Текст книги "Господин следователь. Книга 11 (СИ)"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 9
Семейный завтрак

С утра мне предстоял разнос.

– Иван, как тебе не стыдно? – гневно спросила матушка. – Деловые переговоры должен вести мужчина, а ты отправил вместо себя барышню, которую, между прочем, именуешь сестренкой. Разве так поступают с младшей сестрой?

Нагоняй от маменьки я должен был получить еще вчера, но спас отец, приехавший со службы и сразу же сподобивший нас всех отправляться на ужин. За ужином вели разговор исключительно о предстоящем дне рождения дедушки, на который должны явиться всей семьей. А семья теперь стала больше.

После ужина мы с отцом ушли в его кабинет, чтобы обсудить некоторые вопросы будущего полицейского училища. Например – не стоит ли ввести в нем изучение иностранных языков? Увы, Чернавский-старший предложение не поддержал, хотя и мог бы… По его разумению, помощник исправника по сыскной работе, получивший подготовку в училище, должен хорошо знать законы, разбираться в криминалистике – включая навыки снятия отпечатков пальцев и изготовление гипсовых слепков.

Я еще предложил, чтобы в обязательном порядке будущих сыскарей обучали фотографированию – гражданских фотографов не всегда можно привлечь, а иметь штатных – много воды утечет.

С фотографированием отец согласился, а вот касательно иностранных языков уперся. Дескать – пусть изучает в свободное время.

Наверное, батюшка прав. Значит, придется искать для жены другое место работы. Может, предложить Леночку в качестве преподавателя латыни для Женского медицинского училища? Латынь медичкам нужна. Вот только – начальницей будет Чернавская, препод – еще одна Чернавская. И товарищ министра Чернавский. Могут сказать, что семейственность развели.

Впрочем, не факт, что Елена захочет трудиться, став моей женой. Неволить любимую девушку не стану, но, скорее всего, дома не усидит. Подыщем что-нибудь этакое, не слишком обременительное, но позволяющее считать себя занятым человеком. А вот когда дети пойдут… Но, как пойдут, так и станем думать.

Зато идея создать музей истории правоохранительных органов отцу понравилась. Он предложил основать его при Полицейском училище. Будет там и витрина с орудиями преступления, и раздел, где можно познакомится с историей становления полиции. Перетащить кресло Шешковского из Малой приемной императора батюшка не рискнет, у него наглости не хватит (я со временем выклянчу у государя), но вот попросить градоначальника Санкт-Петербурга, чтобы тот передал абсолютно ненужную будку, согласился. Символ будочника пока побудет где-нибудь в безопасном месте – чтобы не спалили, потом, когда помещение подберут, там и поставят. И старую форму полицейских, алебарды и все прочее, тоже начнут собирать.

Воодушевившись, Чернавский-старший решил, что с таким проектом не грех и к самому государю пойти.

Пока мы беседовали, наши, а женщины упаковывали подарки для дедушки, писали поздравления. Я, кстати, подарю генералу кожаный портсигар с золотой монограммой (деду давно пора курить бросать!), а Аня вручит вышивку, над которой трудилась почти два месяца. Или три? Нет, маменька сказала два, значит – два. А что еще могла подарить гимназистка генералу? Правда, вышивать наша гимназистка не умеет, но откуда про это старику знать? Не уверен, что он знает о существовании специальных мастерских, в которых можно заказать любую вышивку. Что там Санкт-Петербург, если имеются мастерицы и в нашем Череповце? Заказывают им и подарки для жениха, и для мужа, чтобы те порадовались – какие у них дамы-то рукодельные! Как-то, одна мастерица (жена нашего городового) со смешком рассказала, что ее постоянная клиентка (имя не называла), иной раз берет еще не исполненный заказ на дом, чтобы муж непременно на него наткнулся… Милютин, кстати, планирует в Доме трудолюбия мастерскую по вышивке завести.

Разнос сыночку был назначен на утро, как раз на тот промежуток, когда отец уже уехал на службу, а мы еще оставались за столом допивать чай и кофе. А еще какао на молоке, без сахара, положенное юным барышням. Анька какао не любит, пучит глазенки, но пьет, не вякает. Пока студенткой училища не станет, статус свой не повысит, придется по утрам какавом давиться.

Сестричка у меня теперь бедная. На кухню не пускают, по лавкам и магазинам приходится ходить в сопровождении либо матушки, либо горничной, которую маменька наняла специально для воспитанницы. Анька хоть с Верховцевым отвела душу. Светится, как новый пятак.

– Ужасно стыдно, – вздохнул я. – Даже не знаю, простит ли она меня. Аня? Простишь?

– Подумаю, – отозвалась юная акула капитализма, украдкой показывая язык.

– Ясно. Не простишь – стану горько плакать, – вздохнул я еще горше, пытаясь изобразить всхлипывание. – Вернусь в Череповец, мы с Кузьмой уйдем в леса. Станем там рыбу ловить, и ждать, пока не простят.

От супруги товарища министра внутренних дел не укрылся наш немой диалог – с перемигиванием, она слегка насторожилась и призадумалась – а стоит ли дальше ругань единственного сыночка?

– Скажи-ка лучше, сколько ты с помощника директора Императорских театров слупила? – поинтересовался я.

– Ваня, что за слова? – возмутилась маменька. – Что за жаргон такой – слупила?

Какой бы термин-то подобрать? Догадался.

– Истребовала. Выбила.

Аня уткнулась в какао, сделала крошечный глоточек, взяла паузу, выдала:

– Сорок процентов от сборов.

– Ничего себе, – с уважением покачал я головой. – А Верховцев говорил, что тридцать процентов от сборов получают только знаменитости, вроде Островского.

– Вот пусть они знаменитостям по тридцать и платят, а нам по сорок. Тем более, что им эти деньги еще предстоит заработать. Вот, как говоришь – пусть будет стимул!

– Вот видишь, маменька, – назидательно сказал я, – если бы мужчина переговоры вел, он бы процентов на двадцать договорился, не больше.

– Ваня, ну не смеши меня! – фыркнула барышня. – Какие двадцать? Ты же у нас совершенно не приспособлен к серьезной жизни. Верно я говорю, Ольга Николаевна?

Маменька кивнула, а соавтор продолжила:

– Ты бы на десять согласился, а еще бы и Чехову стал из своего кармана платить. А теперь за адаптацию дирекция ему пятьдесят рублей положит, плюс два процента от сборов, зато он вместо нас станет к зрителям выходить, кланяться.

Кто бы такое услышал! Чехов адаптирует для сцены сказку, написанную по мотивам пьесы Шварца и сценария Захарова.

– Бедный Сергей Иванович, – пожалел я помощника директора. – Он, наверняка сражался, как лев?

– Да ну, это разве сражение? – пренебрежительно хмыкнула Анька. – Смешной он, наивный, торговаться совсем не умеет.

Воодушевившись, принялась вспоминать:

– Вот, как-то было, мой дед, двоюродный… или троюродный – не упомню, хотел картошку продать, по четыре рубля за пуд, а ему предлагали только рубль. Пришлось меня звать. Вот тут уж пришлось поторговаться! Сколько торговцы матюгов на меня извели, как они свою правоту доказывали! Как вспомню – сердце радуется.

– И сколько дед выручил? – поинтересовался я, давясь от смеха.

– Чуть меньше, чем он хотел – по трешке за пуд, – сообщила Анька. Потом поморщилась: – Я-то бы за такую картошку и полтинника не заплатила – с подгнивом, проросшая. Но дед-то, хоть и троюродный, но свой, а торговцы чужие. Да я узнавала – у них половина возов пустые, а кто захочет порожняком возвращаться?

– Аня и Ваня, – сказала маменька. Посмотрела, опять сказала. – Ваня и Аня. Я все время недоумеваю – что у меня за дети? Ладно, мы с отцом смирились, что вы сказки всякие пишете, рассказы. И на сцене ваша пьеса пойдет. Но торговаться, словно мещане?

– Нет, маменька, ты не права. Мещанам, купцам, деньги нужны, как самоцель. А мы с Аней их на благое дело потратим.

– На благое? – с недоверием переспросила маменька. – На благотворительность?

– На благотворительность, само собой, тоже нужно что-то отстегивать, но я считаю, что помощь немощным и увечным должно государство осуществлять. У Анны планы более грандиозные. Верно?

Анька же, воспользовавшись тем, что маменька отвлеклась, стащила мою чашку с кофе, выдула половину, успела прикрыть салфеткой и кивнула.

Маменька сделала вид, что не заметила. Вот-вот, а мне бы точно замечание сделала, если бы я у сестренки что-нибудь со стола спер. Девчонке все можно!

– Аня наверняка откроет какой-нибудь заводик, – предположил я вслух. – Будет он работать на современной технике, по новейшим технологиям, рабочие станут жалованье достойное получать, выходные у них будут и полный социальный пакет.

– Что у них будет? – в один голос спросили женщины.

Ну вот, опять ляпнул. Как же мне объяснить?

– Социальный пакет, я имею в виду поддержка с точки зрения решения социальных проблем, – принялся я выкручиваться. – Женщинам – отпуск по беременности и уходу за ребенком, денежные выплаты за это время.

– Ваня, а зачем женщин на завод брать? – вытаращилась Анька. – Ты ж сам говорил, что женщин нужно беречь.

– Нужно, – не стал я спорить. – А как быть вдовам, у которых дети маленькие? Пенсии за потерю кормильца не предусмотрены. Ладно, Милютин за своих платит, тем, у кого отцы на производстве погибли. Но остальные-то? Иван Андреевич планирует завод у нас открыть, лесопилки расширять станет. Понадобятся уборщицы, кладовщики, потом – надо же кому-то инструменты затачивать? Женщин нужно на такие работы брать, которые им по силам.

Анна переглянулась с матушкой, спорить не стала. Но потом вдруг выдала:

– Нет, заводик я открывать не стану – неинтересно. Всех денег мне все равно не заработать, а на жизнь хватит. Я деньги на научную лабораторию коплю.

– На что? – спросили мы с маменькой в один голос.

Анна выдохнула, потом принялась объяснять:

– Мне Иван как-то одну интересную идею подсказал – дескать, можно изготовить из плесени лекарство от всех болезней…

– Нет, такого не говорил, – запротестовал я. – Идея не моя, она давно известна, чуть ли не со времен Древнего Египта. А лекарство от всех болезней изготовить нельзя. Тем более, что вирусы мутируют, приспосабливаются. А вот создать лекарство, которое будет спасать от инфекций – от гангрены, от обморожений, от нагноений – вполне возможно.

– Да-да, я просто неправильно выразилась, – кивнула Аня. – Так вот, профессор Бородин написал, что его коллега – Алексей Герасимович Полотебнов уже изучает целебное воздействие плесени на раны. Он меня с ним потом познакомит. Но в академии, как всегда, то на лабораторную посуду денег не выделят, то химикаты покупать не на что. Вот я и подумала – а не лучше ли создать свою собственную лабораторию, чтобы от казны не зависеть?

Ай да девчонка. Но лучше спустить ее с небес на землю.

– Аня, идея замечательная, но боюсь, что у тебя ничего не выйдет. Допустим, на первое время денег хватит, а что потом? Гонорары – штука не очень надежная, а расходы никуда не денутся. Понадобится здание, а его нужно содержать. Жалованье сотрудникам, лаборантам, да и рабочие понадобятся, которые за сохранностью окон и стен станут следить. Те же самые реактивы, образцы растений, из которых плесень получать станешь, придется обновлять. Все равно, без поддержки казны нашей науке не обойтись.

– Ваня, я это понимаю. Деньги нужны на первое время. Чтобы весь процесс запустить. Деньги промышленники станут давать, которые потом лекарство станут делать. Им же прямая выгода меня финансировать. А лабораторию стану открывать, когда медицинское училище закончу, а потом в Париже поучусь.

Маменька, слушавшая наш разговор с удивлением (будь кто другой, так сказал бы – с обалдением), услышав про Париж, возмутилась:

– Аня, какой Париж?

– Ольга Николаевна, я хочу в Париж съездить, у Луи Пастера поучиться. Александр Порфирьевич пообещал рекомендацию от академии дать.

Маменька резко поднялась, подошла к девчонке и обняла ее.

– Аня, никакого Парижа. Я не для того дочку обрела, чтобы она во Францию от меня уехала.

Анечка уткнулась в грудь матушки, обхватила ее за пояс. Не удивлюсь, если она мою маменьку скоро начнет и сама мамой звать.

Главное, чтобы плакать не принялись. А не то, как начнут, потом сложно остановиться, а нам к обеду выехать надо, чтобы деда поздравлять. Раньше его поздравляли вечером, но, когда человеку исполняется восемьдесят лет, лучше пораньше.

Генерал от инфантерии, прошедший едва ли не все войны 19 века, доживший до таких лет, огромная редкость. А еще, как оказалось, были у меня два дяди – старшие братья маменьки, офицеры, которые своего отца с юбилеем поздравить уже никогда не смогут.

– Маменька, так к Пастеру ехать не завтра, – примирительно сказал я. – Анне еще в училище четыре года учиться.

Надеюсь, Анька не закончит Медицинское училище за год? С нее станется.

Подождав, пока женщины слегка успокоятся, спросил:

– Аня, не помнишь, сколько у нас денег?

– Как это я не помню? – возмутилась барышня, потом поправилась: – Про наличные сказать ничего не могу – мы с тобой от последнего гонорара по триста рублей оставили – но ты пока все не должен был профукать, жалованье двадцатого получал, остальное в банках. А в банках у нас восемнадцать тысяч.

– Так много? – обрадовался я. – Значит, у меня имеется девять тысяч. Недостает одиннадцать.

– А на что тебе не достает? – спросила Аня и сразу же догадалась: – На экспедицию?

– На какую экспедицию? – тут же заинтересовалась маменька, а я вытаращился на девчонку:

– А как ты догадалась?

– Когда ты карту страшную малевал, которую Чарльз Милвертон составил…

– Ань, мы ведь рассказ пока Лейкину не отдали? – перебил я Аньку.

– Нет, только «Союз рыжих» и «тайну долины». Кончину Милвертона доработаем, и «Изумрудный город» тоже. И про нового издателя надо думать.

– Понял, – кивнул я. – Про издателя мы подумаем. А как ты, говоришь, про экспедицию догадалась?

– Так просто же… Лена твою схему перерисовывала, чтобы красиво было, ты все под нос бубнил – чтобы проверить, нужно экспедицию организовать, – пояснила мне барышня, а маменьке сообщила:

– Ваня собирается на Кольский полуостров экспедицию послать, железо с медью искать.

– Ваня⁈

– Маменька, не волнуйся, сам туда не поеду, – заверил я. – Я не геолог, и не биолог, а там специалисты нужны. Зачем ученым тащить бесполезный груз? Я только денег хочу дать, чтобы экспедиция состоялась. Отыщут полезные ископаемые, а там, государь, железную дорогу прикажет строить до Баренцева моря. И будет у нас новый город – а то и не один, и порт на незамерзающем море.

Не стал говорить, что ночевать в палатках, греться у костра, бегать за дичью (или удирать от медведя), должны люди, которым это нравится. А мне больше нравятся ночевки в тепле, на мягкой постели. Я же и так страдаю – электричества нет, горячей воды в ванной тоже, да и самой ванны не имеется. А про здешние сортиры вообще молчу. И бреюсь опасной бритвой. Бр-рр. Уже за одно это медаль положена.

Посмотрев на Аньку, сказал:

– Вишь, как нескладно. Я бы тебе и свои деньги на лабораторию отдал, но я государю пообещал, что экспедицию из своих средств снаряжу. Но нужно еще немножко подзаработать.

– В банке нам сейчас хранить деньги невыгодно. Как в Череповец вернешься – пойдешь в контору Милютина, – отдала распоряжение Анька. – Он акции новой железной дороги скоро на бирже продавать начнет, под семь процентов годовых. Я договаривалась – нам акции на пятнадцать тысяч оставят, но, если есть лишние – еще возьми. За тебя все сделают – ты только доверенность оставь. И не забудь сами акции взять.

– Так… – вмешалась маменька. – Что-то я уже ничего не понимаю. Одна собирается лабораторию на свои средства открывать, другой экспедиции снаряжать…

– Ольга Николаевна, здесь все просто, – улыбнулась Аня. – Должна же быть польза от тех денег, которые мы с Иваном заработали? На себя нам все не потратить, пусть для важного дела расходуются.

– Польза-то быть должна, здесь я совершенно с тобой согласна, но, скажем, своим родственникам ты помочь не желаешь? – спросила маменька.

– Если понадобится – помогу. Но батька… то есть, батюшка мой, жалованье неплохое получает. Если он в беду попадет – помогу. И тете Гале помогать стану, и Петьке – братишке моему сводному. Поросенок он, конечно…

– Аня, не клевещи на мальчишку. Очень толковый и тебя любит, – заступился я за парня. Петька – сводный братишка, мне на самом деле понравился.

– Мальчишки – все поросята, – хмыкнула Анька, критически посмотрев на меня и продолжила монолог: – А уж для маленькой Нюшеньки – сестрички младшенькой, в лепешку расшибусь, но все сделаю. И остальным помогу, и помогаю, чем могу, но тем, кто сам трудиться хочет. А вот бездельникам помогать не желаю. Таким один раз поможешь, на шею сядут и ножки свесят.

– Так, барышня, с тобой все понятно. А вы, господин жених? Не лучше ли эти деньги на семейную жизнь оставить?

– На семейную жизнь у меня жалованья хватит, – заметил я. – А на какие-нибудь рюшки с финтифлюшками пусть Леночка свое приданое тратит. Я на ее деньги не претендую. Квартиру, правда, снимать придется, но придумаю. Нам же целый этаж не нужен, а на небольшую, комнаты на четыре-пять, можно немного и взять.

– Иван, какая квартира? – всполошилась маменька. – Мы с твоим батюшкой эту снимали с расчетом, что ты с женой здесь поселишься. Здесь всем места хватит. Покажется мало – еще один этаж снимем, все равно пустует. А у дедушки твоего, если помнишь – собственный дом. Можете с Леночкой там поселиться. Дед там один-одинехонек по комнатам бродит, жалеет, что внук теперь с ним не живет. С тобой ему веселее было.

Помню, что у деда собственный дом, в котором я жил, будучи студентом. Правда, не помню – как я там жил⁈ И генерал Веригин сам виноват, что внук с ним больше не живет. Вот только семейную жизнь лучше начинать отдельно от родителей. Впрочем, надо еще с невестой поговорить – что она скажет?

Глава 10
Мой дедушка – генерал

Отец сегодня планирует пробыть на службе недолго – только утро, а потом домой. И тут уж ни сам министр ничего не скажет, ни подчиненные втихаря не осудят. Тесть у товарища министра один, а коли он еще и генерал от инфантерии, так это дело не только семейное, а государственное.

Приедет, а там, все вместе, к деду и выдвинемся.

Несколько часов, выпавших на ожидание отца, решил потратить на пробежку по антикварным лавкам и книжным магазинчикам – хотя бы по Литейному и немножко по Невскому. Хотел с собой Аню взять за компанию – но нет, ей подол понадобилось подшить и прическу сделать. Подол – ладно, но уж косу-то она сама в состоянии заплести.

Ну что за город-то такой Санкт-Петербург? Ничего-то в нем нет. В том смысле – зашел в две лавки – одну безликую, где торговали безделушками, а еще в магазин Императорского фарфорового завода, но не нашел ни одной козы. Ни фарфоровой, ни фаянсовой, ни даже стеклянной. Есть принцы с пастушками, девочки с мальчиками в национальных одеждах – от эскимоса до чухонца. Кошек полно, а еще, почему-то, много оленей. Благородные, вишь. Ну а где, самое благородное животное?

Получается, зря я в столицу съездил? Весь мой «улов» – стаффордширская керамика, подаренная государем? Конечно, подарок шикарный, но маловато будет.

Плюнул, и пошел в книжный магазинчик. А вдруг отыщу что-нибудь интересное? Уже и так поймал себя на том, что читаю исключительно научную литературу, а те художественные книги, которыми увлечены мои нынешние современники, не впечатляют. А кем впечатляться? Прокопенко, что ли? Или Чуйским?

Вот, разве что, классика. Вот она есть. Нужен мне Виссарион Григорьевич Белинский? 9-й том вышел. Но, коли я предыдущих восемь не читал, к чему он мне?

Обойдусь. Предложили купить «Исповедь» графа Толстого, изданную в Женеве. Да, а почему в Женеве? Видимо, у нас издателя не нашлось. Но если продают совершенно открыто, чего бы не купить?

Хм… А цена-то кусачая, пять рублей! Пожалуй, покупать не стану. Не слишком я большой фанат Льва Николаевича, тем более – примерно знаю, о чем тут пишет. Душевное смятение, искания. Обойдусь я. Подойду к своему кризису среднего возраста – если доживу, почитаю.

Лучше я куплю на эти деньги… О, «Сказки Мельпомены» А. Чехова. Первая книга, изданная Антоном Павловичем. И всего по полтора рубля. Куплю. И сразу три. Одну отдам в библиотеку Нелазской школы, вторую – в Мариинскую гимназию, одну оставлю себе. Поручу Ане – пусть автограф возьмет, но без упоминания моей фамилии, а иначе, в будущем, когда мои потомки решат на книжке заработать, это снизит ценность первоиздания.

Что здесь еще интересного?

«Историческая хрестоматия по новой и новейшей истории». Издана в типографии Министерства Путей Сообщения. Каким боком МПС к новой и новейшей истории? И что здесь? «Упадок Испании и возвышении Голландии», «Век Людовика 14». Это неинтересно. Зато имеются разделы «Борьба Стюартов с парламентом» и «Англия от реставрации Стюартов до Утрехтского мира».

Стоит, зараза, аж четыре рубля. Но возьму. Что-нибудь да пригодится для той цели, что я планирую.

«Физиологические очерки» Ивана Сеченова. Эту беру, для Аньки. Я бы еще прихватил «Записки Императорской Академии Наук» за прошлый год, но выделенный самому себе лимит в десять рублей закончился.

Нет, ну почему книги такие дорогие? Понимаю, что чтение – развлечение для богатых людей, но надо и меру знать.

Вроде бы, не опоздал, но как только оставил книги в передней, снял шинель, как маменька соизволила выразить недовольство:

– Ваня, все уже готовы, только тебя ждут.

– А чего меня ждать? – удивился я. – Я, как порядочный следователь, всегда готов. Мундир на мне, орден тоже, а что еще?

– А шпагу взять? И чаю нужно попить.

Попить чаю перед тем, как отправиться на званый обед? Хм… А ведь что-то в этом есть. И шпага где-то у меня есть. Самая первая, которую я еще в Новгороде завел (родители завели), но там и оставил. Маменька, значит, ее сюда привезла.

В столовой уже восседали батюшка с Анькой, пившие чай с пирожками и, о чем-то болтавшие. Я прислушался.

– Нет, Александр Иванович, не всякий мох для бревен годится, – объясняла Анна. – У нас красный мох берут, только он не на самих болотах растет, а рядом. Как дома строят, им бревна перекладывают.

– Вы это о чем? – заинтересовалась и маменька.

– У нас разговор зашел о доме, в котором Иван живет, – пояснил отец. – Аня рассказывала, что его обновили, венцы поменяли. Вот, о мхе и заговорили. Оказывается, не всякий мох для конопаченья годится, а только красный.

– Еще его кукушкиным льном называют, им раны перевязывать хорошо, он не гниет, – дополнила Аня. – Не знаю – используют ли этот мох в медицине, нет ли – потом уточню. Если что – можно заготовки начать.

Кукушкин лен? Про сфагнум знаю – ученики сообщение делали, как во время Великой Отечественной войны его заготавливали для госпиталей. Еще читал в воспоминаниях партизан, что сфагнум использовали вместо перевязочных средств. Причем – высушенный мох хорошо впитывает кровь, и его не нужно стерилизовать. Один из партизанских врачей даже придумал мазь, в которой соединил сфагнум и вазелин – он ею гнойные раны лечил. И да, нужно проконсультироваться – как здесь относятся к народной медицине?

Мы с маменькой уселись за стол, нам подали чай, а пирожки сами взяли.

– И где болтался? – поинтересовался отец. – Наверняка книг опять накупил?

– Немного. Сеченова для Ани приобрел. А еще искал скульптурное изображение нашей Анечки – козу в уменьшенном масштабе.

– Ваня, что ты такое говоришь? – возмутилась маменька. – Почему это Аня – коза?

– Козочка.

Маменька посмотрела на Аньку, делавшую мне страшные глаза, кивнула:

– Козочка – это куда ни шло.

– Так, – подал голос отец, – козы всякие, козочки и… – посмотрев на меня, усмехнулся, – и другие звери, извольте-ка собираться.

Маменька сказала, что гостей будет немного – только ближние родственники, да друзья деда, чему я очень обрадовался – зачем нам многолюдье? Родственникам взяться неоткуда, все рассеяны по империи, да и друзей у старика не должно быть много.

Как же! Когда карета товарища министра со всем семейством подъехала к дому, то места для «парковки» не было – все заставлено каретами и пролетками. Пришлось останавливаться метрах в пятидесяти от подъезда, потом принимать наших дам, а там они пошли, приподнимая подолы парадных платьев. А мы с отцом, придерживая подарки, затрусили следом.

Вроде, идти-то совсем немного, но ветер с Невы, а мы без верхней одежды. Не рассчитали.

Народу много – мне с перепуга показалось, что человек сто. И все, за исключением женщин и нас с отцом, были в военных мундирах с «густыми» эполетами, звенящие орденами и медалями.

Батюшка, в парадном мундире тайного советника со звездами и крестами, смотрелся не в пример импозантнее, нежели его сын, со скромными петлицами коллежского асессора. У меня на груди лишь Владимирский крест, а еще шпага с красненьким крестиком на эфесе. «Аннинское» оружие – это маменька расстаралась. Как же внуку, да к деду-генералу без шпаги с «клюквой»? В общем, орел я.

Из женщин, разумеется, самыми красивыми были маменька и Аня. Анечка, в новом темно-синем платье – довольно строгом, на мой взгляд, с шикарной косой, в которую вплетена красная лента. Над косой, кстати, почти час трудился куафер, вызванный маменькой.

Среди незнакомых лиц увидел знакомые. Оказывается, из Москвы явились поздравить отставного генерала от инфантерии его племянницы – Полина Петровна с супругом, отставным полковником Винклером, и Людмила Петровна Лесковская – вдова генерала. Видимо, у деда и остановились.

Пока тетушки расцеловывались с маменькой, обнимали Анечку (как барышня выросла и похорошела!), я здоровался с Винклером.

– Иван, – пожал мне руку Павел Андреевич, – очень тобой горжусь. «Клюковка», пусть и маленький орден, но его только за храбрость, да за кровь дают. Но все равно, от своих слов не откажусь – офицер бы из тебя получился справный. А если бы… – сбавил дядюшка голос до шепота, – меня послушал и на воспитаннице Ольги Николаевны женился – был бы ты генералом.

Надеюсь, Анька нас не услышала?

Я поулыбался, ничего не сказал, да нам уже нужно к деду. Все-таки, мы здесь главные родственники.

Генерал от инфантерии Веригин принимал гостей при полном параде – в мундире с эполетами, со всеми лентами, звездами и крестами. Посмотришь – в глазах рябит. Даже при сабле!

В прошлый раз, когда мы дедушку навещали, он был в сюртуке, но с беленьким эмалевым крестом. Святой Георгий 4 степени, который дедушка носит постоянно, пожалован не за военную доблесть, а за выслугу лет.

Как и дядюшка Винклер, дед крепко пожал мне руку и сказал:

– Иван, я тобой очень горжусь. «Клюква» – не великий орден, но самый дорогой.

Мы пообнимались, вручили деду подарки, сказали несколько приятственных слов. Потом, разумеется, будут еще речи – но уже за столом. А за стол нас посадят минут через десять, когда дождемся остальных гостей. Вон, прислуга мечется, словно ошпаренные кошки. Помнится, у деда прислуги было всего ничего, откуда и взялись? Видимо, специально нанял для такого события.

Аню взяла в оборот генеральша Лесковская. Не иначе консультируется с барышней по поводу какого-нибудь взрывного устройства, а дед с маменькой принялись о чем-то перешептываться. У матушки сразу же появился озабоченный вид, а у деда – очень довольный. А я, между тем, осторожно рассматривал награды генерала Веригина.

Такого «иконостаса» я покамест не видел. Да и ордена – что-то видел, а что-то нет. Допустим, святую Анну 1 степени встречал, но у деда она с мечами. Еще у него святой Станислава 1 степени. А вот звезда святого Владимира на левой стороне груди и большой крест на шейной ленте. Значит, 2-й степени. А это что за орден? Белый польский орел, под русской короной? А, так это и есть орден «Белого орла».

Зато порадовала широкая лента красного цвета, идущая слева направо и красивая серебряная звезда. Третий по значимости орден империи! Горжусь! Нет, что-то я не пойму. Орден святого Александра Невского есть, а святого Владимира 1-й степени нет. Почему моему деду «владимира первого» замылили?

А это что такое? Слева, пониже святого Георгия и медалей, странный крест с польским орлом, лента темно-синяя… нет, правильно именовать – муаровая, с черными полосами по краям. На кресте надпись «Virtuti Militari».

Если награда с польским орлом, логично, что она польская. Откуда у деда такой орден? Точно, не от поляков.

Я недавно «пытал» маменьку, чтобы она поведала о боевом пути своего отца. Было немного неудобно – вроде бы, внук сам должен знать, но я же на голову ушибленный, мне можно. Узнал, что в послужном списке генерала есть и Кавказ, и Крым, и среднеазиатские кампании. А последним – русско-турецкая война, после которой генерал-лейтенант Веригин получил звание генерала от инфантерии и ушел в отставку. Вышел, я хотел сказать.

А в августе 1831 года – он тогда был штабс-капитаном, дед, со своим полком Варшаву брал, ранен был, и награжден орденом святого Владимира 4 степени.

Значит, скорее всего, с этим крестом «Virtuti Militari» произошло то, что случилось со Станиславом и «Белым орлом», которые были польскими, стали российскими.

Еще один интересный крест на груди у деда – белый, по форме похожий на наш георгиевский. А в центре что-то красненькое – не могу разглядеть. Лента белая, с желтыми полосками по краям. И чей это орден?

Подошел ближе, насколько позволяли приличия, напряг зрение, с трудом, но рассмотрел, что в центре креста сидит красная птичка, похожая на орла, но смешная.

– Ваня, пойдем, на гитару посмотришь, – потянула меня за рукав маменька, отвлекая от созерцания дедовских наград.

– Какую гитару? – не понял я.

– Дедушка тебе купил, – пояснила маменька.

– А зачем?

– Играть на ней станешь, песню споешь.

Так, с чего бы вдруг?

Мы прошли по длинному коридору, вошли в комнату, что считалась моею. Вроде бы, я в ней жил, когда учился в университете. Достаточно скромная обстановка, из мебели только кровать, письменный стол, пара стульев, да этажерка. Пустая, между прочем, и в пыли. Нет даже книжного шкапа. Предполагалось, что студент будет хранить свои книги либо на этажерке, либо в библиотеке. А я еще в прошлый приезд собирался обследовать дедушкину библиотеку, да так и не собрался. Потом как-нибудь.

На кровати лежала новенькая гитара. Конечно же, семиструнная. Но я уже притерпелся.

– Дедушка ее для тебя купил, как услышал, что ты в Череповце песни поешь и на гитаре играешь. Искал оказию подарить.

– Так и подарил бы, но потом,

– Иван, тебе придется нынче развлечь гостей, – сказала маменька.

–?

– Дедушке сообщили, что его приедет поздравить сам государь. Ты разве забыл, что твой дед был начальником штаба в Рущукском отряде?

– Нет-нет, конечно же не забыл, – торопливо отозвался я.

Вот ведь, незадача какая. Про Рущукский отряд я знал, что его возглавлял цесаревич Александр, и что в русско-турецкую войну он действовал на левом фланге русской армии. Вот оно как. А ведь мне никто об этом не говорил. Ну да, самому положено знать.