Текст книги "Невидимая смерть"

Автор книги: Евгений Федоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

4

Нина и Павел занимали десятиметровую комнату в доме интернационалистов на Полянке, зарабатывали около трехсот рублей, этих денег двоим вполне хватало. Единственное, в чем они испытывали нужду, было свободное время. К восьми часам они уезжали на службу, возвращались в девять-десять вечера, на примусе варили самую распространенную в те времена перловку, кипятили чай. После ужина освобождали стол от посуды, и каждый со своего края раскладывал свои бумаги. И так ежедневно, без выходных и отпусков. Павел как-то еще крепился, но слабенькая, хрупкая Нина понемногу начала сдавать. Пропал аппетит, появились головные боли. Почти силком Павел сводил ее к врачу. Тот поставил диагноз: переутомление, сердечная недостаточность. Краснея и заикаясь от непривычной ситуации, Павел попросил Ростовского походатайствовать перед начальством об отпуске для себя и Нины.

Двенадцать оплаченных дней полной свободы получили они. На поездку к югу не хватало времени да и денег. Решили просто сесть в поезд и сойти там, где понравится. Купили палатку, спальные мешки, удочки, запаслись крупой и консервами. Отъезжали с Савеловского вокзала. Погрузили вещи в вагон, заняли места у окна. Наконец дважды звякнул колокол, протяжно загудел паровоз, от вагона к вагону покатился лязг буферов – поезд тронулся. Павел взглянул на порозовевшую от волнения Нину:

– У нас говорят, с богом!

– С богом! – отозвалась Нина.

Поезд не успевал набрать скорости, останавливался у каждого столба. Он шел в Ленинград кружным путем через старые русские поселения – Икшу, Яхрому, Дмитров, Талдом, Кимры, Пестово, Бугодощь и Мгу. Мимо окон неторопливо плыли сырые хвойные леса, желтые березовые рощи. Почерневшие ветряные мельницы махали вслед дырявыми крыльями, точно старые птицы. Поблескивали тихие речки. Они струились между кудрявых ив, несли на себе опавшие листья. Было грустно от покосившихся домов, ветряков, дорог, заросших осотом и иван-чаем, – свидетелей некогда буйной жизни.

Перед Икшей сошли последние дачники, на облезлых лавках остались сидеть суровые старухи в черном и ласковые старики в валенках с высокими калошами из автомобильных камер, заросшие, как седые ежи. У Яхромы набилась стая молодых ткачих с местной фабрики, но и они скоро сошли. Вдаль убегали леса и покатые холмы. Поезд шел и шел неспеша проглатывая километр за километром.

Нина вынула из рюкзака книжечку Коллинза «Летчик испытатель», она недавно вышла, и ею все зачитывались.

– Погадаем? – предложила она. – Где?

– Сто пятьдесят первая, седьмая сверху.

Она нашла нужную страницу и прочитала: «Но пришли тяжелые дни. Сияние померкло, и проступили зеленые цвета. Честолюбие, деньги. Любовь, и заботы, и горе. Любопытно, как сильна сила слабости в женщинах и их детях, когда видишь, что твои мечты, невысказанные, глядят их глазами. И старше я стал, и неспокойные дни наступили на земле…»

– Сойдем здесь, – сказала она.

Как раз остановился поезд. Справа заключенные рыли канал. Слева, на пригорке, темнело село, а за ним виднелся лес. Они прошли через село под обстрелом пугливых и любопытных глаз, потом тропа увела в почти таежную глушь. Запахло сладковатой прелью и зрелой брусникой. Под ногами похрустывали, будто вскрикивали, засохшие сучья, шумела трава, в которой бились поздние осенние бабочки. Они вышли на луг. Змейкой бежала по нему желтая речка Волокуша, обросшая ольхой, окруженная коричневыми копнами сена. Переправились по давным-давно срубленному дереву на другой берег и попали в еще более густой и дремучий сосновый бор.

На взгорке нашли удобное место, поставили палатку. Пока запасались дровами, стало темнеть. Вечерняя заря пропылала на вершинах, а в самом лесу сразу настала ночь. И костер запылал ярче, и горел долго, постреливая сушью. А когда немного поугас, за черными тенями сосен и вьющимся сиреневым дымком появились раззолоченные крупные звезды, каких никогда не видели в городе.

Они сидели у костра, глядели на огонь и молчали. Пламя завораживало, как завораживает музыка. В глубокой тишине ночи, во всем уснувшем мире, казалось, бодрствовали только они, и не хотелось произносить никаких слов, потому что у счастья слов не бывает. Было и грустно, и радостно. В их короткой жизни судьба подарила эту щедрую ночь, и завтрашний день, и еще десять ночей, а потом грозу – последнюю, теплую, могучую грозу в угасающей осени, и огромную, жгучую радугу, разбросившуюся от горизонта к горизонту.

В этом девственном глухом лесу они прожили две недели, как в дикий пещерный век. Они дурачились, бегали наперегонки, лазали по деревьям, умывались в родниковой реке Волокуше и грелись у жаркого костра. Они ели кашу, приправленную дымом, и она казалась им необыкновенно вкусной. Они пекли лепешки из серой муки – пузырчатые, хрустящие, и, обжигаясь, съедали сразу. Они пили чистую, не травленную хлоркой воду – и легкий, туманный хмель, как вино, ударял в голову. Они были молоды и думали, что навсегда останутся такими, и что впереди будет много таких недель.

Нет, не знали они, что это был их последний отпуск на долгие годы вперед.

Глава третья
Нечистые игры

«Сжигание – это специальность новой молодежи. Границы малых государств империи так же были превращены в пепел огнем молодежи. Это простая, но героическая философия: всё, что против нашего единства, должно быть брошено в пламя».

Из книги «Гитлерюгенд»

1

Вернувшись в Берлин, Юстин весь день бродил по улицам, выпил кружку любимого светлого пива с сиропом, посмотрел фильм «Индийская гробница», только что вышедший на экраны. Цвели каштаны и липы. На площадях батальоны штурмовиков готовились к первомайскому параду. Рабочее время, а народу было непривычно много, как в воскресенье. Сытые счастливые лица, улыбки, красивая одежда, крепкая обувь… В магазинах выбор невелик, однако достаточен, чтобы хорошо питаться и не думать о завтрашнем дне. О будущем пусть заботятся фюрер и партия – силы высшего порядка. Гитлер точно угадал стремление своего народа. Он дал всем работу, обеспечил одеждой, сосисками и хлебом, указал цель. За это его и принял народ, за это боготворит. «Вся сила Германии – в единстве народа с партией и вождем», – утверждает Геббельс. Он прав. Только зачем столько слов, барабанов, мишуры? Перебор рождает недоверие. Неужели там, наверху, не понимают этого? Впрочем, когда свободное слово в печати и радио подавлено, то правительство слышит лишь собственный голос, оно поддерживает в себе самообман, будто чувствует голос народа. Пока немцы находятся под властью лозунгов и политического суеверия. Надолго ли?

Юстина потянуло к столу. Надо написать статью о необходимости трезвости в оценке международной жизни, отнести ее к Хаусхоферу и продолжать работу в его журнале. Хватит хлюпать носом! Быстрым шагом он направился к трамвайной остановке.

Дома на письменном столе оставался такой же порядок, что и прежде. Хозяйка квартиры ревностно следила за этим. Ее покойный муж тоже был журналистом и не позволял передвигать даже малой бумажки. Начинал Юстин с обдумывания заголовка. В нем должна быть выражена сущность статьи. От удачного заголовка появлялись дельные мысли. Помня о том, что проблема – это сформулированная боль самой действительности, он четкой готикой вывел название: «Боль нации».

Но долго работать не пришлось. Зазвонил телефон:

– Юстин? Я несколько раз пытался связаться с вами. Где вы пропадаете?

– Я приехал сегодня утром, господин Пикенброк.

– Знаю, вам бы следовало немедленно сообщить о приезде.

– Меня никто не обязывал. Людгер сказал…

– Людгера забудьте! Сейчас буду у вас.

Пики, очевидно, говорил из своего радиофицированного «опеля». Не прошло и пяти минут, как в прихожей послышались его шаги. Юстин открыл дверь. В этот раз Пикенброк был в армейской форме, как и его спутник-майор. Пики представил:

– Беербаум. Запомните этого человека. С ним вам придется работать.

Обменялись рукопожатием. Беербаум вручил тяжелую картонную коробку, молча поклонился и исчез.

– Что это?

– Презент от меня капитану Валетти.

– Капитану?!

– Да. Звание уже утвердил Браухич.

Тем же манером, каким набрасывал шляпу, Пикенброк кинул на оленьи рога фуражку, расстегнул крючок на черном вороте френча.

– Конечно, я нарушаю уставные традиции, но в нашем ремесле они попросту вредят, – Пики развалился в кресле, вытянул ноги. – Что же вы не интересуетесь содержимым?

В коробке оказались две бутылки коньяка, яблоки и еще какой-то пакет. Юстин удивился:

– Откуда в апреле свежие фрукты?

– Представьте, несколько дней назад я срывал их в Севилье.

– С республикой в Испании покончено?

– Да. Теперь там наш человек – каудильо Франко.

– И в Праге тоже?

– Мы не бросаем слов на ветер.

Юстин развернул пакет. В нем оказались серебристые погоны с двумя кубиками и пачка рейхсмарок.

– Это ваши подъемные на устройство и пошив форменной одежды. Хотя… – Пики хитро блеснул глазами. – Хотя ваш тесть Марк Штаймайер может сшить бесплатно. Отчета о тратах не нужно.

– Какой тесть?! Я не собираюсь жениться на Линде!

– Придется. – Лицо Пикенброка стало серьезным.

Оглушенный Юстин опустился на стул.

– Неужели наша школа в Целлендорфе не отучила задавать вопросы? Отныне вы полностью принадлежите абверу. Да-да! С потрохами и головой. Отступники у нас долго не живут.

– Господин Пикенброк, я считал, что личная жизнь принадлежит мне…

– Уже не принадлежит, – отмахнулся Ганс. – Вы будете выполнять лишь то, что прикажу я или в мое отсутствие майор Беербаум. Налейте коньяку!

Юстин исполнил приказание.

– За капитана абвера! – Пикенброк качнул рюмкой и выпил до дна. – Так вот… Теперь мы приступим к настоящей учебе. Ход дальнейших событий вам известен. Вы сами писали об этом в «Цейтшрифт фюр геополитик». На очереди – Польша, Франция, Британские острова… Потом Россия… Не исключено, вы и Линда поедете туда. Будет легче, если вы на самом деле станете мужем и женой. Естественность отношений ни у кого не вызовет подозрений. Линда поможет вам с языком, ближе, чем школа в Целлендорфе, познакомит с русской историей, культурой, хозяйством. Вот почему я категорически требую оформить брак.

– Я не имел с ней связи с того самого дня…

– Это не имеет значения. Линда согласна. Просите ее руки у отца. Думаю, благословит и генерал Хаусхофер. Официально вы будете числиться у него.

Юстин понял, что пути назад нет. Абвер – организация серьезная.

– Основательной учебой по разведке займется Беербаум, – продолжал Пикенброк. – Это опытный работник, постарайтесь с ним поладить. Он научит тому, чего вы не сыщете ни в какой литературе. А Хаусхоферу дайте понять: хватит умствовать, высасывать из пальца разные теории, пора переходить к практическим делам. Серия обзорных статей по России, Франции, Бельгии, Нидерландам, южной Европе привлечет еще больше читателей.

Метаморфоза с Пикенброком произошла поразительная! Куда девались весело поблескивающие глазки, добродушное выражение лица? Беззаботный простачок в потертой тирольке с крупной головой, несуразной для короткого туловища, болтунишка и острячок – таким он представлялся, пока Юстин не служил в абвере. Сейчас перед ним сидел жесткий, грозный человек, наделенный властью карать и миловать.

– И еще вот что… – проговорил Пикенброк, выбираясь из кресла. – О том, что вы абверовец, знают четверо: Хаусхофер, Линда, Беербаум и я. Больше ни одной живой души. Наши встречи должны носить прежний, приятельский характер.

– Когда я должен сдать первый отчет? – уклоняясь от колючего взгляда Пикенброка, спросил Юстин.

– Не тороплю. Главное, постарайтесь. Должен же я похвастаться перед адмиралом Канарисом своим протеже.

Закрыв за Пикенброком дверь, Юстин вернулся к письменному столу. «Боль нации» – зло усмехнувшись, прочитал он заголовок статьи, которую собирался написать. Хотел начать с великого флорентийца Маккиавели, утверждавшего, что высший смысл человеческого существования – в работе на благо государства. Маккиавели говорил о республике. Примером идеального государства он считал Древний Рим – там любой гражданин вдохновенно сражался и отвечал за благополучие своей родины, он безбоязненно высказывал свое мнение, пусть противоречащее большинству, не опасаясь преследований; он имел право на свободное выражение взглядов, поскольку право гарантировалось Законом. О каком праве можно говорить в «тысячелетнем рейхе», если власти, такие, как Пикенброк, и люди на более высоких постах, попирают в человеке личное достоинство, предпочитая управлять народом террором и страхом?!

Он смял листок, бросил в корзину. Спиной почувствовал: кто-то стоит на пороге. Оглянулся и увидел Линду. Она была в светлом платье с синеполосным матросским воротником, соломенной шляпке и белых туфлях. «Впрямь невеста!» – с неприязнью подумал Юстин. Открыла, конечно, своим ключом.

– Ну, здравствуй, – произнесла она спокойным и, как показалось, холодноватым тоном.

– Добрый вечер…

Она пошла по комнатам, всюду зажигая свет. Юстин в недоумении плелся за ней, пытался возбудить в себе раздражение, но гадливое ощущение собственного ничтожества не проходило, ругаться не хотелось, взрываться тоже, от теперешней Линды исходила опасность.

– Нет, с этой квартирой придется расстаться, – безапелляционно объявила она.

– Это ты так решила или вместе с Пикенброком? – съязвил Юстин.

Как будто не слыша этой реплики, Линда спросила:

– Будешь ужинать?

– Нет.

– Тогда спать. Завтра, пока ты будешь на службе, я займусь переездом.

– Послушай, Линда! Мы пока не объявляли не то, что о свадьбе, но даже о помолвке! – наконец позволил себе возмутиться Юстин.

– На днях сделаем и то и другое, – успокоила она, скрываясь в ванне.

Юстин сбросил ботинки и с яростью швырнул их в прихожую. Послышался шум воды. Линда открыла кран.

2

Разговор с Хаусхофером получился откровенным, даже, можно сказать, сердечным, если учесть строптивый характер генерала. Карл был доволен возвращением сотрудника на прежнее место. Он чувствовал, что его геополитика начала погрызать самое себя, теория затопталась на месте, а Юстин злободневными статьями внесет свежую струю. Польстила и робкая просьба быть шафером на свадьбе. «А мой умник даже не заикается о браке, хотя давно пора бы подумать об этом», – рассердился генерал на своего сына Альбрехта.

Марк Штаймахер – благообразный, прилизанный старичок – купил для молодоженов особняк на Ваннзее у Потсдама. Там селились зажиточные берлинцы. Как раз недавно прокатились по стране погромы. Из рейха бежали последние евреи. Цена на бесхозные дома упала. Имущество и недвижимость приняло на учет хозяйственное управление партии, оно распределяло освободившуюся жилую площадь заслуженным старым борцам. Марк припомнил, как во время ноябрьской революции 1923 года оказался в толпе нацистов и даже просидел с ними в камере около суток, пока его не выпустили. Троих сокамерников он отыскал, и они подтвердили его участие в движении. Правда, «Орден крови» добыть не удалось. Им награждались только самые видные борцы, знакомые фюреру лично. Тем не менее в хозяйственном управлении к просьбе промышленника и ветерана революции отнеслись благосклонно. Назвали несколько адресов. Марк остановился на Ваннзее. Наличные деньги он тратить не стал, а обязался выполнить заказ на рабочую форму для «Трудового фронта». У него оставалось около пяти тысяч комплектов солдатской одежды старого образца, купленной за бесценок у рейхсвера. После небольшой переделки брюки и френчи пошли в счет оплаты за особняк для Линды и Юстина.

Пока там шел ремонт, завозилась мебель, собиралась новая библиотека, Юстин жил у Линды в Далеме. Сюда ежедневно приходил майор Беербаум. В штатском он никак не запоминался, походил на мелкого служащего. Его уроки напоминали обычные беседы. Он начинал сотрудничать с разведкой еще во времена Вальтера Николаи – начальника Третьего бюро разведки верховного командования германской армии. Вальтер держал своих агентов в строгости и трезвости. Умеренное жалованье, невидные должности, скромные чины не позволяли жить на широкую ногу. Учитывался каждый пфенниг. Растратчик возмещал убытки из своего оклада и нес суровое наказание, вплоть до понижения в звании. Если же сумма расходов на операцию вдвое-втрое превышала запланированную, а веского оправдания не было, то он отдавался под суд как уголовник. Вот почему Беербаум настойчиво призывал ни при каких обстоятельствах не тратить денег больше, чем может позволить обыкновенный человек. Мот сразу бросается в глаза.

Обычно майор рассказывал о каком-либо предприятии, задуманном разведкой, а потом подробно разбирал операцию: как она протекала, с какими трудностями пришлось столкнуться, чем отличалась от других, на что следовало обратить внимание. В основе любой операции лежал, как выражался Беербаум, ключ, «изюминка».

В двадцатых годах установились весьма тесные отношения между Германией и СССР. В малых городках России находились германские танковые и авиационные центры, где готовились командные кадры, поскольку по условиям Версальского договора немцы не имели права этого делать в Германии. Генеральному штабу потребовались географические карты восточных районов Белоруссии и Украины. Такие карты у рейхсвера имелись, но старые, дореволюционного времени. Хозяйственная деятельность основательно изменила облик этих земель – появились заводы, фабрики, выросли города, пролегли новые дороги. В районе одного из городков обучались летчики бомбардировщиков. Для полетов им выдавались карты-десятикилометровки. Эти карты значились на строгом учете. Штурман, получавший их, нес персональную ответственность перед особым отделом русских.

– Под видом инспектора рейхсвера я поехал на этот аэродром, – рассказывал Беербаум. – Здесь связался с нашим человеком, объяснил суть задания. Стали думать. Конечно, русские добры, гостеприимны и доверчивы, но не до такой же степени, чтобы позволить увести карты у себя из-под носа. Просто купить комплект карт за большие деньги было невозможно. Это не европейцы, деньги для них не играют особой роли. И на измену ради денег они не идут. В конце концов решились на авантюру. Наш человек подбирает надежный экипаж. Во время ночных полетов тот совершит вынужденную посадку. Место посадки мне скажут. Неподалеку от нее выпрыгнет штурман с парашютом. Он передаст мне планшет с картами, и я исчезну. Штурман уйдет к самолету, скажет, что во время прыжка планшет оборвался, он не смог его найти. Поднимется суматоха, неизбежная в таких случаях.

– Это слишком грубо, – проговорил Юстин.

– Не спорю. А как бы сделали вы?

– Можно было переснять карты в самолете или каком-либо укромном месте.

– У нас не было фотоаппарата.

– Так что же вы сделали?

– Главный ключик был в мальчишках.

– Каких мальчишках?

– Обычных деревенских. Они любят мастерить воздушных змеев, а карта превосходный материал для змея… Сделали так, как и задумали. Замечу, я пользовался свободой передвижения, так как инспектировал несколько аэродромов в этой зоне. В ту ночь выехал на автомобиле к месту предполагаемой посадки. Через какое-то время услышал грохот моторов. Фарами подал сигнал. Штурман опустился на пустое поле чуть ли не рядом, а самолет, это был нерадиофицированный «юнкерс», приземлился километрах в десяти дальше. Я забрал у штурмана карты, но несколько листов, которые для нас интереса не представляли, вложил обратно в планшет. Штурман пошел к месту посадки самолета, я проселком поехал в другую сторону. На рассвете далеко впереди себя увидел ребятишек. Они неслись быстрее жеребят. Я выбросил планшет на дорогу, а сам свернул в березовую рощу. Машину они не заметили, но планшет нашли, стали вырывать друг у друга. Кто-то заглянул внутрь – мигом растащили листы карт, навигационную линейку, карандаши, компас, ветрочет. К самолету они не побежали, иначе пришлось бы отдавать свалившееся с неба богатство, а повернули обратно.

Беербаум чуть улыбнулся:

– Дальнейшие события развивались, как по писаному. Штурман заявил о пропаже планшета, сказав, что, видимо, он оборвался в момент прыжка с самолета. Красноармейцы прочесали весь район, нашли одну карту. Мальчишки уже смастерили из нее змея. Удалось вернуть и кое-что из планшета. В особом отделе подумали, что карты просто-напросто разворовали ребятишки. Я по своим каналам переправил их в Берлин…

Назавтра майор говорил о другом.

– Если бы вы побывали у рейхсминистра Геббельса, то пришли бы в восторг от небольшого аппарата, сконструированного для него лично компанией «Телефункен». Через эту миниатюрную штуку доктор подключается к любой телефонной линии и подслушивает кого угодно. Однако оставим без внимания и этот чудо-телефон, и те шесть управлений, которые в его управлении ведают устной и печатной пропагандой, кино и театром. Нас интересует его седьмое управление – так называемое «Управление контрмер». Здесь собирают информацию со всего мира. Сюда поступают важнейшие издания, причем передаются через агентов или подставных лиц. Сотрудники абвера – люди тут не посторонние. Не собираюсь перетряхивать постельное белье, тем не менее скажу, что с женой Магдой у рейхсминистра отношения далеки от идеала. В их дела приходится порой вмешиваться даже фюреру. Большую часть времени Геббельс проводит в холостяцкой квартире на Ранкештрассе, балуясь с какой-либо очередной кинозвездой. Но, серьезно говоря, эта квартира используется и для иных целей. Здесь принимаются люди, которых нежелательно видеть в стенах Министерства пропаганды. Эти люди подкупают иностранные газеты, распускают слухи, в качестве репортеров собирают разные сведения… Редактор «Ангриффа» фон Берг ездил в Австралию, пересек вдоль и поперек всю страну, посетил резидентов, установил контакты с японцами и представил в Берлин подробный доклад. Колин Росс из издательства Ульштейна был в США, сфотографировал заводы и военные порты и исчез, когда американские службы пошли по его следу…

– А вот как действуют кинокомпании, – оживился Беербаум. – Они часто предпринимают экспедиции, чтобы снимать либо документальные, либо художественные фильмы, которые требуют натурных съемок. Одна такая группа провела несколько месяцев на острове близ Чили, работая над фильмом «Робинзон Крузо». Не удивляйтесь, фильм так и не вышел на экраны, хотя остров отличался изумительными красотами. Главное, он находился в важном стратегическом месте, где могли отстаиваться наши субмарины… Германская фирма УФА взялась за производство дружественного фильма о Польше. Съемочные группы месяцами разъезжали по стране, перевели многие километры пленки. Фильм тоже не попал на массовый экран, а к нам в абвер…

– Вы, случайно, не знаете начальника радиопропаганды у Геббельса? – спросил однажды Беербаум.

– Нет, – отозвался Юстин.

– Ходамовский – ас радиоразведки. Он много времени проводит в разъездах по заграницам. Разумеется, под чужим именем. Понимая, что для эффективного радиошпионажа потребуется много специалистов, он настоял на издании постановления об обязанности каждого молодого нациста, посылаемого за границу, проходить определенную техническую подготовку. Благодаря его стараниям сначала в Геттингене, потом в других городах стали создаваться радиошколы для членов гитлерюгенда… Вообще говоря, радио – подлинная находка для разведки. Мы строим радиостанции в Греции, Болгарии, Конго, Аргентине, Китае, Сиаме. Их обслуживают немцы. Они сообщают Германии важные сведения, вылавливают в эфире шифровки, направляемые в их адрес. Если раньше агенты сносились друг с другом посредством объявлений в газетах, то теперь они настраиваются на нужную волну, получают инструкции, передают кодированные донесения…

Служанка приносила обед. Майор не унимался и за столом. Он показывал, как держат вилку в Польше или у русских, о чем говорят в неофициальной обстановке, какие любят блюда и выпивку, почему, к примеру, чайную ложку после размешивания сахара обязательно вынимают из стакана, а где на это не обращают внимания. Каждый день он сообщал что-либо новое. Он не считал нужным что-то скрывать от Юстина, близкого самому Пикенброку.