Текст книги "Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг"

Автор книги: Евгений Суверов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 4. НОВЫЙ 1989 ГОД

Гибель летчика

Новый, 1989-й, год встретили достаточно скучно и неорганизованно. Особых празднеств не устраивали, единственно, что разрешили смотреть телевизор всю ночь. В казарму принесли от командования немного сладостей.

Азербайджанец Омар-оглы с несколькими своими безбашенными земляками пытались утащить лакомства к себе в каптёрку. Сладкий кусок пыталась выхватить группа узбеков. Началась разборка, слышались дикие крики, истошные вопли, заглушавшие бой курантов. Всё это напоминало схватку двух обезьяньих стай.

– Я Омар-оглы, дилавой чилавек, каптёрчик, блятной! Узбэк чурка, пощел на х… й! – дальше шел почему-то любимый им набор слов, бессмысленная тарабарщина: «Динама Чиев, вратар Пелэ, имя существитэльное, окончание на а, я». Дегенерат. Кого только в армию не призывают!

Служил в нашей части солдат Иван Крапивин, родом из города Кирова. На правой ноге у него были сросшиеся пальцы. Долгое время он был предметом насмешек, особенно у обкумаренных «корейцев». Крапивин часто показывал им свои «ласты», лицо у него при этом было очень грустным. Он уже устал объяснять сослуживцам, какую скорость набирает во время плаванья.

А в санчасти я встретил солдата с огромными линзами в очках. «У меня плохое зрение, минус шесть», – сказал он тихо. Все его тело было в синяках от побоев. Служил он в батальоне связи полка вертолетчиков. Власть в части держали в основном кавказцы, которые жестоко унижали солдат других национальностей.

Вот под этот «концерт» я и встретил новый 1989 год. Последний год в армии. Неужели следующий, 1990-й, год я встречу уже дома?

Спустя несколько дней в нашем полку случилось ЧП. Во время ночных полетов разбился летчик – старший лейтенант Подшивалов. Наш полк выполнял плановые ночные полеты. Почему-то штурмовик Подшивалова на бреющем полете врезался в сопку. Были организованы поиски. Через несколько дней его тело нашли где-то в приморской тайге. Рядом кружили волки – он повис на дереве, что не дало хищникам добраться до него.

17 января 1989 года у Дома офицеров построилась вся наша часть. Мы прощались с погибшим летчиком. Я его немного знал. Хороший человек был, к солдатам относился хорошо, жаль парня. У Подшивалова осталась жена и маленький сын. Она всю церемонию тихо плакала. Настроение у меня было не из лучших.

Полеты запретили до выяснения причин катастрофы. После построения мы с Юркой Дубровым и Игорем Мягковым из Белгорода пошли в солдатскую чайную. Не доходя несколько метров нас остановил патруль. Патруль нашего полка возглавлял молодой прыщавый лейтенант Кряклин. Он прибыл в часть недавно, после окончания военного училища. Молодой, короче. Решил самоутвердиться. Офицер остановил нас за неотдание воинского приветствия. Начал воспитывать, грозился сгноить на гауптвахте. Мы думали – пугает, ан нет. Отвел всю троицу на «кичу». Полный беспредел. Обидно было, что патруль нашей части нас же упек. Самоутверждался, наверное, зеленый еще «летёха».

И вот я опять на киче. Здесь всё без изменений. Только другие обитатели. Нас разместили в камере временно задержанных. Вскоре арестантов под конвоем повели работать в кочегарку. Там я случайно разговорился с вольнонаемным рабочим. Оказалось – мой земляк, с Алтая, с районного центра Шипуново.

– У меня мать родом с Шипуновского района, с деревни Комариха. Зёма, помоги! Посадили ни за что, патрулю воинское приветствие не отдали, нашему патрулю, – сказал я ему негромко. – Начальник патруля, молодой «летёха» нас сразу на гауптвахту отвёл.

– Ладно, не боись, парни! Завтра переговорю насчет вас с начальником гауптвахты, – ответил он.

Особо не надеявшись на благоприятный исход дела, мы ушли ночевать на кичу. На следующий день ближе к обеду нас без объяснений отпустили. Радости не было границ. «Молодец твой земляк, помог нам!» – говорили мои товарищи.

– У вас на Алтае все нормальные мужики живут? – спросили они меня.

– Конечно, 99 процентов. А вы знаете, что мой земляк Василий Шукшин? Смотрели «Калину красную»? Титов, второй космонавт в мире, и Калашников, изобретатель оружия, – тоже с Алтая!

– Здорово! – сказал Дубров, – Пошли, обмоем наше освобождение, выпьем по стакану кофейного напитка за Алтай.

– За Алтай можно выпить и по два стакана, – весело сказал я.

Мы не спеша пили напиток, ели выпечку, говорили о жизни. Настроение отличное, дембель неизбежен! Шел новый 1989 год.

Штабные крысы

Штаб играет большую роль в армии. Это сосредоточение власти, управленческая структура. В нашем штабе совместно с офицерами служили и солдаты. Служба в штабе считалась кайфотой. Там не было беспредела, писари спокойно шелестели бумажками, в наряды не ходили, не были задействованы на полетах. Тёплое местечко. Все они жили в штабе, там же ели, там же спали (неизвестно только где, наверное, на столах), что было строжайше запрещено.

На моей памяти, все попытки переселить или даже отправить писарей на вечернюю поверку успехом не увенчались. Наверное, у них были высокие покровители, а скорее всего, вдруг появлялась срочная, государственной важности работа.

Большинство писарей относились к категории отверженных, для них побывать в казарме или пойти в столовую было самым страшным наказанием. Работали много, безропотно выполняя любую команду, – лишь бы не отправили в казарму. Знали, что там им придет конец.

Ваня Пуговкин – типичный штабист. Небольшого роста, мешковатый, с испуганным взглядом, оттопыренными ушами, как-то по глупости (сильно хотел кушать, видимо, голод поборол страх) пошел в гарнизонную столовую за своей пайкой. Но был пойман группой азербайджанцев с нового полка.

Длинный, худой азербайджанец, схватив его за ремень, потащил в угол, где стояла группа его земляков.

– Суда иды! Ти чё, ох…ль?

Пуговкин от страха впал в ступор, шевелил губами, пытаясь что-то сказать.

– Ти чтё, твар, ох…ль? – от звонкой пощечины Ваня немного пришел в себя, его правая щека стала красной.

– Иды пол мой, быстро! Мэня завут Ахмэт!

– Ахмет, мне некогда, я на минутку забежал, меня капитан Грязев ждет в штабе, – Пуговкин что-то лепетал, но ужас полностью парализовал его.

В столовой раздавались дикие крики, кого-то били, кто-то выходил, заходил в столовую, не обращая внимания на испуганного солдатика и группу солдат, громко разговаривающих на непонятном языке.

– Мэня е…т твой щакаль? Зае…т! – Ахмет еще раз шлепнул Ваню по другой щеке и одновременно сильно ударил его кулаком в грудь. За шкирку он подтащил слабо сопротивлявшегося Пуговкина к ведру с водой и мокрой грязной тряпке на полу.

– Ахмет, отпусти, пожалуйста! Меня офицеры в штабе ждут, – умоляюще начал он гнусить.

– Мэня е…т? Зае…т? – Ахмет швырнул сапогом грязную тряпку с пола прямо в лицо штабисту.

Спустя несколько минут Пуговкин вытирал рукавом грязь вперемешку со слезами с красного лица и лихорадочно работал. Мыл пол в столовой.

К вошкающейся в углу фигуре Вани не торопясь подошел небольшого роста азербайджанец. Он был весь черным, с безобразным лицом, небольшая фигурка напоминала уродливого паука. Кавказец слегка толкнул писаря ногой в спину.

– Ти кто?

– Я Ваня Пуговкин, из Москвы.

– Москва козёль, я ее е…ль. У тэба ест сэстра?

– Да, есть. Старшая.

– Прыныси мнэ её фотография. Я Али, я здэсь хлэбарэс!!!

Ваня послушно закивал. Лишь спустя несколько часов ему удастся вырваться из азербайджанского плена, вымыв весь пол в столовой, перемыв гору посуды и вынеся мусор.

Грязный, пропахший отходами, он бежал, не оглядываясь, до штаба. Здесь его уже ждал капитан Грязев.

– Ты где, чмо, шаришься? Мне нужно срочно работу сдавать! Тварь, ты меня подставил, сгною на киче, в дисбате сдохнешь, отправлю, урод, в казарму, там тебе быстро задницу порвут.

Ноги подкосились у Пуговкина, он упал перед капитаном, начал причитать, как баба, глотая слезы и умоляя оставить его в штабе, хватался грязными руками за штанину товарища капитана.

– Товарищ капитан, товарищ капитан, я ночью буду работать, я всё восстановлю, не прогоняйте меня, пожалуйста! Меня там убьют. Пожалуйста! Я вам посылочку из Москвы с шоколадными конфетами и сгущенкой к 23 февраля организую.

Грязев брезгливо поморщился, отпихивая его от своих ботинок.

– Ладно, иди работай.

Больше ни в столовую, ни в казарму Пуговкин не заходил. Что он только не придумывал, на что только ни шел, лишь бы не попадать туда больше.

Время шло. Ваня освоился в штабе. Пришло молодое поколение штабистов, на которых он начал покрикивать.

– Уроды, тупицы, провинциалы! Тебя что, в твоей деревне писать не учили, урод?!

К концу службы Иван благодаря штабной службе «дослужился» до младшего сержанта, затем досрочно получил сержанта, а на дембель поехал уже старшиной, весь увешанный различными значками, так больше ни разу не появившись ни в казарме, ни в столовой. При составлении праздничных приказов он «себя, любимого» не забывал.

Мы не любили штабистов. За то, что они создали себе привилегированное положение, были освобождены от службы, от многих трудностей нашей жизни. А главное – меня раздражало их равнодушие к нашим проблемам. Как мы там живём, никого не волновало.

Новый ротный

В начале 1989 года личный состав полка, участвовавший в войне в Афганистане, прибыл в Черниговку. Приехали в основном летчики и техники. Из солдат прибыл лишь один, оставшийся на сверхсрочную службу, – Игорь Цибалко, он стал нашим старшиной. По его рассказам, служить в Афгане было тяжело, царила жесткая дедовщина. Многие солдаты стали наркоманами. Процветала торговля между советскими солдатами и душманами. Наши продавали афганцам в основном дефицитное там дерево (авиабомбы упаковывались в деревянные ячейки). Из осветительных бомб вытаскивались парашюты, которые охотно приобретались местными жителями.

Наш полк стоял в городе Баграм, где находилась крупнейшая авиабаза. Солдаты, стоявшие на вышках с крупнокалиберными пулеметами, чтобы не заснуть, покурив травки, стреляли ночью без разбора. Появится вдали огонёк – сразу длинная пулеметная очередь в сторону домов афганцев. Игорёк даже пытался выбивать пулеметными очередями популярные тогда мелодии.

Будучи дежурным по роте, я всю ночь поговорил с дежурным по полку – летчиком, вернувшимся из Афгана. Разоткровенничавшись, он начал рассказывать о боевых буднях:

– Всю ночь пили, а в четыре утра начало полетов. Взлетел еще пьяный, блин, карту забыл. Что делать? Ну не возвращаться же назад. Пролетаю над каким-то кишлаком, мирный он, не мирный, какая разница. Запрашиваю базу, чтобы разрешил бомбардировку: «Хозяин, хозяин, разрешите работать, вижу неприятеля. – Разрешаю». И тонны взрывчатки разносят в пыль лачуги афганцев. Второй взлет, карту взял. Внизу вижу какой-то базарчик. Кто такие? Понятия не имею. «Хозяин, хозяин, разрешите работать. – Разрешаю». И от базарчика ничего не остается. На следующий день в этом районе нашу колонну обстреляли.

Капитан, рассказывая про Афган, играл желваками. Он вспоминал эту войну, погибших товарищей, не понимая, для чего воевали.

– Какая интернациональная дружба с афганским народом? Какое построение социализма? Ты бы видел, как они живут. Средневековье, мракобесие и всесилие ислама.

В феврале назначили нам нового ротного – капитана Водного, тоже «афганца». Вскоре началось укрепление дисциплины. Была создана рота с тремя взводами. Раньше солдаты были поделены между тремя эскадрильями, у командиров эскадрилий часто руки не доходили до солдат (у них других проблем хватало), что приводило к неописуемому бардаку.

Капитан Водный и три командира взвода – прапорщики начали постепенно наводить порядок. Во время подъема ротный и взводные переворачивали кровати со спящими солдатами (дедам как бы «полагалось» поспать), обливали холодной водой бойцов, пытавшихся урвать минуту-другую сна. На гауптвахту отправляли целыми партиями.

Один нервный дежурный по полку, «афганец», совместно с нашим взводным даже размахивал пистолетом, что-то кричал, пытаясь поднять с постели сонного воина.

Начались репрессии. Наказывали всех поголовно, без разбора, пугали дисбатом. Водному лучше было не попадать под руку – говорили он контуженный. Эхо афганской войны. Нужно было менять тактику, на рожон лезть не стоило, и я не попал в число злостных нарушителей дисциплины, с которыми вел тяжелую борьбу ротный по кличке «Джек Потрошитель» со своей командой.

Постепенно страсти улеглись, беспредел закончился. «Джек» одержал победу, хотя, скорее всего, условную. В столовую уже ходили строем, проводилась зарядка, примерно выполнялся распорядок дня и т. д. Хотя до наведения полного порядка было как до построения коммунизма.

В принципе, новый ротный был нормальным мужиком, не подлым человеком. Хотя действовал иногда жестко, на грани, но и другого выхода у него не было. Нужно было наводить порядок в роте.

Назначались командиры отделений, замкомвзводов. Меня назначили командиром отделения, вторым командиром отделения стал небезызвестный «каптёрщик, дилявой челавек» Омар-оглы, замкомзвода стал мой приятель Виталий Городний.

13 марта 1989 года мне было присвоено очередное воинское звание – младший сержант. Радостное событие.

Если с командиром роты у меня проблем почти не возникало (было ощущение, что он меня уважает, хотя, может быть, я и заблуждался), то с командиром взвода прапорщиком Дятловым взаимопонимания не сложилось. Недалекий, он требовал того, чего сам, наверное, не знал. Докапывался до всякой мелочи. Короче, как и в учебке, мне «повезло» с командиром взвода.

Как-то Дятлов начал кричать, что он был против моей кандидатуры как командира отделения, что я веду себя слишком независимо, но ставить некого.

– Мне без разницы ваши лычки. Я и рядовым себя неплохо чувствую, – ответил я.

Рассердившись, он выбежал из каптёрки, хлопнув дверью. Хотя, конечно, были и преимущества новой должности. Ходил в наряды только дежурным, официально никто не мог заставить меня выполнять грязную работу, престиж какой-то. Но появлялось и больше проблем, повысилась ответственность за других.

Любимчиком Дятлова стал Омар-оглы. Спелись родственные души. Взводнику нравилась личная преданность друга-«интеллектуала». С криками, непонятной своей тарабарщиной (типа «Динамо Чиев (Киев), вратар Пэлэ…») распинывая своих подчиненных, он старался всячески угодить Дятлову.

– Я фас лублу, таварыч прапорчик!!! – на ломанном русском говорил Омар, преданно глядя в глаза своему «боссу».

Правда, часто Омар сам грубо нарушал воинскую дисциплину, нерадиво нес службу в нарядах, был заносчив и груб с подчиненными. На нарушения «Омарчика» (как ласково звал его наш прапор), Дятлов лишь грустно говорил, шевеля своими усами:

– Ну как же так, Асиф, ну как же так?

Личный состав отделений нашего взвода по моему настоянию был практически разделен по национальному признаку. В моем отделении были славяне, у «Омарчика» – все остальные, тюркоязычные. Многие проблемы были решены. Я понимал, что если разбросать всех подряд, то многие русскоязычные станут выполнять всю грязную работу, ходить в наряды, попадут в «рабство» и т. д. А так Асиф со своей энергией грозно кричал, заставляя работать свою бригаду, напрягая своих земляков, а я спокойно командовал своим отделением. Может, так и нужно строить вооруженные силы, по национальному признаку?

Боевые будни

Время шло быстро. Наступила весна. Зима в Приморье пролетела незаметно, она была теплой и малоснежной. Практически ежедневно приходилось отстаивать себя, неизвестно, что мог принести новый день. Нельзя было давать слабину, иначе – труба.

Но у меня была поддержка. По нашей договоренности, если возникали у кого-нибудь проблемы, все мои товарищи вставали и шли на разборки. Это касалось каждого из нас. В единстве и взаимовыручке – наша сила, и это мы прекрасно понимали. Это здорово помогало.

Моим новым товарищем стал Роман Коваленко из Днепропетровска. Парень зарекомендовал себя с хорошей стороны, главное – он не боялся дать отпор. Побеждает не столько мышечная масса, рост, сколько сила духа. Не раз я был свидетелем, когда здоровые парни ломались и давали слабину. А сильных духом, но явно не богатырского телосложения людей трудности лишь закаляли.

В Ромке удивительным образом сочеталась сила и дух. Он был физически развитым, бесстрашным, отличный боец и товарищ. Призыв его был на полгода младше моего, и служил он у меня в отделении. Мы как-то сразу сдружились, и я ему во всем старался помочь.

В феврале произошла разборка с армянами. Миша Осипов стал заместителем командира второго взвода. У него произошли «рамсы» (конфликт) с армянами, они не хотели ходить в наряды.

Ночью, после отбоя пятеро армян подняли Михаила и повели в дальний угол казармы для разборок. Увидев это, я быстро поднял спавших рядом четверых друзей, и мы поспешили на подмогу Мишелю. Наш небольшой отряд быстро рассеял их. Получилось – один на один. Армяне не ожидали такого поворота. Начались пустые разговоры, которые кончились ничем. Драться «горячие кавказские парни» испугались, они согласились идти в наряд. А куда бы они делись? Мы победили!

Суровые будни скрашивали мои друзья, я знал, что они придут ко мне на помощь в случае проблем, это здорово. Это придает уверенности и дает опору в жизни. Что касается наших вечных оппонентов, то многие из них драться не любили и не могли. Любимым видом спорта у южан была борьба, но боролись большинство очень плохо.

Особенность представителей кавказских народов Советского Союза в том, что многие из них смелеют лишь при своем численном превосходстве. При равенстве сил или превосходстве противника они ведут себя опасливо. Беда славян, на мой взгляд, в их повышенном индивидуализме.

Проблему усугубляла политика советской власти, десятилетиями выкорчевывавшая из русского народа историю до 1917 года, православную веру. Пытались создать советского человека – человека без национальности. Больше всего, к сожалению, таким воздействиям подвергся русский народ. Лишь возрождение православия, понимание своих исторических корней поможет возродить наш народ.

Зимой стали одолевать вши. Эти паразиты больно кусались, приходилось сбрасывать свою одежду в холод, чтобы они там все погибли. Но, конечно, всех этих гадов уничтожить не удавалось. Размножению вшей способствовала полная антисанитария и нерегулярные посещения бани личным составом.

В одну из январских ночей, вши совсем одолели и довели до бешенства какого-то азиата. Что-то крича на своем языке, торопливо сбрасывая одежду, кишащую насекомыми, на подоконник, джигит начал беспорядочно наносить удары по маленьким врагам штык-ножом.

– Вощь – казель, ти меня зае…ль! Я твой мама е…ль, я твой брат е… ль, я твой тетя е…ль, – и так далее.

Он был дневальным, отрубившись, спал на своей кровати не раздеваясь, но ему стало совсем невтерпеж от кишащих тварей. Стояла зимняя ночь, личный состав нашей роты беспокойно спал, ворочаясь, вскрикивая что-то во сне.

И лишь житель одной из южных советских республик бил рукояткой ножа по груде грязной одежды. При точном попадании в «вощь» карие глаза его начинали блестеть и победный гортанный возглас сотрясал стены казармы.

В конце марта стало уже тепло. Было воскресенье. Я лежал на лавочке около стадиона. Отдыхал, закрыв глаза, наслаждался тишиной и весенним солнцем. Вдруг почувствовал небольшой удар в ногу. Подняв голову, увидел какого-то азербайджанца не из нашей роты. Это наглый джигит на велосипеде специально наехал на меня.

Разговор с ним был коротким, спускать эту наглость было нельзя. Нужно было сразу расставить всё на свои места. Видимо, он хотел таким образом проверить меня на прочность.

– Ты чё, чмо, ходы попутал? Пойдем поговорим, – и я кивнул в сторону туалета. Азербайджанец растерялся, он был явно не готов к такому повороту событий. Не ожидал встретить сопротивления, хотел поглумиться. Он был из нового полка, сержантов из русских у них почти не было, он чувствовал там себя, наверное, королем.

Минут пять он чего-то буровил, тянул время. Видя наши разборки, подбежал Саня Матияш.

– Женя, тебе помочь?

– Ми как мыжики, одын на одын!

– Спасибо, Саня, мы один на один пойдем поговорим.

– Ты в этом уверен? Они один на один никогда не дерутся.

Я заглянул в туалет. Он был разделен бетонной перегородкой на две части. В первой части никого не было. Во вторую часть я заходить не стал, а зря – там притаились два его земляка. Дыша испарениями, они ждали условного сигнала. И когда они туда проникли? И как он им просигналил о помощи? Саня ушел. Мы остались «один на один».

Пустые разговоры, как вата, пеленали меня. Нужно было сразу бить его. Но он ввел меня в заблуждение, вроде бы пошел на попятную, хотел извиниться. Неожиданно он ударил головой мне в лицо, разбив губу. Гортанно что-то крикнул, и с двух сторон из-за перегородки выскочили два его дружбана и накинулись на меня. От вероломства я просто рассвирепел. Тем более этих азербайджанцев я знал хорошо, у меня с ними были отличные отношения до этого случая. От злости я сильно швырнул этого велосипедиста в направлении толчка. Он от неожиданности спикировал в дурно пахнущее отверстие, сметая на своем пути остатки кала, мочи и хлорки.

Я был взбешен. Оттолкнув стоящего перед выходом парня, я спокойно вышел на улицу. Преследования не произошло.

В апреле – опять драка с армянами. Наша рота шла в баню. Я шел в последней шеренге. Проходили мимо казармы нового полка, сидящий на лавочке сержант-армянин выкрикнул что-то оскорбительное в мой адрес. Я его послал подальше.

Рассерженный этим усатый буйвол подбежал ко мне и пытался с ходу меня пнуть. Я перехватил левой рукой его правую ногу и быстро сделал ему подсечку. Тело грохнулось на землю, подняв кучу пыли. Из их казармы высыпалось, как тараканов, большое количество кавказцев, наши также подтянулись.

Мимо проезжал какой-то прапор на своем мотоцикле. Он разнял нас. Сердце сильно стучало. Я был сильно возбужден, прокручивая в голове все детали этого конфликта.

В мае произошла стычка с грузинами в столовой. После обеда я подсел за обеденный столик к своему товарищу – младшему сержанту Олегу Черниговскому. Он служил в роте охраны нашего полка и был родом из Бурятии. К ним прибыло молодое пополнение, начался КМБ – курс молодого бойца. Пока мы с ним разговаривали о жизни, к столу, где кушали новобранцы, начали стекаться грузины, громко разговаривая на своем языке с земляками.

Заканчивая прием пищи, Черниговский приказал двум грузинам, находившимся на краю стола, отнести грязную посуду на мойку. Что тут началось! Грузины начали кричать: «Мой земляк ни будэт работать! Ти понял, урус?», «Ми с тобой разбэрёмся!» Всё же посуду отнесли, но самое интересное было впереди.

Когда я выходил из столовой, увидел, как четверо грузин, схватив за ремень и руки, поволокли Олега за угол столовой. Там находилось еще человека четыре.

Ярость охватила меня. Я с разбега, не раздумывая, врезаюсь в толпу грузин, плотным кольцом охвативших моего товарища, что-то грозно кричу им. От невиданной наглости они остолбенели. Воспользовавшись минутным замешательством, мы прорвали «кольцо окружения» и вдвоем начали отступать, отбиваясь от наседавших грузин. Я видел, как с разных сторон на помощь к своим бежали кавказцы.

И всё-таки мы прорвались. Обошлось без травм. Родился, наверно, в рубашке. Чудо. Бог помог. Вдвоем против огромной толпы. Наверняка помог пояс с молитвами, который мне дала на службу мама (такой же пояс был и у моего деда, он вернулся живым с войны), я этот пояс никогда не снимал.

Зачем я заступился за Олега? Хотел помочь своему товарищу. Противно быть созерцателем унижения своего друга. Сегодня его одного метелят толпой, а завтра – меня.

Вскоре нас вызвал командир роты охраны. Он встал, молча пожал нам руки.

– Я служу здесь с 1985 года и первый раз вижу, чтобы русский за русского заступился. Молодцы! Осторожней будьте, они могут отомстить.

Вечером всех сержантов собрал наш ротный.

– Почему никто не помог Суверову, ведь кто-то из роты мог видеть конфликт? – спросил он.

Меня потряс ответ моего давнего «приятеля», младшего сержанта Грибанова.

– Товарищ старший лейтенант, это его проблемы. Мы ничего не видели. Да и вообще, это же внеуставные отношения.

Выходя из канцелярии, «Джек Потрошитель» предупредил меня, чтобы я был осторожней:

– Смотри, они могут порезать.

– Спасибо, командир, разберемся.

У меня созрел план мести. Договорившись со своими и друзьями Олега Черниговского, мы решили дать бой грузинам в столовой. Нас готовы были поддержать «корейцы». Набиралось более двадцати человек.

Договорились, что завтра в обед, по нашему с Олегом сигналу, все вскакивают и начинают месить «биджо» (так называли грузин). Нам представлялось все это, как в американском вестерне: летящие по грязным столам грузины, кому-то надели бачок с кашей, кто-то вылетает из столовой. Хотя действительных последствий этой массовой драки мы не предполагали, а вернее, даже не хотели предположить. Хотелось быстрее их наказать.

Но вечером нас с Черниговским грузины пригласили на стрелку в солдатскую чайную. Мы присели за столик, где нас ждали два грузина. Стол был завален пряниками, печеньем, разными сладостями.

Они просили мировую. Объясняли, что офицеры их накажут, а нужно, мол, в отпуск ехать, а их не отпускают, пока не помирятся с нами.

Мы переглянулись с Олегом. «С вас две бутылки грузинского коньяка», – и пожали руки вчерашним врагам.

Капт ёрка

В спальном помещении было несколько каптёрок. В части из них хранилось бельё, различный инвентарь. У каждого взвода была своя каптёрка, в одной из них я часто сидел со своими друзьями. Она представляла собой небольшую комнату с одним окном, парой столов, несколькими шкафами, политической картой мира на стене и портретом Михаила Сергеевича Горбачева – главы СССР.

Я со своими друзьями проводил здесь много времени. Мы пили чай, кушали, составляли наряды, проявляли фотографии, разговаривали о жизни, слушали музыку.

О музыке несколько подробнее. Я люблю музыку. В этот период мне очень нравилось слушать группу «Кино».

«…Но ночь сильней, ее власть велика. Тем, кто ложится спать, спокойного сна, спокойная ночь… Но вот, это время пришло. Те, кому нечего ждать, садятся в седло, их не догнать, уже не догнать…», «…Солнечный день в ослепительных снах… Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве, пожелай мне удачи в бою, пожелай мне не остаться мне в этой траве… Пожелай мне удачи», «Они говорят им нельзя рисковать, потому что у них есть дом, в доме горит свет, и я не знаю, кто из нас прав… Закрой за мной дверь, я ухожу…». Слова, музыка Виктора Цоя во многом отражали мои мысли, настроение. И мне бы не помешала удача в бою.

Перебирая старые, уже немного пожелтевшие фотографии, слушая группу «Кино», я как будто переношусь в тот, уже далекий, 1989 год, в нашу каптёрку, к моим друзьям, к ежедневным проблемам службы и своим небольшим радостям.

Засиживались в каптёрке подолгу. Раз решили пофотографироваться с боевым оружием. Я был дежурным по роте. Выключил сигнализацию, вырубив электрический счетчик, прихватил автомат АК-74, штык-нож, магазин из оружейки, и мы стали фоткаться в каптёрке. Дежурный по полку спал, ничего не подозревая, хотя его комната была между оружейной комнатой и нашей каптёркой. Вот так, без хлопот, можно было завладеть оружием.

В столовую часто не ходили, особенно на завтрак и ужин. Пайку (хлеб, масло, сахар) нам приносили в нашу каптёрку.

С лета начал сильно тосковать по дому. Скоро уже два года, как я не был дома, не видел родных. Как там мой Барнаул, какие изменения? Буквально каждый день я представлял, как приеду домой, как зайду, обниму своих родителей. Наваждение какое-то. Время тянулось. Всё надоело, хотелось домой.

Наша каптёрка стала еще и местом любовных свиданий Александра Онегина. Саша познакомился с местной девушкой. Пару раз местом встречи с ней была наша каптёрка. Романтика.

Родом Саня был из Иркутска. Земляк (все сибиряки для меня были земляками) призывался на полгода раньше, чем я, к нам в роту попал весной 1989 года. Его часть под городом Комсомольском-на-Амуре расформировали.

Онегин рассказывал нам о жесткой дедовщине, царившей у них в части. После отбоя дневальный подходил к выключателю строевым шагом и спрашивал у него (выключателя) разрешения выключить, затем начинались «ночные полеты». «Духи» с вытянутыми в стороны руками, изображая истребителей и бомбардировщиков, вели воздушный бой. Веселуха.

– Так деды у нас развлекались, – грустно сказал Шурик, о чем-то вспоминая. – У вас здесь лафа.

В чем причина так называемых неуставных взаимоотношений в армии?

1. В мужском коллективе всегда будут конфликты, тем более что состав его разношерстный (разное воспитание, национальность, умственные способности, возраст и т. д.).

2. Как заставить выполнять чужую волю? Чтобы заставить солдата трудиться, нужна сила, нужен страх. Сила – это деды (в частях с «неуставщиной») или сами офицеры (в уставных частях, как, например, в учебке, наказывающие гауптвахтой, дисциплинарным батальоном).

Полностью искоренить насилие в армии нельзя, но снизить можно. И прежде всего – жестким контролем со стороны командира части и офицеров. При желании практически в любой части можно навести порядок и контролировать ситуацию.

«Белый клык»

Служил в нашем гарнизоне рядовой Андрей Твердов. Чуть ниже среднего роста, коренастый, с белой шевелюрой, он выделялся среди разношерстной солдатской массы.

Андрей Твердов был родом из Томской области, служил в батальоне связи полка вертолетчиков. Атмосфера в батальоне была тяжелая. Кавказцы доминировали повсюду, представители других национальностей беспощадно эксплуатировались, малейшее неповиновение жестоко наказывалось.

Но эти правила не относились к Андрею. Его происходящее не касалось, как будто он был пришельцем из другой планеты, где проживают одни бесстрашные люди. Он жил своей жизнью, не подчиняясь никому. Ни злые кавказцы, ни строгие офицеры не могли сломить его свободолюбивый дух.

Ходил он по территории часто без головного убора, расстегнутый, практически не обращая внимания на окружающих. Лицо его было украшено многочисленными шрамами, выглядел он значительно старше своих лет.

Андрей был частым гостем на гауптвахте. У него даже была там любимая камера. Командование, в конце концов, махнуло на него рукой, закрывая глаза на существование этого бойца.

– Пусть живет как хочет, хрен с ним, – сказал его командир и махнул рукой. И Твердов жил, как хотел, хотя его сильно тяготила ежедневная рутина армейской жизни.

Звали Андрея – «Белый клык», говорили, что когда он очень сердился, то он обнажал свои зубы, белые как жемчуг. От тюрьмы и дисбата или серьезных травм в многочисленных потасовках его всегда что-то спасало. Наверное, родился в рубашке.