Текст книги "Уругумская сталь [СИ]"

Автор книги: Евгений Малинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Конечно! Как это всегда делается, если интроекция проводится по решению Совета посвященных. – Недовольно проговорил Ратмир. Его начали раздражать вопросы Торопа, которые он считал излишними.

Два дня спустя, в самом начале часа Вепря, Ратмир, вернувшись после разговора с Вершителем, переоделся в темное платье и спустился в подземелье башни. Отворив высокую, двустворчатую дверь нижнего зала, он с порога оглядел просторное помещение, освещенное единственной масляной лампой, прикрепленной к дальней стене, под самым потолком. Ступенчатый помост, необходимый для проведения обряда эрозиобазы был уже установлен и покрыт темным тяжелым, заглушающим шаги ковром. На стенах, в темных кованых держателях установлены факелы. В стороне, на маленьком столике темного дерева, покрытом прозрачной тканью, лежал длинный чуть поблескивающий нож без ножен, и стояла широкая, на низкой ножке чаша, наполненная темной, маслянисто поблескивающей жидкостью – в общем, все было готово для проведения обряда. Еще раз оглядев зал, Ратмир вдруг заметил в самом дальнем, затемненном углу простое, но удобное кресло – Тороп позаботился об удобстве для своего наставника, и это проявление заботы вызвало легкую улыбку у трижды посвященного волхва. Он прошел в угол и уселся в кресло, до начала обряда оставалось совсем немного времени, так что можно было еще раз спокойно обдумать предстоящее.

Ратмир не заметил, как пробежало время, из задумчивости его вывел короткий треск вспыхнувших факелов. Подняв голову, он огляделся.

Нижний зал преобразился! Ковер, прикрывающий помост и большую часть пола, стал кроваво-красным, и по нему побежали причудливые темные узоры. Переплетаясь, прорастая из самих себя новыми, прихотливо струящимися побегами, эти узоры приковывали взгляд, заставляли разум погружаться в свое хитросплетение, рождали в голове странные, ритмически организованные звуки. На стенах проступили странные темные лики. Освещенные колеблющимся красноватым светом, они казались живыми, меняющими выражение, подмигивающими, морщащимися, кривляющимися. И чем дольше человек вглядывался в эти изображения, тем яростнее они корчились, тем безобразнее становилась мимика этих уродливых, неуловимо перетекающих одно в другое лиц! А потолок зала, казалось, опустился, распластался над самым полом, прижимая всех входивших к земле, заставляя сгорбиться, согнуться от непонятной, наваливающейся на плечи, тяжести.

И только угол, в котором сидел Ратмир, продолжал оставаться в полумраке, как будто он находился в другом помещении. А невидимая стена, отгораживавшая это помещение от остального пространства нижнего зала, словно бы отсекала багрово-красные всполохи, лишала их силы, глушила их мощь!

С минуту взгляд трижды посвященного волхва скользил в пространстве преображенного зала, а затем медленно, торжественно разошлись обе створки высокой и странно узкой двери, и в зал вступила небольшая процессия, состоявшая из трех человек.

Впереди медленно, словно нащупывая при каждом шаге правильную дорогу, двигался Хвост, недавно принятый Ратмиром в ученичество. Молодой парень был одет в дорогой, расшитый золотом и цветным шелком кафтан, на его голове красовалась бархатная, опушенная коротким мехом шапочка. Ноги его, обутые в мягкие короткие сапожки переступали осторожным мелким шагом.

За ним таким же медленным шагом следовал Гвард из стаи восточных медведей. Он был обнажен, переставлял ноги неуверенно, а его взлохмаченная голова чуть подергивалась. Глаза медведя лихорадочно обшаривали зал, взгляд его то прилипал к узором брошенного под ноги ковра, то вскидывался к гримасничавшим на стенах ликам, и, словно испугавшись этих гримас, снова падал вниз, к хитроумным затягивающим взгляд узорам.

Последним шагал посвященный Тороп, одетый в темную, длинную хламиду, скрадывавшую очертания его тела. Взгляд его был сосредоточен и, словно бы, погружен внутрь, в самого себя, но Ратмир сразу же понял, что его ученик до предела сосредоточен и просто не замечает окружающего.

Хвост, между тем, поднялся на помост, миновал его верхнюю площадку, спустился на пару ступеней с противоположной стороны и, резко повернувшись, взметнул вверх обе руки. Гварл, оказавшийся в этот момент на верхней площадке, остановился, и его взгляд буквально впился в поднятые руки ученика Ратмира. Тело медведя наклонилось вперед, словно, только эти, тянущиеся к низкому потолку руки удерживали его от следующего шага – шага вниз, прочь от уготованной ему судьбы!

Ратмир, до этого момента пристально наблюдавший за происходящим, закрыл глаза. Несколько секунд под его закрытыми веками продолжали метаться багровые отсветы, но, он умело отсек этот остаточный свет и начал тщательно прощупывать накрывшую его тьму. Еще несколько секунд ничего не происходило, а затем из окружавшего трижды посвященного волхва мрака осторожно выступили три фигуры, стоявшие на помосте. Очертания двух из них – передней и задней, едва проглядывались, оттененные едва заметным темно-фиолетовым ореолом, зато третья, стоявшая посредине, едва появившись, стала набирать яркость и скоро засверкала, словно подсвеченная изнутри хрустальная статуя! Волхв сразу же сосредоточил все свое внимание на голове этой, наполненной яркими, переливающимися пятнами, фигуры.

В этот момент в зале, сразу во всем его объеме возник едва слышный, низкий, тягучий звук. Одна единственная нота, проклюнувшаяся, казалось, из плещущего по стенам, багрово-красного света и точно попавшая в его ритм, тянулась и тянулась, как будто некий невидимый, но мощный хор, состоящий из сотни мужчин, посылал этот звук, как прощание одному из своих товарищей. Взгляд Гварда, стоявшего на вершине помоста, вдруг прояснился, сам он выпрямился, даже вытянулся вверх, и замер, внимательно прислушиваясь к этому звуку.

Хвост медленно опустил руки, осторожно повернулся и, мягко ступая, прошел к стоящему в стороне столику. Там он взял в руки чашу с медленно качнувшейся в ее лоне жидкостью и, вернувшись на помост, протянул чашу медведю. В тот же момент тон заполнявшего зал звука чуть изменился, и из него, как нить с вращающегося веретена, потекла медленная музыкальная фраза, которая мгновенно приобрела смысл:

«Прими последний дар Матери всего сущего… Испей и вспомни все!..»

Гвард медленно протянул руки вперед и принял чашу. Тем же медленным, тягучим движением, не расплескав ни капли маслянисто поблескивающей жидкости, он поднес чашу и лицу, глубоко вдохнул темно-синий, накрывший чашу аромат и припал к ней губами. Ножка чаши, зажатая в ладони человека, медленно поползла вверх, и тяжелая жидкость начала неторопливо переливаться из мертвого металла в живое тепло гортани… пищевода… желудка!

И тут снова чуть изменилась тональность наполнявшего зал звука, и зазвучала другая мелодия. Эту мелодию уже нельзя было переложить в слова, ее звуки были несовместимы с человеческой речью, хотя исполнялась она явно человеческим горлом. Долгий, заунывный звук переползая с ноты на ноту по каким-то своим, нечеловеческим законам звучал все то время, в течение которого Гвард тянул жидкость из чаши. А когда та опустела, звук оборвался настолько резко, что показалось, будто бы именно наступившая тишина выбила чашу из руки обреченного. Темный опустевший, ставший ненужным предмет, вывалился из разжавшихся пальцев и устремился вниз, словно желая спрятаться в переплетениях темного узора ковра, но ему не позволили долететь до пола. Хвост подхватил чашу и осторожным, крадущимся шагом направился к стоявшему в стороне столику. Когда он вернулся на свое место, в его руке уже поблескивал тонкий длинный клинок.

И в этот момент снова сменилась мелодия. Поднявшись чуть выше, она вдруг стала похожа на колыбельную. Стоявший позади Гварда Тороп едва заметно качнулся из стороны в сторону, как мать, укачивающая на руках маленького ребенка, и медведь, чуть помедлив, повторил это движение. Его обнаженное тело также едва заметно качнулось в такт «колыбельной», потом еще раз, и еще раз, понемногу увеличивая амплитуду раскачивания…

Именно в этот момент Ратмир заметил, что сияние, наполнявшее тело интроектируемого, изменилось… Нет, световая палитра тела осталась практически прежней, а вот с головой явно что-то происходило. Яркость цветных пятен, заполнявших голову, чуть уменьшилось, затем они снова вспыхнули, но их цвет изменился, стал холоднее, перетек из оранжевого в желтый, из голубого в синий, а два небольших, насыщенно фиолетовых пятна стали… черными! И только гало, окружавшее все тело, стало медленно наливаться краснотой!

Трижды посвященный волхв даже чуть приподнялся в кресле, напряженно наблюдая за происходящими изменениями. Медведь продолжал покачиваться из стороны в сторону, в такт звучавшей мелодии, а в его голове, так же в такт колыбельному напеву, медленно тускнели расцвечивавшие ее разноцветные пятна. Ратмир видел, как, переходя от одного цвета к другому, эти яркие сияющие маячки постепенно, по очереди доходили до фиолетового свечения, а затем и совсем гасли, оставляя вместо себя черное, мертвое пятнышко. Постепенно эти черные пятна все больше заполняли объем головы, хотя порой уже умерший участок мозга снова начинал наливаться фиолетовым светом, словно показывая, что он не умер, что он еще может возродиться, но мелодия продолжала царить в зале и едва оживший участок мозга снова гас, темнел, чернел!..

Наконец, в окруженной темно-алым ореолом голове осталось лишь несколько крохотных цветных пятнышек, еще боровшихся с заливающей мозг чернотой, и возврат из нее становился все реже и реже… И именно в этот момент прозвучал резкий, диссонирующий с «колыбельной» щелчок!.. Только через секунду Ратмир понял, что это Хвост сломал клинок ножа перед глазами Гварда!

Алое гало, окружавшее голову медведя, мгновенно вспыхнуло, затем снова приглушило свое свечения, и Ратмиру стало ясно, что интроекция закончилась – мозг Гварда из стаи восточных медведей… нет, он не умер, он просто перестал функционировать в полную силу, он… заснул!

Гвард стал извергом!

Трижды посвященный волхв открыл глаза, и словно в ответ на это мелодия, убаюкивавшая искалеченного человека, смолкла. Гвард покачнулся и медленно опустился на помост. Его глаза закрылись, и из-под век выкатились две медленные слезинки.

– Гвард, изверг из стаи восточных медведей, приговор Совета посвященных приведен в исполнение – ты наказан, и наказание это соответствует твоей вине. Ты обязан вернуться в родную стаю и жить там, где тебе укажет вожак!

Голос посвященного Торопа, проведшего обряд эрозиобазы, звучал устало, но не дрогнул. Произнеся эту фразу, ученик Ратмира повернулся и, медленным шагом сойдя с помоста, вышел за дверь. Хвост некоторое время стоял неподвижно, глядя на лежащего Гварда, а затем поднялся на одну ступень и, наклонившись, тронул изверга за плечо:

– Вставай! Тебе нельзя оставаться более в Звездной башне, я помогу тебе выйти в город!

Гвард медленно, не открывая глаз, приподнялся и сел на помосте. Затем, после короткой паузы он открыл глаза и оглядел зал. Наткнувшись взглядом на стоящего напротив него Хвоста, он провел дрожащими пальцами по лбу и негромко, чуть запинаясь, произнес:

– Я плохо вижу… И слышу…

– Твои органы чувств работают совершенно нормально… для изверга. – Покачал головой Хвост. – Просто ты еще не привык к своему изменившемуся телу. Вставай, сюда должны прийти слуги, а видеть тебя они не должны!

Изверг пошарил ладонью по ковру, затем тяжело оперся на руку и медленно, неуклюже поднялся. Он еще раз оглядел зал, словно хотел запомнить это место, потом повернулся и, шаркая ногами, двинулся в сторону открытой двери. Хвост пошел следом за Гвардом, даже не пытаясь как-то помочь явно обессиленному извергу. Через несколько секунд они скрылись за дверью.

Ратмир встал со своего кресла и тут же почувствовал облегчение. Он вдруг понял, что последние минуты неподвижного сидения в кресле дались ему с колоссальным трудом – его тело, его разум требовали движения. Трижды посвященный волхв ступил на ковер, покрывавший пол подземного зала и принялся бесшумно шагать вдоль пустого помоста. Он наконец-то понял, в чем заключалась суть обряда эрозиобазы, но вместе с тем он понял и весь ужас того, что происходило с интроекцируемым человеком!

Любой, прошедший первое посвящение, знал порядок проведения этого обряда, знал, что после него человек теряет способность к перевоплощению, к регенерации конечностей и органов, теряет еще кое-какие способности, казавшиеся, в сравнении с названными, уже несущественными. Однако никто, даже трижды посвященные члены Совета посвященных, не представляли всей глубины происходивших с интроекцируемым изменений. Уже прием бальзама отсекал его от всех живущих в этом мире – только он, принявший этот бальзам, был способен в полной мере воспринять произносимый над ним заговор! Он слышал то, чего не мог услышать более никто!! О, Ратмир прекрасно знал, насколько прекрасен, насколько завораживающь может быть звук, как велика его власть над человеком, как звук, гармония может влиять на его состояние. Ему вдруг захотелось узнать, что именно слышал в заклинании интроецируемый, и содрогнулся от понимания того, какой должна быть плата за это знание!

Давно уже никто не помнил имени того волхва, того друида, который первым нашел рецепт бальзама и составил заклинание интроекции. Сам Ратмир никогда даже не задумывался об этом. Но сейчас он понял, насколько гениальным был этот человек, насколько широки были его знания об этом Мире!.. И насколько жесток был этот гений, насколько он ненавидел людской род, раз оказался не только способным придумать для него такую кару, но и соблазнить власть имущих ввести свое изобретение в постоянное употребление!.. Хотя… власть имущие во все времена жадно цеплялись за любую возможность уничтожить всех, кто угрожал их власти.

Тут его размышления были перебиты совсем другой, горьковатой мыслью:

«Я это прекрасно знаю по… самому себе! Я сам сейчас готов уничтожить любого, кто посягнет на мою власть!»

Но он тут же задавил непрошенную, ненужную мысль и вернулся к своим рассуждениям.

Конечно, вожаки и волхвы стай с восторгом приняли обряд эрозиобазы – ведь он не был уничтожением человека, он казался вполне гуманным – человек после интроекции оставался в живых, и никто из людей не понимал до конца, чего лишался изверг. А ведь фактически это было!..

Фактически, это было… изгнанием из Мира!!! Чаша бальзама и «колыбельная» выбрасывали человека из одного Мира и погружали в совершенно другой – более бедный цветом, запахами, ощущениями, возможностями! И как же должен был ненавидеть человек тех, кто лишал его привычного окружения, привычного тела, привычного сознания, тех, кто калечил его, превращал в…

Ратмир остановился и обхватил голову ладонями – на миг ему вдруг показалось, что это он сам только что прошел интроекцию, что это ему, трижды посвященному волхву, только что ампутировали зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, что это его лишили возможности видеть Мир с высоты птичьего полета, ощущать его запахи звериным чутьем! Что если сейчас он выйдет во двор, и его встретит совершенно иной Мир – серый, без запахов и звуков… пустой, никчемный Мир! Он вскинул лицо к низкому потолку и… едва сдержал себя, чтобы не кинуть в него тоскливый волчий вой!

Резко выдохнув, долго сдерживаемый в груди воздух, Ратмир крепко потер ладонями щеки и вдруг подумал:

«Но, ведь, второе и все последующие поколения извергов не знают, чего они лишены! Они видят Мир ущербным с самого детства и этот Мир – их…»

Но тут же конец этой, вроде бы успокоительной мысли повторно резанул его сознание:

«Этот Мир – их!!!»

И снова его горькая ирония подсказала ему возражение:

«Нет, этот Мир не их, этот Мир наш! Мы не только произвели на свет извергов, мы и извергов… калечим! Вспомни, во что превращал этих уже покалеченных людей изгой Извар. Ты сам видел тот ходячий труп, лишенный чувств, лишенный мысли, движимый только волей многогранного, выполняющий только его приказы! Вспомни узников Извара, прячущихся от света и питающихся кровью!..»

Однако его прагматичный разум немедленно опроверг это возражение:

«Нельзя же всех извергов превратить в ходячие трупы, в… пещерных летучих мышей! Нам самим невозможно будет жить в таком соседстве!»

И эту мысль тут же догнала другая:

«А ведь для извергов невозможен возврат! Даже если бы я нашел состав зелья, цветовую гамму и гармонию, способные восстановить поврежденный мозг, разбудить его, вернуть ему утраченные функции, они, не имея достаточно острых органов чувств, просто не прочувствуют нужный вкус, не разглядят переплетение цветов, не услышат нужных звуков! Мы – истинные люди, не знаем, что слышат изверги, как они видят, мы в своих исследованиях опираемся на свое восприятие окружающего Мира и ничего не можем предложить извергам… Вернее, изверги не смогут воспользоваться нашими находками, нашими открытиями!!»

Он вдруг замер. В его голове прозвучал чужой, холодный голос:

«Да они к нам и не обратятся. Они прекрасно понимают, что помочь себе могут только сами! И если они не способны вернуться в прежний Мир, значит, они будут пытаться переделать этот Мир под себя!!»

И тут он почувствовал невыносимую усталость – знание, обрушившееся на него, смятение, вызванное этим знанием, и невыносимый спор с самим собой до предела вымотали его. Усилием воли Ратмир отогнал роящиеся в голове мысли, окинул подземный зал своей башни новым взглядом и медленно направился к выходу. Более спорить было не о чем, теперь надо было решать, что делать с этим, добытым такой высокой ценой знанием!

В тот день трижды посвященный волхв ничем больше не занимался. До обеда он пробыл в своей спальне, после обеда ушел гулять по городу и вернулся только в начале часа Волка и долго сидел в кабинете, перебирая какие-то старые записи. На следующее утро Ратмир спустился в лабораторию и нашел там Торопа. Ученик ходил вдоль длинного лабораторного стола, явно не зная, чем заняться. Увидев входящего наставника, Тороп быстро проговорил:

– Господин, я не нашел твоих указаний по сегодняшней работе, я не знал, что надо приготовить!

– Не надо ничего готовить, Тороп. – Покачал головой в ответ Ратмир. – Мы закончили первый этап наших исследований – изучение обряда эрозиобазы, и прежде чем начинать второй этап, мне необходимо посоветоваться с Вершителем. Скорее всего, он потребует вынести утверждение моей новой темы на обсуждение Совета посвященных. Так что с сегодняшнего дня нашей главной темой будет… твоя подготовка ко второму посвящению. Кстати, как ты себя чувствуешь после вчерашнего обряда.

– Нормально… – Тороп слегка пожал плечами. – Во всяком случае, гораздо лучше, чем Гвард из стаи восточных медведей.

Ратмир внимательно посмотрел на своего ученика, ему показалось, что тот иронизирует, но Тороп был серьезен и не отвел взгляда.

– Тебе кажется, что с Гвардом поступили несправедливо?..

Вопрос Ратмира прозвучал спокойно, доброжелательно, но чуть прищуренные глаза выдавали некоторое напряжение, которое, однако, Тороп не заметил.

– Я вспоминаю, наставник, что когда я только поступил к тебе в обучение, ты выступал против слишком частого применения эрозиобазы. Мне такая позиция казалась правильной.

– Казалась?.. – Чуть насмешливо переспросил Ратмир. На щеках Торопа проступил румянец смущения.

– Нет, я неправильно выразился. – Быстро поправился он. – Я считаю такую позицию правильной.

– Но, все-таки, есть преступления такого рода, которые должны наказываться именно интроекцией? – не то спросил, не то констатировал очевидный факт трижды посвященный.

– Есть, – кивнул, соглашаясь, ученик, – в первую очередь это преступления против стаи, против города или любой другой общности людей. Однако когда дело касается преступления против индивида, должно проявляться и милосердие… Особенно если преступник… ну… раскаялся, понял и принял свою вину!

– Милосердие… – Задумчиво протянул Ратмир. – Милосердие дорогого стоит.

Он внимательно посмотрел на своего ученика и неожиданно спросил:

– Ты помнишь изгоя Извара, того, который проводил запрещенные эксперименты над извергами в княжеском замке Рожона.

– Да, конечно, – утвердительно кивнул Тороп.

– Так вот, однажды я проявил милосердие. Было это лет двадцать назад, его осудил Совет посвященных за покушение на жизнь старшего по рангу… За покушение на меня. Покушение ему не удалось, я оказался, как и следовало ожидать, лучше подготовленным. Но и Извар не раскаялся в своем преступлении, потому что считал свои действия оправданными – он пошел на это преступление как он сам считал, ради благополучия своей стаи. Я тогда проявил милосердие, отказался от возмездия и интроекция была заменена Извару на изгнание… Ну, ты видел клеймо изгоя не его лбу! Однако ты видел и то, к чему он пришел в результате моего милосердия. Если бы я тогда не стал препятствовать приведению в исполнение приговора Совета, несколько десятков извергов остались бы в живых, и в Мире не появились бы живые мертвецы, которых ты видел в замке Рожона.

– Да, наставник, – снова согласился Тороп. – Но Извар был посвященным. Он вполне осознавал, что творит, и тогда, когда устраивал покушение на старшего по рангу, и тогда, когда создавал свой страшный эликсир для извергов. Может быть, как раз его-то и не следовало щадить. А Гвард – простой медведь, он не задумывал покушения на тебя, он сделал только то, что ему поручил волхв стаи! Вот поэтому я считаю, что он заслуживает милосердия. Если кому и отвечать за это покушение, так это Болоту, волхву стаи восточных медведей!

Румянец со щек Торопа уже сошел, и лицо его даже слегка побледнело, выдавая напряжение ученика, вынужденного отстаивать свою точку зрения, противоречить наставнику.

Ратмир улыбнулся. Ему нравилось, что Тороп, наконец-то, проявил свой характер, что вступил в спор со своим наставником. До этих пор его ученик, к которому он начал привязываться, был слишком… неуверенным в себе, что ли! Однако он тут же стер свою улыбку и, чуть прищурив глаз, проговорил:

– Если принять твои доводы, то очень быстро получится, что вина за все то, что творится в Мире лежит на… Совете посвященных!

Тороп вскинул взгляд на наставника и тихо проговорил:

– А разве это не так?..

– Не так… – Покачал головой трижды посвященный. – Совет посвященных не может следить за каждым человеком в этом Мире. И если кто-то из многогранных использует свободу воли, данную ему Матерью всего сущего, для неподобающих дел, он должен отвечать за свои деяния сам!..

Ратмир пристально посмотрел на своего подопечного и спросил:

– Разве не так?!

Тороп опустил глаза и кивнул:

– Так…

– Я рад, что по этому вопросу мы пришли к единому мнению. – Улыбнулся Ратмир, впрочем, без всякого превосходства. – Что же касается вида наказания то я… Ты, ведь, сам вспомнил, что я выступал за сокращение применения обряда эрозиобазы… Так вот, я собираюсь выйти в Совет посвященных с предложением о запрете дальнейшего использования этого обряда в качестве наказания за любое деяние!

И снова Тороп удивленно взглянул на своего наставника:

– Господин, ты собираешься?.. – Он, не договорив, оборвал самого себя, и тут же добавил. – Но Совет ни за что не примет такое решение!

Ратмир задумчиво наклонил голову.

– Да… Возможно… Но я хотя бы заставлю их задуматься об этом.

Тороп хотел, было, спросить, о чем, но промолчал, ему вдруг стало ясно, о чем должны задуматься члены Совета посвященных.

Трижды посвященный поднял на своего ученика глаза, улыбнулся и проговорил, заканчивая разговор:

– Сегодня у тебя будет свободный день, а завтра мы займемся твоей подготовкой ко второму посвящению. Я хочу проверить, насколько ты продвинулся в стихосложении.

Тороп молча кивнул и вышел из лаборатории. Ратмир задумчиво прошел по помещению, а затем тоже вышел, тщательно прикрыв за собой дверь.

Совет посвященных собрался как обычно в конце месяца. Ничего серьезного в этот раз не предвиделось, кроме, пожалуй, одного – последним из предложенных к рассмотрению Советом дел значилось сообщение трижды посвященного Ратмира об исследованиях обряда эрозиобазы. Члены совета ожидали обстоятельного доклада, однако Ратмир ограничился коротким сообщением, главной мыслью которого стало то, что угнетенные участки мозга, подвергнутого обряду эрозиобазы человека невозможно вернуть к нормальному функционированию. Объяснение причин такого положения тоже не заняло много времени, и большинство членов совета уже решили, что заседание скоро будет завершено, но… Сделав небольшую паузу, словно стараясь сосредоточить внимание членов Совета на своих словах, Ратмир закончил свое выступление:

– Основываясь на полученных мной результатах, я прошу Совет посвященных наложить запрет на проведение обряда эрозиобазы!

После этих слов в малом зале Совета посвященных долго висела тишина. Члены Советы были поражены – самый младший член Совета посвященных требовал запретить один из старейших обычаев Мира!! Это было неслыханно!!

Вершитель Кануг, беседовавший с Ратмиром накануне и знавший о его намерении вынести на решение Совета запрещение обряда эрозиобазы, сидел в своем кресле с отрешенным видом, но при этом внимательно вглядывался в лица членов Совета. Реакция большинства из них была предсказуема и понятна, однако, Вершителя интересовало, кто первым начнет разговор.

Наконец, когда молчание стало уже невыносимым, в полумраке зала прозвучал первый голос:

– Уважаемый Ратмир должен обосновать свое предложение более тщательно… Я, например не понял, каким образом связаны результаты его исследований обряда эрозиобазы и требование о запрете этого обряда…

Шавкан из стаи западных диких собак постарался выразиться мягко, но это понравилось не всем членам совета.

– Нечего здесь обосновывать! – Немедленно вмешался Тревор из стаи южных тигров. – Отмен одного из старейших обрядов в нашем Мире будет расценен, как недопустимое вмешательство Совета посвященных во внутренние дела стай! А Совет и так все кому не лень обвиняют в давлении на стаи, в навязывании своей воли. Мы и так зашли слишком далеко, разрешив волку проводить исследования обряда эрозиобазы, теперь он требует невозможного!!

– Именно что невозможного! – Поддержал Тревора северный тюлень Варяг. – Обряд эрозиобазы – единственное средство держать в повиновении простых дружинников. Если мы запретим его проведение, в стаях наступит хаос и бесконечные драки за власть!! Разве Совету надо это, разве Совет может это допустить?!

По залу пронесся одобрительный гул, большинство членов Совета явно поддерживало высказавшихся. Однако продлился он недолго, по залу прошелестела короткая сухая фраза Вершителя Кануга, брошенная на мыслеречи:

«Послушаем Ратмира, я думаю, ему есть, что добавить к своему предложению!»

Кануг знал, что может «добавить» восточный волк, его разговор с Ратмиром продолжался накануне больше двух часов и не убедил Вершителя. Глава Совета не согласился с доводами Ратмира, но происшедший разговор заставил его о многом задуматься, и теперь он хотел, чтобы все члены Совета выслушали самого молодого из трижды посвященных.

Гул в зале мгновенно стих, и Ратмир заговорил вслух, как бы отвечая на этот только что стихший гул:

– Уважаемые, моя просьба запретить проведение обряда эрозиобазы преследует одну единственную цель – сократить количество извергов в нашем Мире! – Словно предупреждая возможные реплики своих оппонентов, он поднял руку и чуть возвысил голос:

– Вы все знаете Первое пророчество! Вы все знаете, что рано или поздно в Мир придет Разрушитель! И если вы задумаетесь, кем будет этот Разрушитель, вы непременно придете к выводу, что это будет… изверг!..

– С чего ты это взял?! – Возмущенно воскликнул один из трижды посвященных. – Проштудируй еще раз кодекса посвященных! Канон шестой прямо говорит, что Разрушитель в наш Мир придет извне, и пошлет его Мать всего сущего.

– И ты думаешь, уважаемый Сигур, это будет многогранный?..

– Это может быть все, что угодно: мор, глад, наводнение!!

– Да… – В голосе Ратмира просквозила едва заметная насмешка. – Мать всего сущего может послать в наш Мир мор, глад, наводнение, любое другое стихийное бедствие, но, во-первых, стихийное бедствие вряд ли уничтожит весь Мир, оно даже не изменит его кардинально, хотя людские потери могут быть значительными, а во-вторых, вряд ли стихийное бедствие можно назвать «Разрушитель»! Из текста Первого пророчества следует однозначный вывод – Разрушитель, это личность, и личность эта выйдет из извергов!!

– Голословное утверждение!!

Это восклицание позвучало из другого конца зала. Ратмир повернулся на голос и пожал плечами:

– Не более голословное, чем только что произнесенное тобой, уважаемый Вотут. – Он довольно громко хмыкнул и вдруг заговорил другим, гораздо более спокойным тоном. – Уважаемые, я бы хотел предложить вам подумать вот о чем. Только за прошедший год во всех стаях Мира было проведено около двух с половиной тысяч обрядов эрозиобазы! Вдумайтесь в эту цифру! Мы сами, своими руками выбросили в Мир две с половиной тысячи своих непримиримых врагов!! Врагов, отлично владеющих оружием, боевой тактикой и при этом люто нас ненавидящих!! К тому же эту свою ненависть они завещают своим детям, которых у них будет немало… В отличие от нас, многогранных, ведь за тот же год в стаях родилось всего полторы тысячи детей!

– Откуда в тебя эти цифры, волк, и насколько они точны?!

Голос Вершителя был спокоен, но тон вопроса все равно выдавал его удивление.

Ратмир вздохнул:

– Как вы сами знаете, уважаемые, никакого учета численности стай у нас не ведется, а потому названные мной цифры не слишком точны. Однако я думаю ошибка в них не более десяти процентов. За прошлый год я смог побывать в двенадцати из сорока восьми стай Мира, точно узнать положение дел в них и затем экстраполировать полученные данные. У меня получилось, что мы сами сокращаем численность многогранных. Зачем?! Вы задавались вопросом – зачем мы это делаем?! Когда обряд эрозиобазы был введен в обиход стай, он применялся только в крайних, вопиющих случаях – в тех случаях, когда проступок многоликого приводил к очень серьезным потерям для его родной стаи. Так неужели в прошедшем году две с половиной тысячи многогранных принесли такой вред своим стаям, что стали достойными этого наказания?! Согласитесь – вряд ли! Тогда почему они подверглись этому наказанию?!

Ратмир замолчал, а в пространстве притихшего зала заметалась брошенная им мысль:

«Думайте!!!»

Несколько секунд в зале царила тишина, а затем снова раздался спокойный голос Ратмира: