Текст книги "Мы отстаивали Севастополь"

Автор книги: Евгений Жидилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Один «юнкерс» сбрасывает свой груз на противоположный берег балки. Пять бомб из шести разорвались, все сотрясая вокруг. Шестая бомба ударилась о твердый грунт, подпрыгнула и скатилась на дно балки. Взрыва нет. Выждав минут десять, мы выбираемся из укрытия. В это время бомба разрывается, обдав нас горячим сухим воздухом. Оглядываю людей: никто не пострадал? [223]

И не узнаю товарищей: на черных, покрытых сажей лицах сверкают только белки глаз и зубы. В одном из этих «арабов» узнаю комиссара Ищенко. Хватаю его за руку.

– Саша, да ты настоящий негр.

– А ты, думаешь, лучше? – скалит ослепительно белые зубы Ищенко. – Погоди, погоди, а что это у тебя?

Трогаю ладонью лицо. Кровь. Ко мне подбегает медсестра, наскоро обмывает небольшую рану на голове и делает перевязку в виде белой чалмы.

– Ну вот, ты теперь не негр, а подлинный турок, – определяет комиссар.

Матросы улыбаются. И в самые трагические минуты они воспринимают веселую шутку.

Мы опять лежим под краем обрыва, отстреливаясь от немцев. Мимо проходят, поддерживая друг друга, раненые. Среди них вижу двух бронебойщиков с тяжелым противотанковым ружьем. Останавливаю их.

– Видите, танк стоит, – показываю на немецкий танк, который, встав на бугре, в пятистах шагах от нас, поводит своим орудием, как хоботом. – Ударьте по нему.

– Мы и сами его видим, – отвечает один из бойцов. – Да стрелять нечем: патронов нет.

Бронебойщики еще раз взглянули в сторону танка, зло плюнули и, обнявшись, прихрамывая пошли дальше, к вокзалу.

В арьергарде защитников Севастополя мы медленно отходили к городу. К нам присоединяются подразделения второго морского полка полковника Гусарова. Они стойко обороняли высоту 171,0. И только когда от полка осталось не более роты, моряки отошли и скрылись в балке. Вместе с Гусаровым мы начинали бои под Севастополем в ноябре на Мекензиевых горах и вот снова с ним встретились в последний день обороны – в балке Делегарди. Гусаров, узнав меня, молча жмет руку, качает головой. Мы идем в суровом молчании, с автоматами в руках. То и дело останавливаемся на короткое время, чтобы отбиться от наседающих фашистов, и снова идем. Нас преследуют танки врага. Они медленно, осторожно ползут по холмистой местности, стреляя из пушек. Полковник Гусаров, который все время шел рядом со мной, вдруг останавливается и медленно валится на бок. Подхватываю его, осторожно опускаю на землю. Он не дышит. Осколок сразил его насмерть. Обнажив головы, [224] склоняемся над бездыханным телом. Погиб еще один из героев, с именем которого была связана семимесячная эпопея ожесточенной борьбы за Севастополь. Морской полк Гусарова неоднократно отмечался в сводках верховного командования. Мы осторожно положили тело товарища на проходившую мимо грузовую машину и продолжили свой тяжкий путь.

Входим в Севастополь, вернее, в то, что осталось от красавца города. Немцы беспощадно бомбят его развалины, с Северной стороны прямой наводкой бьет по нему вражеская артиллерия. Огромные языки пламени колышутся то тут, то там. Густым облаком стелется едкий дым. На Корабельной стороне слышна пулеметная стрельба.

Поднявшись по лестнице к Историческому бульвару, я в последний раз смотрю на ту сторону Южной бухты, где зарождалась наша седьмая бригада морской пехоты.

Сколько событий минуло за это время! Сколько дорог исхожено с боями! Сколько потеряно дорогих сердцу людей!

Мы отстаивали тебя, Севастополь, не жалея жизни своей, но не смогли отстоять. Но мы вернемся к тебе, освободим тебя, и снова ты встанешь на берегу моря, славный и прекрасный город.

Прощаясь с израненным городом, мы как бы уносим с собой частицу его величия, военной доблести, беспредельного, воспетого в легендах мужества. Уносим, чтобы потом вернуть ему с лихвой.

На Херсонесской улице, у разрушенного здания городской больницы, встречаю командира артиллерийского дивизиона старшего лейтенанта Иванова. Последние наши два орудия установлены на западной окраине слободы Рудольфа. К четырнадцати часам здесь собралось до ста краснофлотцев бригады. Всех их я объединяю под началом старшего лейтенанта Иванова.

До командного пункта Приморской армии на берегу Карантинной бухты всего около километра. Я решил пройти туда, чтобы узнать обстановку и получить указания о дальнейших действиях.

На КП застаю лишь одного офицера оперативного отдела. Штаб уже убыл отсюда. Я коротко обрисовываю ему положение бригады, он передает по телефону мой доклад на новый командный пункт, расположенный теперь [225] на 35-й батарее, на мысе Херсонес. Вскоре следует приказание: «Генералу Жидилову прибыть к командующему флотом на 35-ю батарею».

– Через полчаса пойдет машина со свернутой связью и довезет вас, товарищ генерал, – сообщил офицер.

Во время этого вынужденного ожидания мы сидим со связным краснофлотцем Степаном Большаковым на скамейке перед входом в КП и наблюдаем за движением по дороге из города к Херсонесскому мысу. Мост через глубокую Карантинную балку обстреливается артиллерией противника с Северной стороны. Но, несмотря на обстрел, по мосту идут и идут автомашины. Кузова их наполнены чемоданами, а сверху на них сидят люди. Жители покидают город.

– Уходить-то некуда, кругом море, – с сожалением замечает Большаков.

– А уходить надо, – продолжаю я его мысль. – В городе оставаться невозможно, видите, что творится там. – Показываю рукой в сторону Севастополя, откуда в это время доносятся оглушительные взрывы крупнокалиберных бомб.

На грузовой автомашине вместе с личным составом свернутого КП и мы вливаемся в общий поток. По обочинам дороги, с ног до головы покрытые серой пылью, с узлами и чемоданами, идут, понурив головы, женщины и дети. Они часто оборачиваются назад и печально смотрят на пожарища.

Они идут в надежде попасть на корабли. Но не многим из них удается уйти. У развилки дорог на Омегу вереница наших машин попадает под пули: противник обходит город, чтобы замкнуть кольцо вокруг него.

В вечерних сумерках подъезжаем к 35-й береговой батарее.

Мы вернемся!

Оставленный советскими войсками Севастополь, разрушенный и сожженный вражескими бомбами, по-прежнему наводит страх на гитлеровцев. Отдельные их отряды зашли было в город и тотчас его покинули. Захватчики боятся Севастополя, развороченный асфальт его улиц жжет им ноги, а в каждом оконном проеме гитлеровцам мерещится дуло автомата. Они не осмеливаются жить в этом страшном для них городе, пока хоть один советский [226] солдат или матрос остается на крымской земле. Вот почему фашисты так остервенело атакуют наши части, стиснутые на Херсонесском мысу.

Район этот очень неудобен для эвакуации. Большие корабли не могут подойти к берегу из-за мелей и подводных скал. Использовать мелкие плавсредства – катера, шлюпки – тоже трудно: завидя их, немцы бьют по ним в упор и немедленно топят. Поэтому корабли стоят на рейде, и люди до них добираются вплавь. У западной, наиболее защищенной от вражеского огня части мыса наспех сооружен маленький причал. К нему могут по одному подходить небольшие катера. Здесь производится погрузка только раненых, женщин и детей.

Официально эвакуация объявлена 30 июня. Но вообще-то она началась раньше. На протяжении всей второй половины июня из Севастополя ежедневно вывозились на Большую землю сотни, и тысячи людей – раненые и больные воины, гражданское население. Эвакуация осуществлялась на транспортах, крейсерах, лидере, миноносцах, катерах, подводных лодках, самолетах. И все-таки сейчас на Херсонесском мысу оставались тысячи людей, которых надо было вывезти.

Задача трудная. Весь район простреливается артиллерией противника, подвергается ударам с воздуха. Но паники нет и в помине. Поддерживается крепкая дисциплина, погрузка на корабли проводится, несмотря на невероятные трудности, организованно, по плану.

Главное, что необходимо для успеха эвакуации, – это сдержать натиск врага. С этой целью выделяются части прикрытия. Командует ими генерал-майор Новиков, командир первого сектора обороны. Их поддерживает своими двенадцатидюймовыми орудиями 35-я батарея. Величайшая самоотверженность требуется от бойцов и командиров, сражающихся в частях прикрытия. От их стойкости зависит судьба тысяч людей. Сами же они оставят берег последними, если останутся к тому времени в живых и если корабли смогут подойти и взять их.

В состав войск прикрытия вместе с частями первого сектора входят остатки нашей бригады – полтораста моряков и две пушки с несколькими десятками снарядов, столь же малочисленные подразделения 8-й бригады полковника Горпищенко, 79-й бригады полковника Потапова, 388-й стрелковой дивизии полковника Кутельникова. Они [227] находятся в беспрерывных боях. Подходят к концу патроны и гранаты. Основным оружием становится штык. Временами в грохот вражеской канонады вплетается могучее «ура» красноармейцев и краснофлотцев. Геройскими контратаками они не только сковывают врага, но местами и далеко отбрасывают его. Это кажется чудом, но севастопольцы давно привыкли к подобным чудесам.

В ночь на 2 июля к роте старшего лейтенанта Иванова, обороняющейся на восточном берегу Казачьей бухты, присоединяется группа минометчиков во главе с командиром минометного дивизиона лейтенантом Б. А. Волошановичем. Они больше суток пробивались к Херсонесу по территории, занятой противником. Мины все были израсходованы. Моряки уничтожили ставшие бесполезными минометы и остались только с ручным оружием. Выйдя из вражеского кольца, они постарались разыскать позиции своей бригады и тут же вступили в бой.

Здесь же оказался и старший лейтенант Л. В. Гаев, офицер нашего штаба. Энергичный, находчивый, он собрал под свое командование до трех десятков автомашин, которые стали обслуживать все подразделения прикрытия, обеспечивая их маневренность.

На самых ответственных участках наши матросы видели рослого грузина с черными усиками. Ной Адамия, искуснейший снайпер бригады, остался верен себе. Винтовка его бьет без промаха.

Бойцы бригады вместе с другими воинами генерала Новикова сражались до конца и честно выполнили свой долг. Они сдерживали врага, пока шла эвакуация.

Мысленно окидываю путь, пройденный нашей бригадой. В качестве подвижного заслона на крымских дорогах она получила первое боевое крещение восемь месяцев назад. В качестве последнего заслона, грудью прикрывая боевых друзей, она и заканчивает существование...

Мне не довелось пробыть с ней до конца. Внезапно получаю приказание явиться к адмиралу Кулакову. В бесконечных коридорах 35-й батареи, заполненных ожидающими эвакуации людьми, с трудом разыскиваю члена Военного совета флота. Стою перед ним грязный, запыленный, с забинтованной головой, с автоматом на груди. Николай Михайлович с грустной улыбкой оглядел меня. [228]

– Ну, автоматчик, отстрелялся. Иди теперь на подводную лодку.

Не сразу доходит до меня смысл его слой. А когда понял, пытаюсь возразить:

– Не могу. Моя бригада еще воюет.

Кулаков хлопнул ладонью о стол:

– Мы с тобой люди военные. Приказ для нас – закон. Приказано тебе на подводную лодку – иди.

Он достает из ящика стола пачку печенья и сует мне в руку:

– Возьми на дорогу. Больше нечем угостить. Мы теперь ничего не имеем: ни продовольствия, ни воды, ни патронов. В диске твоего автомата еще есть патроны? Отдай какому-нибудь бойцу. На лодке тебе оружие не понадобится.

Адмирал легонько подталкивает меня в спину.

– А теперь ступай. Катер вот-вот отвалит.

Поздней ночью катер отходит от причала. Стрельба несколько стихла. Неподалеку с аэродрома доносится гудение моторов. Улетают самолеты. Возможно, последние. До отказа нагруженные людьми, они взлетают с поля, изрытого воронками. Чтобы взять побольше пассажиров, летчики слили лишний бензин. Горючего взяли в обрез, лишь бы дотянуть до Новороссийска.

Все дальше в море уходит катер. Мы с Ищенко стоим в толпе других пассажиров и не можем оторвать глаз от удаляющегося берега. Над Херсонесским мысом сверкают зарницы залпов вражеских батарей. А левее, на севере, полыхает огненное зарево. Горит Севастополь. Слезы навертываются на глаза. Думали ли мы когда-нибудь, что придется оставить этот город, с которым срослись сердцем? Прощаемся с ним, а губы невольно шепчут одно:

– Мы вернемся! Обязательно вернемся!

Подводная лодка Л-23 дожидается нас на рейде. Матросы помогают сойти на узкую, скользкую от воды палубу. Один за другим втискиваемся в круглый люк. В слабо освещенных отсеках невероятно тесно. Люди размещаются где только можно. Более ста пассажиров приняла лодка. Сидим плечо к плечу на стальном настиле, не имея возможности даже вытянуть затекшие ноги.

Оглядываюсь. Знакомые лица. Здесь секретарь городского комитета партии Борис Алексеевич Борисов, которого [229] знают все защитники Севастополя. Он много раз бывал в нашей бригаде, ходил по переднему краю, беседуя с матросами. В прошлом военный моряк, Борисов не расстается с флотской формой. На нем и сейчас темно-синий китель, на забинтованной голове флотская фуражка с потускневшей золотой эмблемой. Рядом с ним председатель горисполкома Василий Петрович Ефремов и секретарь горкома партии Антонина Алексеевна Сарина, мужественная, бесстрашная женщина, остававшаяся на своем посту до последних дней обороны города. Вижу известных севастопольских командиров: контр-адмирала Владимира Георгиевича Фадеева, полковника Александра Григорьевича Капитохина, капитана 1 ранга Андрея Григорьевича Васильева. В носовом отсеке, скорчившись, забившись за торпедные аппараты, спит совершенно измотавшийся в эти дни корреспондент «Красного Флота» лейтенант Николай Николаевич Ланин.

Над головой хлопнули клапаны вентиляции, с шумом врывается вода в балластные цистерны. Лодка погружается. В корме тихо, монотонно воют электромоторы и шелестят, рассекая воду, винты.

Чем дольше, тем труднее становится дышать. Расстегиваем воротники гимнастерок, снимаем пояса, но облегчения не чувствуем. Матросы любезно предлагают нам по кружке кислого сухого вина и по два сухаря. Мы хоть голодны, но есть не можем. Одолевает какая-то невыразимая тоска.

Подводный корабль не рассчитан на такое число пассажиров. Через несколько часов все обливаются потом и дышат, как рыбы, выброшенные на берег.

Командир лодки капитан 2 ранга Фартушный решает всплыть и провентилировать отсеки. Но лодку тотчас замечают вражеские катера-охотники. Срочно погружаемся снова. Противник сбрасывает глубинные бомбы. От близких взрывов лодку встряхивает, гаснут электрические лампочки.

Сосредоточенный, проходит по отсекам контр-адмирал Фадеев. Он идет в ходовую рубку. Так принято. Он старший, а старший в моменты опасности должен быть рядом с командиром корабля. Лодка маневрирует и уходит из-под удара. Разрывы бомб удаляются. Из центрального поста поступает распоряжение: не производить никакого шума. Электромоторы сбавляют обороты. Теперь их [230] почти не слышно. Ползем со скоростью полтора узла – около двух с половиной километров в час. Время тянется бесконечно. К утру оказываемся на траверзе Балаклавы. Катера противника все еще рыщут поблизости. Нет-нет да и снова грохочут взрывы.

Всплыть удается только через сутки, когда от недостатка кислорода многие уже начинают терять сознание. Запущены вентиляторы. Прохладный морской ветер гуляет по отсекам. Мы ловим его раскрытыми ртами и не можем надышаться.

Наконец прибываем в Новороссийск. Когда лодка всплыла, в ее легком корпусе насчитали множество больших и малых пробоин. Ведь более четырехсот глубинных бомб сбросил на нее враг во время пути.

В порту еще свежи последствия вчерашнего налета вражеской авиации. Над покрытой мазутом водой возвышаются надстройки разбитых, затопленных кораблей.

Среди этих кораблей лидер «Ташкент», который сделал много рейсов в осажденный Севастополь. Его водил славный командир – капитан 1 ранга Василий Николаевич Ерошенко.

Первое впечатление о Новороссийске – поражающая тишина. Беспрерывный шум, грохот в Севастополе стали чем-то обязательным. А тут тишина. К ней относишься недоверчиво, подозрительно. Так и кажется, что вот-вот из-за угла, из-за куста выползет фашистский зверь и оскалит на тебя зубы. Ночью снятся кошмары, беспрерывные атаки. Я думал, что это только у меня, но, оказывается, и Ищенко, и Васильев, и другие переживают то же самое.

Эвакуированных встречают заботливо, организуют для них бани, хорошее питание, отдых. Командир Севастопольского военного порта генерал-майор Павел Селиверстович Гавриков беседует с каждым из нас, за обедом угощает так, как давно уже мы не ели. А на другой день, утром, я прибываю в штаб флота на девятом километре от Новороссийска и пишу отчет о последних днях боев в Севастополе. Начальник оперативного управления флота капитан 1 ранга О. С. Жуковский объявляет мне:

– Все командиры соединений, в том числе и вы, Евгений Иванович, должны явиться в Ростов, в распоряжение штаба Южного фронта.

– Очень хорошо, – отвечаю я. [231]

– Но Филипп Сергеевич решил вас оставить на флоте, – уточняет Жуковский.

– На флоте так на флоте....

Теперь моя должность – заместитель начальника тыла флота. Отправляюсь в Поти к новому месту службы. По пути заезжаю в Сочи и встречаю там полковника Горпищенко с перевязанной рукой и полковника Потапова. Они тоже уже имеют назначения: Горпищенко командиром стрелковой дивизии поедет на Южный фронт, Потапов будет командовать морской стрелковой бригадой на Закавказском фронте.

Многие офицеры нашей бригады выступают в новой роли: подполковник Красников поставлен во главе батальона морской пехоты. Стал командиром стрелкового батальона капитан Рудь. Сотни наших командиров и краснофлотцев, эвакуированных из Севастополя и выписавшихся из госпиталей, вливаются в новые формирования и идут на фронт.

Каждый день связываюсь со всеми портами побережья: не прибыл ли еще кто-нибудь из наших с крымской земли?

Действительно, люди прибывают. Совинформбюро сообщило, что советские войска оставили Севастополь 3 июля. Но бои на Херсонесском мысу продолжались еще пять дней. И все это время к Крыму пробивались наши небольшие корабли и подводные лодки, забирая людей.

Неожиданно в Батуми заявляется наш «морской полковник», капитан 1 ранга Евсеев, а с ним еще полсотни севастопольцев. Они вышли из Стрелецкой бухты на трех старых, еле державшихся на воде катерах. По пути застал шторм, два суденышка затонули. Евсеев подобрал плававших среди волн матросов – всех до одного! – и довел единственный, перегруженный сверх всякой меры катер до Кавказского побережья. Когда катер ошвартовался в Батумском порту, в его баках был всего килограмм горючего.

В ночь на 3 июля старший лейтенант Леонид Кириллович Андреев, командир роты третьего батальона, собрал 77 бойцов и командиров и повел их на рейдовый буксир СП-2, который он заметил в Южной бухте. В мирное время никто бы не выпустил такое судно в открытое [232] море. А теперь капитан буксира М. Семенов охотно принял предложение Андреева. Старший лейтенант взял на себя командование этим рискованным переходом. Отдав швартовы, буксир в темноте, без ходовых огней направился в море. На берегу полыхали пожары, ослепительно вспыхивали разрывы снарядов. Но водная гладь была черной, и маленькое суденышко незамеченным проскользнуло на внешний рейд, обогнуло Херсонеоский мыс к взяло курс на Новороссийск. Утром на буксир напали вражеские самолеты. Они сделали двенадцать заходов, сбрасывая небольшие бомбы и обстреливая судно из пулеметов. Чуть погодя появилась новая шестерка самолетов, она совершила пятнадцать атак. Море вокруг буксира кипело от взрывов. Из 77 пассажиров, сгрудившихся на тесной палубе, 49 было ранено, двое – убито. Маневрируя, буксир уклонялся от удара. Вдруг оказалось, что кончился уголь. В топку полетели ящики из-под снарядов, доски от шлюпки. Соорудили парус из брезентовых чехлов и обвесов. Ветром буксир отнесло к турецким берегам. Здесь моряки раздобыли немного топлива и нейтральными водами дошли до Батуми. Ступив на Большую землю, наши мореплаватели сейчас же пошли во флотский экипаж, откуда попали во вновь формирующиеся части. В составе «команды» Андреева совершили путешествие на буксире капитан-лейтенант А. А. Косенко, старший лейтенант П. М. Харченко, лейтенант В. Г. Анохин, политрук И. Я. Лысенко и многие другие воины бригады.

Менее удачным был переход «морского охотника», на котором находились начальник штаба бригады Кольницкий и мой помощник по материально-техническому обеспечению Будяков. Самолеты противника потопили корабль. Немногим хватило сил вплавь добраться до Анатолийского побережья. Кольницкий и Будяков погибли.

Встретил я снова секретаря редакции Михаила Марфина, вплавь добравшегося до одного из последних «морских охотников», подходивших к Херсонесу, командира минометной батареи лейтенанта Бориса Михайловича Аганесова, сержанта Петра Широкова, бывшего шофера полковника Осипова, а затем служившего в нашей бригаде, и десятки других боевых друзей, геройски сражавшихся на крымской земле уже после того, как был оставлен Севастополь. [233]

Многие присылали письма с рассказами о своих товарищах. И в каждом письме, в каждом разговоре главенствовала мысль: Севастополь будет нашим, мы еще вернемся туда, на дорогую нам, политую нашей кровью землю!

По распоряжению командования я составляю наградные листы на отличившихся бойцов и командиров. Свыше трехсот воинов бригады удостаиваются правительственных наград. Двое из них – командир батальона майор Аркадий Спиридонович Гегешидзе и снайпер старшина Ной Петрович Адамия – стали Героями Советского Союза.

Далеко не всем морякам бригады довелось эвакуироваться. Многие погибли. Некоторые вместе с остатками других подразделений прикрытия, полуживые от усталости, голода, жажды и ран, были схвачены в плен гитлеровцами. Много позже мы узнали о их судьбе. Передо мной письмо бывшего краснофлотца минометного дивизиона Михаила Коновода. Он перенес все ужасы фашистского плена, но головы не склонил перед врагом. Пишет мне краснофлотец Сергей Стригунов, который, контуженным, попал в руки фашистов. Поправившись, он несколько раз пытался бежать из плена. Его ловили, избивали до полусмерти, но он не расставался с мечтой о свободе. Наконец, подговорив еще 48 пленных советских воинов, он организует новый побег из концентрационного лагеря. И вот Стригунов и все его товарищи на воле. Перейдя линию фронта, они вливаются в советские войска, принимают участие в ликвидации корсунь-шевченковской вражеской группировки, сражаются за освобождение Польши, Румынии, Болгарии, Югославии, Венгрии, Австрии. День Победы застал Стригунова в Альпах, в городе Штеер. Пол-Европы прошел простой севастопольский матрос, а после войны вернулся в родной Севастополь, где и сейчас работает шофером.

Добрым словом хочется помянуть воинов-женщин. На фронте им было куда труднее, чем нам. Но ни слова уныния не слышали мы от них. В трудную минуту они все были героинями. Когда шли завершающие бои на крымской земле, наш начальник медицинской службы Анна Яковлевна Полисская, военфельдшер Кето Хомерики, медсестры и санитарки оставались с ранеными. Вместе с ними они попали в плен. Даже находясь в фашистском [234] лагере, они всеми способами помогали раненым. Полисскую гитлеровцы расстреляли. А Кето долгие месяцы томилась в лагере смерти «Равенсбрюк». Когда после войны я увидел ее, трудно было узнать в седой, изможденной женщине нашу цветущую, неунывающую Хомерики. Но никакие муки и издевательства не смогли сломить ее волю. В душе она осталась такой, какой была, – энергичной и жизнерадостной, человеком большого, отзывчивого сердца.

Самоотверженно ухаживала за ранеными медсестра Елена Ивановна Седнева-Попова. Я не раз видел, как она выносила бойцов с поля боя. Маленькая, слабенькая на вид, она несла на себе раненого матроса и его оружие, несла под пулями, не думая об опасности. Елена Седнева сопровождала группу раненых на транспорте «Сванетия», когда транспорт атаковали вражеские торпедоносцы. Транспорт затонул. Мужественная девушка и в эти страшные минуты думала не о себе, а о товарищах, нуждавшихся в ее помощи. Плавая в холодной воде, она старалась поддержать ослабевших товарищей, пока не подоспел наш миноносец и не подобрал их.

Война разбросала людей нашей бригады. Но где бы они ни были, сердцем они оставались в Севастополе. С нетерпением ждали мы дня, когда снова ступим на его священную землю. [235]

Бессмертие подвига

Если вам доведется побывать в Севастополе, обязательно загляните на Малахов курган. На самой его вершине днем и ночью горит вечный огонь – символ бессмертия и славы. Этот неугасимый факел, трепетное пламя которого высоко вознесено над городом, зажгли советские люди в честь тех, кто сражался за Севастополь, мужеством и стойкостью своей изумляя мир.

Значение Севастопольской обороны в Великой Отечественной войне советского народа огромно. Сковывая десятки вражеских дивизий в один из самых тяжелых для нашей страны периодов войны, защитники Севастополя спутали и расстроили планы гитлеровского командования. Противник проиграл во времени, в темпах, понес несметные потери людьми.

Севастопольская оборона показала силу и благородство духа советского воина-гражданина, его беззаветную преданность Родине, высоким идеалам коммунизма.

Оборона Севастополя длилась двести пятьдесят дней. Это очень большой срок для беспрерывных боевых действий в одном районе, в одном пункте, в условиях полной его изоляции с суши и значительной блокады с моря и с воздуха. Непрерывное нервное напряжение быстро истощило бы силы защитников города, если бы в самой природе наших людей не было того неистощимого оптимизма, который порождается непоколебимой уверенностью в торжестве своего правого дела и который побеждает всюду наперекор всем трудностям и испытаниям. [236]

Севастопольцы жили и боролись единой семьей. Не было различий ни национальных, ни возрастных. Воины всех национальностей, рабочие, колхозники, интеллигенция, мужчины и женщины, старики и дети – все сражались, терпели лишения, погибали одинаково мужественно и гордо. Такими воспитала наших людей их великая мать – Коммунистическая партия.

Невозможно назвать всех героев Севастопольской обороны. Их тысячи и тысячи: пехотинцы и моряки, летчики и артиллеристы, железнодорожники, под огнем восстанавливавшие пути для бронепоездов, рабочие и работницы, трудившиеся в полуразрушенных цехах, домохозяйки, превратившиеся в боевых медсестер и санитарок. Героизм в Севастополе был поистине массовым. Это народный подвиг, который вечно будут помнить потомки.

Наша бригада морской пехоты – лишь один из отрядов, защищавших город. Моряки ее по праву гордятся своим участием в героической обороне, хотя и сознают, что вклад их был весьма скромным на фоне грандиозной борьбы.

Многому нас научил Севастополь. Закалка, полученная у стен черноморской твердыни, пригодилась в дальнейших боях. Моряки 7-й бригады после эвакуации из Крыма умело и храбро сражались в составе частей, освобождавших Новороссийск, Таманский полуостров, Керчь и Феодосию, Ростов и Таганрог, в рядах прославленной Приморской армии очищали от захватчиков Крым.

Перед высадкой десанта на Мысхако встречаю в Геленджике бывшего начальника бригадной разведки Д. В. Красникова. Высокий, широкоплечий, в своем неизменном кожаном реглане, в каракулевой кубанке на голове, он нисколько не изменился. Той же доброй улыбкой светятся слегка прищуренные карие глаза из-под белесых, выцветших на солнце бровей.

– Снова на Малую землю посылают, не считаются с моим ростом и весом, – шутит великан.

– Видно, знает командование, что ты не потерпишь неудобств и постараешься Малую землю превратить в Большую – по своей комплекции, – смеясь, отвечаю ему.

– Попробуем!

Повернувшись к строю матросов, он командует своим [237] громовым голосом, так запомнившимся каждому в бригаде:

– На посадку!

Любуюсь, как слаженно, четко, без малейшей суеты размещаются бойцы батальона на катерах. Чувствуется отличная выучка.

– Здесь много наших, из седьмой бригады, – говорит Красников. – Орлы ребята!

Через несколько минут катера с десантом отходят от причалов. На мостике головного корабля возвышается могучая фигура моего друга.

Вскоре узнаю, что батальон Красникова успешно высадился на Мысхако.

Отважным, инициативным командиром проявил себя Красников. В боях за Новороссийск он уже командовал бригадой морской пехоты.

Организуя материально-техническое обеспечение многих боевых операций Черноморского флота, я бывал в разных районах побережья. И всюду встречал бойцов и командиров своей бригады. Настало время, и вновь мы в Крыму. Вслед за нашим десантом прибываю на Керченский полуостров. Приморской армией, которая ведет здесь наступление, по-прежнему командует генерал Петров. Мы сидим на его КП, оба взволнованные, взбудораженные от счастья.

Приморская армия наступает с востока. На севере 4-й Украинский фронт готовится к форсированию Сиваша. Настал 1944-й год, год сокрушительных ударов по врагу на всех фронтах. Победа уже близка. Близость ее удесятеряет силы воинов.

Все туже сжимается кольцо блокады вокруг вражеских войск в Крыму. Гитлеровцы не выдерживают. Они бегут в Севастополь, надеясь отсидеться за его укреплениями. Напрасные надежды! Там, где наши войска оборонялись 250 дней, фашисты не могут продержаться и неделю. 7 мая 1944 года, прорвав мощные укрепления противника на Сапун-горе, наши войска подошли к городу. А 9 мая Севастополь был окончательно, освобожден от захватчиков. Прижатые к морю, войска гитлеровцев капитулируют.

Севастополь наш! В его порты вновь входят наши корабли. [238]

Бессмертен подвиг, совершенный во имя Родины. Он живет и будет жить вечно в благодарной памяти народа. Память о подвиге – это не только мрамор надгробий. Величайший памятник – сам город, увенчанный славой, любовно поднятый руками советских людей из руин и ставший еще более прекрасным, чем прежде.

Живут и люди – участники подвига, его творцы.

Давно отгремела война. Но дружба, скрепленная в огне боев, не слабеет. Бывшие однополчане продолжают встречаться друг с другом. Многие из них переоделись в гражданские костюмы, трудятся на мирном поприще, но по первому зову готовы стать на защиту родной земли.

В Тбилиси живет наш бесстрашный комбат Герой Советского Союза Гегешидзе. Там же работает воспитательницей в детском учреждении Кето Хомерики.

Дерзкий, решительный разведчик Павликов ныне служит на Балтийском флоте, передает свой боевой опыт молодому поколению моряков. Разведчик Иван Дмитришин заканчивает сельскохозяйственную академию УССР. Самоотверженно трудятся в народном хозяйстве бывшие командиры батальонов Головин и Филиппов, врачи Володин и Сеземов. Связной Саша Федоров вернулся в родной Орел. Часто встречаюсь я с комиссарами Ехлаковым и Ищенко. Ко мне приходят письма со всех концов страны. Друзья рассказывают в них о своей работе, вспоминают прошлое.