Текст книги "Волчата"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Слазь, – велел он Зубатику, сам поднимаясь с седла. – Приехали.

Тот ничего не понимая, последовал его совету. Баллон не спеша поставил мотоцикл на подножки и, не снимая шлема, прошел в подъезд. Там он снял шлем, жестом показал, чтобы то же сделал и Зубатик. Баллон аккуратно положил шлем на пол, достал сигареты.

– Будешь? – спросил он напарника.

Тот только мотнул головой. Его била такая нервная дрожь, что вряд ли он смог удержать в руках сигарету. Пальцы же Баллона лишь чуть дрожали, как у человека сделавшего тяжелую физическую работу.

– Ладно, двинулись, – сказал он Зубатику.

Не спеша выйдя из подъезда, они направились вдоль дома. Пройдя метров двести дворами, парни вышли на самую оживленную улицу города. Они никуда не торопились, Баллон даже купил с лотка коробку сигарет. Метров через триста их подобрал Глеб, круживший по району все это время.

– Ну как? – спросил он друга.

– Нормально, – просто ответил тот, выкидывая докуренную до фильтра сигарету и тут же вытаскивая новую. – Хана грузину. Вот только тачку пришлось бросить.

– Да хрен с ней, – отозвался Глеб, поглядывая на часы.

То, что они задумали дальше, основывалось на точном расчете. Ровно в шесть часов домой приезжал Василий Малов, предприниматель, сумевший выбиться в большие люди за счет посреднических поставок на местном рынке. На окраине он отгрохал себе двухэтажный домище из белого кирпича. Но не это удивляло его земляков, а поразительная пунктуальность, столь необычная для русского человека, тем более из провинции. По Малову можно было сверять часы. Ровно в девять он выходил из дома, в час приезжал на обед, а с последним ударом часов, ровно в восемнадцать ноль-ноль его машина останавливалась около дома. Кое-кто сомневался в его российском происхождении, хотя немецкая педантичность сочеталась в нем с южной внешностью и сибирским происхождением.

Часы показывали без пятнадцати шесть, а Москвин не хотел отпускать Дему одного, слишком густые сети раскинула милиция. Но на приборной доске замигал датчик топлива, и, выругавшись, Глеб вынужден был свернуть к заправке. Хотя он спешил, торопил заправщицу, но все же опоздал. Когда "восьмерка" подъехала к котельной, на ней уже висел большой замок. Глеб глянул на часы, было без минуты шесть.

"Все, они уже там", – подумал он и сразу представил, как это должно быть: подъезжает машина Малова (он прекрасно помнил эту черную "ауди"), выходит хозяин и с проносящегося мотоцикла раздаются выстрелы. От дома Малова парни должны были уходить на окраину, это буквально пара минут для такого виртуоза, как Дема, а там уже луга, и в том, что там его друга никто не сможет остановить Глеб не сомневался.

Открыв замок, они втроем прошли вовнутрь. Баллон и Зубатик с расслабленным видом раскинулись на диване, Глеб же не находил себе места и мотался по боксу, вышагивая своей широкой, подпрыгивающей походкой. Наконец он решился.

– Съезжу, посмотрю, – бросил он и, выйдя за порог, пошел к машине.

Дорога до улицы, на которой жил Малов, заняла минут пятнадцать. Два раза Глеба останавливали, проверяли документы, заглядывали в салон и даже попросил открыть багажник. Это его удивило, машины раньше так тщательно не осматривали. Просто кому-то из городского начальства пришло в голову, что парни, так быстро исчезнувшие из района убийства Джанадзе, могли уйти и не только ногами. Дему и Зубатика все-таки приметили и теперь искали двоих: щуплого с сивыми волосами и высокого здоровяка, брюнета.

По дороге в городе ему попалась машина "скорой помощи", она неслась с воем сирен, но он не обратил на нее внимания.

К его удивлению, на тихой улочке, где отгрохал свой дворец Малов, не было ни милиции, ни белых медицинских машин. Это встревожило Глеба. Почти час он мотался по улицам города, но не нашел никаких следов Демы и Летяги. В надежде, что они уже в котельной, он вернулся туда, но парней не было. Тогда, прихватив Зубатика, Глеб отправился в контору, но Дема не приезжал и туда.

Вернувшись обратно в город, Москвин застал в гараже только мирно посапывающего Баллона.

"Вот нервы, – подумал он, – дрыхнет и хоть бы что!".

Оставалось только одно – ждать.

Только в темноте тихо, без света к гаражу подъехал мотоцикл. У выскочивших на звук мотора Глеба и Баллона вытянулись лица. Дема был один.

– А где Летяга? – сразу спросил Москвин.

Дема не ответил, только показал жестом, чтобы помогли загнать в бокс мотоцикл. При свете они разглядели, что и мотоцикл, и сам Дема в грязи.

– Ты где это был? – снова спросил Глеб, но Дема устало опустился на стул и показал на ведро с водой. Лицо его казалось серым от усталости. Выпив ковшик, он чуть отдышался, с благодарностью принял поднесенную Глебом сигарету и, лишь сделав глубокую затяжку, ответил:

– Нету Летяги. Убили.

– Кто? Где? – одновременно спросил и Баллон, и Глеб.

– Менты. Выезжаем из переулка и сталкиваемся лоб в лоб с патрульной машиной. Они машут – остановитесь. А какой тут остановитесь, у каждого по пушке в кармане и номера фальшивые. Стали уходить, они за нами, еще машина к ним пристроилась. Летяга выстрелил пару раз, потом слышу в ответ стреляют. Он вскрикнул и упал. Я сразу в переулок, а они видно по рации помощь вызвали, зажимают. Чудом просто прорвался – и в луга. С час уходил. А у них два уазика, пристали как два хвоста. Хорошо стемнело, там уж затаился, просидел в каком-то болоте, потом сюда.

Дема умолчал о самом главное. Патруль, что им встретился, был самым обычным, гаишники. Больше того, Глеб о нем предупреждал. Но после эйфории с первым кушем и от нетерпения быстрей закончить дело, Дема совсем забыл про предупреждение.

– Он точно мертв? – спросил Глеб, имея в виду Летягу.

– Не знаю. Скорее всего да, по-моему, по нему еще и машина проехала.

– Ладно, хорошо. Устал?

Дема только молча кивнул головой.

– Сейчас завезу тебя домой. Отдохнешь.

Уже в машине Дема сказал:

– Может, сегодня махнем из города, а? Черт с ними, с остальными баксами, нам и этих хватит.

Они втроем (Баллон внимательно слушал разговор) переглянулись, а потом Глеб отрицательно покачал головой.

– Глупо упускать такой шанс. Менты пока про нас ничего не знают, Нечай тем более. Завтра выясним, если будут платить, берем куш и уходим.

Подъехав к дому, где жил мотоциклист, он глянул вверх и улыбнулся.

– Мамочка тебя ждет.

Дема поморщился и, молча покинув машину тяжелой походкой, двинулся к подъезду.

Про мамочку Глеб помянул не зря. Дмитрию было три года, когда из семьи ушел отец. Судя по фотографиям и ласковому щебетанию матери, Дема пошел в отца, исчезнувшего на бескрайних просторах родины. Оставшись одна, мать всю скопившуюся в ее обширном теле любовь начала изливать на сына. Поклонение ребенку Антонина Ивановна возвела в ранг религии, культа. За свою жизнь Дема не знал, что значит убрать за собой тарелки со стола или вынести ведро с мусором. Учился он хорошо, и это еще больше убедило мать, что ее сын – самый необыкновенный ребенок на свете. Ее привело в ужас сообщение о том, что сыночек записался в секцию мотокросса, но отговорить его она не смогла.

Несмотря на отсутствие формального главы семьи, мама с сыном не бедствовали. Антонина Ивановна работала товароведом, и дом их был полной чашей.

Самой же трудной главой в отношении сына и матери было половое взросление Дмитрия. Он всегда пользовался успехом у девочек, и мать с ужасом ждала, что рано или поздно одна из них охомутает ненаглядного ребенка. Но немного разобравшись, она поняла, что Дема вовсе не собирается связывать себя с кем-либо семейными узами. Девочки у него менялись, если не каждый день, то через день. Приводил он их прямо домой, ради этого даже врезал в свои две проходные комнаты замок. После мотоцикла женский пол был самым большим хобби Демы. Привыкнув к своей неотразимости, он цинично называл объекты своих приключений просто "шкурами". Фраза типа: "Вчера снял одну клевую шкуру, трахал ее до утра" – звучала в его устах вполне естественно.

Чем он стал тяготиться в последнее время, так это как раз матерью. Ее слащавое сюсюканье, заглядывание в глазки, попытки как можно больше угодить чаду ненаглядному раздражали его все больше и больше. Так бывает всегда, когда излишняя любовь переходит в манию, а слащавость – в приторность.

В "конторе" известие об участи Летяги вызвало шок. В комнате повисла тяжелая тишина. Только Чира, подойдя к Глебу, дернул его за рукав и спросил:

– Глеб, ты ханки привез?

– Ах, черт, совсем забыл! – Москвин обернулся к Баллону и протянул ему ключи от машины. – Съезди в больницу, купи чего-нибудь.

При этом он чуть заметно подмигнул другу. Баллон уехал, а Глеб, отозвав в сторону Маркела, Суслика и Зубатика, начал обсуждать с ними план действий на завтра.

Вернулся Баллон быстро, подал Чире четыре ампулы и как-то странно глянул на Глеба. Но тот был увлечен разговором и не заметил этого. Тогда Баллон вмешался в дискуссию.

– Слушай, что-то у тебя движок барахлить начал.

Это подействовало. Глеб сорвался со стула и побежал вниз, к своей "кобыле", так он называл "восьмерку".

Баллон догнал его уже на крыльце, рукой задержал за плечо и, оглянувшись назад, в сторону лестницы, сказал:

– Погоди ты! Ничего с твоей тачкой не случилось.

– А чего же ты?.. – не понял Глеб.

– Чего-чего! Хуже дело. Летяга жив.

– Да ты что?!

– Ленка сказала. Сделали ему операцию, вытащили из кишков пулю, рука в гипсе. Лежит в отдельной палате на четвертом этаже. У двери два мента караулят, третий в штатском постоянно сидит рядом. А еще, я заметил, машина с нечаевцами пасется.

– Могут выкрасть? – понял его Глеб.

– Запросто. Я уж этим говорить не стал, еще кинутся освобождать.

– Это они могут, – кивнул головой Глеб.

– Надо бы убрать его.

– Но как?

– Не знаю.

Глеб долго раздумывал, ерошил рукой ежик своих волос.

– Ладно, жди здесь. Я, кажется, кое-что придумал.

И он побежал на второй этаж.

18.

Когда "восьмерка" подъехала к больнице и остановилась невдалеке от большого, четырехэтажного здания, Глеб заглушил мотор и обернулся к сидевшему сзади Суслику:

– Здесь, на третьем этаже. Слева там операционная, а палата Летяги где-то в самом центре. Ты не дрейфишь?

Суслик, как всегда гонявший во рту жвачку, только кивнул головой.

"Все-таки он идеальный убийца, – подумал Глеб, глядя на невозмутимую рожицу пацана. – И кто бы мог подумать".

– Мы будем вон в том переулке, – показал рукой Глеб, и пацан вылез из машины.

Ночь охватила его прохладой и темнотой, полная луна только всходила над горизонтом, и свет редких ночных фонарей, казалось, лишь усиливал мрак. Мимо него, мягко прошелестев шинами, проехала и свернула в переулок "восьмерка" Глеба. Суслик передернул плечами и, чуть подпрыгнув, стараясь согреться, двинулся вперед. Подойдя к фасаду больницы он поднял голову и сразу увидел нужное ему окно. Оно одно светилось на третьем этаже. Подойдя к большому тополю, стоящему ближе всего к больнице, Суслик быстро вскарабкался вверх. Устроившись поудобней в развилке ветвей, он глянул сверху вниз в палату. Штор по больничному обыкновению на окнах не было, и обзор у него оказался прекрасный, вся палата просматривалась как на ладони.

В небольшой комнате стояло три кровати. На одной из них лежал Летяга. Судя по закрытым глазам, он еще не отошел от наркоза, поверх простыни застыла его тонкая, восковой бледности рука, от которой змеилась к капельнице желтоватая трубка. Рядом, на свободной кровати привалился спиной к стене человек в штатском костюме. Откинув голову назад и открыв рот, он дремал.

Это был следователь Шелехов. Он проснулся от того, что парень на койке застонал и сказал какое-то слово. Сергей поспешно поднялся с кровати, нагнулся к его губам.

– Мама... – еле разобрал он слабый шепот.

Шелехов разогнулся и качнул головой. События последних дней вымотали его как физически, так и морально. Получилось так, что все дела, которые он вел в последнее время, имели отношение к этому всплеску криминальной войны. Именно Сергей расследовал дела о нападении на двух милиционеров, об убийстве солдата и похищении автомата. Попало к нему и дело о пропаже лесника Макарченко. Выходило, что именно оружие из этих дел стреляло сейчас в городе. Карабин лесника нашли на крыше спортзала, а у парня, который лежал рядом на койке, оказался табельный "Макаров" погибшего милиционера.

Но самой большой неожиданностью для Шелехова стал явно юный возраст убийцы. А ведь был еще и пацан, что так пощипал милицейские кадры на вокзале.

"Хорошо бы, если действительно появилась его мать, – подумал Шелехов, мучительно борясь со сном. – Тогда можно было бы выявить круг друзей этого парня, а это уже много".

Суслик некоторое время наблюдал за происходящим в палате, потом поудобнее разместился в развилке дерева, спиной прижавшись к стволу, и вытащил свою громоздкую "беретту". Подняв пистолет двумя руками, он поймал на мушку лицо Летяги, тщательно прицелился. И в этот момент Летяга открыл глаза. Тело его лежало на специальной послеоперационной кровати, приподнятое чуть вверх, и взгляд его темных глаз встретился с глазами Суслика. Своего друга Летяга, конечно, не видел, за стеклом окна чернела ночь, но Суслик невольно опустил пистолет.

Когда Глеб под предлогом, что надо бы убрать еще одного бизнесмена, вывел его из дома и объяснил всю ситуацию, пацан согласился не раздумывая. Суслик вошел во вкус. Всю жизнь страдая из-за малого роста, стараясь дерзостью и ловкостью компенсировать свой природный недостаток, с пистолетом в руках он чувствовал себя большим и сильным. На его счету убийств было больше, чем у кого-либо в банде. Чира, и тот сломался, а он нет. Убить Летягу, чтобы тот не выдал остальных, казалось Суслику естественным и правильным. И только встретившись глаза в глаза с раненым, он понял, как трудно будет это сделать.

В своей жизни Суслик видел мало ласки. Мать отдала его в интернат, когда ему еще не было десяти лет, но уже пять братьев донашивали его истрепанную одежду. На этом она не остановилась, и, приезжая на каникулы домой, он чувствовал не радость родителей, а досаду от того, что прибавился еще один прожорливый рот. В деревне со своим хозяйством всегда можно прожить, но не такими были его мать с отцом, неряшливые, неудачливые, способные только ныть да жаловаться на судьбу. В огороде у них ничего не росло толком, картошку сжирал колорадский жук, огурцы и помидоры чахли под солнцем... Взяли было в колхозе корову, но она почему-то сдохла через месяц.

Несладко было и в интернате. Некоторые, вроде Зубатика, пользовались его малым ростом и хрупким телосложением, откровенно издевались над ним. Остальные, вроде Маркела, относились снисходительно, как к пятиклашке, случайно затесавшемуся в их компанию. И только Летяга воспринимал его как равного, частенько защищая от кулаков Зубатика.

Шелехов незаметно задремал и встрепенулся, когда парень застонал и опять что-то чуть слышно прошептал. Сергей встряхнул головой, прогоняя остатки сна, и наклонился, стараясь расслышать голос раненого.

– Мама, море, хочу на море... – разобрал следователь.

– Где твоя мама? – тихо спросил Шелехов, но парень молчал, устремив свой взгляд куда-то вдаль.

Увидев, что мужик наклонился к лицу Летяги, Суслик встряхнулся, вздохнул и опять поднял пистолет.

"Убью обоих", – подумал он, и в душе его полыхнула лютая ненависть к этому незнакомцу, из-за которого он должен убить своего единственного друга.

Шелехов не дождавшись ответа, отклонился назад, и Суслик снова увидел осунувшееся лицо Летяги, его беспокойные глаза с расширенными зрачками. На глаза Суслика нежданно-негаданно набежала слеза. Она затуманила облик друга, он уже не видел его глаз, только овал лица, и это помогло нажать на спуск. Эти же слезы спасли жизнь Шелехову. Суслик выстрелил в его сторону и промахнулся.

Грохот выстрелов и звон стекла заставили следователя броситься на пол. Переждав секунду, он, пригнувшись, проскочил к стене, и хотя ничего не видел в темноте, но сгоряча трижды выстрелил в сторону белевшего ствола тополя. На звуки стрельбы прибежали оба милиционера, до этого любезничавшие у дежурного столика с медсестрой. Шелехов обернулся, глянул на застывшее лицо пацана с большой красной точкой на переносице, от которой вниз сбегала тоненькая струйка крови, словно красная слеза. Сергей не выдержал и впервые за свою короткую карьеру следователя длинно и грязно выругался.

– Вниз давайте, за ним! – скомандовал он милиционерам, понимая, что все это бесполезно.

Суслик к этому времени давно уже был на земле. От ментов он бы ушел, но когда выскочил на асфальт, чтобы перебежать к переулку, где его ждали Глеб и Баллон, дорогу ему перегородила машина с нечаевскими боевиками. Зажмурившись от ослепившего его яркого света фар, Суслик не целясь два раза пальнул в сторону машины и метнулся в темноту, поневоле уходя с нужного ему направления. Попасть в людей ему не удалось, но машину он все-таки покорежил, оба заряда пришлись в радиатор.

– Живьем брать! – услышал Суслик позади себя.

Он перепрыгнул забор, пробежал по огороду и, перескочив через другой забор, выскочил в какой-то переулок. Затравленным волчонком малыш оглянулся по сторонам – машины не было. В темноте он двигался совсем в другую сторону. Но даже если бы он вышел куда надо, то не нашел бы там никого. У Глеба сдали нервы. Заслышав близкие выстрелы, он просто сбежал, переулками уводя машину подальше от опасности.

Убедившись, что его никто не ждет, Суслик метнулся через дорогу и, уже взобравшись через забор и оглянувшись, увидел сразу три темные тени, штурмующие ограду на другой стороне переулка. Развернувшись, он трижды выстрелил в их сторону и спрыгнул вниз. Сзади раздалась ругань. Он ни в кого не попал, но заставил всех троих бандитов ткнуться носом в осеннюю грязь.

Суслик пробежал метров десять по огороду, когда на него сбоку напала собака. Судя по размеру это была овчарка. Лаять она не стала, просто прыгнула и свалила парня на землю. По счастью зубы ее сомкнулись на левой руке. Суслик сначала ничего не понял, рванул ее на себя, но, почувствовав боль, в упор выстрелил в темную, рычащую массу. Собака разжала пасть и с визгом закрутилась на месте, зубами пытаясь выгрызть такую внезапную боль.

Эти несколько секунд задержки позволили гончим Нечая приблизиться совсем близко. Они уже с грохотом преодолевали забор, и, пальнув пару раз в их сторону, Суслик прибавил ходу. На улицу он решил уже не показываться, штурмовал один забор за другим, падал, проваливался в какие-то ямы и, оборачиваясь время от времени, стрелял в своих преследователей. Только этим он сдерживал их на дистанции. Три рослых, мощных бугая бегали гораздо быстрее его. Но самое главное – у них оставалась еще уйма сил, а Суслик уже выдохся. Ему не хватало воздуха, ноги подкашивались от усталости, пот заливал лицо и щипал глаза. Перепрыгнув очередной забор, он остановился, смахнул с глаз пот, поднял, как обычно двумя руками, свою любимую "беретту" и стал ждать. Когда над забором показалась голова и плечи первого боевика, Суслик в упор выстрелил ему в лицо. Парня, уже мертвого, отшвырнуло далеко назад, за забором послышалась ругань и сразу несколько пуль прошили тонкие доски. У нечаевцев все-таки сдали нервы. Увидев смерть своего товарища, они озверели. Оба понимали, кто может быть следующим.

Эти пули не достали Суслика, он свернул за какой-то сарай и под лай мечущейся на цепи собачонки перебежал через широкий двор. Но взбираясь на очередной забор он, не догадываясь об этом, оказался на фоне круглой луны. Сзади загремели выстрелы, что-то сильно ударило малыша ниже правой лопатки. Сгоряча он не почувствовал боли, только какое-то жжение, да сразу нахлынула слабость. Силой воли преодолев подступившую к горлу тошноту, он на заплетающихся ногах пробежался по двору, тычась в темноте между сараями, поленницами дров и каким-то хламом. Где-то совсем рядом гулко топали преследователи, и тут Суслик на ощупь нашел какую-то круглую дыру. Постанывая, он протиснулся в тесный закуток, там развернулся, лег на спину и, повернувшись лицом к входу, замер, подняв свой громадный пистолет.

"Только суньтесь!" – подумал он осклабившись. Палец вибрировал на выгнутой скобе курка. Но грохот шагов погони промчался мимо, крики врагов затихли вдали, и Суслик с удивлением понял, что все-таки сумел уйти.

"Это ж надо!" – ухмыльнулся он и опустил пистолет. Переведя дух, он нашарил левой рукой, горевшей от укусов собаки, в карманчике на груди очередную жвачку, зубами содрал обертку и сунул пахнущий мятой квадратик в рот.

"Отлежусь немного, отдохну, и пойду", – подумал он, поудобнее устраиваясь в своем тайнике и прикрывая глаза. На какое-то время он забылся, потом подумал, что воняет тут нехорошо, но чем, понять не успел. Изнутри полыхнула такая дикая боль, что Суслик в голос застонал, и тело его прошиб холодный пот. Пытаясь повернуться на бок, чтобы меньше бередить рану, он коснулся рукой чего-то мокрого, понял, что это его кровь, и удивился, что ее так много. Затем весь мир крутанулся вокруг него, к горлу подступила тошнота.

"Что это, праздник, карусель? Откуда музыка, огни?!" – удивился пацан.

Он так и не понял, что эта круговерть огней, несущаяся навстречу ему под звуки какой-то жуткой музыки, и есть смерть. Слишком легко и быстро его маленькая душа покинула хрупкое тело.

19.

Тело Суслика обнаружили утром и то случайно. Шелехов приехал с опергруппой в десятом часу. Хозяин дома, высокий худощавый мужик лет пятидесяти, возбужденно начал рассказывать ему, как все было еще за калиткой.

– Я этот дом как дачу держу, а сам живу на Пархоменко, в трехэтажке. С собаками мне не везло всю дорогу. Одна сама сбежала, другую наши местные бичи убили и съели, хотя телок здоровый был, во! – Он показал от земли что-то ростом с небольшую лошадь. – А третья у меня была овчарка, злая, но глупая. Все норовила через забор перепрыгнуть. Приезжаю я позавчера покормить ее да и посмотреть, как тут дела, а она, зараза, висит на заборе, – замоталась цепью и удушилась. Вот я сегодня дворняжку у нас на базаре поймал, привез. Веду ее к будке, а она упирается и шерсть дыбом. Я было лупить ее, а потом смотрю, там в будке чернеет что-то. Ну вот...

Уже не слушая его Шелехов присел перед большой конурой, заглянул вовнутрь. Потом обернулся назад.

– Николай Федорович, у вас фонарик где-то был.

Эксперт расстегнул свой внушительный баул, молча подал фонарь. Шелехов долго вглядывался в застывшее лицо Суслика. Рот у того был открыт, и на нижней губе белел комочек присохшей жвачки.

– Ну что ж, давайте работать, – устало вздохнул Шелехов, поднимаясь во весь рост.

Через полчаса тело Суслика лежало на подстеленном на земле большом куске полиэтилена.

– Сколько ему лет? – спросил Сергей, – двенадцать, тринадцать?

– Да нет, он развит довольно гармонично. И наколки на пальцах, видите? 1979 год.

– Семнадцать лет?! – поразился Шелехов.

– Похоже что так.

– От чего умер?

– Стреляная рана в районе печени. Видимо, истек кровью.

– Андрей, – подозвал Шелехов молодого оперативника, – съезди в детскую больницу и поинтересуйся мальчишками 1979 года рождения с задержкой роста. Вряд ли их в городе так уж много, врачи должны знать.

Действительно, на весь город таких оказалось трое. Еще один, как припомнил главврач, был в интернате. Все трое городских оказались на месте, живы и здоровы. К вечеру привезли директора интерната. Его сразу повели в морг. Глянув на трупы, этот высокий, крупного сложения мужчина, побледнел и кивнул головой:

– Оба наши. Семен Мезенцев и Валера Мещеряков, Летяга.

Через полчаса с помощью директора и педколлектива интерната Шелехов вычислил всю семерку. Педагоги, несмотря на скудную зарплату, тоже иногда ходят на рынок, а там интернатовцы примелькались.

Шелехова поразила фраза одного из учителей:

– А они были не самые худшие из ребят.

"Теперь мы знаем кто, осталось узнать где они", – сам себе сказал следователь.

20.

Исчезновение Суслика уже не вызвало такого шока, как известие о смерти Летяги. Приехав утром в "контору" и узнав, что малыш до сих пор не вернулся, Глеб с Баллоном переглянулись. Та стрельба, что они слыхали вчера вечером, оставляла мало шансов для их низкорослого киллера. Но Москвин все-таки бодро заявил:

– Ничего, Суслик выкрутится, не первый раз. Он у нас шустрый. А пока давайте обсудим, что нам делать сегодня.

За полчаса до этого он проехал по городу и убедился, что совершить еще какой-нибудь теракт в Волжске стало немыслимо. Похоже было, что Малофеев все-таки призвал на помощь областное начальство. По городу разъезжали машины с номерами районных отделений милиции областного центра. В этот раз они заткнули все видимые щелочки.

Но Глеб и не собирался предпринимать что-то сверхнеобычное. Время стрельбы кончилось, пришла пора собирать жатву посеянного кровавого урожая. В полдень он позвонил в Сейф одному из предпринимателей и спросил:

– Вы по-прежнему не желаете платить налог на жизнь?

– Кто говорит? – не понял сразу тот, но потом до него дошло. – А, вы об этом...

– Вам известно об участи неплательщиков? – продолжал Глеб.

– Ну как же, видел вчера, – горько усмехнулся бизнесмен. Валерий Полежаев был именно тем человеком, с кем покойный Джанадзе разговаривал на крыльце буквально за минуту до смерти. – Что мне делать?

– Вы пройдете по этажам и соберете деньги с тех, кто не платил в прошлый раз. Что делать дальше, я вам позвоню.

Сделав этот звонок из таксофона, Глеб и Баллон отправились в гараж пережидать время до следующего звонка. Неожиданно в боксе появился Маркел, ведя в руках велосипед.

– Ты чего, – удивился Глеб, – что-нибудь случилось?

– Да, – отозвался явно обескураженный Маркел. – Понька умер. Чира в истерике, воет как собака на луну. Хочет, чтобы брата похоронили на кладбище и непременно с попом.

Глеб и Баллон переглянулись. Они знали, что должно было произойти, в одной из ампул, что вчера привез Баллон, был вовсе не опий.

– Хорошо, скажи, что все будет завтра, и похороны и поп. И пусть пацаны сидят в "конторе" и носа в город не кажут.

– Почему? – не понял Маркел.

– Суслик не вернулся. Теперь наверняка они знают про всех вас.

Маркел опустил голову.

– Значит, уже трое?

– Да. Но никому пока про это не говори. Сегодня берем большой куш и уходим. Понял?

Маркел кивнул головой, но по его растерянному лицу Глеб понял, что парня что-то не устраивает. Что именно, он выяснять не стал, просто сказал:

– Езжай и жди нас.

– Хорошо, – согласился Маркел и, развернувшись, вышел из гаража.

– Не нравится он мне что-то сегодня, – сказал Глеб, едва дверь закрылась за интернатовцем, а потом обернулся к Деме: – Не бери его с собой, возьми Зубатика.

Дема кивнул головой. Несмотря на то, что он спал до полудня и только подошел, выглядел он каким-то усталым. Херувимское личико мотоциклиста было помято, под глазами набрякли мешки.

– Ты что это такой? – спросил Глеб.

– А, не выспался, – нехотя ответил тот. – Да и треплет что-то, как перед гриппом.

Он помолчал, а потом добавил:

– Все вспоминаю, как меня вчера зажали. Чудом ушел.

– Ладно, – подбодрил друга Глеб. – Я бы тебя заменил, но ты же знаешь, что ни я, ни Баллон при случае оторваться от них не сможем. Да и сегодня все будет просто, подъедешь, заберешь, и рвем отсюда когти.

А Маркел вместо "конторы" ехал совершенно в другое место. Дождь перестал, даже проглядывало редкое в это время года солнце, но настроение у интернатовца было паршивым. В который раз он понял, что не хочет уезжать из этого города. Дорога как-то сама собой привела к дому Ларисы. Оставив велосипед внизу, он бегом поднялся на второй этаж и позвонил в знакомую дверь. Долго никто не открывал, наконец послышались шаркающие шаги и старческий голос спросил:

– Кто?

– А Лариса дома? – прокричал Глеб, зная, что бабка у Капли глуховатая.

– Лариска-то? В училище, а может, и шляндает где, кто его знает.

– Скажите тогда ей, что Маркел заходил, хорошо? – снова прокричал он.

– Много вас тут таких ходит, всех не упомнишь.

"Овца старая!" – подумал интернатовец, но попросил еще раз:

– Так скажите, что приходил Маркел, очень прошу!

Он спустился вниз и с удивлением не обнаружил у подъезда велосипеда. Маркел выругался, теперь ему предстояло больше часа топать до "конторы" по осенней грязи, и это отнюдь не прибавило ему настроения. Если бы он еще знал, что старуха, отойдя от двери, тут же напрочь забыла не только его имя, но и вообще, что кто-то приходил, Маркел просто взвыл бы от тоски.

Между тем Глеб звонил Полежаеву. Вытирая со лба пот, этот молодой и уже изрядно лысоватый и расплывшийся вширь бизнесмен сразу огорчил главаря "волчат":

– Платят почти все, но существуют проблемы с наличностью. Тем более в валюте. Мы уже и так почти выгребли все загашники. Не могли бы вы подождать до завтра или хотя бы часть денег взять нашими "деревянными"?

Глеб насторожился. Это походило на милицейскую уловку, любая задержка сейчас для них была смертельным риском. Он подсознательно чувствовал, что их обкладывают со всех сторон.

– Вы что мне тут, "динамо" крутить вздумали? – вскипел он.

– Да что вы! Конечно, нет, – поспешно заверил его бизнесмен. – Но где нам взять такую дикую сумму? У нас же не Швейцария, это немыслимо.

– Сколько вы всучите нашими?

– Сорок процентов суммы.

– Хорошо, я согласен. Когда будет все готово?

– Через час.

– Тогда я и позвоню.

Через полтора часа Валерий Полежаев вышел из здания с увесистым черным пакетом и, сев в "вольво", направился на выезд из города в северном направлении. Всю дорогу он нервничал и, несмотря на прохладную погоду, жутко потел. Проехав километров двадцать по оживленному магистральному шоссе, Полежаев свернул на дорогу, ведущую к деревне Вознесенка. Машин сразу резко убавилось. Редкие рощицы, разбросанные по этой холмистой местности, представлялись Глебу и Деме идеальным убежищем, а видимость на километры должна была обеспечить безопасность. Притаившись в березовой роще, Дема пропустил "вольво" мимо себя, а потом, убедившись, что сзади в пределах видимости никого нет, помчался вдогонку. Машину Полежаева они остановили почти на самом пригорке пологого, затяжного подъема.

Когда Зубатик, держа пистолет наготове, подскочил к "вольво", Полежаев уже открыл дверь и держал в руках объемный пакет с деньгами. Зубатик схватил пакет и дернулся было бежать обратно, но тут Дема закричал, показывая рукой назад:

– Смотри!

Зубатик оглянулся и увидел внизу подъема стремительно несущиеся две машины. Даже отсюда можно было отличить комбинированный окрас знаменитого нечаевского джипа, серо-черный.

– Сука, продал нас! – закричал Зубатик и выстрелил в побелевшее лицо бизнесмена.