Текст книги "Человек, который хотел понять все"
Автор книги: Евгений Бенилов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
«Был автомат, – поправился он. – А теперь нету. Равно, как и пистолета».
Нету? – Франц почувствовал чудовищное облегчение. – Нету!
А нож?
Что – нож?
Убийца оставил в камере пистолет и винтовку потому, что у него кончились патроны, – но почему он бросил нож?…
А-а, плевать, почему… Важно, что бросил, а мы его теперь возьмем.
А отпечатки его пальцев?
Франц на мгновение задумался: оставлять единственное на всем этаже оружие не хотелось категорически: если его не подберет Франц, то его подберет убийца…
А что, запросто, вернется и подберет… может быть, уже подобрал. Помертвев, Франц торопливо вышел в центральный зал – нож лежал на месте.
Вот незадача: брать нельзя и оставлять нельзя…
Оставалось одно – спрятать.
Он выбрал на лезвии место без пятен крови, брезгливо взял нож двумя пальцами и вернулся в спальную камеру («Усыпальную камеру…» – усмехнулся своим мыслям Франц). И куда его теперь?…
Он положил нож на постель Дрона и прикрыл простыней. Потом в последний раз окинул сцену побоища взглядом: два десятка мертвецов на койках, один мертвец под койкой (Дрон был единственным, кто хоть как-то среагировал на происходившее). Четыре койки были пустыми: Франца, Чирея с Моджахедом, плюс в камере всегда имелась одна свободная кровать… Стой, а где ж тогда новичок?
Неужто убийца увел толстяка с собой? Нет, судя по тому, что Франц уже видел, пленных маньяк не брал… Может, новичок прикинулся мертвым, подождал, пока убийца уйдет, а затем забился в какую-нибудь щель?
Впрочем, значения это не имело – нужно было идти к Мордастому.
Стараясь не шуметь, Франц вышел через центральный зал во внешний коридор и зашагал налево – до входа в апартаменты Наставника оставалось около двухсот метров без боковых ответвлений. Чувствовал себя Франц намного увереннее, чем раньше: оружия у убийцы вроде бы уже не было, и шансы, в этом смысле, уравнялись. Периодически оглядываясь, чтобы застраховать себя от неожиданностей с тыла, он подошел к металлической двери с надписью «Наставник Потока» и постучал. Ответом была тишина. «Просыпайся, старый черт… опять, небось, нализался?» – раздраженно подумал Франц и постучал сильнее.
Ответа не последовало.
Рискуя привлечь внимание убийцы, он забарабанил по двери кулаком.
Впрочем, слово «забарабанил» не вполне подходило: от первого же удара дверь отворилась, ибо была незаперта. С холодеющим сердцем Франц переступил порог.
Прихожей не имелось – он очутился прямо в кабинете: рабочий стол, книжный шкаф с набором уставов и руководств, два сейфа – большой и маленький. По стенам стояло несколько стульев, на полу лежал персидский ковер. Справа находилась дверь (спальни?), на столе горела лампа в желтом абажуре. А позади стола, в глубоком кожаном кресле, сидел сам господин Наставник – верхняя часть его черепа была снесена, а мозги (если это слово применимо к субстанции в голове Мордастого) – разбрызганы по стене позади кресла. В широко раскрытых глазах несчастного застыло выражение крайнего недоумения. На столе стояла порожняя бутылка из-под рома, стакан, полупустое блюдо с грушами и полуполное блюдце с огрызками. Насколько Франц мог судить, события развивались так: убийца несколько раз выстрелил в замочную скважину (вдребезги разбитый замок почернел от пороховой гари), потом вошел в кабинет и прямо с порога остатком патронов разнес Мордастому череп. Среагировать на происходящее Наставник не успел, ибо, напившись пьян, безмятежно спал в кресле. Оба телефона на его столе убийца разбил. На ковре около входной двери лежала пустая пистолетная обойма.
Ужаса перед мертвецом Франц на этот раз не испытывал – то ли уже привык, то ли страх за собственную жизнь вытеснил страх перед чужой смертью. Его не тошнило, коленки не дрожали, сердце находилось, где положено, а не в пятках. Да, собственно, и страха Франц почти не ощущал: он уже на том свете – чего бояться, разве что по привычке…
Но у него было два вопроса.
Вопрос первый: Где сейчас убийца?
Вопрос второй: Какой из этой ситуации есть выход?
Вот только ответов, к сожалению, Франц не знал.
Зато ему стало ясно, где убийца достал автоматическую винтовку: больший из двух сейфов в кабинете Мордастого был открыт (ключи торчали в дверце) и содержал в себе бархатные подставки для всего арсенала, имевшегося на этаже. С изрядной долей облегчения Франц обнаружил подставки для одной винтовки и двух пистолетов – следовательно, у маньяка-убийцы оружия сейчас нет. На нижней полке сейфа лежали два запасных рожка. Взять, разве что, патроны и сходить за винтовкой?… Франц сунул рожки в нагрудный карман комбинезона и направился к двери. Потом остановился – перед уходом стоило осмотреть квартиру Мордастого.
Быстро проверив второй сейф (заперт) и книжный шкаф (ничего интересного), Франц обследовал рабочий стол: посуда; осколки телефонов; стопка неинтересных бумаг, придавленная куском неотшлифованной яшмы. Он обошел вокруг и проверил ящики в тумбах – девственно пусто. Затем, стараясь не глядеть на голову Мордастого (кровь, мозги и клочья волос по краям), Франц приступил к осмотру тела. Памятуя о пустых карманах обоих охранников, на интересные результаты он не надеялся, однако оказался не прав. В карманах Наставника обнаружилась куча всяких мелочей: полпачки сигарет, зажигалка, грязный носовой платок, записная книжка… Извлекая все новые и новые предметы, Франц не смотрел по сторонам – и вдруг услыхал приглушенное царапанье.
Сердце его ухнуло вниз, он поднял глаза. Царапанье раздавалось из-за двери, ведущей в спальню.
Убийца был в спальне.
На какое-то мгновение Франц запаниковал; «Бежать!» – мелькнуло в голове.
Он даже бросился вокруг стола в сторону входной двери, но тут же остановился: бежать значило отдавать инициативу врагу. В конечном счете, убежать с этажа невозможно – так лучше встретить убийцу лицом к лицу сейчас! Оружия у того нет, а значит, и шансы равны. Схватив со стола кусок камня, которым покойный Мордастый придавливал бумаги, Франц повернулся к двери в спальню.
Царапанье раздалось сильнее, дверь начала растворяться – медленно, толчками и со скрипом.
Слушая оглушительные удары сердца, Франц, сжимал в правой руке холодный камень. «Встать позади открывающейся двери?…» – запоздало подумал он и сделал шаг вперед.
Второй шаг он сделать не успел.
Из полурастворенной двери выскользнул огромный угольно-черный кот, вышел на середину комнаты и уселся напротив Франца. Секунд пять человек и животное молча созерцали друг друга, потом зверь лизнул лапу и стал умываться.
Голова Франца кружилась, кровь била в виски отбойными молотками, руки и колени ходили ходуном; чтобы не упасть, ему пришлось привалиться к столу и положить на него камень. «Что же ты, з-зараза…» – с чувством произнес он.
Кот ответил безмятежным взглядом.
Потом встал, извилистой походкой манекенщицы подошел к столу и запрыгнул наверх; холеная шерсть его блестела. Франц протянул руку, чтобы погладить, но кот уклонился, вежливо понюхал его пальцы и пошел дальше.
Опершись передними лапами на грудь своего мертвого хозяина, животное стало слизывать с его лица кровавые куски мозга.
Это оказалось чересчур – в глазах Франца потемнело, из горла вырвался нечленораздельный хрип. Чувствуя, что его сейчас вырвет, он заорал страшным голосом: «Бр-р-рыс-с-сь!» Кот обернулся, присел и зашипел – длинные белые клыки обнажились, усы угрожающе растопырились. «Пш-ш-шел вон!» – еще громче заорал Франц.
Кот порскнул со стола, бросился к двери и выскочил в коридор. Франц отер пот со лба. Царапанье когтей по линолеуму пола затихло в отдалении.
И тут, наконец, Франц заметил, что из нагрудного кармана Мордастого высовывается магнитная карточка-пропуск от подъемника!
Ну и что?… Главный-то подъемник все равно отключен.
А вспомогательный?!
Как же он забыл о вспомогательном подъемнике?…
Франц перегнулся через стол и выхватил карточку из кармана Мордастого.
На мгновение он замер, просчитывая, что сделает: бросится к двери, пробежит двадцать метров по коридору налево, завернет за угол, вызовет подъемник… скорее, скорее!…
Однако сбыться этим планам суждено не было: повернувшись и сделав один шаг, Франц налетел на какого-то человека.
В следующую секунду он испытал одну за другой три взаимоисключающие эмоции.
Сначала недоумение: откуда здесь человек?
Потом ужас: убийца застиг его абсолютно неподготовленным, и даже кусок камня, которым Франц вооружался в предыдущем случае, остался на столе.
Затем облегчение: ибо он столкнулся не с убийцей, а с давешним толстым новичком. Вид тот имел дикий: ни сапог, ни комбинезона; потное жирное тело вываливалось из тесной майки. Брызги крови покрывали толстяка с головы до босых ног, в глазах застыло стеклянное безумие.
– Ты не ранен? – хрипло спросил Франц. – До вспомогательного подъемника дойдешь?
Парень засмеялся (нижняя губа его неприятно отвисла, блестевшие от пота щеки заходили ходуном), а затем схватил Франца за горло. «Ты чего?!» – удивился тот, но из горла вырвалось лишь нечленораздельное сипение. Он попытался свернуть руки сумасшедшего со своей шеи, однако толстяк держал крепко, и францевы пальцы соскользнули с потной скользкой кожи. Не разжимая хватки, парень толкнул его назад и повалил спиной на стол – Франц бессильно извивался на скользкой поверхности, безуспешно пытаясь оттолкнуть безумца ногами. Бутылка из-под рома, стакан и тарелки полетели на пол; в спину Францу впились осколки разбитых телефонов.
Ощущение мягких влажных пальцев на горле было нестерпимо – Франц стал задыхаться. Сумасшедший парень, все так же улыбаясь, с отвисшей губой, смотрел сверху вниз ему в глаза и испытывал, казалось, физиологическое наслаждение. По подбородку толстяка стекала струйка слюны.
Франц ударил безумца по рукам – тот даже не поморщился; Франц попытался добраться до его лица – однако руки у парня были длиннее.
Положение казалось безнадежным.
И в тот самый миг, когда в глазах Франца уже начало темнеть, его правая рука нащупала на поверхности стола камень. Вложив в размах все оставшиеся силы, он ударил – или, вернее, метнул – камень в висок безумца. Раздался глухой удар… глаза парня замутились, хватка ослабла.
Франц вывернулся из-под него, оттолкнул в сторону – и сразу же кинулся за камнем, отлетевшим к двери. Грудь его разрывалась от кашля.
Мотаясь от полученного удара из стороны в сторону, парень полез вперед – Франц изо всех сил размахнулся и еще раз ударил его камнем в висок.
Вернее, попытался ударить.
С неимоверной для такого увальня ловкостью толстяк выставил левую руку – их предплечья столкнулись. Камень вылетел из пальцев Франца, как из катапульты, пролетел мимо лица безумца и с чмокающим звуком врезался сверху в голову мертвого Мордастого.
Труп упал лицом вниз на стол. Безумец, тряся потными телесами и сохраняя на лице ужасную улыбку, шел на Франца.
«Нож!» – подумал тот.
Что – нож?
Спрятанный в камере нож – единственный верный шанс. А без ножа – не более, чем пятьдесят на пятьдесят.
Надсадно кашляя, Франц выскочил в дверь и бросился по коридору.
Поначалу ему удалось оторваться от своего грузного врага метров на семь-восемь, однако кашель сбивал дыхание, бежать становилось труднее.
Сумасшедший стал медленно догонять. Хуже того, перебои в дыхании, в свою очередь, усиливали кашель – в глазах Франца от напряжения сплетались и расплетались синие змеи, колени дрожали… если псих догонит его сейчас, то без ножа защититься будет трудно. Жутко мешали сапоги, болтавшиеся на ногах и один раз зацепившиеся друг за друга… с трудом удержав равновесие, Франц потерял еще метра три. Грузное шлепанье босых подошв по липкому линолеуму неуклонно приближалось, но и вход в Поток был уже рядом. С разрывающимися легкими Франц пронесся сквозь центральный зал, ворвался в камеру и устремился к кровати Дрона.
Как действовать теперь: угрожая ножом, отогнать… или попытаться убить?
Вонзить нож в заплывшее жиром горло?… а может, вспороть трясущийся живот?
Сумасшедший настиг Франца в двух метрах от цели и толкнул в спину – ударившись плечом о стойку кровати, тот грохнулся на спину в проходе между койками Дрона и Коряги. Убийца повалился сверху. После короткой борьбы толстяк сел на Франца верхом и схватил за горло; ситуация вернулась в исходное положение. С учетом того, что Франц и без того задыхался, продержаться он мог не более полуминуты… очертания предметов в его глазах стали расплываться и темнеть.
На мгновение он замер, собираясь с силами, а затем ударил безумца коленями по почкам – тот зашипел от боли и на секунду расслабил хватку. Тогда Франц изогнулся, сколько мог, оторвал спину от пола и запустил ладонь под простыню на кровати Дрона. Кончиками пальцев он зацепил рукоятку ножа.
С короткого размаха он ударил убийцу в бок.
Проколов кожу, нож пронизал толстый слой сала, чуть развернулся в руке, чтобы протиснуться между ребрами, и пошел внутрь безо всякого сопротивления.
Жирные телеса парня содрогнулись.
На какое-то мгновение Франц и маньяк глядели друг другу в глаза; затем убийца издал странный кашляющий звук, кадык его дернулся. Изо рта толстяка хлынул поток крови… не в силах отодвинуть голову, Франц зажмурился и затаил дыхание. Он почувствовал, как руки парня расслабились, а тело, потеряв равновесие, упало вперед, животом ему на лицо. Франц столкнул жирную скользкую массу набок и откатился в сторону. Его вырвало.
Все еще кашляя и испытывая слабость во всех членах, он выполз в проход между кроватями. В ушах у него звенело, руки и колени дрожали. Он даже не пытался понять произошедшего – просто вспоминал, где осталась карточка-пропуск от подъемника, и собирался с силами для попытки встать.
И вдруг услыхал тихие быстрые шаги – почти пробежку: топ-топ-топ…
И, спустя секунду, еще раз: топ-топ-топ…
А потом погуще, будто перебегали сразу двое или трое: топ-топ-топ-топ…
Истерически рассмеявшись в полный голос, Франц без усилия встал. Из глаз его текли слезы, лицо было сведено конвульсиями. Он выдернул нож из трупа толстяка, вытер о свой комбинезон и сунул за пазуху. Затем подобрал с пола винтовку, достал из нагрудного карамана рожок, вставил в магазинное отверстие и передернул затвор. (Из коридора донеслась новая россыпь шагов.) На то, чтобы понять, как переключить винтовку с одиночного боя на автоматический, ушло менее десяти секунд – Франц подошел к двери спальной камеры и нажал на курок.
Со страшным завыванием автомат забился в его руках, однако вся очередь ушла в точности туда, куда он метился: сквозь гулкое пространство центрального зала и проем двери – в стенку коридора. Полетели крупные куски штукатурки.
Франц отпустил курок. Стало тихо.
В течение пяти секунд не происходило ничего.
Потом он услышал усиленный мегафоном размеренный голос: «С вами говорит Начальник Службы Безопасности 17-го Сектора. Выход с территории Потока блокирован. Сдавайтесь…»
Франц медленно пошел по направлению к внешней двери. По щекам его струились слезы, промывая две дорожки в кровавой маске на лице.
«Если не сложите оружие, будем штурмовать территорию Потока с применением слезоточивого газа. Вы будете убиты. На ответ даю три секунды: раз…»
– Сдаюсь… – закричал Франц, но из горла вылетело лишь слабое сипение.
«Два…»
– Сдаюсь… – прохрипел он, задыхаясь.
«Бросьте ваше оружие в дверь».
Он отсоединил рожок, уронив его на пол, передернул затвор, а потом швырнул винтовку в дверной проем.
«Теперь выходите сами. Руки за голову… Шаг вправо, шаг влево – стреляем без предупреждения».
Проходя сквозь дверь, Франц краем глаза уловил какое-то движение позади-слева от себя. Он повернулся и увидал: на заднем плане – коридор, запруженный охранниками с автоматами наизготовку; на переднем плане – стремительно приближавшийся к его голове приклад.
Удар пришелся точно в лоб – и Франц с благодарностью провалился в беспамятство.
3. Допрос
Франц сидел на высокой неудобной табуретке в большой комнате перед расставленными полукругом столами. С момента ареста прошло около часа, в течение которого он принял (находясь под неусыпным надзором) душ, получил чистую одежду и был немедля переведен в карцер Службы Безопасности. Отдохнуть ему не удалось – через двадцать минут его вызвали на допрос, и чувствовал он себя соответственно.
– И как вы все это можете объяснить? – вопрос прозвучал нейтрально, пожалуй, даже сочувственно.
За столами перед Францем сидели три человека в белых мундирах – следователи Службы Безопасности, позади расположилась стенографистка, а у задней стены – какие-то мужчина и женщина в черной униформе внешней охраны (они опоздали минут на пять и остались не представлены). Лиц служителей правосудия Франц не различал из-за двух ярких светильников, расположенных у боковых стен и направленных ему в лицо, – он видел лишь три темных силуэта. Приглушенный свет от ламп в черных абажурах на столах следователей и стенографистки не мог разогнать полумрака в задней части комнаты. Как всегда и везде на Втором Ярусе, было очень жарко.
– Объяснять – не мое дело, господин Следователь.
Следователь справа от Франца негодующе хмыкнул, Следователь в центре резким движением поднял голову.
– Но посудите сами, подследственный: ваша версия событий абсолютно невероятна, – Следователь, сидевший слева, говорил мягким баритоном человека, желающего помочь. – Если вы хотите, чтобы вам поверили, вы должны представить объяснения.
– Иначе мы будем интерпретировать факты сами, – зловещим басом добавил Следователь справа.
Добрый следователь, злой следователь – распределение ролей в этом театре теней оригинальностью не отличалось.
– Тогда задавайте вопросы, господин Следователь.
Следователи переглянулись, и «Добряк» задал первый вопрос:
– Вы утверждаете, что драка между вами и заключенными… э-э… – он заглянул в бумаги на своем столе, – 12-ым и 16-ым началась из-за того, что те хотели изнасиловать новичка – заключенного 24/21/17/2.
– Да.
– И 24-ый не мог защитить себя, пока за него не вступились вы.
– Да.
Добряк умолк, как бы обдумывая услышанное, а в разговор вмешался Следователь, сидевший в центре:
– Так каким же образом беззащитный 24-ый, – иронически спросил он резким неприятным дискантом, – превратился в могучего и беспощадного маньяка, чуть не одолевшего вас, победителя его двоих обидчиков?
– Не знаю, – Франц вспомнил запуганное выражение на лице новичка в начале событий, зловещую ухмылку в середине и ужасную гримасу в конце. – Нет, не знаю.
– А кстати, почему вы вообще за него вступились? Вы за всех униженных и оскорбленных вступаетесь, как Дон Кихот? – Этот Следователь, видимо, играл роль «Скептика».
Франц промолчал.
– Отвечай на вопрос! – гаркнул на него «Злыдень» справа.
– Мое отношение к униженным к делу не относится.
– Ах ты, сволочь…
– Господа, господа… – примирительно перебил Добряк, – давайте не будем выходить за рамки… – он пошелестел бумагами на своем столе. – Продолжим допрос: каким, по-вашему, образом, 24-ый сумел выбраться из запертой камеры и расправиться с охранниками и Наставником?
Секунд пять Франц собирался с мыслями… от удара прикладом, полученного при аресте, у него нестерпимо болела голова.
– Я не утверждал, что это он расправился с охранниками и Наставником.
– Ну, полно-те, подследственный, ведь кто-то же расправился, – произнес Добряк с укоризной, – так сказать, судя по конечному результату. Причем сами же вы и показали, что 24-ый был еще жив, когда все остальные на этаже (кроме вас, конечно) уже погибли. Так не естественно ли предположить…
– Естественно, господин Следователь, – согласился Франц, не дожидаясь, пока его припрут к стене, – и точного ответа на этот вопрос я не знаю, – (Скептик презрительно хмыкнул). – Могу лишь предположить, что 24-ый ночевал не в камере, а в изоляторе.
Следователи переглянулись. Добряк хотел задать следующий вопрос, но его перебил Скептик:
– Вы упускаете из вида, любезный друг, что изолятор на ночь тоже запирается.
– Это верно, господин Следователь, – парировал Франц, – но отношение охраны к изоляторным заключенным совсем другое, чем к заключенным в камере.
24-ый мог застать охранника врасплох.
– Это каким же образом?
– Например, вызвать его под предлогом плохого самочувствия, а потом зарезать.
– Чем?
– Ножом, который вы видели.
Лицо Скептика скрывала темнота, но чувствовалось, что он издевательски улыбается.
– То есть, ножом, изъятым у вас с отпечатками ваших пальцев.
– Я уже рассказывал, как это произошло.
Добряк сделал какую-то пометку в своем блокноте.
– И откуда же, по-вашему, 24-ый достал нож? – Скептик не скрывал сарказма.
– А откуда я?
– А вот этого, подследственный, я у вас как раз и не спрашивал… ха-ха-ха! – Скептик захохотал, будто Франц сказал что-то остроумное. – Как говорится, на воре шапка горит! Ха-ха-ха!… – и благодушно пояснил, обернувшись к мужчине и женщине в заднем ряду: – Заключенные часто изготавливают ножи в механических цехах.
Франц промолчал. У него болела голова.
– А откуда вы знаете, что 24-ый был отправлен в изолятор? – спросил Добряк.
– Я не знаю, я – предполагаю.
– Поясните.
– Если новичок правдиво рассказал Наставнику о том, что произошло, тот должен был отправить его в изолятор.
– И сделать соответствующую запись в Дневнике Потока, подследственный, – иронически добавил Скептик. – Ваша гипотеза остроумна, но может быть с легкостью опровергнута.
– Ну так опровергните, – согласился Франц. – Вы нашли Дневник?
– Нашли.
– И что же?
Следователи опять переглянулись. Скептик недовольно хмыкнул.
– Вы правы, – это сказал Добряк. – 24-ый провел ночь в изоляторе.
Секунд десять в комнате раздавался лишь скрип пера стенографистки. Франц видел перед собой три одинаковых силуэта без лиц.
– Есть еще одно обстоятельство, требующее разъяснений, – Добряк пошуршал бумагами у себя на столе и, найдя нужную, придвинул поближе к настольной лампе.
– Последняя запись в Дневнике свидетельствует о том, что Наставник отправил 12-го и 16-го в карцер на двое суток, – Следователь многозначительно помолчал (видимо, ожидая, что Франц задаст вопрос). – Иными словами, те самые заключенные, с которыми вы только что подрались, оказались там же, где и вы. Я искренне советую подумать, имеются ли у вас доказательства того, что они были убиты до своего появления в карцере.
– Наставник не мог отправить их в тот же карцер, – возразил Франц, – по Уставу участники драки должны быть разъединены.
– А он отлично знает Устав… – язвительно похвалил Скептик, – наверное, отличник по всем теоретическим, – он раскрыл лежавшую перед ним папку и вытащил оттуда лист бумаги. – Только вот педагоги ваши так не считают, подследственный: дерзок, систематически проявляет несогласие, материал усваивается поверхностно… – он повернулся к Добряку. – Полюбуйтесь, коллега, характеристика на него от преподавателя теории благодарности.
Добряк сокрушенно покачал головой.
– Ну да не в характеристиках дело, – лицемерно продолжил Скептик после многозначительной паузы. – А дело в том, что, по имеющимся у нас данным, 12-ый и 16-ый ни в какой другой карцер Сектора не поступали, а следовательно, Наставник мог поместить их только в карцер вашего Потока.
Тыльной стороной ладони Франц вытер пот со лба и закрыл глаза… свет направленных в лицо ламп резал зрачки, как бритва.
– Это не согласуется с отправкой 24-го в изолятор, господин Следователь, – сказал он, не поднимая век. – Если б его обидчики ночевали в карцере, то сам он мог остаться в камере.
– Мне это тоже приходило в голову, – легко согласился Добряк, – но ваш Наставник рассудил по-другому. И об этом свидетельствует запись в Дневнике.
– Можно мне посмотреть в Дневник самому?
– Нет, – встрепенулся Злыдень. – Ишь чего захотел!
– Ха-ха-ха… – притворно засмеялся Скептик ненатуральным тонким голосом.
– А вы, оказывается, остряк.
– Господа… господа!… – в голосе Добряка чувствовалось невыполнимое желание сделать хорошо всем. – Давайте оставаться в рамках Устава, – он раскрыл лежавший на краю стола том и, пошелестев страницами, зачитал: – Глава 11, секция 5, пункт 32: «Подследственный имеет право ознакомиться с копиями всех вещественных доказательств, проходящих по его делу», – он передал раскрытый том Устава остальным двум следователям.
Злобно/саркастически ворча, Злыдень/Скептик покорились. Добряк подозвал стенографистку, и та передала Францу ксерокопию последней страницы Дневника.
Увидев ее, Франц рассмеялся.
– Я так и знал: запись сделана другим почерком, господин Следователь, – он демонстративно обращался к Добряку, игнорируя двух других следователей. – Сравните ее с предыдущей строчкой, где говорится о переводе 24-го в изолятор.
Некоторое время следователи изучали свои копии злополучной страницы.
Потом Скептик хмыкнул и поднял голову.
– Скажите, подследственный, а ваш Наставник был действительно хорошим наставником? – вкрадчиво спросил он.
– Не понимаю вопроса, – осторожно отвечал Франц.
– Ну, вы обнаружили в его апартаментах бутылку из-под рома… Он что – пил?
– Не могу сказать, господин Следователь, – Франц стал понимать, куда тот клонит, но поделать ничего не мог. – Пьющим я его не видел ни разу. Если хотите, сделайте анализ его крови или содержимого желудка.
– Уже сделали, подследственный, уже сделали! – Скептик не мог удержать восторг. – Ваш Наставник был в стельку пьян! А отсюда и изменение почерка, – он посмотрел вправо и влево на двух других следователей. – Ибо, как доказано графологической наукой, в состоянии опьянения почерк индивидуума меняется!
Вновь наступила тишина, прерываемая лишь скрипом стенографисткиной ручки.
Скептик удовлетворенно откинулся на стуле, Злыдень угрожающе раскачивался, Добряк удрученно качал головой.
– Вы можете выключить лампы? – глаза Франца слезились. – Или, по крайней мере, направить их не в лицо.
– Нет, – по голосу Злыдня чувствовалось, что он улыбается.
– Почему, господин Следователь?
– По Уставу, господин подследственный, – издевательский тон Скептика был особенно противен. – По тому самому Уставу, который вы так хорошо знаете.
– Вы не имеете права видеть наших лиц, – извиняющимся голосом сказал Добряк. – И, кроме того, допрос записывается на видеопленку – нужен яркий свет.
– Зачем же тогда стенографистка, господин Следователь?
– Ну, хватит! – рявкнул Злыдень, и на этот раз Добряк его урезонивать не стал. – Если ты сейчас же не заткнешься и не перестанешь дерзить, падаль, ТЕБЕ БУДЕТ ХУДО! – конец фразы он проорал в полный голос.
На мгновение наступила тишина.
– Я вам в последний раз предлагаю изложить ваше объяснение событий, подследственный, – по голосу Добряка было слышно, что францева строптивость оскорбила его в лучших чувствах.
– Какой в этом смысл, господин Следователь? Ваши коллеги уверены, что я – убийца, и мои слова не смогут ничего изменить.
– Согласно Уставу, ваше дело будет прекращено, если вы убедите в своей невиновности хотя бы одного следователя, – сухо объяснил Добряк. – Ну что, будете говорить?
Прежде, чем ответить, Франц еще раз просчитал оба имевшихся у него варианта: доказательного объяснения он представить не сможет – что бы он ни сказал, все будет осмеяно и разбито в пух и прах; однако молчание в данной ситуации еще хуже – версия, по которой он выходит убийцей, останется тогда единственной.
Он должен представить выгодную для себя альтернативную версию, объясняющую все факты!
– Ну-у?! – рявкнул Злыдень.
– Хорошо, – сказал Франц. – Слушайте.
Он был в поту с головы до ног – эффект холодного душа, принятого перед допросом, давно испарился.
– Я исхожу из того, что, послав зачинщика драки – то есть, меня – в карцер, Наставник оставил 12-го и 16-го в камере, а новичка перевел в изолятор.
Вскоре после отбоя 24-ый вызвал охрану и заявил, что задыхается или что у него рези в желудке, или, может быть, почечные колики. В таких случаях охранник – перед тем, как вызвать доктора, – осматривает больного сам. Я предполагаю, что у 24-го был нож…
– Откуда? – перебил Добряк.
– Пронес с Первого Яруса, господин Следователь.
– Это невозможно, подследственный: контроль в приемнике жесткий – все личные вещи, включая одежду, у заключенных отбирают… да, что я вам объясняю – вы это лучше меня знаете!
– Контроль везде жесткий, господин Следователь. Когда мы с работы возвращаемся, нас тоже обыскивают.
– Обыскивают или не обыскивают, подследственный, а холодное оружие в цехах изготавливается и в камеры проносится, – Добряк говорил намного суше, чем раньше. – Надеюсь, вы не станете отрицать очевидного.
– Не стану, господин Следователь, – не сдавался Франц, – да только и вы тогда не отрицайте, что оружие в камере могут иметь только урки. Если б они нашли у меня нож, то этим бы ножом меня тут же и зарезали.
– А как, по-вашему, подследственный, – вмешался Скептик, – закон урок дозволяет, чтоб вы им морды били?
«Вот ведь сволочь!» – подумал Франц.
– Драка с 12-ым и 16-ым мне потом дорого бы обошлась…
– Если б они до этого дожили… – перебил Скептик. – Ну да ладно, подследственный, давайте для экономии времени по вопросу ножа согласимся не соглашаться: вы считаете, что оружие легче пронести с Первого Яруса, а мы считаем – что из механических цехов. Не возражаете? – он посмотрел на двух других следователей, и те закивали. – Продолжайте.
Три черных силуэта неподвижно, как мишени в тире, застыли перед Францем.
– Зарезав охранника, 24-ый завладел его пистолетом, пробрался на главный пост и застрелил второго охранника.
– Каким образом? – резко спросил Добряк. – Охранник не подпустил бы к себе заключенного ночью за пределами территории Потока, не подняв тревоги.
– Насколько я понимаю, господин Следователь, если один из охранников уходит по вызову, то второй остается на главном посту у поворота к карцеру.
– Допустим.
– Скорее всего, 24-ый обошел этаж по периметру кругом и подошел к главному посту с востока. Обратите внимание, что от пересечения восточного и северного коридоров до главного поста не более десяти метров; если 24-ый выскочил из-за угла и сразу выстрелил – охранник среагировать не успевал. С таким сценарием, кстати, согласуется и ориентация трупа: ногами на восток, головой на запад – пуля, пущенная из восточного коридора, как бы сбила охранника с ног.
– Что ж, убедительно, – иронически согласился Скептик. – А теперь давайте рассмотрим альтернативный сценарий: убийца стреляет не из восточного коридора, а из карцерного, – он наслаждался собственной сообразительностью. – Причем охранник находится в этот момент слева от входа. Как, по-вашему, будет ориентирован труп?
– В этом случае, труп будет ориентирован примерно так же, но…
– Достаточно, подследственный, – Скептик с удовлетворением откинулся на стуле.
