355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Новиков » Горькие травы Чернобыля (СИ) » Текст книги (страница 3)
Горькие травы Чернобыля (СИ)
  • Текст добавлен: 6 июня 2017, 14:30

Текст книги "Горькие травы Чернобыля (СИ)"


Автор книги: Евгений Новиков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Мы покатили. Теперь Стасик без видимых усилий ушел вперёд, а мы с Богданом, что есть силы, крутили педали. «Десне» за «Украиной» угнаться непросто. Но возможно. Скоро я пошел вровень со Стасом.

Конечно, мне хотелось поговорить. Но мой новый друг решительно пресекал все попытки разговора, отвечая короткими, односложными репликами.

Ночная Припять была красива. И не такая уж маленькая. Мы петляли, сворачивали с ярко освещенных улиц на какие-то пешеходные дорожки и вылетали на новые улицы. Редкие прохожие, еще более редкие автомобили, совсем молодая зелень, кусты сирени и тончайший, умиротворяющий запах весны, так присущий майским праздникам. Господи, не будет уже в этом городе майских праздников…

Как быстро ко всему привыкаешь. Явная ненормальность ситуации, а вот– словно и не со мной всё это, словно смотришь кино про самих себя. До безумия фантастическое кино…

Большая группа людей выходила из Дворца культуры «Энергетик». Наверное, закончился последний киносеанс или спектакль. Люди расходились небольшими группками, долетал женский смех и громкие мужские возгласы, но слов было не разобрать.

А вот и сюрприз – типичная советская желто-синяя машина ГАИ крутила мигалкой на углу улицы. Я было инстинктивно сбавил ход, но Стасик лишь презрительно фыркнул, сильнее закрутил педалями, и мы пронеслись мимо. Не было никакого дела гаишникам до подростков, кативших среди ночи по улицам небольшого и тихого советского города.

Петляли еще минут десять. Маленькие колёса «Камы» ноги не радовали. Вот и окраина. Последний асфальт, последние фонари и сгустившийся мрак молодого сосняка. Велосипедные фары не слишком ярко освещали бетонную дорожку. Колёса неприятно трясло на стыках плит. Видимо по этой бетонке рабочие АЭС коротали путь в город.

Вскоре показалась и сама станция. Зарево огней, высокие вентиляционные трубы энергоблоков и запах реки. Станция приглушенно гудела. То ли так шумят турбины, то ли бетономешалки работают. Как всё спокойно и мирно. Но я-то знал, какой опасный эксперимент идёт в эти часы на проклятом четвёртом энергоблоке. Вот интересно, откуда об этом было знать Стасю? Он ведь знает, что будет?

Стасик резко свернул с бетонки куда-то вбок, и дорога пошла под уклон. Ещё пять минут петляния непонятно где – и впереди блеснула вода.

Мы остановились. Пахло рекой и рыбой. Не люблю этот запах. Другое дело море, солёный воздух, насыщенный бромом…Мне вдруг остро захотелось домой.

– Это пруд-охладитель,– вдруг заговорил Стасик вполголоса, – его водой охлаждают реактор, поэтому вода теплая даже зимой. И здесь всегда много рыбы.

– Радиоактивной?– прокашлявшись, поинтересовался я.

– Вода чистая и рыба чистая,– не обиделся Стась,– мы здесь часто рыбу ловим. Да весь город ловит – не переловит. А река– чуть ниже. Река Припять, она впадает в Днепр.

– А Днепр впадает в Черное море,– ехидным голосом перебил я Стаса,– не учи учёного географии УССР.

Климчук очнулся и резко открыл глаза. Ему показалось, что зеленый торшер возле телевизора недавно погас и вот опять включился. Лельченко вроде бы продолжал спать.

Володя осторожно поднялся с дивана – решил проведать меня, на всякий случай.

–Как там парнишка? – не открывая глаз, неожиданно спросил Лельченко.

Да, сон у деда чуткий. Кошка бы позавидовала.

Климчук заглянул в комнату. Секунду смотрел на тахту.

– Спит, аж сопит,– негромко объявил он деду,– беспокойно как-то спит. Намаялся за день. Ишь, кеды разбросал!

– Полночь,– подавляя зевоту, сказал Николай Григорьевич,– ты тоже поспи. Ещё есть время…

– Короче, вода в пруду-охладителе чистая,– невозмутимо продолжал Стасик,– второй контур реактора, это тебе – не первый. Я знаю, у меня отец на втором блоке работает. Нет, работал…Нет, работает. А станция в полукилометре отсюда. Мы всё хорошо увидим. Сколько на твоей «Электронике»?

– Ноль ноль сорок две. – сказал я, включая подсветку часов. – Зачем ты меня сюда притащил? Увидим взрыв и будем светиться в темноте все пять минут оставшейся жизни?

Стасик шутку оценил. Засмеялся, закашлялся. Кстати, они всё время кашляли, оба.

– Мы успеем посмотреть и быстро смотаем удочки! До станции всё же не близко.

– Ага, в прошлый раз ты тоже так говорил,– в разговор вдруг включился смуглый и чернявый Богдан,– тогда, 26-го, на мосту.

Стась нахмурился, насупился:

– Тогда откуда я мог знать, что через мост прошло облако взрыва. Теперь-то знаю…

– Зато я, как Сократ, знаю, что ничего не знаю,– я начал злиться. – Мне кто-нибудь, что-нибудь, наконец, объяснит?

Богдан разлегся на траве, раскинул руки и стал рассматривать звездное небо Полесья.

Хорошая мысль, кстати – ноги давно гудели от усталости. Идея явно понравилась и Стасику, он положил велосипед и присоединился к Богдану. Мне оставалось лишь последовать их примеру. Яркие огни станции отражались от реки, так что полной темноты не было. Стась перевел взгляд умных глаз на меня, посмотрел на Богдана и вновь на меня.

– Я объясню, как смогу и как сам понимаю всё это,– заявил он.

Рассказывал он долго. 26-го апреля они узнали об аварии в школе. Точнее шли разговоры о пожаре на станции и о том, что может быть утечка радиоактивности. Всех распустили по домам. В городе особой тревоги не было, не первый раз авария, не в первый раз пожар.

Привыкли. Вот только странно першило горло и резало веки. Они с матерью не могли дозвониться на станцию к отцу. Телефоны в городе не работали. Несмотря на запрет, Стасик решил поехать на станцию на велосипеде. По пути, на беду, за ним увязались семиклассники Ромка и Богдан. Соседи. Проехать на АЭС было уже невозможно – всюду на подходах стояли посты милиции, машины ГАИ с областными номерами. Появились и солдаты. Поехали на путепровод, так здесь называли мост через железнодорожные пути. Там милиции не было. С моста открылась жуткая картина разрушенного четвертого блока – огромный, черный завал, языки плохо видимого фиолетового пламени и марево раскаленного воздуха над реактором.

Они не знали, что реактор разрушен, что мост ночью посыпало всеми изотопами элементов таблицы Менделеева, что в непонятной, похожей на пепел необычной пыли путепровода спряталась невидимая радиоактивная смерть.

– Понимаешь, я должен был догадаться,– Стась говорил хмуро, но спокойно, тогда как младший Богдан шмыгал носом и всхлипывал,– воздух был тяжелый, не наш, резал горло, обжигал, а я подумал, что это жара.

В общем, они сидели на великах и смотрели на станцию. А мимо, по мосту, то и дело проносились легковушки, поднимая облака радиоактивной пыли. Это бежали из города люди, правильно и быстро понявшие масштабы беды. А парни смотрели и смотрели на разрушенный блок. Наверное, с час. Стало плохо. Странно побелела, а потом вдруг потемнела кожа. Невыносимая тошнота. Младшие первыми сползли с велосипедов.

Больше Стасик не помнил ничего. Совсем…

А потом вдруг оказался на улице темной, пустой и безмолвной Припяти, почему-то в школьной форме с комсомольским значком. Пошел к себе домой, встретил в пустом подъезде испуганных соседей – Богдана и Ромку…

Время перестало существовать. Над городом больше не поднималось солнце. Они никого не встречали в своих бесконечных прогулках по городу. И голод, и жажда их не беспокоили…

Однажды они зашли в парк аттракционов. Дурачились, катали друг друга в машинках, а потом Ромка взобрался на колесо обозрения, перелез на другую сторону через одну из кабинок и…пропал из виду. Только на мгновение. Выскочил назад возбуждённый и сияющий от счастья, потащил за собой товарищей. Они увидели ночную, светящуюся огнями, зелёную Припять, полную обычной, знакомой жизни.

– Я думаю, дальше ты понял,– сказал Стась,– каждый раз, когда мы пролазили через «чертово колесо», в городе был вечер. Один и тот же вечер. 10 часов, 25-го апреля.

Мы бежали домой, а там, дома были … мы. Те, другие мы. Нас никто не видел и не слышал. И всё повторялось заново. Взрыв. Мост. Оттуда других нас увозили врачи. Потом эвакуация. И какая-то странная сила нас не пускала в автобусы. Они уезжали. Мы оставались. Пролезем туда-сюда через колесо – и всё начиналось заново и заканчивалось вновь.

– Сказки Кира Булычёва!– я покачал головой, хоть и стало мне сильно не по себе.

– То, что видишь сейчас, тоже сказки?– рявкнул басом разозленный Стасик.– Верь глазам, а не здравому смыслу. Здесь его нет!

Стась был умён не по годам. Ничего не скажешь. Прямо, как я!

– Так вот,– продолжил Стасик,– в нашей, той, погибшей Припяти, ход времени не нарушен.

– Вчера мы услышали тебя, когда ты говорил с городом. Города не разговаривают, не сходи с ума, Жека! Это я говорил с тобой. У тебя дар – слышать и видеть тех, кто…

Стась вдруг замолчал, словно прислушивался к чему-то и пристально смотрел на меня.

« Я знаю, чего ты хочешь сейчас,– голос Стасика зазвучал прямо в голове,– ты хочешь курить. «Золотой пляж». Но у меня сигарет нет. Извини.»

– Да, это впечатляет, других доказательств не нужно,– согласился я, – ну, а чего сейчас хочешь ты?

Стасик замолчал, отвел взгляд в сторону, словно обдумывая ответ.

– Давай я скажу, – вдруг выпалил из травы Богдан,– мы хотим, чтобы ты предотвратил аварию! Чтобы ничего этого не было! Чтобы всё было, как раньше!

Он опять зашмыгал носом и замолчал. Стасик серьезно посмотрел мне в глаза и медленно кивнул головой.

Оглушительное шипение донеслось со стороны станции. Я вскочил на ноги. Взрыв. Еще один. Сильно дрогнула земля. Словно в какой-то замедленной съемке крыша четвертого блока разлетелась на куски в разные стороны. Еще один взрыв. Почва под ногами задрожала непрерывно, как во время мощного землетрясения. Я не удержался на ногах и присел на корточки. Огромный черно-красный шар поднялся над разрушенным блоком, быстро набирая высоту. Разноцветные языки пламени взметнулись высоко в небо. Что-то большое и круглое поднялось над реактором, покрутилось в воздухе и рухнуло вниз. Бесформенные раскаленные куски вылетали из реактора, со взрывами падали в воду, бомбардировали площадку станции и всё вокруг. Зловещий черно-красный шар на высоте нескольких километров стал превращаться в чудовищный огненный цветок. Пламя охватило блок и площадку станции…

В далёкой Москве куранты пробили половину второго. 26 апреля 1986 года незваной рукотворной гостьей ядерная ночь пришла в Советский Союз…

Глава девятая

Горячий, сильно пахнущий озоном ионизированный воздух ударил в лицо. Запершило горло, отяжелевшие, словно ставшие металлическими веки нещадно резали глаза, радиоактивный йод скрёбся в горле, пытаясь атаковать щитовидную железу. А воздух всё густел и густел, наполняясь распадами миллионов кюри, и страшный неземной пепел сыпался из стремительно тускнеющего в небе ядерного цветка. Скоро, совсем скоро этот пепел осядет на цветущие сады украинско-белорусского Полесья, накроет Припять и Чернобыль, движимый розой ветров устремится в Европу, невидимым уран-графитовым дождём прольётся на четыре республики Советского Союза, и восходящему в ядерных небесах раскалённому Солнцу откроется весь ужас планетарной катастрофы, сотворённой неумелыми руками человека. Вот только долго, очень долго не узнают люди Земли всей страшной правды, скрытой от мира и своего народа правительством СССР. 14-го мая, насмерть перепуганный истинными масштабами трагедии Горбачёв, озвучит цифры фона на площадке станции – 15 миллирентген в час. Он «ошибётся» ровно в сто тысяч раз. И многие ему поверят…

Я оглянулся. Ребята спокойно сидели в траве и стеклянными равнодушными глазами смотрели в воду. Да, конечно, они всё это уже видели. Наверное, они видели всё это каждый день. И никакая радиация им была уже не страшна. А мне?

Я схватил велосипед:

– Наверное, пора таки сматывать удочки, Стась?

Стасик очнулся. Спокойно уставился своими умными глазами в перепуганные мои.

– Ну, что ты делаешь?– заныл в траве Богдан и присел на корточки.– Опять не успел? Как он теперь нам поможет?

Стасик с усмешкой посмотрел на Богдана и вновь уставился на меня:

– Ты этой радиации не бойся, бойся той, которая в Припяти,– загадочно сказал он,– просто поверь и всё. Ладно, погнали понемногу.

Спешить и что есть мочи крутить педали Стась явно не собирался. Он покатил свою «Украину» в сторону степи, приглашающе кивнув головой. Мы с Богданом поступили так же.

– Через лес не пойдем,– спокойно сказал Стасик,– тут ты прав, он скоро будет рыжим, атомный пепел засыплет его по самые ветки. Чего одежду пачкать?

Я катил свой велосипед рядом с ним. Он что, за одежду переживает?! Я переживал совсем за другое. Мне было тревожно. Воздух пугал своей обжигающей густотой, и глазам лучше не становилось. Но слова Стася слегка успокаивали – я уже понял, что этот парень твёрдо знает, чего говорит.

– Я уже знаю, чего ты хочешь,– сообщил я Стасику.

– Ты хочешь, чтобы я, живой и развесёлый, перелез с вами через «чёртово колесо». Туда и обратно, правильно? Помчался бы к директору Чернобыльской АЭС и рассказал бы ему о будущей аварии? Он, разумеется, мне поверит, страшно испугается, и никакой аварии не будет. А потом Горбачёв в Кремле даст мне медаль «За спасение Чернобыля». Так?

– Чего уж медаль, сразу проси звезду «Героя Советского Союза»!– рассмеялся Стас.– Ты дурак, Жека! Никакой Брюханов тебе не поверит. И никто не поверит. В лучшем случае прогонят, в худшем – заберут в дурдом!

Я удивился. Стась что, воспринял мой стёб за чистую монету?

– Ничего я не воспринял!– сердитым баском загудел Стась, уловив мои мысли. – Я всё тщательно продумал. Слушай внимательно, юморист! Вот мы с тобой школота, верно?

Меня не увидят, тебе не поверят. И взрослому не поверят.

– Смотря какому взрослому,– не согласился я,– если вашему Брюханову позвонит Горбачёв, тогда точно поверят!

– Я понимаю, что у тебя есть телефон Горбачёва и пропуск в Кремль,– с издёвкой произнёс Стась, – и твоё слово для генсека очень авторитетное!

Кажется, мы стоили друг друга. Хорошо, когда у тебя есть ровесник, с которым можно пободаться интеллектом на равных.

В воздухе засвистело, и здоровенная тлеющая головешка брякнулась на землю в десятке шагов от нас. Раскололась на части.

– Хорошо, что не на голову,– спокойно констатировал Стасик,– это реакторный графит, тысяч пять рентген светит, я думаю.

И чему тут удивляться, как сто раз правильно говорил Климчук?

Отдалённый вой сирен послышался с далёкого шоссе. Пожарные машины мчались из Припяти в сторону АЭС. Их можно было различить по мигающим синим маячкам. Я уже знал, что никто из этих пожарников не выживет. Радиация сожжёт всех, обменяв их жизни на потушенный героями пожар.

Мои мысли Стасик улавливал чётко. Он печально посмотрел на меня и кивнул головой:

– Так оно и будет. Я хотел, чтобы ты всё это увидел своими глазами. Пережил всё сам. Иначе нет никакой гарантии, что ты нам сможешь и захочешь помочь.

План Стась и правда разработал неплохой. По его задумке я должен был уехать из Припяти, как можно скорее. Не хватать лишних рентгенов. И вернуться тогда, когда стану взрослым. Пройти через «чёртово колесо». И очень убедительно рассказать о грядущей аварии руководству города. Может быть, поверят человеку из будущего, может быть получится.

Я обдумывал план Стасика. Велосипедные фары мерцали, слабо подсвечивая степную тропу. Тяжелый, словно бы пульсирующий воздух заполнял лёгкие, насытившись металлом и огнём, напрочь забивая запах степной полыни. Какие горькие травы здесь останутся. Они впитают со временем всё – и радиацию, и человеческую боль, и слезы детей, навсегда покинувших землю, которую скоро назовут «зоной отчуждения»…

Я прокашлялся – кашель начинал душить меня. То, что ребята часто кашляют, я заметил уже давно. Радиация делает своё дело?

– Вот смотри, сколько тут если, если, если.– сказал я Стасю. – Если стану взрослым, если смогу приехать, если «чёртово колесо» уцелеет, если оно сработает, если получится вернуться за три часа до аварии и кого-то успеть убедить, если…

Стась оборвал меня. В его глазах я впервые увидел слёзы.

– Жека!– глухо сказал он.– Никаких других вариантов нет. Мы думали по-всякому. Может это глупость, может фантастика, может дурацкая мечта. Может надежда… Только нет других вариантов.

Засопел и зашмыгал носом плетущийся позади Богдан со своей «Десной». Он обогнал меня, попытался заглянуть в глаза:

– Сделаешь? Дай честное пионерское, что сделаешь! Ну, хоть попробуй!

– Я уже комсомолец, Богдан. Я не знаю, смогу ли я это сделать. Но я попробую.

Богдан отвернулся и отстал. Стасик тоже смотрел куда-то в сторону, катя велосипед.

– Вот и шоссе в город,– сказал он мрачно.

– Мне кажется, я плохо себя чувствую, – я повернулся к нему, – от радиации.

– Ну, ещё бы, радиация – злая тётка, – пробурчал Стасик,– тогда тебе пора возвращаться.

– Куда возвращаться?– не понял я.

Стасик подошел ко мне вплотную, наклонился к уху.

– Домооооой!– оглушительно проорал он.

Я потерял равновесие, споткнулся о велосипед и, падая, больно ударился коленом о педаль…

– Чего ты так орёшь? – Климчук испуганно тряс меня за плечо.– Сон плохой увидел?

Я очумело смотрел на него. Оглядывался по сторонам. Жёлтая лампочка накаливания исправно горела в люстре. А вот сквозь заложенное хламом окно слабо пробивался другой свет – уличный, утренний. Почему-то болело колено. Иных признаков нездоровья не ощущалось.

–Да-а, сон, сон, – задумчиво протянул я.

– Ну, вот значит и просыпайся, одевайся,– раздраженно заговорил Климчук.

– Какие-то гады ночью из машины рацию вывентили! Как еще только аккумулятор не спёрли! Мародёры хреновы! Григорьевич, с твоим чертовым вином удивительно, что вообще весь автобус по частям не растащили!

– Не надо было столько пить вчера, – добродушно крикнул из кухни Николай Григорьевич.

По-моему он занялся четвёртой бутылкой. Уж больно голос весёлый.

– Значит, это вот,– мямлил Климчук, что-то вспоминая,– фон на улице упал. Дождик покапал, спасибо ему, пыль прибил слегка! Поэтому шагом марш в туалет, желательно этажом выше. Потом лопай эти хреновы пирожные, запивай соком и – в путь-дорогу.

Через полчаса все были в сборе. Присели на диван, на дорожку, так сказать. Лельченко слегка осоловело хлопал глазами. Бутылку он и правда прикончил.

– Да, блин, дозиметр покажи мне!– вдруг вспомнил Володя.

Я тоже забыл про него. Вытащил из кармана. Нитка зашкалила за последнюю отметку в 50 рентген и застряла.

Климчук изумленно тряс дозиметр, как градусник, чертыхался, удивлялся:

– Разрядился он, что ли?

Наскоро «обнюхал» меня датчиком радиометра, объявил, что «ни хрена нет». Шваркнул дозиметром о стенку:

– Такую гадость только на КПП и показать! Крику не оберёшься!

Мы с Володей первыми спускались по лестнице. Я увидел, как Николай Григорьевич осторожно запер дверь, перекрестил её и низко поклонился дому…

Небо было плотно затянуто облаками. Иногда капал мелкий дождь. От вчерашней солнечной погоды не осталось и следа.

Климчук лихо крутил баранку. «Рафик» на предельной скорости летел к Чернобылю.

Я то и дело снимал респиратор, отрывками рассказывая Володе ночной сон.

Климчук встряхивал головой, удивленно слушал, иногда покручивал ус одной рукой.

– Очень странный сон. Просто кино, а не сон! Как-то реально всё, как-то живо очень…

Лельченко просунул голову между кресел и внимательно вслушивался.

– Ой, никакой не сон это был, сынок. Ой, слышал я историю про тех ребяток-то.

Я воспрянул духом:

– Так быть может, ты, Вов, или Вы, Николай Григорьевич, залезете в это колесо? Вдруг там…

– Ой, сынок, шо-то мне, старому пердуну, не больно хочется лезть в непонятно какой ад!-вздохнул Николай Григорьевич.– Сгину еще в том чёртовом колесе!

– Я, Жень, хочу капитана получить, а не койку в психушке,– буркнул Климчук, – но, думаю, поговорим еще об этом в спокойной обстановке. Оставь-ка мне ваш телефончик.

«Рафик» тормознул возле здания ПТУ, где теперь обосновалась правительственная комиссия и местное начальство. Из здания немедленно выскочил отец, взмахнул руками, и мы побежали навстречу друг другу.

– Уже пешком хотел идти в Припять,– обнимаясь, ворчливо сказал он,– почему по радио не отвечали?

– Рацию спёрли,– меланхолично сообщил Климчук,– что, пора на выезд, в Киев?

Подошел Лельченко. Оглядел всех. Пожал каждому руки:

– Хто ж воно знает, может свидимся когда еще?– с некоторым сомнением сказал он.

Увидеться нам больше никогда не довелось. Свою работу на площадке АЭС Лельченко выполнил добросовестно и честно. Свои рентгены тоже получил сполна…

Климчук плюхнулся на водительское сиденье. «РАФ», как всегда, завёлся чётко.

– Объяснятся на КПП будем долго,– сказал Володя,– отмываться тоже долго. В прямом смысле слова.

«Жека, помни про своё обещание! Не забывай!» – Голос Стасика как-то очень далеко прозвучал в моей голове и замер…

Глава десятая

26 апреля 2016 года двое мужчин торопливо шли по проспекту Ленина украинского города Припяти. Один – высокий, немолодой, располневший, но четко держащий шаг, в парадной форме полковника армии Республики Беларусь. Полковник был седовлас и седоус, но лицо его выглядело моложаво, глаза блестели и было ясно что он еще не разменял до конца свой шестой десяток.

Второй мужчина был заметно ниже ростом, несколько моложе, с закрученными на украинский манер усами, полноватый, в старомодных очках-хамелеонах и не по сезону тёплом светлом костюме. В руке он держал черный кожаный кейс, которым весьма эмоционально размахивал в разные стороны, в такт другой руке.

– Вот, спалимся мы тут с твоей белорусской формой,– выговаривал он полковнику,– на черта ты её надел? И так границу пересекли чёрт знает как!

– Полковник, он и в отставке полковник!– гордо отчеканил Владимир Павлович Климчук.

– Форму носить имею право и ни перед какими бандерами раскланиваться не собираюсь!

Человек с кейсом махнул рукой и замолчал. С Володей и в молодости спорить было – обделаешься, а уж теперь и подавно.

Оба с интересом оглядывались по сторонам.

Припять, увы, было не узнать. Из города-призрака она превратилась в город-лес. Её Величество Природа победила радиацию, победила и человека…

Местами асфальт исчез практически полностью. Деревья с молодой, светло-зелёной листвой росли, где хотели. Посреди дорог, площадей, на козырьках подъездов, а порою и на крышах домов. Парки превратились в леса, дома обветшали, с них то и дело осыпалась штукатурка, многие окна были открыты нараспашку, а стёкла практически всюду отсутствовали. За прошедшие три десятка лет город растащили по винтикам. Из квартир вынесли всё, что было мало-мальски ценного, даже радиаторы отопления. Поснимали проводку, розетки, выключатели, сантехнику. Растащили склады и магазины. Брошенные автомобили угнали и, один бог знает, чьи задницы на их сиденьях получали невидимые рентгены и кто мылся в радиоактивной ванне водой из радиоактивного смесителя.

Мужчины быстрыми шагами, почти бегом, вылетели на Центральную площадь, резво прошлись по густо заросшей травой и деревьями аллее имени Ленинского Комсомола и очутились в парке аттракционов.

– Вот и конечная цель нашего визита, Евгений Константинович, – объявил Климчук,– Альфа и Омега всего сущего – Ваше любимое чёртово колесо!

– Мы перешли на Вы? Давно?– спросил Евгений Константинович.

– Это я, исходя из торжественности момента, – шутливо заявил Володя.

Но тут же нахмурил брови, сосредоточился и остановился.

– Постоим, осмотримся, покурим, – четко, как в юности, беспрекословно объявил он.

Оба закурили. Осматривались по сторонам. Колесо обозрения было на своем месте. Некогда ярко-желтое, а теперь ржавое. Оно никогда не работало. Планировали открытие на 1 мая 1986 года, да вот…

Сколько же годков утекло! Сколько всего случилось за эти три десятилетия! Не стало великой страны, некогда единый Союз распался на отдельные государства, и отношения между ними складывались совсем не гладко. Восстановленная было работа Чернобыльской АЭС была прекращена под настойчивым давлением Запада. Украина не смогла удержать планку самой спокойной республики бывшего Союза и, вероятно, прошла свою точку невозвращения к стабильному существованию. Крым последние четверть века конфликтовал с Киевом и просился домой – в Россию. Допросился, в конце концов. И теперь крымчанам очень трудно стало ездить в свою бывшую, взбалмошную и беспокойную, тяжело больную национализмом страну…

Личные драмы пережили и двое куривших в парке мужчин. Каждый год добавлял седых волос и утяжелял шаг. Исчезла былая легкость и резвость. Юность незаметно сменилась молодостью, зрелостью. И лучшие годы были, наверное, позади. Но далёкий майский день 86-года никуда не сгинул, никуда не делся и не исчез из памяти. Просто потускнел и спрятался за повседневными заботами, скрылся в тумане прошлого и ничем не напоминал о себе. Но вот однажды встретились в российском Крыму, двое последних, оставшихся в живых носителей припятской Тайны. Неудивительно это вовсе. Полуостров Крым имеет свойства сводить на берегу Черного моря людей, уже не чаявших увидеть друг друга. Любой житель Советского Союза это хорошо знает. И за бокалом знаменитой крымской «Массандры» ожила и вспыхнула память. Вспыхнула яркой ностальгией полковника и жгучим стыдом журналиста, почти забывшего обещание данное… кому? Призракам? Юношеской фантазии? Или чему-то непознанному? Или реальным мальчишкам, которые почему-то останутся мальчишками навсегда?

В общем, проявив чудеса изобретательности, двое хранителей Тайны, спустя ровно 30 лет, стояли на заросшей травой территории парка аттракционов исчезающей с лица земли Припяти…

– Ну, что?– полковник задумчиво жевал фильтр сигареты.– Какая кабинка нам больше нравится? По очереди будем лазить или как?

– Или как!– сказал журналист и достал из кейса желтый теннисный мячик.

– Кидать будем мяч через все нижние кабинки!

Климчук крякнул и надвинул на лоб фуражку:

– Я понял, Жека! Котелок у тебя всегда варил хорошо. Пойду, стану по ту сторону колеса.

Собственно только в три кабинки у самой земли залезть было реально. Другие были слишком высоко. Мальчишки залезть смогут. Пузатые дядьки – нет.

Журналист подошел к остаткам ржавой билетной будки. Раздумывал, выбирая мишень.

А была, не была! Кинул мяч в самую нижнюю. Мяч пролетел через кабинку и шлепнулся у ног полковника.

– Ложная цель!– объявил Климчук.

Увы, броски мячика через соседние кабины тоже не дали результатов.

Оба мужчины насупились и вновь закурили.

– А имеет значение, с какой стороны бросать?– вдруг спросил полковник.

– Чёрт тебя побери, Климчук! Это же мысль!– заорал журналист.

– Тогда кидать буду я!– заявил Климчук и с размаху бросил мяч наугад, в другую кабинку. Зачем знать читателю в какую именно, правда?!

Мячик исчез, растворился в воздухе. Вот растворился и всё!

– Твою ж дрезину на рельсы, япона вошь!– с чувством выразился полковник.

Обмен мнениями продолжить не удалось – мяч, как бешеный, вылетел из пустоты кабинки и врезался Климчуку в подбородок. Полковник выронил сигарету изо рта и застыл в позе египетского сфинкса.

– Мы нашли портал, ёлки-моталки!– радостно объявил журналист…

Штурм кабинки был долгим. Полковник, проявив чудеса армейской выучки, разбежался, подпрыгнул, повис на руках и немыслимым кульбитом закинул пузатое тело внутрь. Кабинка жалобно заскрипела, но выдержала – Советский Союз делал всё добротно, на века.

Не стоит рассказывать, каким способом орущий и матерящийся на всю Припять Климчук втащил в кабинку не менее пузатого напарника. Главное, что это удалось. Непонятно было другое – по ту сторону кабинки была видна всё та же разбитая площадка аттракционов.

Долго размышлять полковники не привыкли. С воплями и упоминаниями загадочной японской матери Климчук бросился вниз. Он не долетел до земли. Пропал в воздухе. Испарился.

Журналист перекрестился, прижал подмышкой кейс и тяжело ухнул вниз.

На пустой площадке парка наступила тишина. Ворона с карканьем приземлилась на билетную будку. Ничего не изменилось. Застывшая Припять и весенний лес посреди умирающего города…

Подошвы демисезонных ботинок больно ударились об асфальт. Я знал, что увижу. Догадывался. И всё-таки в удивлении замер, приземлившись на корточки.

Красивый, юный советский городок сиял огнями ртутных ламп и желтыми окнами девятиэтажек. Подсвеченный лампами красный лозунг «Мир! Труд! Май!» не оставлял сомнений в месте пребывания. Собачий лай и приглушенный знакомый голос, костеривший японскую мать и всех собак Украины, свидетельствовал о благополучном прибытии моего напарника. А вот – и сам Климчук, воевавший с непрерывно тявкающей болонкой. Болонка была смелая, вредная, она ловко увертывалась от полковничьих ботинок и норовила тяпнуть Климчука за штанину. Высокий, светловолосый юноша с неподдельным интересом разглядывал никогда не виданную в СССР белорусскую форму полковника. Потом перевел взгляд на меня.

– Долго пришлось ждать, Стасик?– виновато спросил я.

Мальчишка вздрогнул, подошел ближе, глянул в лицо знакомыми умными глазами.

– Голос всё такой же у тебя… у Вас. Наверное, долго…Это я кинул вам мяч.

Глава одиннадцатая

Мы готовились к поездке около месяца. На квартире полковника в Минске. Осторожно, сначала по телефону, а потом и лично, контактировали со сталкерами «Зоны отчуждения».

Сталкеры шли на контакт неохотно, не понимая конечной цели нашего визита в «Зону».

Но дело, постепенно, двигалось. Климчук сразу решил, что единственный человек в Припяти, который может отнестись всерьёз к нашему визиту – начальник припятского горотдела КГБ УССР подполковник Клочков. Володя сталкивался с ним в том далеком 86-м, вместе лечились после аварии в 6-й клинике Москвы. По словам Климчука, подполковник был мужиком решительным и дотошным, он рассказывал, что еще задолго до самой аварии, Клочков бомбардировал своё руководство докладами о неблагополучной и нестабильной работе ЧАЭС, предсказывал высокую вероятность взрыва.

Мы сошлись во мнении, что лучшей кандидатуры для наших целей просто не найти.

Установили и другой важный факт: 26 апреля – единственный день в году, когда пропуск в «Зону» получить легче обычного – в этот день украинские власти пропускали в 30– километровую зону родственников, чтобы те могли проведать могилы близких людей.

По знакомым, да по сусекам Климчук насобирал немалую сумму советских денег, образца 1961 года – могли понадобиться в Припяти. Также мы захватили и современные российские и белорусские рубли, украинские гривны. В качестве лишнего доказательства. Не забыл Володя и рюкзак со спортивной одеждой, водой и консервами. У меня же в кейсе лежали смартфон, планшетник «Lenovo» с записью эфира программы « Время», выступлением генсека Горбачёва и небольшим документальным фильмом о Чернобыльской катастрофе, а также валюта из валют – две бутылки шведской водки «Абсолют», которая, по моему мнению, произвела бы на любого советского человека неизгладимое впечатление на всю оставшуюся жизнь…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю