Текст книги "Корнеты и звери (Славная школа)"

Автор книги: Евгений Вадимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

XIII

Разумеется – в это утро мы встаем раньше трубы и почти не прикасаемся к утреннему чаю…

Опять мундиры первого срока, первосрочная амуниция, в последний раз солдатская винтовка за спиною…

Как всегда выстраивается эскадрон перед переднею линейкой.

На местах все офицеры, обычно строг и спокоен на своем красивом арабе Карангозов.

В ранний час Военное Поле Красного Села уже чует близкую осень.

Но когда эскадрон приходит на место сбора конницы – солнце поднимается выше и опять ласкает нас хорошим летним днем.

Начинается движение смотра – но в этот день мозг очень плохо впитывает в себя впечатления и всё, вплоть до конца церемониального марша, принимаемого Царем – проходит в тумане.

Куда-то несемся полевым галопом, стремительно заезжаем флангами, купаемся в густой пыли, поворачиваем много раз повзводно кругом, спешиваемся, садимся, пропускаем несущуюся перед нами на позицию конную артиллерию, пересекаем на рысях путь движущейся цепью пехоте.

Сколько времени продолжается этот сложный смотр – никто не знает. Скоро полдень!..

***

…И показал мне Ангел чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, идущую от престола Бога и Агнца…

Откровение Святого Иоанна 22,1

И вот откуда-то из-за пыли от далекого Царского валика, через все движения, топот коней, бряцание подков и шашек – несется звук – звук долгожданный, грозно милый, который больше чует, чем слышит напряженное ухо…

 
Та-та-та та ти ра рам-там.
Трубач – труби отбой!..
 

Да – это он, Генеральный Отбой Царя – вещающий и конец смотра и наше начало!..

Сейчас…

Сейчас производство!..

Эскадрон стой!.. Равняйсь!.. Рассчитаться для спешивания!..

***

Улегается пыль… Отжевывают мундштуки запаренные кони… Полковник Карангозов выезжает на некоторую дистанцию перед эскадроном и улыбаясь – о, как хорошо улыбается этот милый командир – тихо, совсем тихо, произносит:

– Господа юнкера старшего класса… – да, хорошо помнится, что он именно так и говорит, – господа юнкера старшего класса!.. Слезайте, отдайте лошадей младшему курсу и постройтесь!..

– Господи, благослови!

Кое-кто, слезая, крестится…

На утоптанной траве военного поля выстраиваемся мы в пешем строю – покрытые пылью, с винтовками за плечами, такими, какими застала нас минута.

Нас ведут – ведут куда-то далеко, ведут между спешенных колонн кавалерии, между громадных квадратов преображенцев, семеновцев, измайловцев, лейб-гренадер и бесконечных, таких сердитых, батарей артиллерии…

Солнце стоит в зените – все покрыто его августовским светом и безоблачно – чисто небо, светло-голубым куполом покрывающее весь военно-полевой простор.

***

Царский валик увенчан белою холщовою палаткой, окруженной цветами, пирамидальными лаврами, выросшими из зеленых кадок.

Со всех сторон подходят и другие училища.

Камер-пажи и пажи, артиллерийские – Михайловское и Константиновское, Павловское и Петербургское Военное, Военно-Топографическое…

Только Николаевских Инженеров нет – они проходят лагерный сбор в Усть-Ижоре…

Все собравшееся молодо, красиво своею молодостью, и скрыто-восторженно, как только и может быть восторжен в этот миг производящийся офицер.

Уже обходят наши ряды флигель-адъютанты, раздавая каждому из нас Царский приказ… Это толстая тетрадка, в которой отпечатаны наши фамилии… Там, на бумаге – мы уже офицеры… Но здесь, в поле, мы еще юнкера…

И вот, спускается по лестницам валика, сопровождаемый Великими Князьями и лицами Свиты, Император.

Веселый, улыбающийся, в надетой слегка набекрень фуражке с красным околышем и сюртуке сине-зеленого сукна, Он приближается ко всем нам, неподвижно стоящим большим, выравненным покоем.

Не спеша начинает обходить наши ряды, поминутно останавливаясь то около одного, то около другого юнкера…

Вот – обошел уже пажей, приблизился к нашему правому флангу, остановился около вахмистра эскадрона.

– Куда выходите, вахмистр?

– В Лейб-Гвардии Уланский Вашего Императорского Величества полк!

– А Вы, портупей юнкер?

– В Лейб Гвардии Казачий Вашего Императорского Величества!

– …В Нижегородский Вашего Величества!.. В Сумской… В Забайкальский Казачий… В Крымский Дивизион…

И дальше, дальше идет по уже сияющим счастьем рядам Государь…

Во все стороны громадной страны теперь разлетятся эти молодые, полные жизни, надежды и веры души…

***

Как поразительно чудесно устроены Творцом человеческая голова и человеческая память!

Ведь сколько лет – долгих, пестрых, страдных и страшных лет прошло, сколько могильных холмов выросло на боевых полях и во всех концах земли – а вот все они, как и тогда, стоят перед глазами – живые, юные, цветущие, замершие в ожидании великого для них мгновенья…

Вот они – даже ясно видна пыль Военного поля, осевшая на мундирах – вот они: и миниатюрный, коренастый вахмистр Носович, и «отчетливый» блюститель всех традиций школы Филиппов, и донец Саша Греков, и румяный, жизнерадостный князь Андронников, и вспыльчивый Корганов, и стародубовец Томишко, и шарикоподобный Бизюкин, и солидный «майор» Фаддеев, и всегда рассудительный Миша Сахаров, и постоянный спутник лихого Новосильцева по путешествиям в «Angleterre» снобирующий псковитянин Жорж Корсаков, и мечтательный, голубоглазый, изящный Миша Осоргин, и братья «Жора» и «Бора» Левенцы, и «ахтырцы» Клюки – фон-Клюгенау с Потемкиным, и голландец Коко Вандергюхт, и среднероссийский помещик Валя Брюхов, прозванный «Пузиковым», и саратовец Юра Пальмгрен, и тонирующий перед выходом в гвардию «Куку» Целебровский, и милейший Кика Раевский, и белый, как лен, Панчулидзев, и митавец Книппер, и высокий-превысокий Кардашевский, и другие, другие, другие…

Ежегодный «ремонт» вновь производимых офицеров очень велик – но еще более великим кажется счастье этого дня…

Обошел Царь всех…

Не спеша отходит от фронта, останавливается перед юнкерскими построениями, хорошо видимый всеми.

И опять улыбается Царь.

– Благодарю вас, господа, за прекрасный смотр!..

– Рады стараться!..

Это еще ответ солдат – последний ответ солдат, – за этим ответом уже мы перестаем быть таковыми.

– Рады стараться Ваше Императорское Величество!

Государь делает два-три шага вперед.

– Поздравляю вас, господа, с производством в офицеры!

***

Господи! Силою Твоею – возвеселится Царь!

Ведь только миг – единый миг – но что значит вся дальнейшая жизнь при сравнении с этим мигом?

Руки поднимаются «по офицерски» к козырьку, кое-где еще отчеканивается «покорнейше благодарим Ваше Императорское Величество» – но откуда-то из глубины, из сердца, из всех молодых душ вдруг вырывается «ура» – и, гремя, заполняет всю землю…

– Ура!..

А солнце так и светит, так и льет на все свою лучезарную благодать.

Как великолепен Божий мир, как прекрасно то, что называется жизнью, в которую мы вступаем и в которую нас так красиво вводит Он – милый Царь, дающий счастье эполет офицера!

– Господа офицеры! – подходит к нам Карангозов. – Господа офицеры – к вашим коням!

Да, мы офицеры!!!

На нас еще пыльные юнкерские мундиры и солдатские винтовки за плечами – но мы уже офицеры, корнеты, господа!!! Приказ Царя – под погоном!

Мы идем куда-то опять, садимся на своих друзей, которых держат наши наследники по оставляемому училищу – бывшие звери, ставшие теперь тоже корнетами славной школы!..

***

О, стократ благословенный, залитой солнцем, молодым счастьем, надеждами и верою день!

Кто забудет тебя, кто не вспомнит с благодарною улыбкой!..

Как все светится вокруг, как ласкает взор, как все полно Божией благодатью!..

Вот и бараки – милые бараки школы, которые мы уже навсегда покинем через полчаса.

Сняты юнкерские мундиры, сброшена амуниция, сданы каптенармусу винтовки и шашки…

В последний раз получает четыре куска сахара строевой друг прошедшей юнкерской страды – конь.

– Ну, прощай, мой простоватый, но крепкий, как крестьянская лошадь, Кабардинец! Спасибо, Друг!

Кабардинец, отжевывает мундштучное железо, проталкивает через него языком куски сахару, и, видимо, понимает, что его хозяин стал настоящим корнетом!

Спешно, порывисто идет переодевание.

Вот один уже готов.

В изящном офицерском пальто, в ботинках от Шмелева, в безукоризненной фуражке офицера – недавний запыленный полусолдат почти неузнаваем.

За первым готов второй, за вторым третий…

Одевшиеся выходят из бараков.

Ряды извозчиков уже ждут на задней линейке.

В Петербург…

***

Где-то далеко, в провинции, на расстоянии чующие сердцем этот необыкновенный день – живут родители, братья, сестры, старые няньки, выхаживавшие когда-то от пеленок сегодняшнего блестящего офицерскими звездочками баловня судьбы.

Пусть будут покойны – через два-три дня они увидят свое детище.

После производства – двадцативосьмидневный отпуск, поверстный срок к месту полка – времени для свидания много.

Пока же – в Питер!..

Гремят колеса Балтийского поезда, мягко катят от вокзала извозчики на резинах…

Обед в 6 часов вечера у Фелисьена, а завтра, в 10 утра, молебен в здании школы, на который являться в полной парадной офицерской форме…

Здравствуй, жизнь!

Неужели же в тебе есть что-либо темное и неужели возможны какие-либо тучи на нашем пути?

Да и что могут значить эти тучи при сравнении с блеском офицерской звезды, засиявшей сегодня над нами?

***

Так начались, прошли и окончились два года, проведенные под сенью училища, носившего в нашем кругу имя Славной Гвардейской Школы.

Евгений Вадимов.

Старая Сербия,

Монастырь Святой Параскевы.

1929 г.