Текст книги "Российская школа бескорыстия"

Автор книги: Евгений Харламов

Соавторы: Ольга Киселева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава III. Спешите делать добро

«Спешите делать добро» – призыв доктора Федора Петровича Гааза, главного врача московских тюрем, жившего в XIX веке, ко всем людям, и конечно, к нам, его потомкам. Ф. П. Гааз всю свою жизнь посвятил заботе о заключенных, осужденных на каторгу, их детям, а также больным и бездомным. Творить добро было высшим смыслом его жизни, потому что он хотел видеть других счастливыми.

Что такое добро? Это прежде всего благо, сочувствие, сострадание, по В. Далю, в духовном значении – «благо, что честно и полезно, все, чего требует от нас долг человека, гражданина, семьянина». Оно как солнце освящает, согревает каждого из нас, и чтобы солнце не померкло, будем торопиться делать добро.

Как писал архиепископ Иоанн (Шаховский): «Горе человека наших дней в том, что он постоянно, всегда торопится, часто бессмысленно и бесплодно. Человек переворачивает горы своей энергией, воздвигает и разрушает целые города в очень краткие сроки.

Но если мы вглядимся в энергию многих людей в разных странах и посмотрим на ее последствия, мы увидим, что она не увеличивает добра в мире. А иногда сильно увеличивает зло.

И борьба с самим злом делается бесплодной, если она не являет в мире подлинного добра.

Жизнь людей стала и становится все более торопливой… Все бегут, боятся куда-то не успеть, куда-то опоздать, кого-то не застать, что-то пропустить, чего-то не сделать… Несутся машины по воздуху, воде и земле. Мы видим и испытываем это неудержимое, все ускоряющееся круговращение вещей и даже понятий в мире; все ускоряющийся и в технике, и в жизни безудержный бег машин и людей…

Техника все увеличивает скорость передвижения и добывания земных ценностей. Казалось бы, должно оставаться больше времени у людей на развитие высокого их духа и разума. Однако, нет. Многим душам еще труднее и тяжелее стало жить. Душа гибнет, ей нет времени подумать о возвышенном, вздохнуть о великом, обратиться к святому. Все вертится, кружится и ускоряет свой бег. Как много призрачности в делах людей! Вместо духовного устремления и вдохновения многими людьми владеет психоз умножения только одних материальных ценностей и сил.

И эти ценности перестают быть благословенным даром Божиим, они не уравновешиваются стремлением человеческого духа к истине.

Создается «мираж дел» – к делам ведь призван человек и не может быть спокоен без дел. Но материальные дела не успокаивают человека, если не он ими владеет, а они им. Становясь рабом своих материальных дел, человек стоит на песке, и созданное им разрушается. От многих гордых строений, вчера возвышавшихся, остался только один пепел, одна пыль.

Бедный человек, найди время для добра! Но тебе даже подумать о нем нет времени. Все заполнено в жизни твоей, а добро стоит у порога и стучит. Добру негде приклонить голову. О, если бы его хоть на пять минут пригласили в свою мысль, в свое чувство и желание! Но – «некогда»…

И так как добро этого не понимает, то продолжает стучаться в совесть. Человек, человек, где твое добро, где ты сам? Ты скрылся от Бога и от самого себя спрятался за крутящимися колесами и винтами жизни. Скажу тебе: торопись делать добро, торопись, пока ты в этом мире! «Ходи в свете, пока есть свет»… Придет ночь, когда ты уже не сможешь делать добро, если бы и захотел.

Начни сперва думать о том, чтобы сделать добро, потом подумай, как его совершить, а потом начни его совершать. Добро есть светильник, оно согревает и озаряет твою жизнь и жизнь людей вокруг. Добро есть самое важное дело в жизни. Послушай Бога и твою совесть. Полюби добро, пока не поздно. Ужасно будет опоздать в добре! С пустыми руками и холодным сердцем отойти в вечность с этой земли и предстать на суд Творца…

Кто не поторопится сделать добро, тот его не сделает. Добро требует горячности. Тепло-хладные не сотворят добра. Бесчувствие и равнодушие хотят связать нас по рукам и ногам, прежде нежели мы подумаем о добре. Добро могут делать только пламенные, искренние, горячие».

«У Гааза – нет отказа» (Ф. П. Гааз)

«Фанатиком добра» называли Федора Петровича Гааза (1780–1853), главного врача московских тюрем и члена Московского губернского тюремного комитета. «Убеждения и усилия Федора Петровича, по мнению его вице-президента, гражданского губернатора Капниста, доходили часто до фанатизма, если так можно назвать благородные его увлечения; но это был фанатизм добра, фанатизм сострадания к страждущим, фанатизм благотворения – этого благородного чувства облагораживающего природу человека».

В Покровке, в Мало-Казенном переулке, благодаря непрестанным и самоотверженным усилиям доктора Гааза, в ветхом доме упраздненного Ортопедического института выросла Полицейская больница для бесприютных на 150 мест. Она была приспособлена и исправлена под лазарет на его личные средства и добытые им у разных благотворителей. Совершая поездки по Москве, доктор постоянно сталкивался с бедностью, несчастьем и болезнями, иногда на улице ему попадались упавшие от изнеможения или обессиленные нуждой, которых могли принять за «мертвецки пьяных» и отправить в полицейский участок. Он подбирал их и вез в одну из московских больниц, где часто больных не принимали по разным причинам. Доктор Гааз после ряда прошений и личных просьб добился разрешения у князя Д. В. Голицына, чтобы в случае неприятия больницей таких обездоленных больных, их направляли к нему, во временную лечебницу в Мало-Казенном переулке. А когда и там не было свободных мест – располагал их у себя, в своей маленькой квартире, где при больнице жил сам, и непрестанно за ними ухаживал. Эту больницу называли в народе «Газовской». «Приехав в 1852 году в Москву и имея поручение к Федору Петровичу, – писал А. К. Жизневский, – я сказал первому попавшемуся извозчику: «Вези в Полицейскую больницу». – Значит, в Газовскую», – заметил тот, садясь на облучок. – «А ты разве знаешь доктора Гааза?» – «Да как же Федора Петровича не знать: вся Москва его знает. Он помогает бедным и заведует тюрьмами»… – «Ступай! – сказал я – и отправился в особый мир»…

Доктор Гааз буквально сражался за то, чтобы «полицейская больница» стала постоянным местом для приема больных, поступивших на попечение полиции «по внезапным случаям, для пользования и начального подаяния бесплатной помощи». Чтобы ничего не требовать от казны на ремонт, он использовал для этого свое скудное жалование, которое получал в качестве старшего врача больницы – всего 285 руб. 72 коп. в год, добывал средства от богатых купцов, вел переписку с обер-полицмейстером, обращался к генерал-губернатору, князю А. Г. Щербатову. В конце концов эта больница была признана властями постоянной лечебницей для людей, поднимаемых на улице, ушибленных, укушенных, без узаконенного вида на жительство, отпускалась даже небольшая сумма на каждого больного. Слава «Газовской больницы» росла и росло число бесприютных больных, которых она уже не вмещала. Но отказать в приеме доктор Гааз никому не мог, потому посыпались обвинения против Федора Петровича в нарушении порядка, против его переходящей всякие законные границы «филантропии»: он ничего не хотел знать, кроме своих любимых больных – бродяг и нищих.

Сохранился рассказ о том, что князь А. Г. Щербатов, выведенный из себя жалобами на постоянный перерасход из-за повышающего вместимость комплекта больных, призвав доктора Гааза к себе, стал упрекать его в этом и потребовал сократить число больных. Тот молчал, поникнув головою… «Но когда последовало категорическое приказание не сметь принимать новых больных, пока число их не окажется менее 150, он вдруг тяжело опустился на колени и, ничего не говоря, заплакал горькими слезами. Князь А. Г. Щербатов увидел, что его требование превышает силы старика, сам растрогался и бросился поднимать Федора Петровича. Больше о больнице не было и речи до самой смерти Гааза. По молчаливому соглашению, все, начиная с генерал-губернатора, стали смотреть на ее «беспорядки» сквозь пальцы. Гааз выплакал себе право неограниченного приема больных…

К числу этих больных, по его настойчивым ходатайствам, были впоследствии отнесены не только не нашедшие себе приюта в других больницах, но и подлежащие, по требованию господ, телесному наказанию при полиции и заболевшие до экзекуции или после нее…»

В «Газовской» больнице с 1844 года и до самой смерти доктора было принято 30 тысяч больных, а выздоровело около 21 тысячи. По программе, составленной доктором Гаазом, больница заботилась не только об излечении людей, ее начальство хлопотало о помещении престарелых в богадельни, неимущих иногородних снабжало одеждой и деньгами, помогало получить паспорта, заботилось о помещении детей, «родившихся в больнице, в воспитательный дом, об осиротевших детях», которых отдавало на воспитание к людям, «известным своею честностью и благотворительностью».

Федор Петрович считал, что главным в лечении больных является участие, доброе отношение к ним. Это заставляет думать больного, что он не одинок, не брошен на произвол судьбы. По мнению доктора Гааза, врачебный долг необходимо выполнять невзирая на то, какой человек нуждается в его помощи. Для доктора Гааза все больные были «голубчиками», «милыми», особенно обездоленные и несчастные. Так, в присутствии своего крестника, доктора Зедергольма, много раз наблюдавшего, как он присаживался у кровати какого-нибудь больного арестанта, его юный спутник слышал, что доктор расспрашивал о здоровье недужного, называл его ласковыми именами, справлялся, хорошо ли спал. Иногда, останавливаясь, говорил, задумчиво глядя на больного: «Поцелуй его! Он не помышлял дурного…» Доктор Гааз не только понимал душевное состояние несчастного, но и глубоко сочувствовал ему. Нередко вступал в беседу с больными и расспрашивал о семье, доме, целовал их, приносил крендели и лакомства.

Его коллега, А. К. Жизневский, писал: «Проходя по одной из палат больницы и подойдя к больному, стонавшему в кровати, Федор Петрович с особенным ударением указал мне: «А вот и первый холерный у нас, и тут же нагнулся к нему и поцеловал его, не обращая внимания на то, что меня очень смутила такая новинка, как холера». Он несколько раз садился в ванну, где ранее был холерный больной, просиживал в ней некоторое время, так доказывая «незаразительность» холеры. Слухи об этом шли по всей Москве и действовали успокоительно на людей. В разгар холеры в 1848 году, по просьбе князя Закревского, доктор Гааз разъезжал по самым людным местам города, останавливался, объяснял, какуберечься от страшной болезни.

Рассказывали, будто одной глухой зимней ночью доктора Гааза вызвали к бедняку-больному. Он не стал будить кучера и пошел один, пешком, темными переулками, его остановили какие-то лихие люди. «А ну, снимай шубу!» – потребовали они. Гааз объяснил, что идет к больному, что время не терпит – все впустую. «Если вам так плохо, что вы пошли на такое дело, – сказал он грабителям, – то приходите за шубой ко мне, я велю вам ее отдать или прислать, если скажете – куда, и не бойтесь меня, я вас не выдам: меня зовут доктором Гаазом и живу я в больнице, в Малом Казенном переулке…» «Батюшка, Федор Петрович! – в один голос воскликнули незваные собеседники, – да кто ж посмеет тебя тронуть, иди себе с Богом, а коли позволишь, так мы тебя проводим…»

Разбойники бросились перед ним на колени и дали зарок больше не лихоимствовать. Впоследствии один из них стал истопником в больнице доктора Гааза, двое других – санитарами.

Народ еще при жизни называл Федора Петровича Гааза «святым доктором».

Фридрих Йозеф Гааз стал Федором Петровичем в России. Родился он в Германии, в Мюнстерэйфеле близ Кельна, в большой семье аптекаря, сумевшего дать детям хорошее образование. Фридрих Йозеф после учебы в Иенском университете, решив идти по стопам деда, доктора медицины, окончил курс медицинских наук в Геттингене и Вене. С 19 лет Ф. Гааз имел врачебную практику в Вене, его специальностью была офтальмология. К нему за помощью обратился князь Н. Г. Репнин, русский посланник при венском дворе. Он был очень признателен молодому врачу за свое успешное излечение и пригласил его в Москву для продолжения карьеры. В 1802 году в Москве Ф. Гааз получил обширную практику, приносившую огромный доход. Он купил большой дом в Москве, в Подмосковье – усадьбу, имел суконную фабрику, пользовался прекрасной репутацией не только врача-офтальмолога, но и терапевта. Одевался Ф. Гааз в костюм, напоминавший прошлое столетие: «фрак, белое жабо и манжеты, короткие до колен, панталоны, черные шелковые чулки, башмаки с пряжками; пудрил волосы и собирал их., в широкую косу с черным бантом… ездил цугом в карете, на черных белых лошадях… Гааз вел жизнь серьезного, обеспеченного и пользующегося общественным уважением человека…»

Кроме частной практики, с 1806 года доктор Гааз начал безвозмездное лечение бедняков Преображенского богадельного дома. Его глазам открылась ужасающая картина страданий обездоленных людей, возможно, тогда его сердце навсегда прикипело к России, и он стал для своих больных Федором Петровичем. Спустя год, доктор Гааз, по указу императрицы Марии Федоровны, назначен главным врачом Павловской больницы и награжден за свои труды Владимирским крестом четвертой степени. Этой наградой он очень гордился и никогда с ней не расставался. Среди своих коллег Федор Петрович слыл чудаком и филантропом за то, что все свое время – дни и ночи – проводил у постели бедных больных, жил по совести, стараясь облегчить их страдания. Из-за непосильной нагрузки здоровье доктора Гааза начинает стремительно ухудшаться. Перенеся несколько приступов сильнейшей лихорадки, он занялся лечением самого себя. Он решил, что «здоровье может вернуть либо тяжкая болезнь, либо длительное путешествие». Тогда, пользуясь пожалованным ему отпуском, в 1809 году доктор Гааз едет на Кавказ. Узнав о целебных ключах от местных казаков и черкесов, он начинает свое лечение, отправившись в горы – на Машук и Бештау. Тщательно исследует открытые им источники: Екатерининский, Мариинские, Константиновский и Елизаветинский; в 1810 году откроет Железные ключи (Железноводск), два озера с целебной грязью – Сухое и Тамбукан. Он ежедневно измеряет температуру воздуха, исследует химический состав воды, описывает погодные условия. Открытые им ключи соединили многие целебные свойства европейских курортов. Таким образом, доктор Гааз продумывает проект будущего создания курорта. Он называет эти воды Александровскими, тем самым хочет обратить внимание правительства, в частности Александра I, «попечителя страждующих», на Кавказские Минеральные воды, где больные обретут исцеление. Весь собранный доктором Гаазом материал вошел в его книгу «Мое путешествие на Александровские воды в 1809–1810 годах», выпущенную в Москве в 1811 году. Уже после доктора Гааза, с 20-х по 50-е годы XIX века началось создание курортов на кавказских источниках. К сожалению, почти весь тираж книги погиб в московском пожаре.

В 1812 году у доктора Гааза заболели мать и отец, и он собрался ехать в Германию. Но его визит прервала война Наполеона с Россией. Так он становится военным врачом, оказывающим помощь раненым под Смоленском, на Бородинском поле, в сгоревшей Москве. Доктор Гааз вместе с российской армией дошел до Парижа. И только в 1814 году он смог приехать к себе на родину, в свой родной город Мюнстерэйфель к умирающему отцу. Мать и братья упрашивали его остаться в Германии, но доктор ответил, что слился душой с русским народом, понял и полюбил его. После смерти отца он покинул свою первую родину и больше никогда не выезжал за пределы Российской империи.

Когда Ф. П. Гааз вернулся в Москву, обнаружилось, что он за время участия в войне в совершенстве овладел русским языком. До похода он говорил на немецком и латыни, и в больнице, где консультировал больных, рядом с ним был переводчик.

Он еще 10 лет был главным врачом Павловской больницы. Во время его руководства, в течение года, главным аптекарским и медицинским управлением были починены все аптекарские склады, чистота и порядок царили повсюду, а главное, завели кошек, которые были включены в штат аптекарско-медицинской конторы, многие перестройки Ф. П. Гааз делал за свой счет. У него появилось много завистников – раньше лекарства можно было воровать и списывать на мышей и крыс, которые во множестве водились на медицинских складах. Теперь их время кончилось – за порядком следил доктор Гааз, ему помогали обитавшие здесь кошки. Появились многочисленные доносы на него: главный врач растрачивает казенные деньги. Тогда доктор Гааз решил, что больше пользы он принесет, работая простым врачом, и уволился. 10–12 лет тянулись тяжбы в суде. Но все эти процессы доктор Гааз выиграл.

Много лет спустя доктор Гааз напишет: «… до последней степени оскорбительно видеть, сколь много старания прилагается держать букву закона, когда хотят отказать в справедливости…» К концу 20-х годов фигуру доктора Гааза многие знали в Москве. Он был заметен издали, для своего времени был высоким человеком – более 185 см. Знали его и по старой волчьей шубе, источенной молью. В 1828 году, по предложению князя В. Д. Голицына, он вошел в состав губернского «попечительного о тюрьмах комитета», стал главным врачом московских тюрем. Положение дел было таково: в Москве было 5 тюрем, где мужчины и женщины сидели вместе, их почти не кормили, 40–50 лет камеры не ремонтировали; заключенных не водили в баню, они и их одежда кишели паразитами: вшами и блохами. Доктор Гааз пишет докладные записки императору, министрам, обращается с обвинительными речами к властям на заседаниях тюремного комитета. Доктор Гааз продает все – дом, картинную галерею, суконную фабрику, загородное поместье, чтобы раздать деньги осужденным и нищим.

Невинноосужденных доктор Гааз пытался вызволить на волю, этим, по его просьбе, занимались квалифицированные юристы. Но большую часть работы он проделывал сам. Один чиновник вспоминал, как к нему пришел какой-то человек и попросил навести справки об одном заключенном. При рассмотрении документов чиновником оказалось, что не хватает одного документа из полицейской части, которая находилась на другом конце города. Гражданин, который пришел к нему, отправился туда через всю Москву. Он вернулся совершенно промокший, потому что попал под ливень. Когда он подал документ, чиновник опросил его, кто он, и услышал фамилию знаменитого доктора.

Это его так изумило – чиновник всем рассказывал об этом случае. После смерти доктора Гааза он сам вошел в тюремный комитет и делал все, чтобы помочь заключенным. Федору Петровичу Гаазу в тот момент было более 60 лет. Федор Петрович Гааз наводил справки по делу следствия многих заключенных и ввел особый институт «справщиков».

Во многих делах доктору Гаазу помогал святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский. Так, «справщики», которые ездили по делам заключенных по 23 губерниям, могли, по благословению свт. Филарета, останавливаться в монастырях. Он ходатайствовал за доктора перед императором и погашал многие жалобы, поступавшие на него. Свт. Филарет был вице-президентом Московского отделения тюремного комитета. Однажды на заседании доктор Гааз стал доказывать, что не все заключенные-рецедивисты так виновны, как изобличает их суд. На что свт. Филарет возразил: «Вы все защищаете рецедивистов, без вины в тюрьму не сажают». Доктор ответил: «А как же Христос? Вы забыли о Христе!» Все опешили. Святитель встал и сказал: «Федор Петрович, в этот момент не я Христа забыл, это Христос меня покинул». С тех пор между доктором Гаазом и митрополитом Филаретом завязалась крепкая дружба. Когда доктор заболел, он был католиком, митрополит благословил служить молебен о его здравии. У доктора Гааза не было чужой боли и плохих людей. Не было и семьи, хотя была – это все отверженные, каторжники, бедные и больные. Свою жизнь он прожил по слову Христа, отдавая все, что у него есть, людям. Федор Петрович любил посещать православные храмы, в день православной Пасхи христосовался со всеми, объезжал тюрьмы, дарил пасхальные яйца, угощал куличами и пасхами.

Самыми счастливыми и выдающимися днями для доктора Гааза были 8 апреля 1829 г. и 8 мая 1845 г. «Происшествие 8-го апреля, – пишет Ф. П. Гааз, – почитаю важнейшим и счастливейшим в моей жизни». В этот день московский генерал-губернатор Д. В. Голицын приехал в Покровские казармы по докладу доктора для ознакомления с процедурой заковывания арестантов на прут и, согласившись с доводами доктора Гааза, распорядился отменить этот способ заковывания и взамен его применять ножные кандалы. 8 мая 1845 года, исключительно заботам Ф. П. Гааза, открылась больница для бесприютных. По этому поводу он пишет, что это было «особенное провидение Божие», выражает свою особую радость, что такое событие, когда бесприютные больные нашли прибежище на будущее время – чрезвычайно счастливое событие.

В своем духовном завещании, написанном за год до смерти, в 1852 г., он почитает себя счастливейшим человеком: «Я все размышляю о благодати, что я так покоен и доволен всем, не имея никакого желания, кроме того, чтобы воля Божия исполнялась надо мною. Не введи меня в искушение, о Боже Милосердный, милосердие Коего выше всех Его дел! На Него я, бедный и грешный человек…уповаю…»

Я, кажется, уже неоднократно высказывал вам свою мысль, – писал Гааз своему воспитаннику Норгиину, – что самый верный путь к счастью не в желании быть счастливым, а в том, чтобы делать других счастливыми. Для этого нужно внимать нуждам людей, заботиться о них, не бояться труда, помогая им советом и делом, словом, любить их, причем, чем чаще проявлять эту любовь, тем сильнее она будет становиться, подобно тому, как сила магнита сохраняется и увеличивается от того, что он непрерывно находится в действии.

Раздавая все, что имел, он никогда не просил ничего для себя, и даже не мог допустить, чтобы кто-то заботился о нем самом, а не о других, более несчастных и обездоленных. Все знавшие доктора Гааза свидетельствуют, что святой доктор был «чист, как дитя».

Один из его посетителей, бедный больной, украл у него со стола часы, но не успел уйти и был захвачен с поличным. Федор Петрович Гааз попросил не вызывать полицию, позвал бедняка-вора к себе, долго беседовал с ним, советовал обращаться за помощью к добрым людям. Взяв с него честное слово больше не воровать, отдал ему свои наличные деньги и отпустил с теплым напутствием.

Простые люди видели в нем не только врача, но и человека, который мог их утешить и помочь в их житейских нуждах. Они рассказывали доктору и о своих недугах, и горькую, трагическую повесть своих скитаний.

«Нередко несчастливец, не столько больной, сколько загнанный жизнью, – пишет один из биографов доктора Гааза А. Ф. Кони, – выходил после беседы с ним ободренный, с влажными глазами, зажимая в руке данное лекарство… отпускаемое из экспедиции заготовления государственных бумаг».

Когда почитатели доктора Гааза в 1850 году, желая облегчить ему разъезды по Москве, которые он совершал каждый день в тюрьмы, полицейскую больницу, подарили карету и пару лошадей, доктор немедленно продал все это и полученные деньги раздал бедным. Сам же продолжал ездить на старинных дрожках, облезлых и дребезжащих, его две разбитые на ноги разношерстные клячи также остались с ним. Если случалось проголодаться, то он останавливался у какой-нибудь пекарни и покупал 4 калача: один – себе, один для кучера Егора и два – своим лошадям. Оказавшись в гостях, доктор Гааз непременно брал двойную порцию фруктов, клал в карман, приговаривая с улыбкой: «Для больных!» Каждый день после обеда отправлялся по своим знакомым и к влиятельным людям, чтобы похлопотать за бедных и нуждающихся в помощи. В одном из писем своему воспитаннику Норшину он писал в 1847 г.: «Мне радостно было узнать, что вам пришлось оказать гостеприимство нескольким беднякам. Конечно, это всего угоднее Богу, – но если бы у вас не было у самого ни крова, ни пищи, ни денег, чтобы разделить с несчастным, не забывайте, что добрый совет, сочувствие и сострадание – есть тоже помощь и иногда очень действительная…»

Вот каким предстоит пред нами доктор Гааз в описании А. Ф. Кони в его последний период жизни: «Высокий, широкоплечий, немного сутуловатый, с крупными чертами широкого сангвинического лица, Гааз с первого взгляда производил более своеобразное, чем привлекательное впечатление. Но оно вскоре изменялось, потому что лицо его оживлялось мягкою, ласковою улыбкою и из нежно-пытливых голубых глаз светилась сознательная и деятельная доброта. Всегда ровный в обращении, редко смеющийся, часто углубленный в себя, Федор Петрович избегал большого общества и бывал, случайно в него попавши, молчалив. Но в обыкновенной среде, вдвоем или в небольшом кружке, он любил говорить… Усевшись глубоко в кресло, положив привычным образом руки на колени, немного склонив голову и устремив прямо перед собою задумчивый и печальный взор, он подолгу рассказывал… но никогда о себе, а всегда о них, о тех, по ком болело его сердце… Одевался он чисто, но бедно; фрак был истертый, с неизбежным Владимиром в петлице; старые черные чулки… пестрели дырочками».

Доктору Гаазу было тягостно всякое внимание к себе, он очень сердился, когда его расспрашивали о нем самом, упоминали о его деятельности. Сохранился его единственный портрет, нарисованный тайно от него художником, спрятанным за ширму князем А. Г. Щербатовым, во время долгой беседы с Федором Петровичем Гаазом. Он ни за что не соглашался рисовать с него портрет несмотря ни на просьбы друзей, знакомых и даже письменную просьбу лондонского библейского общества. От его прошлого внешнего преуспевания, благополучия не осталось ничего с тех пор, «с того дня, как он появился среди осужденных, отдавшись всецело облегчению их страданий и оживлению, путем всевозможных благодеяний и бесед, исполненных сострадания, участия и утешения…»

Одни считали его божиим человеком, другие, в основном, его коллеги, подозревали в нем безумие, ловкого лицемера, «человека тронутого», «…лучший способ для разгадки его личности состоит в его оклеветании», – пишет неизвестный автор-иностранец. Он изображает обычные поездки Федора Петровича в пересыльную тюрьму в пролетке, полной припасами, он повествует, как, заехав как-то в трактир у заставы, застал доктора Гааза, рассказывающего хозяину и его посетителям-купцам о девушке, венчающейся с каторжанином и шедшей вместе с ним на каторгу. Те, растрогавшись рассказом доктора Гааза, собрали «в шляпу» для молодых 200 рублей.

Беспредельно добрый Ф. П. Гааз, когда это было нужно, выступал смело и решительно.

Вот что он пишет в 1843 году в докладной московскому губернатору Сенявину: «…Губернское Правительство распорядилось, чтобы люди, признавшиеся в продаже одежды для приобретения хлеба, были наказаны (иногда арестанты дорогою продавали свою одежду из-за недостатка хлеба. – Авт.). Позвольте мне, как члену тюремного комитета, перед Вашим Превосходительством… по сердцу признаться, что это было бесчеловечно. Правительство не может приобрести в недрах своих мир, силу и славу, если все его действия и отношения не будут основаны на христианском благочестии. Да не напрасно глас пророка оканчивается сими грозными словами: «если не найдется в людях взаимных сердечных расположений, то поразится земля в конец».

Его действия нарушали привычный и рутинный строй канцелярской «машины», всегдашние канцелярские предписания, поэтому против доктора Гааза образовалась оппозиция членов тюремного комитета, которая не только не желала каких бы то ни было новшеств, но и противостояла им. «Утрированный филантроп», как называли Федора Петровича Гааза, в 1845 году писал, что члены тюремного общества «обязаны осуществлять намерение жить по-божески, т. е. чтобы правосудие сочеталось с милосердием, и Бог был бы виден во всех наших действиях». На что чиновники отвечали буквальным смыслом статей законов и параграфами уставов. Упорный доктор Гааз унижался, требовал, просил. Это он добился организации больницы при пересыльной тюрьме на Воробьевых горах, он становится ее главным врачом, вкладывая в нее собственные средства. Здесь под видом больных бывали арестанты, которых скрывал в палатах доктор Гааз, чтобы устроить последнее свидание с родными. Это он каждую неделю ездил на этап на Воробьевы горы, когда была отправка арестантов. А. И. Герцен в книге «Былое и думы» пишет о преоригинальном чудаке: «В качестве доктора тюремных заведений он имел доступ к ним, он ездил их осматривать и всегда привозил корзину всякой всячины, съестных припасов и разных лакомств – грецких орехов, пряников, апельсинов и яблок для женщин. Это возбуждало гнев и негодование благотворительных дам, боящихся благотворением сделать удовольствие, боящихся больше благотворить, чем нужно, чтобы спасти от голодной смерти и трескучих морозов. Но Гааз был несговорчив, потирал руки и делал свое».

Один из друзей святого доктора как-то застал его в цепях. Он на себе проверял собственную конструкцию кандалов – облегчил их вес, длину цепи, а железные наручники обшил сукном. Эти кандалы он заказывал за счет собственных средств и добился, чтобы их обшивали или сукном, или мягкой кожей. Всю свою жизнь он считал, что между преступлением и несчастьем есть тесная связь, поэтому требуется не только справедливое отношение к преступнику, но и сострадание и помощь. По ходатайству доктора Гааза было пересмотрено почти полторы сотни дел осужденных. При посещении Николая I московского тюремного замка доктор Гааз встал перед ним на колени и просил о помиловании 70-летнего старика, обреченного на цепи и этап. Он стоял до тех пор на коленях, пока не вымолил у государя для него помилования. Когда из-за неурожая в 1847–1848 гг. был урезан рацион арестантов, Федор Петрович Гааз пожертвовал 11 тыс. рублей этим людям. Поэтому вместо роскошного дома – пустая и бедная квартирка, вместо чая – смородиновый лист утром и жуликоватый и вечно его обсчитывающий кучер Егор, «…его поведение, внешность и одеяние до такой степени идут вразрез со всеми взглядами нашего времени, что невольно заставляют подозревать в нем или безумие, или апостольское призвание», – писал о докторе Гаазе его современник. Он жил среди равнодушия окружающих его людей, бюрократической рутины, косности противоположных его сочувственному и любящему взгляду на человека. И был воином. Один против всех – что может сделать? – И один в поле воин, если он не участвует в делах тьмы, но обличает. Он – «укор малодушным, утешение алчущим и жаждущим правды, и пример деятельной любви к людям». Порядки, установленные доктором Гаазом и в полицейской больнице, и в тюремных госпиталях, были следующими. Каждый служащий за всякую неправду, ложь должен был платить штраф, свое дневное жалование, в кружку штрафов, деньги шли в пользу бедных. Однажды лейб-медик государя в его отсутствие усомнился в недуге двух арестантов и донес об этом императору, а затем явился в больницу для проверки, но убедился, что его выводы ошибочны. Он был сконфужен, но доктор Гааз просил не беспокоиться и принес кружку для штрафов: «Ваше превосходительство, Вы изволили сказать неправду государю, извольте положить десять рублей штрафу в пользу бедных!» Система штрафов в малых размерах практиковалась доктором Гаазом за неаккуратность, небрежность, грубость. Он предлагал тюремному комитету утвердить также правила о запрещении подчиненным употреблять крепкие напитки, также взимая за это штраф в размере дневного жалования.