Текст книги "Волчата"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Но живущая в ней, несмотря ни на что, женщина хотела иметь этого ребенка. Сквозь весь наносной слой дурного в ней пробивался природный инстинкт продолжения рода. И эти чувства родила в Капле любовь к Маркелу.

Мозг и душа просто раздирали Ларису на части. Именно поэтому она, не признающая обычно превосходства над собой скотского мужского пола, с таким нетерпением ждала прихода любимого. Только он мог решить проблему. Если бы он сказал "нет", то она с легкостью пошла бы на аборт, повинуясь его воле. Но подспудно она желала, чтобы он сказал "да", приказал ей оставить их ребенка. По манерам своим больше пацан, чем девчонка, теперь она согласна была признать над собой власть мужчины.

Ларисе снова захотелось курить, пошарив по карманам, она вспомнила, что только что выкинула пустую пачку и, оглянувшись на стоящих около машины парней, крикнула:

– Эй, Чебанок, дай закурить!

– На, – тот призывно махнул рукой. – Иди сюда.

Спрыгнув с перил, Капля подошла к компании. Пока она прикуривала от зажигалки, парни Нечая с любопытством уставились на ее лицо. Один уже открыл было рот и, судя по ехидной улыбке, хотел сказать что-то сальное, но тут Чебанок кивнул головой в сторону небольшой аллеи, идущей от центральной улицы и спросил:

– Это не Маркел к нам чапает?

Лариса оглянулась. В свете редких фонарей то появлялась, то исчезала в темноте фигура высокого парня в короткой осенней куртке. Голова его была непокрытой. Сердце девушки забилось сильнее, ее даже кольнула какая-то мимоходная радостная боль в сердце. Эту легкую походку она узнала мгновенно.

– Ну наконец-то! – вырвалось у нее.

Маркел, чувствовалось, спешил. Оставалось метров тридцать, и Лариса уже не сомневалась, что это именно он. Ноги сами понесли ее навстречу. Засмеявшись, она сделала несколько шагов вперед, остановилась под желтоватым шатром уличного фонаря и раскинула руки в стороны, словно готовясь обнять своего ненаглядного друга. В подхлынувшей к горлу волне счастья она совсем забыла, что рядом с ней стоят чужие люди. И лишь лязг металла за спиной заставил ее оглянуться. Увидев в руке одного из парней короткоствольный, уродливый пистолет-пулемет "скорпион", она вдруг поняла, зачем им нужен Маркел. Вскрикнув, Капля схватилась руками за ствол оружия, навалившись всей массой, опустила его в землю и закричала во всю мощь своих легких:

– Леша, беги! Леша!

Боевик, не ожидавший такой прыти от худенькой девицы, в пылу борьбы нажал на спуск и короткая очередь, разрезав грохотом и пламенем ночную тишину, ушла в асфальт. А девчонка все блажила, вкладывая в крик всю душу.

– Уходи, Леша, Лешенька, уходи!

Маркел мог бы свернуть в сторону, исчезнуть, остаться в живых, она давала ему такой шанс. Но там была Лариса, его первая любовь. И Алексей бросился вперед, на ходу выдергивая из карманов оружие. Сегодня он взял с собой не только "ТТ", но и "Макаров" Чиры. Как раз в это время стрелок все-таки оттолкнул в сторону Каплю и, подняв оружие, дал короткую очередь. Но Маркел шел вперед, стреляя из обоих стволов. Одна из пуль попала боевику в живот, и тот, выронив свой "скорпион", захрипел и, согнувшись пополам, осел на землю. Второй нечаевец имел с собой только пистолет, но слишком запоздал и открыл огонь уже после ранения напарника. Ему приходилось очень туго, пули пока каким-то чудом не задевали его, но Маркел неумолимо приближался, и боевик, дрогнув, начал отступать назад, продолжая не целясь стрелять. Маркел закричал что-то яростное, злое. Но тут сбоку, прямо из темной машины, грянула густая автоматная очередь. Она остановила парня, тело его вздрогнуло под потоком попавшего в него свинца, и Маркел плашмя упал на землю.

– Леша! – закричала поднявшаяся с земли Лариса, бросилась вперед, и вторая очередь, предназначавшаяся ее любимому, досталась ей.

Фугас выругался, вышел из машины и, торопливо подойдя поближе, осмотрел плоды своего труда. Парень был мертв, а вот девица с плачем и стоном приподнялась и, скорее усилием души, чем тела, преодолев последние полметра, упала на грудь Маркела. Очередь Фугаса разворотила ей низ живота, мимоходом убив только зародившуюся жизнь. Капля не плакала, скорее выла от боли и горя, прощаясь с короткой, бестолковой жизнью и с еще более короткой любовью. Этот вопль одичалой волчицы пронял даже Фугаса. Подняв автомат, он выпустил в спину девчонки остатки магазина, оборвав крик на самой высокой ноте. Резко развернувшись, он ударил кулаком по лицу подошедшего боевика.

– ...с ушами! – выругался он. – Завокшался, придурок!

Тот не стал оправдываться, и они вместе подошли к лежащему товарищу. Тот, увидев их, захрипел голосом полным боли.

– Горит все внутри...

– Куда попало? – спросил Фугас.

– В живот.

– Бери его и неси к машине, – скомандовал бывший прапорщик второму помощнику, а сам уселся за руль.

Когда раненого погрузили на заднее сиденье, Фугас развернул машину и увидел на асфальте еще одно корчащееся тело. Лишь только началась пальба, Чебанок, перепугавшись, дал деру. Но далеко уйти не смог. Случайная пуля, выпущенная Маркелом, почти на излете попала ему в крестец. Сразу же отказали ноги. И он теперь ползал по асфальту на одних руках, подвывая от боли, как собака. Увидев фары, поднял руку, моля о помощи. Фугас остановил машину рядом с ним и сказал напарнику:

– Добей, он больше не потребуется.

Тот открыл дверцу и, не вылезая из машины, одним выстрелом оборвал эту никому не нужную и нелепую жизнь.

26.

Уже на кольце Глеб раздумал.

– Нет, давай назад в город.

– Зачем? – удивился Баллон.

– У меня на квартире еще десять кусков, надо забрать.

– Да черт с ними. Здесь, – Баллон кивнул на заднее сиденье, где лежала сумка с долларами, – в десять раз больше.

– Ну ты крутой стал. Десять тысяч тоже на дороге не валяются. Да и скажу предкам, чтобы они разузнали все о Деме. Потом из столицы позвоним, расскажут. Может, и зря этот хипишь. Пять минут дела не изменят.

– Ну смотри, как хочешь, – и Баллон развернул машину назад.

Все время за короткую поездку до дома Москвиных Баллон искоса поглядывал на лицо друга. Тому было явно плохо, на лбу крупными каплями выступил пот, чувствовалось, что Глеб с трудом удерживается от стонов. Когда "восьмерка" встала у подъезда, и Глеб нетвердой походкой, без привычного подпрыгивающего шага направился к дверям, Баллон подумал: "Надо от него избавиться. Рана, видно, тяжелая, так просто не заживет. С этим, как его, Понькой, столько промучались, и все без толку. Теперь с Глебом будет такая же морока. Где его в столице лечить, да и как везти в такую даль? Этак на лечение все деньги уйдут".

Вытащив из бокового кармана пистолет, Баллон снял его с предохранителя и передернул затвор. Он не успел положить его обратно в карман и эта случайность спасла ему жизнь. Выросший словно из-под земли здоровущий парень рванул на себя дверцу машины, направил на Баллона пистолет, но тот успел нажать на спуск первым. Боевика словно ударом кувалды отшвырнуло на асфальт, он упал и, перекатившись лицом вниз, забился в мучительной агонии.

Баллон глянул вверх. В слабо освещенных подъездных окошечках на лестничных клетках метались какие-то тени, и Андрей не раздумывая захлопнул дверцу и включил заднюю скорость, с натужным воем выдирая "восьмерку" из ловушки.

Он не ошибся, Глеб умер примерно в это время, и он бы ничем не смог помочь другу.

Рыдя успел выкурить лишь пару сигарет, как к подъезду дома подъехала красная "восьмерка". Пахом, сидевший рядом с ним на корточках, глянул вниз и уверенно заявил:

– Тачка Глеба. А вот и он сам.

Рыдя и еще один боевик по кличке Шпак переглянулись и поднялись во весь рост.

– Я его сам возьму, – заявил Рыдя. – Ты только смотри, чтобы никто из родичей на площадку не выскочил. Понял?

Шпак кивнул головой, выплюнул жвачку и замер, прислушиваясь к тяжелым шагам, доносящимся снизу. В руке он держал обычное оружие нечаевских боевиков – "скорпион".

Глеб подошел к двери, хотел по привычке достать ключ, но, вспомнив, что он лежит в левом кармане на груди, нажал на кнопку звонка. Мать, видевшая с кухни приезд сына, начала было открывать заранее замки, но звонок, слабо звякнув, смолк, а за дверью послышался непонятный шум. Приникнув к дверному глазку, она увидела на лестничной площадке какую-то темную, ворочающуюся массу и узнала сына по кожаной куртке.

Глеб не успел убрать руку со звонка, когда Рыдя, стремительно и бесшумно сбежавший вниз по лестнице, перехватил правой рукой его горло. Главарю "волчат" надо было бы вытащить из бокового кармана пистолет и всадить пулю в живот противника, но он инстинктивно уцепился за жесткие руки, лишающие его кислорода и уже не мог думать ни о чем, только бы разжать эти удушающие тиски.

– Володя, там Глеба бьют! – закричала мать в сторону спальни. Отец прибежал быстро, в одних трусах, с всклокоченными волосами. Он только лег в постель и еще не успел уснуть. Отшвырнув жену в сторону, он в пару секунд открыл все три замка и рванул дверь на себя. Она было подалась, но тут же захлопнулась, словно какой-то шутник поставил на нее снаружи тугую пружину. Это Шпак, выполняя указания шефа, держал дверь за ручку не давая ей открыться. Владимир Москвин сначала не поверил своим глазам, потом снова дернул ручку на себя, но бесполезно.

Глеб сопротивлялся отчаянно. Рыдя, наделенный от природы недюжинной силой, никак не ожидал, что ему будет так трудно справиться с этим парнем. Глеб был хоть и худой, но жилистый, еще до армии начал качаться, и лишь рана на плече подорвала его силы, хотя некоторое время он терпел эту боль, только стонал сквозь зубы. Два тела, сплетенных в один клубок, мотались по лестничной площадке, оглашая подъезд стоном и грохотом.

К этому времени мать Глеба, не отрывающаяся от дверного глазка, поняла, что происходит за дверью.

– Володя, они его убивают! – истерично закричала она, сразу брызнув слезами, и Москвин, бросив дверь, убежал обратно в комнату. Вскоре он вернулся в прихожую с охотничьим ружьем, двустволкой, на ходу трясущимися пальцами вставляя в стволы патроны. Сначала он направил оружие на дверь, но потом рассудил, что так случайно может попасть в сына, и, опустив ствол, пальнул в самый порожек.

Шпак с матом отскочил от двери и, увернувшись от очередного броска слившихся в одно целое Рыди и его жертвы, полоснул короткой очередью по двери квартиры. Старший Москвин, как раз взявшийся за ручку, получил пулю точно в сердце и грузно завалился назад и на бок, рядом с ним опустилась его жена, заработав пулю в левую руку.

И только теперь, после смерти отца, Рыдя наконец справился с сыном. Глеб захрипел, боль в руке и удушье стали нестерпимыми, лицо побагровело, он пытался закричать, но ему не удалось даже вздохнуть. Руки, пытавшиеся отдалить неминуемую смерть, разжались, изо рта вывалился длинный, дрожащий язык, тело обмякло.

– Вниз! – прохрипел Рыдя. – Быстро.

27.

У подъезда уже ждала машина. Возиться с телом убитого Баллоном боевика Рыдя не стал, только показал пальцем Шпаку на пистолет, и тот забрал оружие. Плюхнувшись на сиденье рядом с водителем, Рыдя махнул рукой вперед и лишь потом, чуть отдышавшись прохрипел:

– Куда он уехал?

– Налево, на выезд из города.

Выехав на центральную улицу, они увидели только удаляющиеся за поворотом габаритные огни. И не было никакой уверенности, что это именно та, нужная им машина. Рыдя выругался, включил стоящую в его машине портативную рацию, настроенную на милицейскую волну и, чуть отдышавшись, спросил:

– Третий пост, кто на дежурстве?

– Сержант Малыхин, – бодро отозвался гаишник, а потом спросил: – Кто спрашивает?

– Начальство надо узнавать по голосу, – сгустив голос отозвался Рыдя. – Мимо тебя сейчас красная "восьмерка" не проезжала, 686 АО?

– Красная "восьмерка"? – с недоумением переспросил милиционер, а потом возбужденно закричал: – Только что проехала мимо поста! Задержать?

– Не надо, сынок, спасибо за службу, – похвалил Рыдя.

В эфир тут же вылез центральный пост ГАИ:

– Третий пост, что за разговоры...

Рыдя не стал слушать словесную перепалку ментов, отключил рацию и, вытащив сигарету, закурил.

– Молодой еще видно, пацан, – добродушно заключил он.

Когда БМВ миновал пост ГАИ Рыдя пересел на место шофера и начал выжимать из машины все, на что та была способна. Шоссе, политое мелким дождем, чуть блестело, но машина летела с такой скоростью, что Шпак боялся смотреть вперед.

"Если сейчас влетим в колдобину, то конец", – думал он, невольно вжимаясь в кресло комфортабельного автомобиля. Судя по лицам, об этом думали все в машине, кроме Рыди. Его странный профиль с мощной челюстью и смешным сломанным носом словно окаменел, Рыдя как будто сросся с машиной. Полчаса прошло в этой безумной гонке и, наконец, вдали замаячили чьи-то габаритные огни. Рыдя сбавил скорость, но выключил фары и габаритные огни. Как он мог вести машину в такой темноте, не понимал никто. Луну окончательно прикрыли плотные облака, дождь из мелкого превратился в обложной, но еще через десять минут Рыдя радостно засмеялся. Лампочка над буфером машины высвечивала знакомые цифры: 686 АО.

– Он, родимый!

Шпак вытащил было пистолет, но Рыдя коротко приказал:

– Убери, никуда он от нас теперь не денется.

Баллон, вырвавшийся из города только с одной мыслью, бежать как можно дальше и быстрее, к этому времени уже пришел в себя и начал раздумывать о том, что же ему теперь делать? Первоначальную мысль о том, чтобы ехать до самой Москвы в "восьмерке" Глеба пришлось оставить. На нее у Баллона никаких прав. Он сгорит на первом же посту ГАИ. Андрею до смерти не хотелось расставаться с машиной, но судьба друга, разменявшего жизнь на пригоршню баксов, никак его не прельщала.

Поразмыслив, он решил заехать в соседний городок и, оставив там "восьмерку", пересесть на поезд. Сверившись с атласом шоссейных дорог, Баллон свернул на первом же перекрестке. Сделал он это настолько удачно, что Рыдя потерял его из виду. Просто дорога вела в гору, а на спуске ее окружал лес. Только минут через десять Рыдя понял, что преследует воздух. Он выругался, остановил машину и, повернувшись назад, обратился к Пахому:

– Ну-ка, передай мне дорожный атлас.

Найдя нужный ему район, Рыдя быстро разобрался, что направиться "волчонок" мог только налево, к небольшому городку на берегу Волги.

– Так это тупик, отсюда он может уйти только проселками или по железке, – убеждал его Шпак.

– А по Волге? – подал было голос Пахом, но Рыдя глянул на него и буркнул:

– Закрой пасть, а то воняет.

Развернув машину, он на предельной скорости помчался обратно, только проворчал еще:

– Хреново будет, если у него там окажется какой-нибудь дядюшка. Ну ничего, найдем.

Ворвавшись в город, они колесили по его ночным улицам и площадям. Еще меньше, чем Волжск, он мало отличался от десятков и сотен таких же городков, все те же этапы большого пути: бараки тридцатых годов, пятиэтажки-хрущевки эры развитого социализма, строящиеся хоромины новых властителей города. Чисто случайно они выбрались на привокзальную площадь и тут увидели скромно стоящую в сторонке красную "восьмерку". Кроме нее на площади находились еще пара "жигулей", чьи водители поджидали пассажиров с очередного московского поезда.

Остановившись рядом с "восьмеркой" и убедившись, что номер у нее тот самый – навеки въевшийся в память 686 АО, – Рыдя вылез из машины, нащупал в кармане рукоять пистолета, подошел вплотную и заглянул в салон. Убедившись, что там никого нет, он мотнул головой и окликнул оживленно беседующих шоферов легковушек.

– Эй, мужики, в где водила этой "восьмерки"?

– В вокзал пошел, – махнул рукой один из них и продолжил прерванную беседу.

Рыдя вернулся к своей машине и, открыв дверцу, обратился к Пахому:

– Ты со мной, – а потом обернулся к Шпаку: – Садись за руль, если что, сразу подгоняй к выходу.

Баллон, войдя в зал ожидания, долго изучал расписание поездов. Его планы колебались между двумя крайностями: ехать на юг, в Сочи, и там хорошо отдохнуть от всей этой круговерти или наоборот – направиться в Москву. Ему, как до этого и Глебу, казалось, что в громадном городе он сумеет затеряться, укрыться и от милиции, и от длинных рук Нечая.

Первым, буквально через считанные минуты, должен был подойти поезд на юг. Если бы Баллон решился на этот вариант, то Рыдя бы его не застал. Но парень вспомнил, что там сейчас уже не сезон, и окончательно решил податься в первопрестольную.

– Скажите, когда первый поезд на Москву? – обратился он к сонной кассирше.

– Через полчаса, – усталым голосом ответила она. Шел третий час ночи, самое мерзкое время для ночной смены.

– Дайте один билет до столицы, – попросил Баллон.

– Купе, плацкарт?

– А СВ есть? – вдруг решился Баллон.

Кассирша удивленно взглянула на его лицо, пробежалась пальцем по клавиатуре компьютера и ответила:

– Да, есть одно место. Берете?

– Конечно.

Получив билет, Баллон отошел в сторону, уселся в кресло и глянул на часы. До поезда оставалось двадцать минут. Он оглядел зал. В углу трое таджиков горячо переговаривались на своем курлыкающем языке, около их ног стояло несколько пустых клетчатых сумок.

"Черные явно едут туда же, куда и я, – ухмыльнулся про себя Баллон. Попутчики".

В том же ряду, рядом с ними сидела пожилая пара. Судя по заплаканному лицу женщины и удрученному виду старика, они собирались куда-то на похороны. Сбоку, укрывшись за колонной, какой-то бомж расположился, как у себя в спальне, просунув ноги под трубчатые подлокотники старых, еще из гнутой фанеры диванов. А в ряду напротив Баллона, чуть в стороне, молодой парень, позевывая, коротал время с очередным детективом в кроваво-красочной обложке.

Все было тихо, спокойно, и от этого скромного вокзального уюта и тепла, а больше всего от ощущения, что все наконец закончилось, Баллон постепенно расслабился. Расстегнув куртку и ослабив узел шарфа, он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Рука его лежала на сумке, и даже сквозь плотную ткань Андрей чувствовал ребристые прямоугольники денежных пачек.

"Как хорошо, – подумал он, – один, живой, с деньгами. И все еще впереди!"

Мысли его постепенно оторвались от земли. Сто двадцать тысяч баксов! Он крутил эту цифру и так и этак, изнутри поднималась волна восторга, распирающая душу Баллона. Он начал пересчитывать, сколько это будет в наших "деревянных", и сумма оказалась абсолютно фантастической.

"Теперь это надо куда-то хорошо вложить. То, о чем мечтал Глеб: разные там острова, Гавайи, Курилы, Канары, все это ерунда. Хотя Курилы, это, кажется, где-то у нас. Баксы они растают как снег весной, а вот крутануть их в каком-нибудь банке на максимальном проценте, это да! Или войти в долю какой-нибудь солидной фирме, лучше торгующей нефтью. Накупить акций, а за пару лет набежит такая сумма, что я на эти сраные Гавайи буду ездить как в деревню на картошку".

Сравнение ему понравилось. Он закурил и, ухмыльнувшись, вспомнил бескрайние картофельные поля, жару и заливающий глаза соленый пот. Теперь этого ничего не будет, и слава Богу.

Баллон глянул на часы, до прихода поезда оставалось еще десять минут, выходить заранее на пронизывающий ветер с мелким, секущим дождичком, ему не хотелось, и он остался на месте, снова предавшись мечтам.

Что действительно хотелось иметь Баллону, так это хорошую машину. Автомобили было его мечтой и его религией, не наши, конечно, а те, из глянцевых каталогов, что он собирал с настойчивостью маньяка. Он наизусть помнил десятки, сотни моделей и знал, чем одна модификация отличается от другой.

"Сначала куплю себе что-нибудь попроще, "рено" или "тойоту". Ну а потом БМВ или лучше "ауди". А когда баксов будет как грязи – конечно, "феррари".

В его мечтах появилась красная, как пионерский галстук, и обтекаемая, как обсосанная карамелька, суперпрестижная машина. Но если бы он чуть-чуть повернул голову, то увидел бы всего метрах в пяти от себя, за стеклом ближайшего в нему окна, появившуюся из темноты крысиную мордочку Пахома, а рядом широкое скуластое лицо Рыди.

Когда скрипнула входная дверь, Баллон с некоторым опозданием покосился на нее, но вошедший сразу прошел к кассам, и Андрей снова ушел в себя.

Постояв несколько секунд у стенда с расписанием поездов, Рыдя исподтишка оглядел зал, бросил взгляд в сторону кассы, но дежурная спала, положив голову на сложенные на столе руки. Сделав три коротких, бесшумных шага, Рыдя оказался за спиной Баллона, всего метрах в двух. Как раз в эту секунду тот докурил сигарету, поискал глазами урну и, швырнув окурок метров с трех, точно попал в округлое отверстие. Это еще больше подняло настроение Андрея. Везение не покидало его весь день.

Эту мелкую удачу Баллона видел и Рыдя, замерший за его спиной. Вытащив пистолет, он сделал еще один шаг вперед, направил ствол на широкий затылок с двумя вихрастыми завитками. Мелькнула глупая мысль: "Про таких говорят, что они рождаются счастливчиками".

Баллон в это время уже путешествовал в жарких странах. Пальмы, песок, мулатки, океан. Еще вертелось в голове какое-то дурацкое слово: бунгало. Он слыхал, что это что-то вроде хижины, но почему в этих хижинах живут богачи?

И Баллон, и Рыдя вздрогнули, когда в тишине раздался громкий щелчок и металлизированный голос динамика начал вещать хорошо знакомый всем текст:

– Внимание, поезд Челябинск – Москва прибывает на третий путь...

"Наконец-то!" – обрадовался Баллон и протянул руку к сумке. Эта радость и этот жест оказались для него последними. Рыдя нажал на спуск дважды, и свинцовые заряды вышибли мозги последнего из "волчат".

Грохот выстрелов слился с голосом диктора, не все из обитателей вокзала поняли, что произошло. Пожилая пара уже выходила на перрон и даже не оглянулась назад. За ними шли таджики, и последний из них, видевший все от начала до конца и уже переживший свою маленькую, но кровавую гражданскую войну, резко прибавил ходу и почти вытолкал своих соплеменников на улицу. Высунулась было из своего скворечника кассирша, но, заметив у человека, стоящего к ней спиной, пистолет в руках, быстро спряталась назад и, упав на пол, сделала попытку забраться под стол.

Хуже всех было положение у студента. Все так же держа в руках книгу, он смотрел на лежащее у его ног окровавленное тело, потом поднял глаза и, встретившись взглядом с темными зрачками убийцы, понял, что события происходят уже наяву, а не в книге, и сейчас решается его судьба. Он не мог отвести глаза, только на лбу выступили крупные капли пота.

Он был прав. В эти секунды Рыдя думал о том, убирать ему свидетеля или не стоит. Наконец он решился и мотнул пистолетом в сторону выхода на перрон. Парень вообще-то в эти края заехал случайно, проспав свою остановку, и рассчитывал переждать здесь до первой электрички, но сейчас, подхватив дипломат, рванулся из вокзала, словно спринтер на стометровке.

Лишь бомж проявил редкое хладнокровие и, на секунду приподняв голову и разлепив мутные глаза, пробормотал: "Какого фера" и снова уронил тяжелую башку, погрузившись в алкогольную нирвану.

Убедившись, что свидетелей не осталось, Рыдя, опустив глаза, посмотрел на то, что наделали две его свинцовые птички, и, подхватив заветную черную сумку, быстро, но без суеты вышел из зала ожидания. У дверей его уже ожидала машина, он нырнул в салон, и БМВ рванув с места на приличной скорости, быстро растаял в осенней ночи.

Лишь минут через десять кассирша, с трудом поверившая, что ее никто не собирается грабить, позвонила в линейное отделение милиции, располагающееся в другом здании метрах в ста от вокзала. Она оказалась единственным свидетелем убийства. Растворились в ночи и оба колымщика на своих "жигулях", не пожелавшие идти в свидетели. Так что до Волжска синий БМВ добрался без всяких хлопот к шести часам утра.

Вместо эпилога

Прошло три дня. Сидевший за своим столом следователь прокуратуры Шелехов, в который раз рассматривал три больших фотографии. Они запечатлели шедевры, созданные Чирой за полчаса до гибели. В который раз Сергей старался проникнуть в мысли и чувства парня, создавшего эту красоту, и не мог поверить, что он – убийца. А ведь именно так и было. Рядом с парнишкой нашли не только грифель, но и те самые метательные ножи. А возле дома просела от проливных дождей тайная могила загадочно исчезнувшего грибника.

Шелехова подмывало оставить фотографии себе, все равно дело сдавать в архив. Но около двери остановились тяжелые шаги, и в проеме показалась мощная фигура Годованюка, соседа Шелехова по кабинету. Сергей поморщился. Он не то чтобы не любил этого человека, но и даже переносил с трудом. Слишком разные у них были методы работы, да и в жизни Годованюк имел очень тяжелый характер, недаром от него недавно ушла жена. Сергея каждый раз поражало лицо сослуживца. Оно состояло как бы из двух частей: маленького, вечно недовольного личика – губ, носа, глаз, бровей, и отдельно – толстых щек и двойного подбородка.

Поздоровавшись, Годованюк снял с себя еще мокрую кожаную куртку, повесил ее на вешалку и, взглянув на свои знаменитые часы, настоящий "Лонжин" с невероятным количеством циферблатов, с ходу сообщил:

– А я уже наработался.

Он уселся за стол, закурил и вытащил из своего потертого дипломата тонкую папку.

– Выдернули из постели в два часа ночи. Сухачев повесился.

– Да ты что?! – поразился Шелехов. – Где?

– У себя в магазине. До этого он "гудел" почти неделю, но еще как-то работал, а тут не пришел домой. Жена долго ждала, потом пошла искать. Глянула в окно, а он висит аккурат над прилавком.

– Может, убили? – предположил Сергей. Но его более опытный коллега покачал головой.

– Все двери были заперты изнутри, на окнах решетки. Сначала выдернули ее машиной, а уж потом попали в магазин. И вот что нашли.

Он перевернул папку и показал Шелехову короткую записку с крупной, неровной надписью: "Я не могу больше. Прости меня, парень".

– И почерк, и пальчики его.

– Да, впечатляет. Значит, не зря о нем молва шла нехорошая.

– Похоже, что так, – согласился Годованюк и спросил в свою очередь: А ты что это вытащил тут?

Он кивнул на целую гору папок на краю стола.

– Да это все дела "волчат". Теперь их можно считать закрытыми. Тут и милиционеры, и часовой, и грибник, и лесничий. Да и все остальные.

– Ну а ты чего такой грустный? – рассмеялся Годованюк. – Вон сколько висюков свалил.

– Да чему радоваться. Скажи, Федорович, ты не думал о том, что они это, как там раньше говорили, "наша подрастающая смена". А нам их приходится отстреливать. Тебе не кажется это странным?

– Нет уж! – замахал руками Годованюк, поднимаясь из-за стола и беря в руки папочку с делом. – Если это наша смена, то лучше их передушить в колыбели.

Направляясь к двери, он сказал:

– Пойду доложу нашему Сундуку.

Так между собой они звали прокурора Суднеева не по злобе, а просто по сходству созвучий.

Годованюк уже открыл дверь, когда Шелехов снова окликнул его.

– Слышь, Федорович, а у тебя ведь детей нет?

– Нет, а что? – насторожился тот.

– Да нет, просто. Это правильно, справедливо.

Годованюк нахмурил брови. Обычно таких шуток он не прощал, но сегодня пребывал в удивительно радужном настроении.

– Хамить начинаешь, Шелехов?! Смотри мне! – он погрозил Сергею толстым коротким пальцем и, закрыв дверь, уверенно зашагал по коридору прокуратуры.

Волжск замер, снова превратившись в тихий, обычный городок. Провинция, центр России.

А еще допекала осень. Когда идут эти бесконечные дожди, то кажется, что так будет вечно, и не будет уже ни лета, ни зимы.

Боже, как надоела эта затянувшаяся на годы осень!