Текст книги "Российская школа бескорыстия"

Автор книги: Евгений Харламов

Соавторы: Ольга Киселева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

А пока в срочном порядке только начиналась организация карантинов и госпиталей для больных. А. Ф. Шафонский вместе с другими русскими медиками добровольно остался работать в них. Он постоянно рисковал своей жизнью: с одной стороны, ему грозила опасность заражения чумой, с другой – народ, возмущенный недостаточно умелыми действиями московских властей, вымещал свое недовольство на врачей. Так, доктор чуть не стал жертвой разъяренных жителей Лефортовской слободы. С большим опозданием в Москве была учреждена специальная «Комиссия для предохранения и врачевания от моровой заразительной язвы», и первым в ее составе был А. Ф. Шафонский. Именно ему, по Указу Екатерины Великой, поручалось собрать все сведения о моровой язве и напечатать их.

И это неслучайно. А. Ф. Шафонский был образованнейшим человеком своего времени. Наряду с дипломом доктора медицины, полученным в Страсбургском университете, он окончил Галльский и Лейденский университеты, и вернулся в Россию с тремя дипломами – доктора правоведения, философии и медицины. Его выдающиеся способности, редкое трудолюбие, добросовестность, чувство долга выдвинули А. Ф. Шафонского в число знаменитых людей XVIII века. Он стал одним из первых теоретиков в российской эпидемиологии. После ликвидации эпидемии чумы в Москве он написал капитальную монографию «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 гг., с приложением всех для прекращения оной тогда установленных учреждений» с посвящением императрице Екатерины II. Эта книга представляет исключительный интерес. В ней А. Ф. Шафонский обобщил свой огромный опыт борьбы с чумой: подробно описал историю московской чумы, приложил к трактату различную документацию, связанную с эпидемией: указы, постановления, распоряжения, протоколы врачебных совещаний, особое мнение отдельных врачей, составы обеззараживающих средств и способы обеззараживания, правила изоляции и осмотра, содержание просветительских листков, сметы и счета отдельных учреждений.

А. Ф. Шафонский писал: Наше намерение единственно способствовать пользе народной, по оному мы и описываем сию болезнь так, чтобы оную и непросвященные науками поняли от прочих болезней отличить и в недостатке врачей и сами себя врачевать могли. Находясь в самом очаге эпидемии, он хорошо изучил болезнь, ее проявление и течение, создал стройную систему научных представлений о чуме, о путях ее распространения, клиническом течении, о мерах борьбы с эпидемией.

Работая в госпиталях для больных, А. Ф. Шафонский убедился, что старые представления о чуме не верны. Заражение бубонной чумой происходит не воздушным миазматическим путем, как полагало большинство современных ему врачей, а через контакт с больным или инфицированными вещами. «Когда здоровый прикоснется к больному или к вещам, какие употреблялись около больного, то от прикосновения и в здоровом окажется такая же болезнь, какою страдает больной.

Болезнь поэтому называется прилипчивой или заразительной».

Этот взгляд позволил ему опровергнуть учение о чуме как о бедствии, от которого нет спасения. Он убедился, что самое главное в борьбе с чумой – изолировать больных и избегать соприкосновения с ними. Много внимания уделил А. Ф. Шафонский мерам личной гигиене. Он рекомендовал часто обмывать свое тело холодной водой с уксусом, не выходить на улицу с пустым желудком, употреблять более кислую пищу, курить табак, умеренно пить вино, помещения окуривать можжевельником или другими окуривающими средствами, предложенными комиссией. «Лучше же всего удалиться от общения с зараженными и местами, где зараза. В домах, в целых городах выход из опасного места так же, как и вход, запрещать. Всякий житель должен на это время запастись всем необходимым. Если кто заразится, то его надо тотчас же отделить от других, все около него сжечь, здоровым обмыться, пропотеть и надеть чистое белье. Больных поместить в больницу, где за ними должны ухаживать охотники. Кошек и собак нужно или убивать, или запирать».

«Опытами установлено, что язва не у всех людей и в одно время вызывает болезнь. Чтобы предупредить ее распространение, надо сомнительных людей отделить от других, пока пройдет то время, когда язва проявится. Так как не всякий будет выполнять это, то правительство учредило особые дома, куда эти люди и их вещи на время заключаются. Эти дома называются предохранительными или карантинами (от французского слова «карант» – сорок, по числу дней нахождения в карантинных домах)».

Из-за неправильной работы организации карантинов – людей держали там 40 дней без ухода и достаточного питания – карантинов боялись не меньше, чем чумы. По предложению А. Ф. Шафонского, карантины должны были устраиваться в сухом, немноголюдном месте, в специальных помещениях, чтобы люди располагались небольшими группами и совершенно изолированно друг от друга; режим и уход должен быть, как в больнице.

Карантинные дома, по мнению А. Ф. Шафонского, должны были быть разных категорий: 1) для соприкасавшихся с больными; 2) для выздоравливающих; 3) для приезжающих из заразных мест. Указания врача имели большое значение, так как существовали неверные и часто нелепые представления о чуме и способах борьбы с ней, которые в то время были распространены даже среди врачей. Так, например, многие считали, что чумные миазмы находятся в воздухе, предлагали для очищения воздуха от заразных паров вырубать все деревья в городах и сотрясать воздух выстрелами из пушек и звоном колоколов.

Труд А. Ф. Шафонского «Описание моровой чумы…» – первое научное изданием о чуме, основанное на личных наблюдениях и опытах ученого.

Он был известен не только в России, в 1775 г. был переведен на многие иностранные языки и служил пособием и руководством для медиков-эпидемиологов в борьбе с чумой.

Данила Самойлович Самойлович – (Сушковский, 1744–1805), выдающийся российский медик, который также самоотверженно сражался на поле брани с моровой язвой – принял участие в борьбе с 9 эпидемиями чумы в России.

Сын священника, родом из села Яновка Черниговской губернии, он получил прекрасное образование в Киевской духовной академии – единственном высшем общеобразовательном и культурно-просветительском центре Украины и Восточной Европы. Многие преподаватели Московской академии и учителя семинарий России были воспитанниками этого учебного заведения. В XVIII в. почти каждый третий лекарь получал общеобразовательную подготовку именно в Киевской академии. Она являлась основным источником комплектования госпитальных школ в Москве, Петербурге. Один из многих был, Данила Сушковский, теперь Самойлович (при поступлении в Киевскую духовную академию мать записала своего сына под фамилией Самойлович. Известно, что при поступлении в Запорожское войско или в монастырь меняли фамилию или имя. Эта традиция была и в истории Киевской академии). В числе лучших студентов, добровольно изъявивших желание изучать медицину, был зачислен на учебу в Адмиралтейский госпиталь в Петербурге. После получения звания лекаря он отбыл в Копорский полк и приступил к работе в полковом лазарете. Его боевым крещением стало участие вместе с Копорским полком в русско-турецкой войне.

Взятие крепости Хотин, потом бой у реки Прут (там была разгромлена 150-тысячная турецкая армия) взятие турецких гарнизонов Измаил, Аккерман, Браилов – это боевой путь Копорского полка, в котором полковой лекарь Данила Самойлович постоянно выполнял многотрудную работу: лечил раненых и многочисленных больных.

Вступив на занятые территории и постоянно общаясь с местным населением, где вспыхивали эпидемии чумы, лекари русской армии получили строгое предписание «иметь зело крепкую предосторожность от опасной болезни». В Валахии, Молдавии Даниле Самойловичу пришлось столкнуться с чумой. Он тщательно наблюдал за больными, изучал те способы борьбы, которые вело местное население со смертельным недугом, а также анализировал пути его распространения. И на основании этого сделал вывод, что болезнь передается не воздушным путем, а при контакте с больными, через зараженные им вещи, т. е. имеются болезнетворные микробы, способные заражать большие территории.

Тяжелая, изнуряющая работа в госпитале подорвала здоровье молодого лекаря, и он по болезни был уволен со службы в армии.

В 1771 г. Данила Самойлович прибыл в полуопус-тевшую, окруженную карантинами Москву, которая была окутана черным дымом, круглосуточно горели костры из соломы и навоза. Древняя столица была в отчаянии.

Его земляк, доктор медицины К. Ячельский, рассказал ему о том, с каким невероятным невежеством приходится сталкиваться. Никто не хочет верить, что это чума, несмотря на то, что бывшая московская эпидемия 1654 года уже унесла жизни многих горожан. Даже сама Екатерина II не верила – потому что получала неверную, лживую информацию от своих подданных. Время было упущено. Началась эпидемия небывалого масштаба. Данила Самойлович возглавил специальную больницу при Угрешском монастыре, где лечили от моровой язвы. Он круглосуточно находился среди больных, вскрывал чумные бубонные язвы, применял разработанные им самим методы лечения. Например, ледяное обтирание спасло молодую девушку, и он описал терапевтический эффект и издал брошюру, затем обратился к западноевропейским медикам с просьбой дать обоснование его методу. Количество больных не уменьшалось, а его верные помощники, постоянно как и он ухаживающие за больными, умирали. Данила Самойлович и сам перенес трижды страшную чуму в легкой форме за время эпидемии в Москве.

При Симоновом монастыре открылась «чумная больница» на 2 тыс. мест, и он переехал к больным, которых было более тысячи, ему приходилось работать в тяжелейших условиях почти без обслуживающего персонала.

Отважный врач и ученый Д. Самойлович разработал множество профилактических мер, проверив их на себе. Так, по его предписанию, медперсонал должен был работать с больными в пропитанном уксусе халате и обуви, смазанной дегтем. Предложив состав для окуривания, он проверил его эффективность на себе – снимал одежду с больных, окуривал ее дымом, затем надевал на себя. Так же испытывались и обеззараживающие средства, предложенные своим коллегам. «Знаки рытвин и разрывов, до смерти» остались на его руках после многократного полоскания в дезинфицирующих растворах. Правдивая картина страшной эпидемии чумы была отражена через 20 лет после этих событий на картине, нарисованной художниками по заказу Данилы Самойловича, по его записке «Начертание для изображения в живописи пресеченной в Москве 1771 года моровой язвы».

Ко времени, когда была создана Противочумная комиссия, куда вошел Данила Самойлович – единственный представитель лекарского сословия, он уже знал об эффективности испытанных на себе окуривательных средств, обеззараживающей одежды, об особенностях транспортировки и лечения больных. Многие медики Москвы советовали талантливому доктору обобщить накопленный опыт, подготовить диссертацию. Поэтому после того, как опасность миновала: моровая язва отступила, в 1776 г. бедный ученый на средства, учрежденные фондом княгини Н. Д. Голициной для изучающих акушерскую науку, едет в Страсбургский университет и осваивает науку повивального искусства на медицинском факультете. Преподаватели отметили высокие способности российского ученого и ходатайствовали перед Екатериной II о материальной помощи Даниле Самойловичу.

Так наряду с главной темой, которая интересовала его – изучением чумы, он занимается, притом успешно, вопросами акушерства. Именно эти две важные проблемы – детская смертность и эпидемии чумы были в центре внимания отечественных медиков XVIII в.

В 1778 г. Данила Самойлович составил пособие «Городская и деревенская повивальная бабка», написал научно-популярные книги, имеющие большой спрос в России.

Он продолжает свое медицинское обучение в Лейденец 1980 году защищает докторскую диссертацию и в течение 3 лет знакомится с организацией медицинского дела в Австрии, Голландии, Германии, Англии, Париже. По возвращении в Россию Данилу Самойловича в Петербурге ждал холодный прием. При острой нехватке специалистов доктор медицины 7 месяцев оставался без работы, а значит, и без средств к существованию.

Но тут о нем вдруг вспомнили. С весны 1783 г. юг Украины охватила чума. Екатерина II с апреля 1784 г. уже не приказывала, а просила помощи у Г. А. Потемкина: «Пронесся слух по здешнему народу, будто язва в Херсоне по-прежнему свирепствует и будто пожрала большую часть адмиралтейских работников. Сделай милость, примись сильной рукой за истребление херсонской язвы».

Князь и без напоминаний императрицы был осведомлен о том, как беспощадно чума косит херсонцев. Он в самых вежливых выражениях взывает о помощи к известному врачу-эпидемиологу, имеющему опыт борьбы с чумой, доктору медицины Даниле Самойловичу Самойловичу: «Известное искусство и прилежание в отправлении звания вашего побудили меня вам поручить главное, по должности медика, наблюдение всех тех способов, которых употребление есть нужно коутушению и искоренению открывающихся иногда прилипчивых болезней. Херсон, потерпевший от заразы и по соседству с турками, близкий к сему нещастию, должен быть первейшим предметом попечения вашего…»

Так почетный член многих зарубежных академий, в том числе Марселя, Дижона, Нима, Тулузы, Лиона, широко известный в европейских ученых кругах, становится губернским доктором Екатеринославского наместничества и Таврической области. Он отправляется в 1700-верстный путь, туда, где не затихали чумовые очаги: Херсон, Кременчуг. …Особенно отличил себя доктор Самойлович, который собственным примером… великое число избавил от смерти и о роде заразительной болезни весьма важные учинил открытия, сообщал Екатерине II в 1785 г. князь Г. А. Потемкин.

Чума в Кишеневе, Бендерах, Очакове, Кременчуге – страшные дни 1785 года. Доктор Самойлович не только врачует больных, но занимается научной деятельностью, переписывается с зарубежными учеными, академиями наук. В 1786 г. за свои исследования Данила Самойлович получил от императора Иосифа II большую золотую медаль, его избирают членом 4 иностранных академий. Издаются новые работы по чуме, речи к ученикам госпитальных школ Российской империи.

Высок отзыв о нем правителя Екатеринославского наместничества: «Самойлович – об нем иначе промолвить нельзя, как герой чумной, или истинный эскулапий, или, когда хотите, Гиппократ».

Командующий войсками города Херсона, куда приезжал Данила Самойлович из-за повышенной заболеваемости военнослужащих, генерал А. Самойлов в своем рапорте Г. А. Потемкину докладывал о докторе как прекрасном враче и организаторе, неусыпные труды которого «заслуживают награждения орденом Святого Владимира». Но этот рапорт был оставлен без внимания. Данила Самойлович живет надеждой стать преподавателем медицины в Екатеринославле, где готовится к открытию университет с медицинским факультетом. Но его мечтам не суждено было сбыться: его срочно отправляют на фронт в район Кинбургской косы, где шли ожесточенные бои с турками – в 1787 г. началась новая русско-турецкая война. Александр Васильевич Суворов, командующий войсками, в своем рапорте князю Г. А. Потемкину писал о враче Даниле Самойловиче, лечившем его во время ранения: «Доктора Самойловича труды и отличные подвиги, испытанные в здешних местах, небезызвестные Вашей милости… и я в числе оных по справедливости могу отозваться, что его искусством и трудами весьма доволен». Сам А. В. Суворов ходатайствовал о награждении прекрасного человека и великого врача орденом Святого Владимира…

Вблизи фронта, в месте сообщения водными и сухопутными дорогами, в селе Витовка, было решено возвести госпиталь, главным врачом которого стал Данила Самойлович. Он был порядочным и честным человеком и не терпел жуликов и проходимцев, поэтому выгнал проворовавшегося немца-аптекаря. Тот написал донос на доктора, и Данилу Самойловича уволили. Известный всему миру ученый остался без средств к существованию. Неоднократно он обращается в Адмиралтейство. Проходят два года ожиданий. Доведенный до отчаяния, Данила Самойлович пишет Екатерине II: «Я первый основал и обустроил Витовской, ныне Богоявленский госпиталь, где с 1788 г. по май 1790 г. были на руках моих на протяжении всего времени 16 тыс. больных военнослужащих, обессиленных тяжелыми болезнями. Из них вылечилось 13824 и осталось на май месяц 1038 человек. Я слабый, больной, имею жену и двух малолетних детей. Прошу Вас меня трудоустроить или назначить пенсию». Самойлович не упоминает, что ему не уплатили жалование за последние 9 месяцев работы.

В период вынужденной безработицы он занимается наукой: анализирует накопленный опыт, свои записи, заметки, пишет несколько новых книг по восстановлению в «армиях медико-хирургической науки», составляет «описание мундиров медицинских чинов», микроскопических исследований. С грустью вспоминает он о безукоризненной 30-летней службе, но чувствует себя «аки умершим, а со мною погребенными безвременно все труды мои, вся дражайшая наука моя».

С 1793 г. он – главный доктор Юга России, участвует в борьбе с эпидемиями чумы в Крыму, Херсонской и Екатеринославской губерниях. Только за 1800 год совершил 29 крупных инспекционных поездок общей протяженностью в 30 тысяч верст. Орден Святого Владимира, о награждении которым ходатайствовал А. В. Суворов, Данила Самойлович все-таки получил. И после длительных ходатайств в 1804 г. получает «милостивое награждение» в размере годового жалования.

Вся жизнь Данилы Самойловича – это постоянная изнуряющая работа, огромный риск и опасность умереть от грозной инфекции, а также борьба за существование и честь. Он никогда не пользовался расположением императрицы, не состоял в Петербургской академии наук, не мечтал о почестях и славе. И вместе с тем жизнь этого выдающегося человека, ученого была наполнена высоким смыслом.

Данила Самойлович, по словам французского врача П. Ж. Кабаниса, был «величайшим благодетелем человечества». Он выдвинул впервые в мире положение о специфичности чумы, живой природе «яду язвенного», инфекционном его характере. Он, используя микроскоп, попытался обнаружить возбудитель чумы в выделениях больных. Свои исследования описал в труде «Краткое описание микроскопических исследований о существе яду язвенного…»

На основании опытов, поставленных на себе, Данила Самойлович, предложил предохранительную прививку против чумы, используя «яд язвенный», взятый из созревшего бубона больного чумой. Болезнь не развивалась, но протекала в легкой форме.

Его слова «…сбудется чаяние мое., и увидим мы все, что моровая смертоносная язва, заразоносящая чума столь же в народе уже не будет опасною, как и оспа самая, паче же оспа прививная» помогают нам понять, что давало силы Даниле Самойловичу так самоотверженно трудиться и почему он с честью выдержал все преграды на своем жизненном пути.

В 1813 г. во «Всеобщем журнале врачебных наук» об этом выдающемся человеке писали: «Если память отличных мужей, споспешествовавших благу Отечества имеет право на благодарность потомства, то Самойлович заслуживает оною по всей справедливости».

Крупнейший ученый, практик, новатор и исследователь Данила Самойлович и сейчас считается высоким авторитетом среди деятелей отечественной медицины конца XVIII – начала XIX века. Он – один из самых известных ученых мира, внесших большой вклад в развитие медицины.

Смертельные эксперименты (Г. Н. Минх, Д. К. Заболотный, Н. Ф. Гамалея)

Врачи пытались не только лечить, но и исследовать смертельно опасные инфекции. Важно было установить, как происходит заражение, протекает заболевание. И поэтому многие медики ставили опыты на себе – это древняя традиция русских врачей. Так, в 1787 г. С. С. Андриевский заразил себя сибирской язвой и в ходе такого эксперимента выяснил инфекционную природу этой болезни, в 1792 г. Д. С. Самойлович, отыскивая способы борьбы с чумой, также экспериментировал на себе. Чтобы выяснить, как передается сыпной тиф, в 1874 г. Г. Н. Минх ввел себе кровь сыпнотифозного больного. В 1893 г. Д. К. Заболотный и И. Г. Савченко, проверяя эффективность иммунизации против холеры, приняли внутрь живые холерные эмбрионы. «Бесстрашному ученому от восхищенного учителя» – такую надпись сделал Луи Пастер на подаренном Д. К. Заболотному своем портрете в знак глубочайшего уважения к героическому поступку российского врача. В 1892 г.

В. А. Хавкин проверял на себе противохолерную вакцину, а в разгар эпидемии чумы в Индии, в 1897-м, он не только поставил опыт на себе, но и таким образом изобрел противочумную вакцину, которая спасла от смерти десятки тысяч людей.

Сотрудники Ташкентской клиники инфекционных болезней в своем адресе, преподнесенном Н. Н. Клодницкому, известному профессору, бактериологу, занимавшемуся изучением чумы, писали: «Даже в дни лекций, которые должны быть для вас, как для профессора свободны от всяких отвлекающих моментов, Вы все же считали необходимым снова посетить тяжело больных, и Вашим первым приветствием утром был вопрос об их состоянии. Если же дело шло о спасении жизни больного, то Вы уже не отходили от него по целым часам. Вы, невзирая на самые невероятные условия для существования, все же работали ежедневно и делали это только потому, что в Вас таится тот неисчерпаемый источник доброты, которая нас восхищает и будет служить нам примером».

По словам Н. Г. Чернышевского, «предохраняя или восстанавливая здоровье, доктор приобретает обществу все те силы, которые погибли бы без его заботы». Желая спасти других, врачи смертельно рисковали и ради установления истины не останавливались перед экспериментами на себе, тем самым оказывая неоценимую помощь человечеству. Мы, их потомки, должны быть благодарны им, помнить их имена.

Необычайную самоотверженность в своих медицинских исследованиях проявлял Григорий Николаевич Минх (1835–1896), по специальности патологоанатом, но в историю медицины вошедший как инфекционист и эпидемиолог. В 1874 г. в Московском врачебном вестнике были опубликованы сведения о том, что Г. Н. Минх, желая установить заразительность крови возвратно-тифозных больных, привил себе кровь такого больного. Заболев, он неоспоримо доказал, что инфекция гнездится в крови. Опыт самозаражения описан им самим: «25 апреля вечером я поранил себе предплечье около ручной кисти стеклянной капиллярной трубкой, в которой находилась кровь возвратно-горячечного больного, содержащая огромное количество спириллий… Первый приступ обнаружился у меня 1 мая… 11 числа после озноба снова лихорадка… Спустя 8 дней третий приступ… после кризиса полное выздоровление».

Г. Н. Минх перенес тяжелую форму возвратного тифа, четыре приступа, а во время третьего из них едва не лишился жизни. Отважный врач, лежа в постели, сам наблюдал, как протекает болезнь, все записывал, следил за температурой. Он отказался от лечения: «необходимо болезнь исследовать в ее нормальном течении» – возражал герой-экспериментатор своим коллегам-врачам. Г. Н. Минх скрыл от них сам факт сознательного и добровольного заражения, объяснив это якобы случайным ранением руки стеклянным капилляром с кровью больного.

Таким образом врач доказал несомненную заразительность крови больных и стал изучать биологию микроорганизмов – «спириллий» вне организма. Он убедился, что только кровь, содержащая этих паразитов, может при прививке вызвать заболевание, поэтому особо подчеркивал роль кровососущих насекомых в распространении возвратного и сыпного тифов. В письме редактору «Летописи врачебной» от 2 февраля 1878 г. он писал: «…может быть это сообщение… вызовет у некоторых читателей улыбку на лице, я нисколько на это не сетую. Я только прошу их опровергнуть мои соображения путем личного опыта, который сделать нетрудно, стоит только набрать небольшое число известных насекомых (клопов, блох), которых легко найти в достаточном количестве в любой больнице или казарме и т. д., и попитавши их некоторое время (путем приспособлений, которые решить я предоставляю сообразительности экспериментатора) кровью больного, перенести на собственную кожу. Если после нескольких таких опытов автор их останется здоров, то я беру свои слова назад и даю ему полное право глумиться над моими соображениями…»

Вывод Г. Н. Минха о роли кровесосущих насекомых в распространении возвратного и сыпного тифов не нашел поддержки у врачей-эпидемиологов. Лишь в 1909 г. французским врачом Ш. Никколем из Туниса экспериментальным путем было доказано, что переносчиком возбудителя сыпного тифа от человека человеку является платяная вошь, блоха, головная вошь также могут передавать сыпной тиф.

Г. Н. Минх всю жизнь работал с опасными, смертельными инфекциями. К ним относятся сыпной и возвратный тиф.

Первые описания сыпного тифа были сделаны в XVI в. В истории войн сыпной тиф оказывался решающим фактором: число жертв этой болезни превышало потери в сражениях, как, например, во время вторжения Наполеона в Россию, в Крымской войне, войне с Турцией 1877–1878 гг.

Вошь, укусившая больного сыпным тифом, становится заразной и может переносить инфекцию, как это было во время эпидемий. Начало болезни тифа сыпного и возвратного сходны. Но при возвратном тифе присоединяются боли в крестце и икрах. Затем сильно распухает селезенка, бывали случаи, что от такого распухания селезенка разрывалась, вызывая смерть больного…

За первыми двумя определенными приступами могут последовать еще несколько, иногда до 17 с неровными промежутками. При этом при многократных приступах больной обычно умирает от истощения.

Самое опасное последствие возвратного тифа – это нагноение ребер и осложнение с ногами, что требует иногда ампутации конечностей и удаления ребер. По прогнозам инфекционистов, эпидемии возвратного тифа среди ослабленных групп населения в условиях плохой медицинской помощи могут сопровождаться высокой смертностью среди заболевших до 60–80 %.

Несложно представить, как рисковал самоотверженный врач, испытывая на себе воздействие патогенных микробов возвратного тифа. Работая в одной из самых больших московских больниц, Г. Н. Минх обратил внимание на странный недуг, протекающий с высокой лихорадочной температурой, принимавшийся врачами то за случаи тифа, то за воспаление легких, то за какое-то острое воспаление кишечника. Они приходили в недоумение и не знали, с каким заболеванием столкнулись. Г. Н. Минх заинтересовался этими случаями. В результате упорной работы – клинических и патологических исследований он доказал, что эти заболевания представляют собой различные формы сибирской язвы.

В начале 1860 годов сибирская язва свирепствовала в России, унося человеческие жизни, немилосердно косила стада домашнего скота. Заражение ею происходит от больных животных, при употреблении в пищу инфицированных продуктов животноводства (мясо, молоко), через инфицированную почву и воду. Российский врач С. С. Андриевский описал крупную эпидемию этой инфекции, назвав заболевание «сибирская язва», потому что оно преимущественно было там распространено. В 1788 году он в присутствии целой комиссии провел героическое исследование, которое едва не стоило ему жизни. В опыте самозаражения С. С. Андриевский установил идентичность сибирской язвы животных и человека и доказал возможность ее передачи от животных к людям.

Исследования Г. Н. Минха, связанные с эпидемиологией сибирской язвы, позволили установить кишечную форму этой инфекции и единое происхождение всех форм сибирской язвы. Он, опережая Л. Пастера и своих современников, указал на возможность иммунитета при сибирской язве: «Сибирская язва разделит свойства некоторых других, не повторяющихся инфекционных заболеваний, как оспа, корь, скарлатина».

В 1873 г. вышла монография ученого «Материалы для патологической анатомии сибирской язвы у человека», обратившая на себя внимание медицинского мира.

Г. Н. Минх продолжал свою работу по изучению сибирской язвы и возвратного тифа в Одессе, где работал старшим врачом. В этом крупном портовом городе было множество инфекционных заболеваний. Талантливый ученый и врач, он пользовался большим авторитетом среди своих коллег и горячей любовью и признательностью у своих многочисленных пациентов.

В 1880 г. Г. Н. Минх был избран профессором Киевского университета, быстро завоевал любовь студентов и приобрел славу специалиста высокого класса. Несмотря на свою большую занятость – уделяя много времени и внимания больным, Г. Н. Минх находил силы не только для научной работы, но и для общественной деятельности. И в Москве, и в Одессе, и в Киеве он был активным членом врачебных обществ. В течение 5 лет состоял председателем Общества киевских врачей, по словам профессора Н. А. Хржонковского, «вдохнул струю жизни в Общество и сблизил его деятельность с вопросами жизни и общественной гигиены».

Особая страница деятельности Г. Н. Минха – изучение проказы. Проказа была бичом человечества еще с самых древнейших времен, что подтверждает огромное количество названий этой болезни – болезнь св. Лазаря, крымка, ленивая смерть, скорбная болезнь, финикийская болезнь. Китайские трактаты 4-тысячной давности, египетские папирусы весьма подробно описывают проказу. При слове «проказа» у многих возникает образ закутанного в балахон человека, который скрывает свое обезображенное лицо и многочисленные язвы на теле. Эта болезнь делала изгоями прокаженных – никто не знал причины недуга. Считалось, что эта болезнь приходит к человеку за его грехи. В Средневековье были составлены особые правила для прокаженного и его семьи. Его отвозили в лепрозорий, и он никогда не возвращался домой. Монахи ордена св. Лазаря, учрежденного с XII в., стали ухаживать за такими больными, отсюда такое знакомое нам слово «лазарет».

Впервые профессор Г. Н. Минх столкнулся с проказой в 1878 г., во время эпидемии чумы в с. Ветлянка, делая подворовые обходы и обрабатывая материал исследований. Болели проказой в Прибалтике, на Северном Кавказе, в Центральной Азии. Отдаленность очагов друг от друга подсказала мысль ученому, что заражение не зависит ни от климатических условий, ни от природных. Многие медики считали болезнь наследственной, связывая распространение с очагом заражения на географической карте. Г. Н. Минх опроверг это мнение. Выступив на III съезде врачей в Петербурге, он сказал, что нельзя индифферентно относиться к проказе и ждать, пока теория все объяснит и выяснит, даже подозрение на инфекционный характер такой страшной «хвори уже уполномочивает общество применить против нее энергичные меры».