Текст книги "Другое шоу"

Автор книги: Евгений Плющенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

13. Моя серебряная Олимпиада

Осталось два года до моей первой Олимпиады.

Во Франции проходит чемпионат мира.

2000 год, мне 18, и я приехал сюда только за победой. Сезон складывается идеально, я уже стал первым на чемпионатах России и Европы. У меня есть бронза и есть серебро на чемпионатах мира. Теперь мне необходимо во что бы то ни стало победить.

После короткой программы становлюсь вторым и понимаю, что у меня есть все шансы подняться на главную ступеньку пьедестала почета. Адреналин зашкаливает.

Ночью не могу заснуть, ворочаюсь в постели. Перед глазами мелькает одна и та же картина: заканчивается программа, я поднимаюсь на пьедестал почета и вот оно – золото! Засыпаю только под утро.

Следующий день. Произвольная программа. Мой выход. Захожу на четверной прыжок – и срываю его. Захожу на второй четверной – и снова срываю.

В голове только одна мысль: «У меня уже есть серебро и бронза, мне нужно только первое место». И ставлю перед собой задачу идти на третий четверной. И снова не получается!

И тут я понимаю, что все, это провал. Скорее всего, я не попаду даже в тройку. С такими мыслями, уже безо всякого адреналина, докатываю программу.

Тогда, на чемпионате мира-2000, я стал четвертым. На самую главную ступеньку пьедестала, где в собственных мыслях я видел только себя, поднялся мой главный соперник Алексей Ягудин.

Потом я много анализировал свое поражение. Причин было достаточно. По жеребьевке мне выпало самое неудачное время – я начинал тренироваться в шесть утра. А для меня выспаться – один из важных факторов победы. Я выходил на лед тренироваться, а мой организм еще спал. Квалификацию я катал в десять утра, в это время я вообще не привык выступать на соревнованиях. Для меня, если передо мной поставлена серьезная задача, самое лучшее – это когда выступление назначено на гораздо более поздний срок. Иначе я чувствую себя некомфортно.

Еще одной ошибкой было то, что я ехал на чемпионат только за победой, воспринимая второе и третье место как поражение.

Я не смог перешагнуть психологический барьер, эмоции захлестывали меня, а адреналин зашкаливал. И я не справился, перегорел. Это было грубой ошибкой, мальчишеством. Наверное, это даже в каком-то смысле справедливо: к тому времени я еще не накатал на первое место. В момент, когда не получился прыжок, мне нужно было собраться и дать себе установку: если не получается стать сейчас чемпионом, будь призером, это тоже очень почетно.

Сколько раз случалось такое, что я лидировал после короткой программы! Я ложился спать, уверенный в том, что уже практически завоевал чемпионский титул. Сколько бессонных ночей провел я перед последним днем соревнований! «Завтра откатаю программу и выиграю!» Навязчивая мысль о победе будоражила, не давала сомкнуть глаз. Перед мысленным взором маячили пьедестал и золотая медаль. За ночь я перегорал. Силы уходили. Утром, не выспавшись, бежал на тренировку, и там это становилось особенно очевидно.

А нужно было просто отвлечься. Заставить себя вовремя уснуть и вовремя проснуться, не думать о пьедестале, успокоить разыгравшееся воображение. Это невероятно сложно. И чтобы так получилось, должно пройти время, накопиться опыт. Тогда такого опыта у меня еще не было.

Самый сложный мой соперник – это я сам. И я постоянно борюсь сам с собой. И побеждаю, потому что становлюсь более опытным. О медалях думаю, конечно, и сейчас. Но заставляю себя переключаться: звоню друзьям, слушаю музыку или смотрю кино. Это совет всем молодым спортсменам.

Я знаю, что многие, даже опытные спортсмены проводят перед важными соревнованиями беспокойные, бессонные ночи. Я научился спать спокойно практически перед любыми соревнованиями.

Олимпиада – это самый главный старт в жизни человека, посвятившего себя спорту. Если спортсмен понимает, что для него реально выступить только на одной Олимпиаде и по возрасту он уже не сможет соревноваться на следующих играх, он будет делать все возможное, чтобы выступить достойно, будет бороться за победу до конца.

Олимпийские игры – это соревнование, абсолютно не похожее на все остальные. Чемпионаты Европы и мира ничего общего с ними не имеют. Олимпийские игры требуют совершенно другой подготовки. Другого накала, адреналина, других эмоций, атмосферы.

К этим соревнованиям нужно совершенно иначе готовиться. Беречь все силы до конца. И если что-то не получается на тренировках, должно получиться на Олимпийских играх.

Федерация фигурного катания сделала все возможное, чтобы обеспечить мою качественную подготовку, и мне казалось, что я действительно готов.

Олимпиада – это большой праздник, который затягивает тебя в свою воронку. И если ты к этому психологически не готов, праздник может расслабить тебя и выбить из колеи. Сюда, в город, где проходят соревнования по всем видам спорта, приезжают твои друзья, знакомые. А кроме фигурного катания, проходят соревнования по многим другим видам спорта. Я очень люблю хоккей, когда есть свободное время, стараюсь не пропускать хоккейные матчи.

Но на Олимпиаде заставляю себя и хоккей не смотреть – это тоже отвлекает от главной цели.

В рамках Олимпиады проходит много праздников – всюду музыка, фейерверки. Но это праздник для зрителей, не для участников. По крайней мере, до того момента, пока ты не покажешь, на что способен. Тем, кто борется за лидерство, за чемпионский титул, в разгар борьбы не до праздника, им нужно беречь силы для решающего выступления.

Мы с тренером и хореографом приехали в олимпийскую деревню за две недели до начала Олимпиады, чтобы почувствовать лед, привыкнуть к климату, атмосфере.

Америка жила в ожидании праздника. Участников встречали, с ними знакомились – все нам были рады. Там, где мы жили, оказалось очень много мормонов. Многие из них работали на Олимпиаде волонтерами. Оказалось, что они хорошо говорят по-русски и раньше работали в России. Правда, на вопрос, где и кем они работали, американцы-мормоны предпочитали не отвечать. Для меня мормоны и их образ жизни стали настоящим откровением. В свои 20 лет я не подозревал, что у людей в наше время может быть по нескольку жен и огромное количество детей! У некоторых было по десять-пятнадцать ребятишек – все кричат, визжат, носятся.

Мы даже в гостях побывали в одной такой семье. Дома у них вполне обыкновенные, только большие. И огромное количество детей – малышня была везде, будто по дому рассыпали мешок гороха и эти горошинки катятся в разные стороны. Ты стоишь среди них и боишься сделать шаг – вдруг на кого-нибудь наступишь. В общем, было очень забавно.

Но напряжение, конечно, ни на секунду меня не покидало, ведь впереди были суперответственные соревнования.

Потом состоялось открытие Олимпийских игр.

И жеребьевка. Это очень важный процесс, своеобразный ритуал, без которого не обходятся ни одни соревнования. До этого мне уже приходилось кататься и первым, и последним. Не знаю, что хуже. Выходить на лед первым – нелегко, последним – очень тяжело. Но тут ничего не поделаешь. С опытом приходит понимание: какой бы номер тебе ни выпал, нужно на него настроиться, сделать его любимым. В зависимости от номера проводится и тренировка перед выступлением. Если катаешься первым, надо заранее распределить время, чтобы успеть отдохнуть и сконцентрироваться.

Еще до начала соревнований ты знаешь, кто твои основные соперники. И уже примеряешь свой номер к ним. Бывает, что выпадает кататься после спортсменов, которые являются твоими прямыми конкурентами в борьбе за первые места. Бывает, до них.

Я не очень люблю выступать после своих соперников, когда они уже набрали определенный балл и тебе необходимо откататься так же, как они, а по возможности и лучше. Выступать в такой ситуации очень сложно психологически. Для меня комфортнее выходить на лед перед ними, чтобы поднять планку, напугать своим мастерством. Тогда есть вероятность, что конкуренты «посыплются».

На Олимпиаде в Америке мне выпал жребий кататься в середине. Мой основной конкурент Алексей Ягудин должен был выйти на лед последним.

В олимпийской деревне я общался со многими спортсменами. Но с Ягудиным мы не пересекались. У нас разные друзья. Я больше общался с русскими, он – с иностранцами.

В 2002 году в Солт-Лейк-Сити я участвовал в моей первой Олимпиаде. Я очень ждал ее, готовился и ехал туда, конечно, побеждать.

И проиграл. Я занял тогда второе место, став серебряным призером. Но для меня не так важно было, кому именно я проиграл, потому что по большому счету я прежде всего проиграл самому себе и первому месту. Я проиграл! Разве может иметь какое-то значение, кто именно из спортсменов стоит на самой высокой ступени олимпийского пьедестала, когда ты встаешь на свою, выстраданную и завоеванную, но – вторую.

Мне всегда очень нравился наш знаменитый теннисист Евгений Кафельников. Перед ответственными играми он никогда не давал интервью.

– Встречи с журналистами меня сбивают, это мешает сосредоточиться, – говорил он.

Перед тем как ехать в Солт-Лейк-Сити, мы с Алексеем Николаевичем избрали схожую тактику: я вообще не даю интервью.

У моего главного конкурента – Алексея Ягудина – была совершенно иная позиция. Он раздавал интервью направо и налево, то есть якобы был для всех открыт.

А журналисты, если они не обладают необходимой информацией, начинают писать всякую отсебятину – так, к сожалению, принято во всем мире. Все, что накопали, нарыли: слухи, домыслы, сказки. Может, это было и наше упущение, сейчас уже трудно сказать.

Газеты – американские и российские – дружно писали, как прекрасно подготовились к выступлению на Олимпийских играх Алексей Ягудин и его тренер Татьяна Тарасова, в какой Ягудин прекрасной форме. Нас с Алексеем Николаевичем Мишиным им противопоставляли – уведомляли, будто мы и готовились отвратительно, и программа у нас, естественно, ужасная.

Объяснялось все просто. В мире фигурного катания, как, впрочем, и во всяком профессионально ориентированном мире, есть продажные журналисты. За деньги они готовы писать, что скажут. Конечно, что-то утверждать и обвинять конкретных тренеров-заказчиков и журналистов-исполнителей я не берусь, потому что доказать это все равно невозможно. Но они были и есть.

У нас с Алексеем Николаевичем была абсолютно честная позиция: мы никого не подкупали и, если давали интервью, говорили все как есть.

Мишин и родные старались не показывать мне эти статьи, берегли мою нервную систему. Но информация просачивалась отовсюду. Оказывалось давление, это было неприятно, выбивало из колеи.

Кстати, после ухода Ягудина из спорта журналисты, которые писали обо мне гадости, переметнулись на мою сторону и попытались себя вести так, словно мы друзья. Естественно, работать с ними я не стал.

Да и как можно утверждать, будто мои программы – и «Кармен», и «Майкл Джексон» – были слабыми, именно благодаря им я выигрывал все турниры в этом сезоне! Я брал только золото, я «порвал» всех своих соперников. Настало время, когда Ягудин стал проигрывать мне на главных соревнованиях, и напряжение между нами достигло апогея. Он начал допускать ошибки, был психологически подавлен, не выдерживал конкуренции.

Предолимпийский чемпионат мира в Ванкувере, где я оказался на голову выше всех, окончательно выбил почву из-под ног моего основного соперника. Тогда он и его тренер обратились к известному спортивному психологу Загайнову. И тот, анализируя ситуацию, говорил тогда про Ягудина: «Леша, увидев Женю на льду, заранее настраивался на проигрыш». Это правда. Моему ослабевшему сопернику требовалась сильная рука.

Кто такой Рудольф Загайнов? В мире спорта о нем ходят настоящие легенды, его даже называют черным магом спортивной арены.

Рудольф Загайнов – психолог, несомненно, очень талантливый. Он работал со многими спортсменами, психологически настраивал их на победу. Лично я никогда с ним не сталкивался, но сталкиваться с теми, кому он «помогал», приходилось. У многих до сих пор остался неприятный осадок от общения с этим человеком. Загайнов заставляет спортсмена ненавидеть своего соперника. Ненависть – чувство отвратительное. Да, есть спортивный азарт, есть стремление победить. Но ненавидеть кого-то – это ужасно! По-моему, в первую очередь следует учиться уважать своего соперника. Если ты побеждаешь и при этом относишься к проигравшим тебе с уважением – это высший пилотаж.

Но есть люди, которые способны на страшные вещи. Когда Загайнов только-только начал работать с Ягудиным, поползли странные слухи. Нам писали письма, моей маме звонили и предупреждали: «Сделайте Жене хорошую защиту. На Олимпиаде его загипнотизируют, сглазят, закодируют. Произойдет что-то непоправимое, если вы не примете меры». Мы не верили во всю эту ахинею и старались быть выше домыслов и сплетен. Потом, когда прошло время, у меня были встречи с профессиональными психологами. Из общения с ними я понял, что возможно все: есть и силы, и специальная техника, которая помогает победить спортсмену, или, наоборот, помогает его сопернику проиграть. И я не исключаю, что в Солт-Лейк-Сити именно психолог Рудольф Загайнов помог Ягудину стать олимпийским чемпионом.

Я упал на короткой программе. Этот четверной прыжок я знаю как «Отче наш». Мне кажется: разбуди меня ночью – и я его прыгну без единой помарки. На тренировках все шло великолепно. И вдруг… Выходя на четверной прыжок, я увидел силуэт Загайнова. Он находился как раз напротив меня. Я поймал его тяжелый взгляд.

Я очень хорошо оттолкнулся и ровно вылетел. Но потом случилось что-то необъяснимое. Кто-то словно приказал мне: «Раскрывайся! Иди на приземление!» И я послушался, хотя было еще рано. Я до сих пор не могу понять, откуда появился этот сигнал, каким образом он достиг моего мозга.

После короткой программы я оказался четвертым. И опустил руки.

Мне позвонила мама:

– Женя, ни в коем случае не расстраивайся. У тебя еще одна программа – произвольная. Иди и делай свою работу!

Мама вдохнула в меня уверенность. Я снова был на подъеме. И в произвольной программе сделал все четверные и тройные прыжки четко и правильно, без единой помарки.

Интрига – кто станет чемпионом в одиночном катании среди мужчин на Олимпиаде-2002 – держалась до последнего, пока на лед не вышел Алексей. Когда он откатал свой номер, мне стало ясно: я проиграл.

Уже после Олимпиады я много раз прокручивал запись своего выступления, свое падение с четверного прыжка. На самом деле в тот момент я был в отличной форме. И таких падений у меня не было в жизни никогда. При любом раскладе я не мог не так повернуться. И до сих пор осталось ощущение, будто меня потащила за собой какая-то непонятная сила. Что это было?..

Может, в том, что произошло тогда, на Олимпиаде-2002, и проявилось какое-то влияние Загайнова. Но если это так, этому человеку не позавидуешь: давно известно, что к тем, кто использует свою энергетику и силу в неправильном направлении, со временем весь негатив возвращается бумерангом, и они страдают от этого еще больше, чем их возможные жертвы.

Я стоял на второй ступеньке пьедестала почета и чувствовал себя лузером. А когда церемония награждения закончилась, ушел к себе в номер и провалился в тяжелый сон. Проснулся посреди ночи оттого, что не мог дышать. Я задыхался. Попытался встать и понял, что не чувствую ног. Не помню, как добрался до номера Мишина. Позвали врача. У меня подскочила температура, столбик градусника зашкаливал за сорок.

Понять причину моего состояния никто не мог. У меня взяли всевозможные анализы, но они оказались в полном порядке. Меня осмотрели доктора, но никто ничего не нашел. Все разводили руками и не могли определиться, почему я свалился с такой бешеной температурой. Все склонялись к одной причине – эмоциональное перенапряжение. А через четыре дня я проснулся, встал и понял, что абсолютно здоров. Может, меня на самом деле подвели нервы и разрушающие организм эмоции, а может, было что-то совсем другое…

За эти дни я потерял пять кило – это просто какая-то фантастика! Перед Олимпиадой мы бились, чтобы скинуть хотя бы килограмм, но никакие диеты не помогали. А тут сам собой, в одночасье, ушел такой серьезный для меня вес. Я вошел в эту болезнь совершенно внезапно и так же внезапно из нее вышел…

В России нас встречала мама. Увидев меня – худого и бледного, с синяками под глазами, – она заплакала:

– Женя! Это нечестно!

– Мам, не плачь! – Я обнял ее. – Следующую Олимпиаду я точно выиграю, вот увидишь!

И я сдержал свое слово.

Вернувшись из Солт-Лейк-Сити, мы вместе с Алексеем Николаевичем анализировали наш проигрыш. Мы не пытались обвинять друг друга в этой ситуации, да это было бы и неправильно. Перед Олимпийскими играми мы вместе настраивались на победу. И вместе проиграли.

Пожалуй, мы сделали большую ошибку, приехав на игры слишком рано, за две недели до начала соревнований. Мне кажется, я реально перегорел, ведь на тренировках все получалось идеально. К тому же у меня не было «олимпийского» опыта. Для чемпиона Солт-Лейк-Сити Алексея Ягудина это была вторая Олимпиада. За четыре года до этого, в Нагано, он стал только пятым. Ягудин старше и опытнее меня – это тоже сыграло свою роль.

Да, я сильно переживал и расстраивался. Но проходит время, и ты понимаешь, что поражение – это колоссальный опыт. Он помогает побеждать в дальнейшем.

После возвращения из Солт-Лейк-Сити мама говорила мне:

– Женя, ты проиграл. Но это было вчера. Теперь ты все забыл и начал все сначала. Впереди у тебя еще много побед.

То же самое она говорила мне, когда я начал выигрывать и слегка зазвездился. Только тогда мне надо было понять, что я чемпион вчерашнего дня. Теперь она убедила меня, что и поражение мое уже в прошлом, а впереди меня ждут новые победы.

Сейчас все встало на свои места. Сейчас у меня есть олимпийское серебро и олимпийское золото – ни у кого из мужчин-одиночников в мире нет такого набора. И я этим горжусь.

14. Плющенко и Ягудин. Кто тренеру Мишину дороже?

С Ягудиным мы не друзья и не враги. Просто был такой фигурист Алексей Ягудин и есть такой фигурист Евгений Плющенко. Почему я про него говорю в прошедшем времени? Потому что он ушел из фигурного катания в профессионалы, а я остался в любителях.

Я очень долго был самым младшим в группе у моего тренера, Алексея Николаевича Мишина. Сначала шли взрослые – олимпийский чемпион Алексей Урманов, Олег Татауров, Руслан Новосельцев, Алексей Ягудин. И только потом – я.

С Ягудиным у нас разница всего три года, но в подростковом возрасте это пропасть.

К тому же мы с Алексеем были разного телосложения и комплекции. Я – тонкий, худенький. Он – приземистый и мощный, физически сильнее. Это играло большую роль.

У Алексея Николаевича, как и у любого тренера, были свои приоритеты. В первую очередь он занимался самыми перспективными ребятами, постоянно уезжал на соревнования с Урмановым и Татауровым. Следующая порция внимания – поменьше – доставалась Ягудину.

А мне Мишин обычно говорил:

– Смотри, как делают старшие, и тоже старайся.

На меня в то время не делалось ставки. Выплыву – значит, выплыву. Нет – значит, нет. Никаких привилегий, минимум внимания. Это сейчас я понимаю, почему так было. Мне всего одиннадцать лет. Я – темная лошадка, совершенно непонятно, что из меня вырастет. Может, через полгода вообще уйду из фигурного катания. Зачем тратить на такого и силы, и время? Но тогда мне было обидно.

С самыми старшими все понятно. Но Ягудин… Ему доставались лучшая программа, лучшая музыка, ему всегда уделялось больше времени. А я собирал какие-то остатки.

Мишин часто уезжал со старшими на соревнования и брал с собой Ягудина. Перед отъездом давал мне задание:

– Я уезжаю. Чтобы к моему возвращению прыжок выучил.

Это сейчас в «Юбилейном», если Мишин уезжает, с детьми его группы остаются другие тренеры, которые могут объяснить, помочь. А тогда никого не было. Я занимался один, неприкаянный и никому не нужный.

Тренировки я никогда не пропускал независимо от того, был Мишин в городе или уезжал на соревнования. Прыгал до исступления. Если прыжок не получался, я бесконечно начинал все сначала.

На каток приходил мой хореограф Евгений Дмитриевич Сережников. Видя, как я мучаюсь, он пытался помочь, что-то подсказать. И хотя хореограф из театра никакого отношения к технике фигурного катания не имеет, для меня это было важно, я чувствовал его поддержку. Иногда что-то подсказывала мама.

И прыжок получался!

Я с нетерпением ждал возвращения Алексея Николаевича, чтобы продемонстрировать свои успехи.

Он приезжал:

– Ну что там у тебя, давай, показывай!

И иногда хвалил.

Я все время пытался всем доказать, что я лучший. И иногда мне казалось, что меня недооценивают.

Самые лучшие программы по-прежнему отдавались Ягудину. Это естественно, ведь, как я говорил, он на целых три года старше, начал раньше меня выступать на чемпионатах Европы и мира. У него уже были титулы, которых у меня еще не было и в помине.

Иногда Алексей Николаевич уезжал только со старшими. И мы с Ягудиным оставались вдвоем. Естественно, он хотел побеждать. Я – тоже. Кроме того, мне еще нужно было догнать и перегнать именно его. Поэтому тренироваться приходилось больше.

Если он выехал на лед, и мне непременно нужно было выехать. Если он делал прыжок, значит, я делал каскад из двух прыжков. Он выполнял дорожку, значит, я тоже вставал на дорожку. Было ощущение, что мы оба искримся от напряжения.

Я постоянно стремился сделать больше, чем он. Поэтому, возможно, из меня что-то тогда и получалось.

Конечно, Алексей злился, он уже видел во мне сильного потенциального конкурента. Я это кожей ощущал.

И потом, Ягудин местный, питерский. А я приехал из какого-то Волгограда. В то время так сложилось, что в Москве занимались фигуристы-москвичи, а в Петербурге – соответственно петербуржцы. Приезжих было очень мало, и я стал одним из первых.

– Вали в свой Волгоград! – Эту фразу я слышал и от других спортсменов, но от Ягудина чаще всего.

Кем я был для него? Мальчиком с периферии, выскочкой.

Это потом, когда начал завоевывать Россию, Европу и мир, уже никто не смел сказать мне что-то про Волгоград и периферию.

И хотя Ягудин был постарше и поопытнее, я его напрягал. Я мешал ему, а он мне, напротив, помогал. Сначала я кружил вокруг, потом начал жалить – сначала потихоньку, потом все сильнее, пока не попал в самую больную точку.

Конечно, я получал от него зуботычины. Как от старшего и более сильного. Причем, как правило, если он меня и бил, делал это исподтишка.

Например, после тренировки мы играем в футбол. Я забиваю гол и тут же получаю сзади по ногам. Можно даже не смотреть, кто ударил. И так все понятно.

Я взрослел и стал Ягудина догонять. Я дышал ему в затылок, наступал на пятки. Алексей Николаевич наконец-то заметил мой потенциал и стал гораздо больше уделять мне времени. Ягудина это нервировало, он раздражался. Конечно, это сказывалось на результатах. И однажды он ушел. Уехал к тренеру Татьяне Тарасовой в Америку. Как раз в это время ученик Татьяны Анатольевны олимпийский чемпион Илья Кулик ушел из любительского спорта, и у нее образовалось место, которое быстро занял Ягудин.

Я никогда не лез в отношения тренера с другими спортсменами. И всегда старался честно делать свою работу: тренировался, чтобы стать лучшим.

Уход Ягудина от Мишина, из нашей группы, стал для меня полной неожиданностью, шоком. В эту новость я не верил до последнего, пока не увидел, что Ягудина больше нет на нашем катке.

Честно говоря, я обрадовался, когда Ягудин ушел к Тарасовой. Очень обрадовался и этого не скрываю.

Именно с этим уходом между нами началась другая борьба, более жесткая. В тот период мы выигрывали все турниры – либо я, либо он. Мы «забивали» друг друга. Самым главным на соревнованиях стало не упасть с прыжка, не смазать его, прыгнуть чисто. В результате побеждал тот, кто чище прыгал и без ошибок откатывал программу.

На одной из пресс-конференций Алексей Ягудин сказал:

– Меня воспитала Тарасова.

Это неправда.

Ягудин под руководством Мишина стал чемпионом Европы и чемпионом мира. Воспитал и вырастил его Алексей Николаевич, именно он научил его кататься, научил технике. Он действительно отдавал ему все.

В спорте бывает всякое. Случается, что спортсмены уходят от тренеров. Если испортились отношения, если ты видишь, что тебе уделяют недостаточно времени, если понимаешь, что младшие в твоей группе становятся серьезными соперниками и начинают тебя обыгрывать. Но не стоит при этом проявлять неблагодарность к человеку, который слепил из тебя чемпиона. Уйти и потом на каждом углу говорить неправду – это не по-мужски.

Представляю, что чувствовал Мишин, когда слышал эти слова. Как ему было обидно.

Алексея Николаевича предал еще один ученик.

Андрей Грязев приехал из Перми, и Мишин его принял. Делал для него все: поставил технику, научил делать обороты, поднял до определенного уровня.

Андрей общался с Ягудиным, когда тот уже жил в Америке. Вот в голове у Грязева и отложилось: Тарасова – хорошая, Америка – супер. И ему так захотелось за океан! Ну, он, конечно, уехал.

И, оказавшись не нужен ни Тарасовой, ни Америке, вернулся домой, в Россию.

Когда-то мы все катались на одном льду, три будущих олимпийских чемпиона – Урманов, Ягудин и я.

Мишин тогда говорил:

– У меня сейчас группа, с которой я могу соревноваться со сборной мира! И не факт, что проиграю.

Да, мы все были в одной группе. Но командой никогда не были. Одиночное фигурное катание – это индивидуальный вид спорта, где каждый – только за себя. И нам было трудно на одном льду.

Когда Алексей Урманов ушел, оставались мы с Ягудиным. Два спортсмена, которые соревнуются между собой. У обоих – очень хороший уровень, оба готовы бороться за первое место.

Мишину, наверное, нужно было работать с нами раздельно: на одной тренировке заниматься с одним, на следующей – с другим. Чтобы мы не видели и не мешали друг другу. И тренер при этом уделял бы достаточно времени и внимания обоим своим ученикам. Но тогда эта мысль почему-то никому не пришла в голову.

Позже, когда к Мишину приехала тренироваться Лена Соколова, я сразу сказал:

– Алексей Николаевич, я не буду с ней кататься. Она должна тренироваться на одном льду, а я на другом. Если хотите, чтобы был результат, всем должно быть уделено достаточно времени.

Тогда было принято решение, что мы будем тренироваться на разных льдах.

С Андреем Грязевым мы тоже не катались на одном льду. У меня не было никакой ревности, но тренироваться на общем катке я отказывался категорически.

Нас разделили – это пошло на пользу обоим, появился результат.

И я очень рад, что тогда Алексей Николаевич прислушался к моему мнению, рад, что со временем мы научились слушать друг друга.

Отношения мои с тренером менялись на протяжении многих лет.

Сначала он, естественно, был начальником, командиром, боссом. С ним нельзя было спорить, выражать свое мнение, делать нужно было только то, что он скажет. Я долго его боялся.

Но постепенно отношения менялись, перерастали в дружеские, уважительные. Алексей Николаевич стал со мной считаться. И это давало свои результаты – когда серьезно занимаешься любительским спортом, спортсмен и тренер обязательно должны слушать друг друга.

У нас давно уже такого нет: я – начальник, ты – дурак.

Бывают тренировки, когда я точно знаю, что в этот день мне не стоит делать, предположим, четверной прыжок. Алексей Николаевич понимает, что это не блажь. Просто в данный момент мой организм не готов к бешеным нагрузкам.

– Давай займемся чем-нибудь другим, – предлагает он в таких случаях. – Будем делать другие элементы, полегче.

Когда изо дня в день постоянно тренируешься, одним из слагаемых успеха становится отдых. Хотя бы ради хорошего результата. Случалось такое, что я чувствовал: все, я «объелся» тренировками, меня от них уже тошнит.

Звоню Мишину:

– Алексей Николаевич, я не могу прийти сегодня. Нужна пауза.

– Хорошо, давай сделаем паузу.

Это очень важно, когда спортсмен и тренер – два профессионала – понимают друг друга. Многие тренеры используют палочную систему, диктуют своим спортсменам:

– Никаких «нет», приходи, будем работать!

Они давят. И в результате проигрывают. Когда начинают анализировать свои ошибки, главных ошибок не видят, им кажется странным: вроде все правильно делали, а ничего не получилось.

Мишин прекрасно понимает, что ни с того ни с сего я не буду увиливать от тренировок, лениться. И если прошу паузу, значит, она мне действительно необходима.

Сейчас очень много фигуристов учится по системе Мишина. Но мы ее постоянно разрабатываем и совершенствуем.

Вообще-то мне не нравится, что российские тренеры работают с нашими соперниками по всему миру. Но их можно понять – ведь надо выживать, зарабатывать. В России раньше даже у прославленных тренеров такой возможности не было.

Однажды я предложил Алексею Николаевичу:

– Тренируйте иностранцев по какой-нибудь другой системе!

– Женя, я не могу! Когда работаю, я выкладываюсь полностью.

В результате с системой Мишина хорошо знакомы знаменитые фигуристки Саша Койн и Мишель Кван, а также мои соперники Стефан Ламбьель и Брайан Жубер.