Текст книги "Императорская Россия"

Автор книги: Евгений Анисимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 66 страниц) [доступный отрывок для чтения: 24 страниц]

Обновленный Сенат

Реформе Сената Петр I уделял огромное внимание. Только «Должность Сената» – инструкцию, определявшую полномочия, структуру и делопроизводство учреждения, он переписывал шесть раз! Смысл идеи Петра I был предельно прост и вытекал из идеализации им коллегиального начала в управлении. Он намеревался создать своеобразную суперколлегию – коллегию коллегий. Сенаторами должны были стать президенты коллегий, которые сами бы составили в сенатском присутствии коллегию. По его мысли, такое устройство Сената гарантировало государство от всевозможных злоупотреблений, позволило заменять его, самодержца, у руля власти на время отсутствия. Высокое положение Сената не снимало с него ответственности, он был полностью подконтролен и подотчетен государю. Петр I отменил старую практику подчинения губерний Сенату. Теперь, после коллежской реформы, губернаторы должны были подчиняться коллегиям, то есть с децентрализацией военных времен было покончено. Новая схема государственного устройства выглядела таким образом: Сенат – коллегии – губернии – уезды. Сенат был высшим правительственным органом, облеченным доверием государя и одновременно сохранявшим за собой функцию высшего апелляционного судебного органа.

Заметки на полях

Гуляя вдоль здания Двенадцати коллегий, любознательный турист начинает считать, сколько же было коллегий? При создании коллегий число их менялось не раз. Они сливались, разъединялись, переводились в канцелярии (т. е. понижались в статусе), создавались новые. Но их разом никогда не было двенадцать, хотя знаменитое сооружение архитектора Доменико Трезини в Петербурге и называется «зданием Двенадцати коллегий». Дело в том, что первоначально, при планировании здания, кроме девяти утвержденных царем коллегий в нем предполагалось разместить еще Правительствующий Сенат, Священный Синод, а также должна была существовать общая Аудиенц-камера для приемов и торжественных действ. Таким образом, здание состояло из двенадцати частей, что и определило его название, известное всем.

План Петра I создать высший доверенный орган власти коллежского типа, состоящий из президентов коллегий, не удался. Довольно скоро оказалось, что президенты не были в состоянии заниматься и делами своих коллегий, и делами Сената. Поэтому в 1722 году царь был вынужден отказаться от своей идеи, хотя сам принцип коллегиальности при обсуждении дел в Сенате он сохранил. В существовании Сената Петр I видел тот смысл, что он должен был получать из местного и центрального аппарата дела спорные, требующие высшего арбитража, согласования между ведомствами и – это самое главное – дела, не имевшие для своего решения точной юридической нормы. И только если Сенат не мог решить дело, оно поступало на стол государя, высшего законодателя, главного судьи, верховного правителя. Так должны были сепарироваться государственные дела.

При этом Петр I не был настолько наивен, чтобы полагать, что вся государственная система продержится только на иерархичности структуры и принципе коллегиальности. Опыт научил царя не доверять своим чиновникам. Поэтому в систему коллегий и Сената он закладывал контрольную, независимую службу – генерал-прокуратуру. Залог ее успешной работы Петр I видел в строгой регламентации ее деятельности и в независимости от Сената. Генерал-прокурор являлся вершиной пирамиды прокуратуры: у него был заместитель – обер-прокурор, а также подчиненные ему прокуроры во всех коллегиях и судебных органах. Все компрометирующие государственных чиновников материалы через систему прокуратуры должны были, не останавливаясь на промежуточных звеньях, подниматься наверх. Генерал-прокурору также подчинялись официальные тайные доносчики – фискалы, сидевшие на всех уровнях управления, благодаря чему генерал-прокурор был в курсе тайных махинаций чиновников. Генерал-прокурор мог опротестовать и приостановить решение любого правительственного органа, включая и Сенат. Он же имел право непосредственного доклада Петру, что резко повышало значение самого института надзора.

Систему контроля за судопроизводством Петр придумал в 1722 году. Тогда он утвердил при Сенате должность генерал-рекетмейстера, который собирал как жалобы подданных на волокиту в разборе их дел, так и жалобы «в неправом решении», то есть в нарушении законов в Юстиц-коллегии. Жалобы на низшие суды не принимались: челобитчик должен был дойти до Юстиц-коллегии через все необходимые инстанции снизу вверх. Генерал-рекетмейстер также имел право доклада царю. Само собой разумеется, что созданные институты прокуратуры и рекетмейстера имели свои конторы и делопроизводство.

Павел Иванович Ягужинский.

Наконец, еще одним «уровнем» защиты государственных учреждений от должностных преступлений, наряду с прокуратурой и рекетмейстерством, стал институт фискальства, то есть состоящих на службе государства доносчиков. Он существовал с 1711 года, но лишь в 1723 году Петр перестроил весь институт государственных доносчиков, установив иерархию фискалитета: провинциал-фискалы, фискалы центральных учреждений и судов, обер-фискал и, наконец, генерал-фискал со своей Фискальской конторой и прямым подчинением генерал-прокурору.

Действующие лица

Генерал-прокурор Павел Ягужинский

Он родился в Польше в 1683 году в семье органиста, переехавшего в Москву и служившего в кирхе Немецкой слободы. Был взят в денщики Петром и со временем превратился в капитана гвардии, исполнителя многих поручений Петра I. Для этого у Ягужинского были все данные: аналитический ум, знание нескольких языков, красивая внешность, легкость в общении с людьми, умение в них разбираться, недюжинные организаторские способности. При этом Ягужинский – человек веселый, симпатичный, обаятельный – был своим в семье царя; не раз ему доверяли личные дела царя и Екатерины. А еще он всегда был истинной душой компании: галантный кавалер, остроумный рассказчик, неутомимый танцор, обаятельный собутыльник. Неслучайно в 1718 году Петр I сделал его маршалом учрежденных ассамблей. В 1718 году начинается и серьезная государственная карьера Ягужинского. Царь поручил ему следить за ходом начатой тогда государственной реформы. Наконец, в 1722 году Петр I назначил Ягужинского на невиданную ранее должность генерал-прокурора, главного контролера империи. За всю свою карьеру он ни разу не подвел государя, неизменно пользуясь царским доверием и став одним из влиятельнейших сановников Петра I. Сила его заключалась не в близости к царю (были люди, стоявшие к государю и поближе), а в том, что Ягужинский был честным и неподкупным человеком. Поэтому он казался опасной белой вороной в толпе высокопоставленных воров и воришек у трона. Недостатки Ягужинского были естественным продолжением несомненных достоинств Павла Ивановича. Он был человеком прямым, вспыльчивым и неуживчивым. часто (а к концу жизни – почти всегда) он, нетрезвый, громогласный и решительный, не выбирал выражений и никого не щадил. Это как раз нравилось Петру I, но страшно злило других «птенцов гнезда Петрова», которые могли похвастаться многим, но только не честностью и неподкупностью. Неудивительно, что как только Петр Великий умер, Меншиков и другие сановники, оказавшиеся у власти при Екатерине I, постарались задвинуть Ягужинского подальше, отправив его послом в Берлин.

В последние годы жизни Ягужинского штоф с водкой стал главным утешителем и товарищем бывшего генерал-прокурора, а характер его испортился окончательно. Он стал вздорен и неуживчив, часто скандалил при дворе, ввязываясь во все конфликты. И когда весной 1736 года Ягужинский умер, многие вздохнули с облегчением – уже никто публично не мог обозвать их ворами и ничтожествами.

Губернии, провинции, уезды

Завершением всей реформы исполнительно-судебной власти стало создание новой системы местных учреждений, введенных в ходе Второй областной реформы Петра I. Основой реформы стал проект Г. Фика, воспроизводивший устройство шведской областной администрации. Петр I, в свойственной ему манере, распорядился шведскую систему «спускать с русским обычаи, что может быть по старому и что переменить». Шведская система местного управления была трехчленной: приход (кирхшпиль) – дистрикт (херад) – земля (ланд). Петр взял только два последних звена шведской системы: дистрикт и землю (или, как ее называли в России, «провинцию»), причем провинция стала основной местной единицей. Все губернии были поделены сначала на 45, а потом на 50 провинций, во главе которых стояли провинциальные воеводы. Фактически это означало крушение губернской системы: власть губернатора отныне распространялась только на провинцию губернского города. Губернатор также ведал военными и судебно-апелляционными делами на территории губернии. Причина перемены очевидна: с введением мощной системы коллегий потребность в сильных региональных центрах исчезла. Местная система последовательно состыковывалась с центральным аппаратом. Сердцевину ее составляли финансовые органы: камерирская контора, ведавшая сборами налогов и пошлин, а также рентрея, в которой хранились деньги. Осуществление податной реформы 1718—1728 годов привело к тому, что дистрикты стали районами размещения армейских полков. Командир же полка получил огромную власть в самом нижнем звене управления, полностью подчинив себе земского комиссара из местных дворян, ответственного за сборы подушной подати с населения дистрикта.

После завершения реформы местного управления процесс бюрократизации пошел вширь и вглубь по стране. На месте примитивных уездов появилась целая «гроздь» учреждений: губерния, провинция, уезд, дистрикт. Произошла значительная дифференциация, специализация управления при соответствующем росте числа чиновников и служащих разного уровня. Петр последовательно проводил принципы камерализма и однообразия в местном управлении. Это достигалось единством внутреннего устройства, четкой соподчиненностью, идентичностью компетенций органов и должностей одного уровня на территории всей страны, подлинно военной регулярностью.

Бюрократическое государство

Известно, что Петр Великий придавал особое значение реформе государства. В нем он видел единственный и мощный рычаг, который позволит вытащить Россию из ненавистной ему «старины». В итоге в 1717—1725 годы Петр, привлекая западный, прежде всего шведский, опыт, провел грандиозную по масштабам перестройку. В результате он фактически создал новый государственный аппарат, отличавшийся от старого значительной целостностью, согласованностью отдельных элементов на всех уровнях. В систематизации, введении принципов камерализма и военной дисциплины заключались сильные черты преобразования государственной структуры. Однако выявившиеся довольно скоро недостатки резко понизили эффективность работы нового аппарата, а в ряде случаев привели к отмене важнейших элементов нового шведско-русского административного гибрида сразу же после смерти Петра Великого.

Следствием реформы было и создание аппарата, состоящего из многочисленных учреждений, наполненных несметным по тем временам количеством чиновников. Только в центральном аппарате после реформы их стало в два раза больше, чем в старом приказном аппарате! Резко возросло число канцелярских бумаг. Сохранившиеся данные о их движении в сравнительно небольшой Коммерц-коллегии показывают, что за один 1723 год коллегия получила из других учреждений 2725 документов, а сама отправила 1702 исходящих бумаги. Всего через коллегию, в которой работало 32 человека, прошло почти 4500 документов. Если считать, что есть прямая связь между числом служащих и количеством бумаг, то окажется, что весь коллежский аппарат за год пропускал через бумажный конвейер не менее 200 тыс. бумаг.

Бюрократизация управления – естественный процесс в истории всех цивилизованных государств, функционирующих на основе законов, приводимых в действие государственными служащими. И Петр, осуществляя свои реформы, шел обычным для Запада путем. Но в условиях России многим современникам петровских реформ казалось, что с введением коллегий и провинций, прокуроров и земских комиссаров начал действовать некий «вечный двигатель» бюрократии. Его сутью было не решение дел, а непрерывное движение бумаг. А изощренная бюрократичность и бездушие новорожденного монстра превосходили все, что раньше люди называли приказной «московской волокитой». Вся последующая история российской государственной власти показала: расчет Петра I на то, что недостатки старого аппарата будут сняты внедрением принципов камерализма, коллегиальности и военной дисциплины, оказались несостоятельны. Новая административная система не только восприняла все пороки старой, но и умножила их за счет бюрократизации.

Бюрократизм, неповоротливость государственной машины в решении дел серьезно беспокоили Петра уже в начальной стадии работы нового аппарата. Чтобы добиться необходимой эффективности, царь прибегал к привычным ему репрессивным и даже показательно жестоким мерам. Так, в 1721 году был устроен суд над сибирским губернатором, князем Матвеем Гагариным, уличенным в воровстве, а также в 1723 году над сенатором П. П. Шафировым и обер-прокурором Г. Г. Скорняковым-Писаревым, которые обвинялись в нарушении сенатской «Должности». Гагарин был казнен перед зданием коллегий и, как живой укор взяточникам, сидевшим в своих конторах, висел на цепях несколько месяцев. Шафиров и Писарев, лишенные чинов, были сосланы в ссылку. Кроме того, Петр I создал специальный Вышний суд, обязанный заниматься расследованием различных должностных преступлений, в которых были уличены многие сановники, в том числе первейший из них – А. Д. Меншиков.

Заметки на полях

Кроме вышеописанных были и более серьезные причины сбоев в работе нового аппарата. Работая с иностранными источниками, царь стремился приспособить иностранные институты к русской действительности, «спустить», по его терминологии, «с русским обычаем». А что же имелось в виду? Этот «обычай» складывался из нескольких компонентов. Во-первых, это самодержавие как неограниченная, не контролируемая никем верховная власть. Во-вторых, это отсутствие какого-либо, пусть даже формального сословно-представительного органа. В-третьих, это отсутствие самоуправления в городах и в сельской местности. Наконец, в-четвертых, это крепостное состояние почти половины населения страны. В соответствии с этими условиями и «спускали» шведскую систему управления. Но дело в том, что в Швеции того времени абсолютизм не имел таких прочных корней, как самодержавие в России, и просуществовал недолго – чуть больше ста лет (1611—1718). Власть абсолютистских королей никогда не становилась подобной власти московского царя-самодержца. Создание коллегиального управления на основе камерализма относится в Швеции к началу XVII века, когда сложилась система «херредагов» – периодических собраний глав дворянских фамилий, духовенства, выборных от горожан и крестьян как на местном, так и на общешведском уровне для решения общих вопросов.

Шведские коллегии появились как один из элементов разветвленного государственного устройства, в котором ключевую роль играл риксдаг – четырехсословный парламент, а также государственный совет – риксрод, ставший высшим коллегиальным органом управления и суда. Он состоял из знатнейшего дворянства и чиновников и замещал короля на время отсутствия его в стране. Коллегии были как бы приводными ремнями всей системы власти, основанной на сословно-представительном начале. На самом низшем уровне власть находилась в руках выборных магистратов городов и в кирхшпиле – приходе, управляемом кирхшпильфогтом, который работал вместе с пастором и выборными от крестьян. Королевская власть, несмотря на ее обширность, регулировалась специальным документом – «Формой правления» 1634 года, которую ни один король не мог нарушить, как и ликвидировать херредаги, риксдаг или риксрод. Одним словом, шведские коллегии действовали в единой, достаточно целостной и сбалансированной, утвержденной традициями и регламентами системе власти. Однако Петра I кроме коллегий совершенно не интересовали никакие другие части механизма власти Швеции. Когда 3 ноября 1718 года обсуждался вопрос о воспроизведении в России шведской системы местного управления, Сенат вынес решение, одобренное Петром: «Кирхшпильфохту и ис крестьян выборным при судах и у дел не быть для того, что всякие наряды и посылки бывают по указом из городов, а не от церквей, к тому ж и в уездех ис крестьянства умных людей нет».

Итак, естественно, что в «стране дураков» самым умным оказывается назначенный сверху чиновник. Росток бюрократического дерева, контролируемого в своем развитии на шведской почве выборными органами, был высажен на русскую почву, не имевшую, или, точнее сказать, давным-давно утратившую всякие черты самоуправления и элементы сословного представительства. Поэтому это дерево получило в России бурное, неконтролируемое развитие. В итоге Россией с петровских времен правила бюрократия, исходившая в своих действиях в первую очередь из собственных интересов.

К концу царствования Петра обстановка настолько накалилась, что Петр I, по некоторым данным, готовил серьезную чистку аппарата, коррумпированность которого достигла устрашающих размеров. Причины неэффективности работы новой системы управления были многосложны. России явно не хватало квалифицированных, опытных кадров, чтобы воплотить в жизнь камералистские институты. Система финансирования находилась в зачаточном состоянии и, не получая годами и без того скромного жалованья, чиновники «кормились от дел», а попросту воровали. Коллежское управление было делом новым, правильно распределить компетенции между коллегиями сразу не удалось, пришлось их реорганизовывать по ходу работы, что приводило к неразберихе и волоките. В законодательстве о работе аппарата было много прорех, и все титанические усилия Петра по созданию регламентов и инструкций кардинально дела не меняли. Но все же главным недостатком в работе коллегий, да и других новых учреждений, было то, что принцип коллегиальности, так любимый и лелеемый Петром I, в русских условиях оказался нежизнеспособен. Никакого равенства членов коллегий при обсуждении дел не было и в помине. Отдельные демократические процедуры или даже целые институты, вводимые в систему власти, построенной на недемократических принципах, с неизбежностью превращались в фикцию. Процедура тайного голосования, обставленная со всеми предосторожностями, не была главной в процессе принятия решений, ибо дело решалось в кулуарах еще до того, как чиновники шли голосовать.

«Поправление духовного чина»

Многие современники сомневались в православии и вообще вере русского царя. Нет сомнений, что Петр Великий был религиозен, верил в Бога, но он смотрел на мир с позиций рационализма. Сохранилась история о том, как однажды Петр смотрел в телескоп и был потрясен видом звездного неба. Оторвавшись от окуляра, он задумчиво произнес: «Бесконечен звездный мир, что свидетельствует о бесконечности Бога и его непознаваемости людьми. Светские науки далеко еще отстают от познания Творца и его творения». То же можно сказать и теперь, в эпоху космических полетов.

Как бы то ни было, но с церковью царь поступал подчас весьма круто. Тому были две главные причины. Во-первых, среди политических противников Петра было немало церковников, не хотевших, чтобы Петр из рода Нарышкиных сидел на троне, и поэтому встречавших все его реформы в штыки. Церковники были частью той «старины», которую ненавидел Петр. Отношение к ним видно из указа Петра 1698 года: певчим запрещалось появляться в Новодевичьем монастыре, где сидела соперница и сестра Петра царевна Софья. Кажется, что гневом дышит этот указ: «Певчих в монастырь не пускать, поют и тамошние старицы хорошо, лишь бы вера была, а не так, что в церкви поют “Спаси от бед”, а на паперти деньги на убийство дают».

Заметки на полях

Петр – единственный из русских царей, кто так резко выражался о монашестве: «Нынешнее житье монахов только вид есть и поношение от иных законов, немало и зла происходит, понеже большая часть – тунеядцы суть и понеже корень всему злу праздность, то сколько расколов и возмутителей произошло, всем ведомо есть… что же прибыль общества от сего – воистину токмо старая пословица: ни Богу ни людям, понеже большая часть бегут в монастыри от податей, а также от лености, дабы даром хлеб есть». что же стояло за этим? Его ненависть к «старине»? Модные протестантские идеи общей пользы и всеобщей службы и труда? Конечно, среди монахов было немало бездельников, но было же немало праведников и святых людей.

В этом-то и суть дела. Петр не принимал саму идею монашества. Ему была невыносима мысль, что в его государстве есть люди, независимые от него – светского правителя, люди, живущие с другими ценностями и идеалами. И он начал тотальное наступление на монашество. Монахам запрещалось писать запершись. Это понятно – из среды образованных монахов вышли все памфлеты против петровских начинаний. Затем был категорически запрещен прием в монахи нестарых мужчин, а потом вообще кого бы то ни было. Вместо новых послушников монастыри были обязаны брать отставных, покалеченных воинов. Проживи Петр еще несколько лет, он бы полностью уничтожил монашество в России.

В царствование Петра были проведены кардинальные, невиданные изменения в церковном устройстве. Патриаршество было отменено, учреждена Духовная коллегия, за работой которой наблюдал гвардейский офицер. Наступление на церковь началось по всем направлениям. Был создан Духовный регламент, регулировавший все действия церкви. Подданные были обязаны ходить в церковь, где их учитывали в специальных книгах. Они должны были исповедоваться у священника, а он, в свою очередь, был обязан, под страхом наказания, доносить на своих духовных детей, если в исповеди был состав государственного преступления. О святости тайны исповеди даже речи не шло! Священники клялись на Евангелии, что обещаются «о ущербе его величества интереса, вреде и убытку, как скоро о том уведаю, не только заблаговременно объявлю, но и всяки мерами отвращу…». Государство начало решительно превращать церковь в одну из своих контор. Этой конторе поручалось окормление подданных в указанном светской властью духе. Весьма выразителен анекдот, записанный токарем Петра Нартовым: «Государь, присутствуя в собрании с архиереями, приметив в некоторых из них усиленное желание к избранию патриарха, вынув одной рукою из кармана Духовный регламент и отдав им, грозно сказал: “Вы просите патриарха – вот вам духовный патриарх, а противо мыслящим сему (выдернув из ножен кортик и воткнув в стол) – вот вам булатный патриарх! Так и живите!”»

Действующие лица

Архиепископ Феодосий Яновский

Личность Феодосия, одного из сподвижников Петра, не представляет собой загадки. Выходец из Польши, воспитанник знаменитой Киево-Могилянской академии, он слыл чужаком в среде московского духовенства. Так было со многими учеными украинцами и поляками, без церковных знаний которых в России все-таки обойтись не могли. Но Феодосий прославился не ученостью, а тем, что в старину называли «пронырством» – подлым приспособленчеством, умением держать по ветру нос, извечной готовностью к предательству. Он выскочил наверх, затоптав своего благодетеля митрополита Новгородского Иова, в епархию которого входила Ижорская земля. Основав Александро-Невский монастырь, Феодосий фактически отделился от Новгородской епархии, а потом и сам занял Новгородскую кафедру, перенеся ее с берегов Волхова на берег Невы. Он был один из тех, кто стоял у истоков cинодального периода истории церкви, окончательно превратившего ее в идеологическую контору самодержавия. Его можно было видеть и на церемониях, и на попойках кощунственного для церкви Всепьянейшего собора. Он сопровождал Петра в заграничной поездке и особенно увивался возле царицы Екатерины. В церковной иерархии Феодосий вытеснил с первого места патриаршего местоблюстителя Стефана Яворского, став первым человеком в образованном Петром в 1720 году Священном синоде. Он беспрекословно исполнял волю Петра, внося немыслимые для православных перемены в обряды русской церкви. Феодосий был настоящий инквизитор; неумолимо и жестоко преследовал он всех противников официальной церкви, в особенности старообрядцев, на которых охотились как на диких зверей. Но как только умер Петр, Феодосий публично обрушился на все, что сделал в России его повелитель. Это не было озарение или покаяние. Феодосию показалось, что ему уже нет преград и ограничений. Он стал отважно пинать мертвого льва. В этом проявилась его неистовая, злобная натура. В присутствии своих коллег по Синоду он, не стесняясь, поносил Петра, называя его страшным грешником, тираном и распутником. К тому же он не проявил должного уважения к новой императрице Екатерине I, считая ее слабой и недостойной правительницей. Весной 1725 года его арестовали и сослали в холмогорский Корельский монастырь. Когда в июне 1726 года его привезли в этот монастырь, тут он и понял, что погиб безвозвратно, и стал просить прощения. Но было уже поздно: дело Феодосия становилось все толще и толще – подходили все новые запоздавшие с доносами и разоблачениями коллеги Феодосия, вскрылись дела о хищении им денег и о множестве других грехов. Феодосия лишили архиерейской и иерейской мантий. Он превратился в простого монаха старца Федоса, которого «запечатали», т. е. замуровали в келье под церковью. Там он и умер без покаяния и доброго человеческого слова.

Царская власть и церковь в России никогда не прекращали борьбы со старообрядцами, оставшимися верными заветам дедов и проклинавшими «никониан», «опоганивших истинную христианскую веру». Сожжение 17 августа 1681 года в Пустозерске знаменитого протопопа Аввакума не означало и победы официальной церкви над старообрядцами. Видя бесполезность и опасность прежних открытых дискуссий с никонианами, старообрядцы начали уходить в глухие места, строить там скиты, которые становились центрами сопротивления официальной церкви и царской власти.

В далеких скитах заработали скриптории – книжные мастерские, где писцы копировали старинные церковные книги, размножали тайные послания уважаемых в старообрядческой среде старцев. Эти послания расходились по всей стране, воодушевляя сторонников двоеперстия и шестиконечного креста.

Непросто складывались отношения старообрядцев с властью при Петре Великом. С каждым годом эта власть, издавая суровые полицейские указы, делала их жизнь все опаснее и сложнее. В полицейском государстве Петра места старообрядцам предусмотрено не оставалось. Серией законов они были поставлены вне общества и права, фактически признаны преступниками. Пожалуй, самым выразительным стал многократно подтверждаемый указ о необходимости ношения раскольниками (так официально назывались старообрядцы) специальной одежды. Ее главной отличительной чертой был красно-желтый козырь – лоскут, который раскольники должны были пришивать на спине.

Отныне каждый верноподданный мог следить за поведением «меченного» таким образом раскольника в толпе и доносить о всяком его нарушении властям, за что получал награду. Женам раскольников предписывалось носить специальный головной убор – «шапку с рогами». За попытку снять установленное указами платье или переодеться в красный кафтан, на фоне которого козырь был не виден, раскольников жестоко преследовали. Указами 1720 и 1724 годов всем раскольникам было предписано немедленно, под угрозой смерти, сдать властям старопечатные и рукописные дореформенные книги.

Реформа налогообложения – введение подушной подати – особенно обострила отношения власти и старообрядцев. Их (как мужчин, так и женщин) переписывали и клали в двойной подушный оклад. Но не двойной оклад более всего пугал сторонников старой веры. Они были готовы платить двойной оклад, как и особый налог на бороды, – откупиться от антихристовой власти деньгами так просто! Старообрядцы прекрасно поняли полицейское значение подушной переписи, которая создавала для них ловушку, из которой не было выхода. К тому же перепись душ воспринималась в свете приближающегося, по их мнению, конца света, когда Антихрист пытается заполучить точные сведения о числе душ истинных христиан.

Когда был принят закон 1722 года о нарушении священником тайны исповеди во имя разоблачения врагов государства, всякие пути возвращения старообрядцев в лоно Русской православной церкви окончательно закрылись. Более грубого вмешательства светской власти в духовный мир человека трудно и придумать.

И принять новый порядок старообрядцы не могли. Много волнений в среде старообрядцев вызвал указ Петра от 5 февраля 1722 года о престолонаследии, согласно которому император получал право назначить себе в наследники любого человека. При этом имя наследника в указе не стояло. Это-то более всего и смущало старообрядцев. «Да человека ли? – вопрошали старообрядцы. – Не Антихриста ли?» Ведь только его имя вслух не произносилось верующими. Поэтому, как только власти потребовали всенародной присяги в верности указу о безымянном наследнике, старообрядцы по всей стране решительно отказались подчиняться властям. В мае 1722 года от присяги отказался целый город в Сибири – Тара. Влияние старообрядцев в нем было особенно велико.

Не следует забывать, что у русского народа в то время отсутствовало размежевание на старообрядцев и «верных сынов матери-церкви». Пропаганда смелых, талантливых проповедников – духовных детей и последователей гениального протопопа Аввакума – сильно влияла на сознание паствы официальной церкви. Кроме жестокости, доносительства и подчинения капризам светской власти она ничего не могла противопоставить ярким посланиям старообрядческих старцев, беспощадно клеймивших «богомерзкую» власть «царя-табашника» и его иноземных министров. Именно поэтому старообрядцы пользовались всенародным уважением, получали помощь, имели повсюду тысячи своих сторонников.

Так было и в Таре. Осенью 1722 года из Тобольска в Тару был отправлен карательный отряд, создана специальная розыскная канцелярия, которая схватила сотни жителей Тары. Начались невиданные еще по масштабам репрессии против старообрядцев. К розыскам и кровавым пыткам были привлечены тысячи людей, началась ловля старообрядцев как диких зверей по всей Западной Сибири. Оказалось, что Сибирь-матушка, дававшая на своих просторах пристанище всем обиженным и гонимым властями, уже не может спасти свободного человека от жестокой власти грубого солдата и подь ячего. Сибирское население было напугано страшными вестями из Тары, где как бы начали сбываться жуткие предсказания старцев о приходе Антихриста. Людей можно понять – ведь сведения о массовых казнях подтверждаются документами. Известно, что за три-четыре года Тарского сыска повешено, колесовано, четвертовано, посажено на кол не меньше тысячи (!) тарских жителей и округи – простых крестьян, казаков, посадских. Крестьяне, причастные и непричастные к расколу, бросая отвоеванную у тайги землю, построенные деревни и заимки, бежали куда глаза глядят – подальше от ужаса перед надвигающимися муками.