было.

Причиной той массовой автоаварии стали туман и небольшой гололед: асфальт покрылся тоненькой пленкой льда. Итальянцы, как известно, народ темпераментный, носятся по трассе как сумасшедшие. Шипованную резину не надевают, поэтому гололед стал для них настоящим бедствием.

Нам, конечно, было не по себе. К тому же в аэропорту нас ждал чартерный рейс – самолет улетал через полтора часа, – мы выехали пораньше, чтобы оказаться в аэропорту заранее. В результате едва не опоздали, из-за нас даже пришлось задержать рейс.

Во время той памятной аварии мне не было страшно. За себя я вообще никогда не боюсь. Знаю, что я сильный и, даже если что-то случится, справлюсь.

Едва я вернулся после Олимпиады домой, как моя мама заболела. Ей внезапно стало плохо, и маму на «скорой» увезли в больницу. Вот тогда мне стало действительно страшно.

Мама очень переживала за меня, нервничала, очень хотела, чтобы я победил. Я стал олимпийским чемпионом, а она от переживаний слегла в больницу.

Мы с сестрой Леной и папой постоянно дежурили у ее постели. К счастью, все обошлось, и мама поправилась.

Олимпиада в Турине принесла много золотых, не только золотых, медалей.

Страна чествовала своих победителей. Нас, олимпийцев, принял президент России Владимир Владимирович Путин.

Спортсменов-победителей буквально осыпали золотым дождем. Давали премии, дарили машины и другие дорогие подарки.

Тогда Владимир Владимирович дал распоряжение правительству Петербурга выделить мне квартиру. И я благодарен за это и Путину, и Валентине Ивановне Матвиенко.

После этого в прессе появилось очень много публикаций о моих несметных богатствах. Будто у меня на самом деле десять квартир и миллионы в банках.

Мне противно и скучно все это читать. Я-то знаю, что каждый рубль, который у меня есть, я заработал своим трудом, потом, травмами и нервами.

Но эта дареная квартира многих взволновала. Почему-то про других спортсменов, которым в разных регионах России давали премии и дарили квартиры, никто ничего не писал. Зато, как будто писать больше было не о чем, куда ни глянь – почему Плющенко дали квартиру?

А почему бы и нет? Почему бы не сделать это правилом и не давать всем олимпийским чемпионам квартиры? Это было бы здорово и справедливо.

Кстати, последняя Олимпиада действительно стала для спортсменов золотой. Таких подарков победителям никогда еще не давали.

А за квартиру огромное спасибо!

Сейчас я живу с моей семьей за городом, но в период интенсивных тренировок буду, конечно, жить в ней, ведь она расположена рядом с Дворцом спорта, где и находится мой тренировочный лед.

Прошло совсем немного времени после Олимпиады, и я узнал, что какой-то мальчик сделал программу, очень похожую на моего «Крестного отца». «Срисовал» ее прямо с телевизора, даже музыку скопировал, которую для меня обработал Эдвин Мартон.

Если не ошибаюсь, он катал ее на чемпионате мира.

Мне и в голову не приходило, что такое может быть. Ведь он не задумываясь воспользовался огромной работой, которую проделали мы с Эдвином. У нас ушла на эту программу уйма времени и сил. А потом появился какой-то мальчик и спокойно воспользовался результатами нашего труда.

Должен сказать, что так могут поступить только слабые спортсмены и тренеры, не уверенные в собственных силах. Для тех, кто реально на что-то претендует, такое поведение неприемлемо, ведь каждый уважающий себя фигурист обладает собственным стилем, да и катается он не просто так, а вдохновляясь какой-то своей идеей. Настоящий спортсмен – это прежде всего яркая индивидуальность.

С другой стороны, если мне подражают, может, это и неплохо. Если ее украли, значит, программа была действительно сильная.

Обезопасить себя от чего-то подобного впредь невозможно. Оформление эксклюзивных прав на музыку, на программу займет очень много сил, времени и денег. Я думаю, это не нужно, по крайней мере мне.

Кстати, тот мальчик, который откатал моего «Крестного отца», занял на соревнованиях одно из последних мест. Странно, что он об этом не догадался: судьи запоминают самые яркие программы, особенно если их показывали лидеры фигурного катания.

После Олимпиады Международный олимпийский комитет предложил мне передать в Олимпийский музей какие-нибудь свои коньки и костюмы. Я обязательно это сделаю, вот только еще не решил, что именно выбрать.

Костюмов у меня очень много. Я их никогда не продавал, как это делают многие фигуристы. Почему-то мне не хочется с ними вот так расставаться. Для меня это – искусство, история из моей жизни, триумфальная или трагическая. Они все висят у меня в квартире – целый гардероб.

Самый первый костюм мне сшила мама: рубашечку из сиреневой шелковой сорочки и брючки из черного трико.

Второй костюм получился повеселей – белый, с красными лацканами, с воротником-стойкой и белой бабочкой.

С деньгами у нас было не очень, поэтому ткань для моих нарядов мама покупала в комиссионках. Распарывала ношеные вещи и шила мне новые рубашку и брюки. Изнаночная сторона становилась лицевой, и костюмчик смотрелся как новенький.

Мама шила очень быстро, за одну-две ночи.

Выкройки она делала очень оригинальным способом: укладывала меня на газету и так кроила.

Иногда поднимала среди ночи:

– Сынок, давай примерим!

Я, сонный, влезал в обновку и, не открывая глаз, стоял перед мамой, как оловянный солдатик. А она проверяла, всели в порядке.

В Петербургском дворце спорта «Юбилейный» мне выдавали костюмы напрокат. Когда из них вырастал, возвращал обратно.

Только потом, когда уже вышел на более профессиональный уровень, у меня появились мои собственные костюмы.

Появление каждого предварялось длительной работой. Сначала появлялись эскизы. Затем начинались примерки, долгие и мучительные. Страдали все: я, Мишин, стилисты, портные, мама. Обычно примерка проходила после тренировки и длилась два-три часа. Мне известно, что некоторые фигуристы во время таких мероприятий падают в обморок. Со мной подобного не случалось. Я, измотанный после прыжков, шагов, вращений и дорожек, во время примерки очень быстро начинаю нервничать и требовать, чтобы мои мучения поскорее закончились. Наверное, поэтому у меня нет нелюбимых костюмов. Они все выстраданные. Так же, как программы. Это твое детище: ты очень долго его вынашиваешь, хочешь донести идею, смысл до зрителей, судей. Ты живешь своей программой. Приходишь домой и вспоминаешь: так, здесь что-то не то, здесь надо «троечку» сделать, а здесь – «скобочку». Вот тут – выдох, а в этом месте – более выразительный взгляд на судей. Важно, чтобы сочеталось все: музыка, пластика, костюм. Чтобы одежда, в которой выходишь на лед, была не просто блестящей и искрящейся оберткой, а подчеркивала силуэт фигуриста. Если это получилось, значит, костюм удался.