Текст книги "Люди и боги Страны снегов. Очерки истории Тибета и его культуры"

Автор книги: Евгений Кычанов

Тибетская культура была не во всем едина в своих частях – в культурной жизни Кама (Восточный Тибет) более ощутимо китайское влияние, в районе Амдо и Кукунора (Северо-Восточный Тибет) – китайское и монгольское, в районе Гималаев – индо-непальское, и все это породило ряд переходных форм тибетской культуры к соседним культурам Индии, Китая, монголов. Для старой тибетской культуры была характерна, но отнюдь не специфична только для нее, тесная связь с различными религиозными представлениями, от примитивных, анимистических до высот идеалистической буддийской логики, синтез каковых наблюдается во многих явлениях тибетской культуры. Тибетская культура была творением людей и богов, сотворенных этими людьми.

6. «Пандит, не монах, не мирянин, враг учения Будды»

Оставались последние дни пути по земле Тибета. Караван двигался по Цайдаму, соленому болоту, к южному берегу озера Кукунор. Приободрились монголы, истосковавшиеся по степи, радовались неоглядному простору равнины, чистой монгольской речи встречных пастухов, близкому концу похода. Окрепли и животные – в этих местах лучше и обильнее был корм. Заросли травы, зеленые у водоемов, пожухлые вдали от них, перемежались солончаками и кустами тамариска. Лошади часто увязали в грязи, проваливались в нее выше лодыжек, особенно на топких берегах, при переправах через многочисленные реки и речки. В отдалении от дороги паслись стада антилоп и диких ослов – кянгов. Местные монголы называли их куланами. По отцветшим и обильно плодоносящим травам – колючие семена густо налипали на суконные голенища сапог – чувствовалось приближение осени. Холодной была вода в речках и озерах. В воде у берегов таинственно колыхались заросли водорослей. Всюду бродили отъевшиеся за лето на прославленных цайдамских пастбищах стада скота.

Черные палатки тибетцев чередовались с белыми юртами монголов. По утрам и вечерам над палатками и юртами вился дым, пахло кизяком и кислым молоком, от стойбищ веяло спокойствием размеренного, устоявшегося быта.

Слух о том, что везут бывшего далай-ламу, опережал караван. Толпы людей выходили к дороге, иные подходили совсем близко, и монгольские воины отгоняли их окриком, плетью, наезжая на наиболее упорных конем. На стоянках иные гнулись перед ним в низких поклонах, иные тайком даже норовили подойти под благословение, по другим было видно, что они хотели того же, но не решались, не зная, как поступить, как отнестись к тому, кто еще недавно был живым богом, а теперь, как узник, под конвоем покидает Тибет. Третьи взирали на него равнодушно или вообще не обращали на него внимания, целиком поглощенные своими делами.

За два месяца пути Цаньян Джамцо много думал о своей жизни. Вначале он и сам внутренне был согласен с тем, что так и не успел определиться, сделать выбор жизненного пути. С малых лет предназначенный для того, чтобы возглавить секту Гелугпа, он должен был бы всю свою жизнь посвятить религии, следуя примеру Великого Пятого, чьим перерождением он являлся. А вопреки этому он, сколько помнит себя, противился и изучению великого наследия веры и пренебрегал тем образом жизни, который приличествовал бы его сану. Монах по предназначению, он хотел жить, как мирянин. Как-то гуляя по саду после очередной ссоры с Санджай Джамцо, в резких выражениях порицавшего его за нежелание принять обет гелонга и пренебрежительное отношение к изучению священных текстов, с опаской поглядывая по временам на сползавшую с гор на город огромную черную тучу, он сочинил такие стихи:

 
Черная туча с желтыми краями —
Предвестник заморозков и града.
Пандит, не монах, не мирянин,
Враг учения Будды.
 

Тогда это показалось ему неплохой шуткой. Он, VI Далай-лама, глава Гелугпы и признанный первосвященник буддистов Тибета и Монголии, и вдруг «враг учения Будды»? Но дело-то вскоре обернулось так, что он фактически и был объявлен таковым. И вот его уже второй месяц везут прочь из Тибета, а его место займет, если уже не занял, другой.

Остановка в Нагчука была так кстати. Он отдыхал от первой половины утомительного пути. Много читал. В эти дни, вероятно, решалась его судьба. Как объявил ему начальник конвоя, его предписано привезти через Гумбум в Синнин, китайский город к востоку от Кукунора. Еще несколько дней пути, и Тибет останется позади. Что-то ждет его на чужбине?

Без колебаний ли пренебрегал он учением и делами? Не беспокоился ли он о своей карме? Помнится, что, когда, выдав себя за парня, приехавшего в Лхасу из Конгпо, он впервые близко сошелся с хорошенькой девушкой из Шолы, та искренне потешалась над его постоянными рассуждениями о том, что они грешники, дурными деяниями ухудшающие свою карму, люди, безрассудно причиняющие вред учению Будды:

 
Мысли этого юноши из Конгпо,
В смятенье мечутся, как пчела, попавшая в тенета,
Только-то три ночи и провел он со мною,
А уж беспокоится о своем будущем и учении Будды.
 

Его учили думать логично, и он рассуждал так: монаху ответить на любовь – значит, нанести вред учению, не ответить на любовь – причинить страдания живому существу.

 
Если я отвечу на чувства девушки,
То как я в этом перерождении смогу служить учению Будды?
Но если я монахом-отшельником буду блуждать среди пустынных гор,
Это будет противоречить чувствам и желаниям девушки.
 

Окончательное решение было им принято в пользу девушек, а не учения. Оставаясь монахом по положению, он стал вести жизнь мирянина. Вскоре тайное стало явным, но он не очень был смущен этим. Кто станет перечить далай-ламе, правителю Тибета? Поговорят и перестанут.

Беда пришла тогда, когда он познал любовь, нежную, как лотос, и прочную, как скала.

 
Полюбив ее безумно,
Я любимую спросил:
Будешь ли вечно мне верна?
И ответила она:
Жизнь нас разлучить не в силах,
Разлучит нас смерть одна!
 

Ему-то казалось, что он сделал выбор. Но выбора не было. Или он должен был остаться монахом и далай-ламой, или стать никем и ничем. Быть мирянином, просто человеком, наслаждающимся радостями жизни, ему, Цаньян Джамцо – «Океану Мелодий», бывшему VI Далай-ламе, было не дано. Даже его дар писать стихи, не религиозные гимны, а песни, такие же, какие распевают тибетцы на полях и на пастбищах, на свадьбах и на улицах Лхасы и других городов, таил в себе семя греха и беду. Он не был праведником, как святой поэт Миларепа. Миларепа тоже сочетал в своих стихах песни индийских тантристов с тибетской народной песней, но он был святым подвижником, монахом-отшельником. Цаньян Джамцо мысленно прочел давно полюбившиеся ему стихи поэта:

 
О отец! Победитель четырех демонов!
О переводчик Марпа! Приветствую Тебя!
 
 
Мне нечего сказать о себе.
Я – сын белой львицы ледников.
Из чрева матери моей, полной сил львицы, я возник,
Все мое детство я проспал в гнезде,
А став взрослым, бродил по леднику,
Но даже в бурю я не сгибался,
Но даже бездны я не боялся!
Мне нечего сказать о себе.
Я – сын орла, царя птиц,
Из недр яйца – мои распластанные крылья,
Все мое детство я просидел в гнезде,
В годы юности моей стерег выход из гнезда.
А когда крылья мои окрепли, устремился в небесную высь,
 
 
Перед бескрайностью неба я не сгибался,
На земле теснин я не боялся!
 
 
Мне нечего сказать о себе.
Я – сын большой рыбы из мрачных, волнующихся глубин.
Из чрева матери моей – мои круглые, золотистые глаза.
Все мое детство я проспал в гнезде.
В годы детства моего я приобщился к религии,
Возмужав, наконец, огромною рыбою я уплыл в океан,
Перед волнами, идущими из глубин, я не сгибался,
Рыбачьих сетей я не боялся!
 
 
Мне нечего сказать о себе.
Я – сын учителя-гуру, потомственного проповедника.
Из чрева моей матери с верой в душе я рожден.
В годы детства моего я приобщился к религии,
Годы юности моей провел я, как ученик,
Возмужав, наконец, я навещаю отшельников в горах, предающихся созерцанию.
Встретившись лицом к лицу с демонами, я не сгибался,
Их превращений я не боялся! [87, 223–224].
 

В вере и праведном образе жизни – вот в чем была сила отшельника и поэта Миларепы! Поэтому-то и перед бескрайностью неба он не сгибался, а на земле ни бездны ущелий, ни теснин скал не боялся!

Вдали показалось поселение цайдамских монголов – байшин, группа глинобитных домиков, раскинувшихся на сравнительно сухом месте, среди топких болот. В центре его возвышался небольшой глинобитный же храм – суме, при таких обычно живут и отправляют службу четыре-пять монахов-тибетцев из какого-либо крупного ближайшего монастыря. Переходя вброд ручей, он резким броском поднялся на невысокий обрыв. Цаньян Джамцо тряхнуло, и он второй раз за день вдруг ощутил тупую боль в животе и пояснице, закружилась голова, перед глазами поплыли круги. И вчера и позавчера он также на короткое время ощущал боли в животе и пояснице и головокружение. Но возникавшая неожиданно боль быстро проходила, и он по-прежнему чувствовал себя хорошо. Сегодня же боль пришла дважды, голова кружилась сильнее обычного, его подташнивало, а когда боль прошла и расплывшиеся было в глазах домишки байшина снова встали на свои места, он впервые подумал о том, что в Нагчука пришел не один приказ, а два, и если его догадка верна, то он не доедет до Синнина. Укладываясь на ночь, он осмотрел себя и обнаружил, что у него припухли суставы на руках и отекли ступни ног. Живот вздулся и стал твердым.

Ночью он снова проснулся от болей и сильного головокружения. Болели суставы, болели мышцы рук и ног. Холодная испарина покрыла лоб: сомнений быть не могло – он ест последние куски баранины и последние чашки цзамбы в этом перерождении. И те отравлены смертоносным ядом.

К утру Цаньян Джамцо забылся тяжелым сном. Ему снилось, что он, голый, на серой лошади мчится сквозь равнины Цайдама на юг, к родным тибетским горам, к Литану, где ему так хотелось побывать. Он открыл глаза. Сквозь черную щель в дверях во тьму комнаты просачивалась серая, унылая полоска света. Сон окончательно испугал его, каждый тибетец знает, что такой сон – верная примета скорой смерти.

За завтраком ему казалось, что начальник конвоя все время исподтишка наблюдает за ним. Ел он мало и вяло и в седло сел с трудом.

Каким ядом медленно, но верно отравляют его? На многие яды есть противоядия, только нужно знать, откуда грозит тебе опасность. Его наставник и истинный старший друг Санджай Джамцо был великолепным знатоком медицины. Уж он-то, наверное, смог бы ему помочь.

Днем, проезжая по берегу небольшого озерца, по свинцовым водам которого пробегали солнечные блики, он глянул на свое отражение в воде и остолбенел – четко колыхалось в воде отражение коня, его собственного тела, головы, но у его тела не было видно рук. Когда-то он и сам не раз из любопытства просматривал «Джудши». Черным по белому там было написано: если кто увидит в воде или зеркале свое отражение без головы или конечностей, тот умрет. К вечеру он уже чувствовал себя совсем больным.

Караван третий день стоял в небольшом стойбище тибетцев-кочевников, раскинувшемся на берегу озерца Кунга-Нор. Отсюда уже было рукой подать до южного берега великого Кукунора – «Голубого озера».

Цаньян Джамцо лежал на войлоке, глядя на голубой кусок неба, видневшийся сквозь дымник палатки. Лицо, руки и ноги его отекли, тело стало большим и неподвижным, раздутым, как от водянки. Только что ушел врач, которого почти двое суток везли сюда из Гумбума. Он внимательно осмотрел больного, пробормотал несколько заклинаний и торопливо вышел, пообещав приготовить лекарства. Движения его были суетливы, он тщательно избегал взгляда Цаньян Джамцо и все время с опаской оглядывался на начальника конвоя, который не покидал палатки.

– Водянка, – сказал врач.

– Знаем мы эту водянку, – хотелось ответить Цаньян Джамцо. Но он только отвернулся и снова стал смотреть на кусок голубого неба над головой, по которому теперь медленно проплывал край белого облака.

Он уже понял, что обречен. Он мертв, мертв по воле тех, кто лишил его сана далай-ламы и прекрасно разыграл этот спектакль с вывозом его за пределы Тибета. Начальник конвоя здесь ни при чем. Те, кто поставили этот спектакль, находятся сейчас не здесь, в бедном стойбище полунищих кочевников, а в Лхасе и в Пекине.

Он пытался прочесть молитву. Расставаясь с этой жизнью, никогда не поздно позаботиться о следующем перерождении. Но путались мысли, путались слова.

Очнувшись после очередного приступа боли, он опять пытался одеревеневшими губами прочесть заклинание. За суконной стенкой палатки садилось солнце. Отсвет его окрасил алым кусок неба над головой. Цаньян Джамцо запутался в длинной молитве и подумал о том, а сколько же песен сочинил он сам. И останутся ли они после его смерти? Его внимание привлек разговор за дверью палатки. Молодой парень, сын хозяина, седлал коня. «Опять ты собираешься к этой девчонке, позаботился бы лучше об овцах», – ворчал отец, а парень, смеясь, ответил отцу такое, отчего тот, плюнув в сердцах, отошел от него и оставил его в покое. Открылась дверь палатки, и, равнодушно взглянув на распухшего Цаньян Джамцо и стражника-монгола, сидящего поодаль от него, парень взял валявшуюся в углу плеть. Уходя, он запел тихо про себя какую-то песню. И сквозь наплывы бреда Цаньян Джамцо то ли услышал въявь, то ли ему почудилось:

 
Болтливый попугай!
Прошу тебя, помолчи!
В ивовой роще моя сестричка-дроздиха
Собирается спеть мне прелестную песенку.
 

Это же была сочиненная им песня! Откуда этот парень узнал о ней здесь, на берегах Кунга-Нора? Он хотел спросить об этом, но из уст его вырвался только какой-то хриплый стон.

Под утро он долго пытался вспомнить своего первого наставника веры. Силился, и не мог. Он смотрел в потолок, в черноту неба, но на него смотрело оттуда лицо той, к которой он в последний раз ходил на свидание. Он с трудом отводил глаза в сторону, но со стен палатки, из-за спины дремавшего стражника, с полу, из-за очага – отовсюду на него глядело только ее лицо. Ее глаза ласково и грустно улыбались ему, он хотел прогнать ее и перед смертью еще раз увидеть лицо своего вероучителя, но напрасно:

 
Как ни стараюсь,
Не могу припомнить
Лицо святого ламы.
Хочу, любимая,
Забыть твое лицо,
Но, как живая,
Ты стоишь передо мною.
 

Ее лица в разных углах палатки вдруг исчезли и слились в одно. Медленно оно стало склоняться над Цаньян Джамцо. Ее широко открытые глаза лучились таинственным, мерцающим светом. В них он прочел призыв, суливший тепло и покой. Он рванулся навстречу этим глазам, их теплому свету и радостно почувствовал, как растворяется в нем.

Стражник-монгол проснулся от утреннего холода. Он глянул на Цаньян Джамцо и понял, что тот мертв. Дымник палатки не закрывали на ночь, и широко раскрытые глаза покойного отрешенно смотрели на светлевший в вышине кусок неба, на котором, медленно догорая, таяла последняя звезда.

Стражник не торопясь пошел в соседнюю палатку, где спал начальник конвоя, и, растолкав его, сказал:

– Наконец-то скончался!

* * *

Мы не знаем, так ли или как-то иначе умер VI Далай-лама, но он умер, очевидно, не своей смертью, хотя источники, в основном китайские, уверяют, что он умер от водянки.

Кому был нужен бывший правитель Тибета? Истинность его как перерожденца в лучшем случае была поставлена под сомнение, власти он был лишен, сторонников, способных бороться за него в тот момент, не имел. Живой он был опасен, так как мог принять меры к возвращению в Лхасу, и в Тибете или за его пределами могли найтись достаточно влиятельные силы, способные снова водворить его на престол и от его имени или по его поручению расправиться с прежними гонителями.

Цаньян Джамцо умер молодым и, скорее всего, был отравлен, а значит, «пострадал», и потому, как многие страстотерпцы, обрел право на вторую жизнь в легендах и сказаниях. Народная молва сразу отказалась верить в его подлинную смерть.

Легенда о «чудесном опасении» VI Далай-ламы от гибели была записана в 1899 г. Г. Ц. Цыбиковым в Алашани: «Шестой перерожденец Далай-ламы Цаньян Джамцо нарушил обеты высшего духовного звания и вступил в брак с одной женщиной. Она вскоре забеременела и должна была родить сына, который сделался бы всемирным царем. Но китайские астрологи-тайноведы узнали об этом и сообщили богдыхану о грозившей его династии опасности. Богдыхан в тревоге вызвал Далай-ламу в Пекин для допроса, а жену его приказал тотчас убить. С дороги в Пекин, а именно из Алашани, опальный Далай-лама послал ко двору труп своего случайно умершего спутника, выдав за свой, а сам, переодевшись нищим монахом, скрылся и бродил инкогнито по разным местам непросвещенной Монголии, родного Тибета и священной Индии. Затем в Алашани он стал проявлять много чудес, на что обратила внимание Абао, супруга алашаньского вана. Она признала в нем Далай-ламу и воздала почести. Внимание, оказанное княжеским двором, конечно, сильно подействовало на простой народ, и он стал уже боготворить вновь открытого Далай-ламу» [48, 6–7].

Согласно этим же преданиям, свои последние годы VI Далай-лама прожил в Алашани в довольстве и покое. После смерти он был похоронен в монастыре Барунхит, расположенном на северном склоне одной из самых высоких вершин Хэланьшани (Алашань), горе Баян-сумбэр. Там еще на рубеже XIX–XX вв. была якобы усыпальница с его прахом [48, 13].

 
Рассыплются стройных дворцов кирпичи,
Разрушат их ливни и солнца лучи,
Но замок из песен, воздвигнутый мной,
Не тронут ни вихри, ни грозы, ни зной.
 

Эти слова великого поэта Востока Абу-л-Касима Фирдоуси приложимы и к творчеству «Океана мелодий», VI Далай-ламы Тибета. Можно не сомневаться в том, что, когда начнется подлинное изучение богатейшей тибетской литературы, Цаньян Джамцо вместе с Миларепой, Дугпа Кунлегом и другими, пока еще безвестными, поэтами Тибета займет в ее истории надлежащее место. Не исключено, что тибетские архивы помогут установить и истинные обстоятельства его гибели.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Асвагоша [Ашвагхоша]. Жизнь Будды, пер. К. Бальмонта, М., 1913.

2. Бадмаев П. А. О системе врачебной науки Тибета, вып. I, СПб., 1898.

3. Барадийн Б. Б. Дневник путешествия по Амдо, – Архив востоковедов ЛО ИВАН СССР, on. I, ф. 87, ед. хр. 29.

4. Бичурин И. История Тибета и Хухунора, СПб., 1833.

5. Богословский В. А. Очерк истории тибетского народа, М., 1962.

6. Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Древняя Индия, М., 1969.

7. Владимирцов В. Я. Тибетские театральные представления, – «Восток», Л., 1928, кн. 3.

8. География Тибета. Перевод из тибетского сочинения «Миньчжул хутухты» В. Васильева, СПб., 1895.

9. Герасимова К. М. Памятники эстетической мысли Востока. Тибетский канон пропорций, Улан-Удэ, 1971.

10. Гуревич Б. П. Освобождение Тибета, М., 1958.

11. Дас Сарат Чандра. Путешествие в Тибет, СПб., 1904.

12. Домогацких М. Утро Тибета, М., 1962.

13. Дхаммапада. Пер. с пали, введ. и комм. В. Н. Топорова, М., 1960.

14. Журавлев Ю. И. Этнический состав тибетского района КНР и тибетцы других районов страны, – «Восточноазиатский этнографический сборник», М., 1961.

15. Илларион, Очерк истории сношений Китая с Тибетом, – «Труды членов Российской духовной миссии в Пекине», СПб., 1853, т. II.

16. Ковалевский О. М. Буддийская космология, Казань, 1837.

17. Козлов П. К. По Монголии и Тибету, СПб., 1913.

18. Козлов П. К. Тибет и далай-лама, Пг., 1920.

19. Кузнецов Б. И. Тибетская легенда о происхождении человека от обезьяны, – «Доклады по этнографии», Л., 1968, вып. 6.

20. Кюнер Н. В. Описание Тибета, ч. I, вып. I, – «Известия Восточного института», Владивосток, 1907, т. XXI, ч. I, вып. 2.

21. Леви-Стросс Кл. Из книги «Мифологичные. Сырое и вареное», – «Семиотика и искусствометрия», М., 1972.

22. Мак-Говерн В. Переодетым в Лхасу, М. —Л., 1929.

23. Народы Восточной Азии, М., 1965.

24. О тибетском вопросе, Пекин, 1959.

25. Обермиллер Е. Е. Пути изучения тибетской медицинской литературы, – «Библиография Востока», Л., 1935, вып. 8–9.

26. Овчинников В. Путешествие в Тибет, М., 1957.

27. Ольденбург Г. Будда, его жизнь, учение и община, М., 1890.

28. Описание Тибета в нынешнем его состоянии, СПб., 1828.

29. Парфианович Ю. М. Тибетский письменный язык, М., 1970.

30. Потанин Г. Н. Тангутско-тибетская окраина Китая и Центральная Монголия, СПб., 1893.

31. Пржевальский Н. М. Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки, СПб., 1883.

32. Пржевальский Н. М. От Кяхты на истоки Желтой реки. СПб., 1888.

33. Рерих Ю. Н. Избранные труды, М., 1967.

34. Рерих Ю. Н. Основные проблемы тибетского языкознания, – «Советское востоковедение», М., 1958, № 4.

35. Рерих Ю. Н. Тибетский язык, М., 1961.

36. Решетов А. М. Новые антропологические материалы из Тибета, – «Вопросы антропологии», М., 1964, вып. 18.

37. Розенберг О. О. Проблемы буддийской философии, Пг., 1918.

38. Сказки народов Китая, М., 1961.

39. Сказание о хождении в тибетскую страну малодорботского База-бакши. Пер. А. М. Позднеева, СПб., 1897.

40. Соколовский Г. И. Антонио де Андрад в Тибете, – «Известия Государственного Русского Географического общества», Л., 1926, т. LVIII, вып. 2.

41. Тибетская летопись «Светлое зерцало царских родословных». Пер., вступит. статья и комм. Б. И. Кузнецова, Л., 1961.

42. Тибетские народные песни. Пер. с кит. А. Клещенко и В. Вельгуса, М., 1958.

43. У Жу-кан, Н. Н. Чебоксаров. О непрерывности развития физического типа, хозяйственной деятельности и культуры людей древнего каменного века на территории Китая, – «Советская этнография», 1959, № 4.

44. Ульянов Д. Перевод из тибетских медицинских сочинений, СПб., 1902.

45. Уодель А. Лхаса и ее тайны, СПб., 1906.

46. Учебник тибетской медицины. С монгольского и тибетского перевел А. Позднеев, СПб., 1908.

47. Цзонхава, Лам-рим Чэн-по, Пер. с тибет. Г. Ц. Цыбикова, т. I, вып. II, Владивосток, 1913.

48. Цыбиков Г. Ц. Буддист-паломник у святынь Тибета, Пг., 1919.

49. Чаттопадхьяя Д. История индийской философии, М., 1966.

50. Чу Шао-тан. География нового Китая, М., 1953.

51. Щербатской Ф. И. Философское учение буддизма, Пг., 1919.

52. Якобсон Р. К вопросу о зрительных и слуховых знаках, – «Семиотика и искусствометрия», М., 1972.

53. Вacot J., Thomas F. W., Toussaint Ch. Documents de Touen-Houang relatif a l’Histoire du Tibet, Paris, 1940–1946.

54. Bell Ch. The Religion of Tibet, Oxford, 1931.

55. Bustоn. History of Buddhism. Transl. from tibetan by E. E. Obermiller, Heidelberg, pt 4. 1931, pt 2, 1932.

56. Carrasсо P. Land and Polity in Tibet, Seattle, 1959.

57. Cassinelli C. N. and Ekvall R. B. A Tibetan Principality. The Political System of Sa Skya, New York, 1969.

58. Demieville P. Le Concile de Lhasa, Paris, 1952.

59. Desideri J. An Account of Tibet, London, 1932.

60. Duncan Marion H. Customs and Superstitions of Tibetans, London, 1964.

61. Goldstein Melvyn C. Taxation and the Structure of Tibetan Village, – «Central Asiatic Journal», 1971, vol. XV, № 1.

62. Franсke A. H. The Chronicles of Ladakh and Minor Chronicles, – «Archeological Survey of India», New Imperial Series, Calcutta, 1926, 50.

63. Franсke A. H. History of Western Tibet, London, 1907.

64. Haarh E. The Yarlung Dynasty, Kobenhavn, 1969.

65. Hitti Ph. K. History of Arabs, London, 1956.

66. Hoffman H. Religion of Tibet, London, 1961.

67. Hummel S. Eurasiatische Traditionen in der tibetischen Bon Religion, – «Opuscula ethnologica memoriae», 1959, № 117.

68. Jataka or Stories of the Buddha’s Former Births. Transl. by E. B. Cowwell, London, vol. 1–6, 1895–1913.

69. Laufer B. Über ein tibetischen Geschichtwerk der Bonpo, – «T’oung Pao», Leiden, 1901, vol. II, ser. 2.

70. Li Fang-kuei. The Inscription of the Sino-Tibetan Treaty of 821–822, – «T’oung Pao», 1956, vol. XLIV, livr. 1–3.

71. The Memoirs of His Holiness The Dalai-lama of Tibet. My Land and my People. Ed. by David Howath, London, 1962.

72. Pelliоt P. Quellques transcriptions chinoises de noms tibetains, – «T’oung Pao», Leiden, vol. XVI, ser. 2, 1915.

73. Petech L. China and Tibet in the Early 18th Century, Leiden, 1950.

74. Richardson H. E. Ancient Historical Edicts of Lhasa, vol. XIX, London, 1952 (Prize publication found).

75. Richardson H. E. Tibet and its History, London, 1962.

76. Rockhill W. W. The Dalai-lamas of Lhasa and their Relations with the Manchu Emperors of China, 1644–1909, Leiden, 1910.

77. Roerich G. Tibetan paintings, Paris, 1925.

78. Rona-Tas A. Tally-stick and Divination Dice in the Iconography of Lha-mo, – «Acta orientalia Academiae scientiarum hungaricae», Budapest, 1956, t. VI, fasc. 1–3.

79. Saunders E. Dale. Mudra. A Study of Symbolic Gestures in Japanese Buddhist Sculpture, New York, 1960.

80. Schmidt J. J. Geschichte der Ost-Mongolen und Ihres Fürsten Hauses, St.-Pbg, 1828.

81. Schuleman G. Geschichte der Dalai-lamas, Leipzig, 1958.

82. Shaкabpa W. D. Tsepon, Tibet, a political History, New Haven and London, 1967.

83. Snellgrove D. L., Richardson H. E. A Cultural History of Tibet, London, 1968.

84. Snellgrove D. L. Nine Ways of Bon, London, 1967.

85. Snellgrove D. L. Buddhist Himalaya, Oxford, 1957.

86. Stcherbatsky T. The Conception of Buddhist Nirvana, London, 1927.

87. Stein R. A. La civilisation tibétaine, Paris, 1962.

88. Tuссi G. The Sacral Character of the Kings of Ancient Tibet, – «East and West», Rome, 1955, № 4.

89. Tucci G. The Theory and Practice of the Mandala, London, 1961.

90. Tucci G. Tibetan painted scrolls, Roma, 1949.

91. Tucci G. The Tombs of Tibetan Kings, – «Serie Oriental», Roma, 1950, vol. VIII.

92. Uгау G. «Gren», the Alleged Old Tibetan Equivalent of the Ethnic Name Ch’iang, – «Acta orientalia hungaricae», 1966, t. XIX.

93. Uгау G. The Four Horns of Tibet, according to the Royal Annals, – «Acta orientalia hungarical», 1960, t. X, fasc. 1.

94. Waddell L. A. The Buddhism of Tibet or Lamaism, Cambridge, 1934.

96. Wood W. A. K. A History of Siam from the Earliest time to the Year 1781 A. D., London, 1926.

96. Rgyal-Rab Bon Kyi Jung Nas, ed. by S. Ch. Das, Calcutta, 1915.

97. Падма Катан («Сказание Падмы»). Тиб. ф. ЛО ИВАН АН СССР (ксилограф).

98. Туган Ловсан Чхойчиньима. Шей-джи Мелонг («Зеркало – кристалл истории всех учений»). Тиб. ф. ЛО ИВАН СССР (ксилограф).

99. Вэньсянь тункао («Всеохватывающий свод сокровищ литературы»), Шанхай, 1936.

100. Синь Тан шу («Новая история династии Тан»), Шанхай, 1935 (изд. серии «Сыбу бэйяо»).

101. Цзю Тан шу («Старая история династии Тан»), Шанхай, 1935 (изд. серии «Сыбу бэйяо»).

102. Чжунго фын шэн диту («Атлас карт Китая по провинциям»), Тяньцзинь, 1963.

103. Хоу Хань шу («История поздней династии Хань»), Шанхай, 1935 (изд. серии «Сыбу бэйяо»).

104. Юй Дао-цюань, Ди людай Далай-лама Цанъян Цзяцо цингэ (Лирические песни VI Далай-ламы Цаньян Джамцо), Бейпин, 1930.