Текст книги "Отсвет мрака"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

7. ИЗ ВИДЕОПРОТОКОЛА ОПЕРАТИВНОГО СОВЕЩАНИЯ У КОМИССАРА КРИМИНАЛЬНОЙ СЛУЖБЫ ДЕПО С.СПОЛОХА

(Присутствуют: комиссар отдела по борьбе с тяжкими преступлениями ДЕПО округа Старый Город С.Сполох, старшие инспекторы-криминалисты того же отдела С.Ерголин и И.Флавицкая).

ЕРГОЛИН. Сергей, может быть, хватит секретничать? Не пора пи расширить круг посвященных? Если вы придаете этому делу такое значение – что вполне обоснованно, – так не следует ли пригласить сюда и службу наружного наблюдения, и экспертов?

ФЛАВИЦКАЯ. И заговорил волк человеческим голосом…

СПОЛОХ. Никого мы приглашать не станем.

ЕРГОЛИН. Почему?

СПОЛОХ. А потому! Еще скажу: никакая информация за пределы этого кабинета не уйдет. И владеть ею в полном объеме будем лишь мы да еще несколько человек в высшем руководстве безопасности Гигаполиса. Все же иные прочие будут лишь исполнять наши указания. По принципу: сделай то-то и то-то, паси этого, тормози другого…

ФЛАВИЦКАЯ. Так серьезно?

СПОЛОХ. Очень серьезно, Индира. И убери ноги со стола, сейчас это совершенно неуместно.

ФЛАВИЦКАЯ. Слушай, Сережечка, ты нынче как с креста снятый.

СПОЛОХ. Угадала. Я разговаривал с Гафиевым.

ЕРГОЛИН. Его что, подняли?!

СПОЛОХ. Нет. Нет… Он умер. Пули были отравлены. Вот заключение эксперта. Редкий и очень сильнодействующий яд органического происхождения. Близкий к тетродотоксину, добываемому из рыб и тритонов, и саксотоксину – из морских моллюсков… Я говорил с его мозгом. Ментосканирование.

ЕРГОЛИН. Понятно…

СПОЛОХ. Степаныч, у тебя есть что-нибудь по Серому Гостю?

ЕРГОЛИН. Личность, можно сказать, установлена… Серый Гость опознан как Савчук Михаил Антонович, бывший начальник отдела по борьбе с терроризмом Департамента охраны порядка, округ Титанис…

ФЛАВИЦКАЯ. Вот откуда он знал про лаптоп!

ЕРГОЛИН…. Вышел на пенсию по состоянию здоровья в 2016 году, умер от инфаркта в мае 2018 года. Похоронен на окружном кладбище Ольховица, где и покоится по сей день. Мы проверяли.

СПОЛОХ. А вот почитай заключение медицинской экспертизы по Серому Гостю. Это тебе покажется донельзя любопытным.

ФЛАВИЦКАЯ. Подождите, я ничего не понимаю… Что же, преступник сделал себе пластическую операцию, чтобы косить под покойного Савчука?!

СПОЛОХ. Нет… Как мне сказали в клинике Островерхова, они не занимаются зомби. Не Иваном Альфредовичем Зонненбрандом, которым им заниматься и не следует, а восставшими мертвецами. Прочти вслух, Степаныч. Хотя бы избранные места.

ЕРГОЛИН. “Наличие внутренних органов представляется недостаточным для нормальной жизнедеятельности. Так, отсутствуют печень и связанная с ней система кровеносных и лимфатических сосудов, вследствие чего система кровообращения чрезвычайно упрощена и носит характер скорее декоративный, нежели функциональный… Отсутствует селезенка… Тонкие кишки укорочены… желудок редуцирован… Рабочее состояние отмечено лишь у правого легкого и сердца… Мозг поврежден, но сохраняет определенную функциональную эффективность. Показание для ментосканирования неблагоприятное… В целом подобную биологическую систему следует характеризовать как жизнеспособную лишь условно”.

СПОЛОХ. Это был Савчук. Точнее, его копия, сделанная неумело и наспех. Стук да грюк, абы с рук… Кому-то, какой-то злой силе понадобилось поднять его из могилы и натравить на нас. Нужно было, чтобы он выполнил простое задание: нашел подходящего человека и заключил с ним договор. На большее он и не годился, с его “условной жизнеспособностью”…

ЕРГОЛИН. И “нечеткой” схемой. Потому она и “нечеткая”, что половина психоэнергетического спектра У нее обрублена. Вот Авилов и завалил его слабым разрядом шок-гана!

ФЛАВИЦКАЯ. Послушайте, мне дико слышать ваши спокойные, трезвые рассуждения по поводу вышедшего из могилы мертвеца. Вы хотя бы подумайте, о чем говорите! Это жутко, страшно, это невозможно!

ЕРГОЛИН. Да что же сейчас невозможно-то…

СПОЛОХ. Это не мертвел, Индира. Настоящий Савчук спит вечным сном на Ольховице. А его неудачный слепок вышел на свет из конуры, о которой мы пока ничего не знаем. Может быть, из Пекла. Хотя зачем Пеклу все так усложнять? Может быть, из настоящей преисподней…

ФЛАВИЦКАЯ. Вы как хотите, а я сейчас завизжу от страха.

ЕРГОЛИН. Очень все это смахивает на шалость ребят из клиники Островерхова.

СПОЛОХ. Нет, не очень. Опять-таки спрошу: если они и слепили этакое чудище Франкенштейна, то зачем им выпускать его в свет, да еще с криминальными намерениями?

ЕРГОЛИН. Ну, тогда пришельцы. Оттуда (показывает на потолок).

СПОЛОХ. Согласись, что полноценный мозг и кишечник не повредил бы и пришельцу. Да и к чему пришельцу водить дружбу с поганцем Зонненбрандом и убивать славного парня Гафиева? Из соображений агрессии? Поверь мне, если им хватит сил добраться до Земли, то они могут брать всех нас, с нашими бедами, голыми руками.

ФЛАВИЦКАЯ. А вам не кажется, что вот сейчас, здесь, мы пытаемся разгрызть орех не по нашим зубам?

СПОЛОХ. Кажется, голубушка. Но что прикажешь нам делать? Кто-то обязан обломать о него свои клыки и резцы.

ЕРГОЛИН. Ладно. Уж коли мы вляпались в это дело… Могу сказать одно: никакое это не Пекло. Вы правильно заметили, Сергей: Пеклу ни к чему впутывать покойников. Им от живых отбою нет… Это третья сила, и она действительно злая.

СПОЛОХ. Ты даже не представляешь себе, Степаныч, насколько она злая.

ФЛАВИЦКАЯ. Гафиев тебе что-то сказал?!

СПОЛОХ. Сказал.

ФЛАВИЦКАЯ. Ну же, не тяни кота за…

СПОЛОХ. Тебе это ничего не даст. Девяносто девять и девяносто девять сотых процента населения Гигаполиса не поймут, о чем идет речь. Гафиев тоже не понял… Впрочем, изволь. Лаптоп сделал стойку на ключевой топоним “Кактус-Кампус”.

ФЛАВИЦКАЯ. А что это такое?

СПОЛОХ. Так я тебе и сказал! Ты и саму фразу выбрось из головы. Задача у тебя прежняя – найти Зом… тьфу, скоро мы чокнемся с этими зомби!.. Найти Зонненбранда и пасти его. Кроме тебя этим же занята спецгруппа “пастухов” со схемосканами. Они прочесали Старый Город, Болото и по эвольвенте спускаются к периферийным округам. Дело это нескорое, народу мало, так что больше надежды на тебя. Бей по его связям, прицельно. И, не обессудь, прикрывать тебя будет Змеев со своими ребятишками.

ФЛАВИЦКАЯ. Я не нуждаюсь в опеке!

СПОЛОХ. Нуждаешься! Зонненбранд чересчур большая акула, чтобы оставлять тебя с ним наедине. Особенно сейчас, когда он открыто замарался в крови. И не смей брать его сама! Вы оба нужны мне живыми.

ФЛАВИЦКАЯ. Ну, себя-то я могу тебе обещать, хотя и не пойму, зачем…

СПОЛОХ. Степаныч, ты продолжаешь системно мыслить. Проверь оружие, может быть– обнаружится ниточка к логову этих вудуистов.

ФЛАВИЦКАЯ. Что еще за траханые козлы?!

ЕРГОЛИН. Это, Индюша, такая религия в Африке. Очень они любили баловать с загробным миром. Кстати, и термин “зомби” у них позаимствован.

СПОЛОХ. Если какой-нибудь паршивый висельник еще хотя бы раз в моем присутствии произнесет это слово!..

ЕРГОЛИН. Договорились, обозначим их “кадаврами”… А оружие, Сергей, я уж проверил. Обычный “бушмейстер”. У нас полгорода с такими гуляет… Как и следовало ожидать, стерильный. Все номера и метки, стало быть, срублены.

СПОПОХ. Ничего знать не желаю. Ищи логово, Степаныч…

ЕРГОЛИН. Так, может быть, пустить дополнительную группу “пастухов” на поиск “нечетких” схем?

СПОПОХ. Было бы замечательно. Так и сделай – если случайно обнаружишь в штате эту самую дополнительную группу… (Сигнал вызова по фонору.) Здесь комиссар Сполох. Да, я внимательно слушаю вас… Понятно. Работаем. (Сигнал отбоя.) Ну, государи мои, каких неприятностей вы пожелали бы еще?

ФЛАВИЦКАЯ. Даже и не знаю.

СПОЛОХ. Захват заложников в центре Гигаполиса тебя устроит?

ЕРГОЛИН. Мать честная, неужели “Националь”?!

СПОЛОХ. Угадал, Степаныч. Что значит “старая закалка”!

ЕРГОЛИН. Так ведь там же…

СПОЛОХ. Именно, дорогой ты мой! Именно иностранную делегацию и взяли в заложники. Всех, включая горячо не любимого трассерами комиссара морской полиции Маргерса.

ФЛАВИЦКАЯ. Сережа, а это, часом, не учения? К примеру, Китаев захотел похвалиться своими “кайманами” перед Интерполом…

СПОЛОХ. И нанял для этого настоящих индусов из “Видьюджихва”.

ЕРГОЛИН (с неудовольствием). Что же, мы еще и заложниками будем заниматься?!

СПОЛОХ. Нет. Заниматься мы будем только тем, о чем я сказал. Потому что сейчас нет более важной работы в ДЕПО, чем эта… Но днем, днем, а не круглые сутки кряду! Потому что вы оба стали похожи на мумий, а на кого стал похож я, лучше не произносить в присутствии дамы. По ночам все мы будем спать, черт подери!..

ФЛАВИЦКАЯ. А эти… кадавры… тоже спят по ночам?

8. ИГОРЬ АВИЛОВ

Я торчу в оцеплении у “Националя” уже три часа. Скоро начнет темнеть, и тогда операцию придется отложить до утра. Это понимают все, кто занят вызволением заложников. Мое дело – стоять спиной к башне отеля, корчить зверские рожи и отгонять любопытствующих. Иногда ко мне подходит кто-нибудь из отдела по борьбе с терроризмом. (Сколько себя помню, их всегда называют “кайманами” – за грязно-бурый цвет формы и встопорщенные броневыми пластинками панцири, что защищают от всех видов огнестрельного оружия. За исключением, пожалуй, базуки…) Просит то отъехать подальше, то, наоборот, подогнать элкар вплотную к соседу. Соседа я не знаю: какой-то мрачный тип, из дальнего, видно, округа, слова из него не выжмешь. “Сигарета есть?” – “Угу”. Допустим, у меня и самого есть, но нужно же как-то завязать разговор!.. “Давно здесь пасешься?” – “Угу”. Ну, и ляд с тобой.

Трое “кайманов” в комиссарских чинах неподалеку расстилают на крыше элкара план отеля, невзирая на моросящий дождик, и, тихонько переругиваясь, водят по нему пальцами. Я прислушиваюсь, хотя и делаю вид, что меня это занимает очень мало.

На самом деле я только и думаю, как бы мне пробраться внутрь. Ведь там – Улька Маргерс.

– Если бы можно было снять наблюдателя с крыши…

– Может быть, втянуть его в переговоры?

– Ерунда, это простой киллер, он по-русски ни бельмеса…

– Найду ту сволочь, что выдала им визы, кастрирую через повешение!

– Не отвлекайся, Сергеич. Не трать попусту желудочный сок… А попробовать накинуть “мешок”?

– Они заметят. И перебьют всех заложников.

– Да, но скоро стемнеет.

– А наблюдатель на что?

– Тогда пустить через систему вентиляции газ.

– У них есть противогазы. Я видел. Они внимательно изучили опыт прошлого года.

– Гады, и чего они все хотят? Ну понятно было бы – от Америки. От той же Литвы. Но от нас, от нищей, больной страны!..

– Мы добрые. Нас легче взять на жалость.

– Если бы как-то прикрыть заложников, я показал бы им всю свою доброту.

– Сергеич, не кипятись. Может быть, еще удастся их уболтать.

Чины удаляются.

Интерес к происходящему падает на глазах. Зевак практически нет. Случайный “жиган” зависает в отдалении, пока его не отгоняет циркулирующий по периметру опасной зоны патрульный трассер. Очевидно, подробности уже сообщены в “Новостях Гигаполиса”. По видеосету все выглядит краше, чем в реальности. Кому охота мокнуть под дождиком, рискуя схлопотать шальную пулю, если вдруг начнется, в то время как можно сидеть дома, в кресле, в тепле, посасывать пиво и таращиться на экран?

Достаю свой “Бонд” – сосед молча пучит на меня шары и наверняка думает, что я какой-нибудь жлоб, раз перед тем стрелял сигарету у него. Закуриваю. Чтобы он не думал обо мне плохо, протягиваю пачку и ему. Этот сфинкс долго мнется, прежде чем принимает подношение.

В подступающих сумерках “Националь” кажется вымершим. Лишь светятся несколько окошек на двадцатом этаже. Там террористы ведут торг с представителями мэрии. А где они держат заложников, не знает никто. Может быть, они давно уже их всех перестреляли. Такое бывало. Договорятся с гадами обо всем, заплатят им денег, освободят тех, за кого просят, подадут элкар к балкону и – поминай как звали. А в здании одни трупы… Ну, тогда начинается ад. “Кайманы” обращаются в дьяволов и рвут подонков в клочья. Если, конечно, догоняют. Как правило, догоняют…

Я испытываю насущную необходимость отлучиться. Еще ничего не началось и вряд ли начнется сегодня. “Кайманы” осторожничают. Цена ошибки чересчур высока. Все же иностранцы, да вдобавок ко всему коллеги…

– Будь братом, присмотри за машиной.

Сосед хмуро кивает.

На поиски общественного туалета уходит четверть часа. Когда я возвращаюсь, то застаю моего молчуна терпеливо потребляющим фитиль от одного из тех комиссаров, что колдовали над планом.

Любопытно, что ему впуливают именно за мое отсутствие!

Минуты две я слушаю, как комиссар честит его на все корки. А тот, бедолага, видит, что я уже на месте, и не может даже слова ввернуть… Осторожно трогаю “каймана” за плечо:

– Разрешите вмешаться, господин комиссар. Инспектор патрульной службы Авилов, оправившись, вернулся к выполнению служебных обязанностей.

Тот немедленно разворачивается всем корпусом и сверлит бешеными глазами среднюю застежку на моей куртке. Пока его взгляд перемещается снизу вверх и достигает моего лица, “кайман” успевает загасить все лишние эмоции. Голос делается ровным, чуть ли не отеческим:

– Вот и хорошо, Авилов. Комиссар отдела по борьбе с терроризмом Покрамович. Идемте, вы нам нужны.

Интересно, зачем? Но я сдерживаю свою любознательность до поры и послушно топаю следом за комиссаром. Мы пересекаем внутреннее кольцо оцепления из вооруженных “кайманов”, многие из которых держат под прицелом окна отеля. “Пригнитесь, – советует Покрамович. – Вы же как башня…” Слегка нагибаю голову. Этого достаточно. Чтобы я да кланялся всякому дерьму!..

На небольшом пятачке, отгороженном сомкнутыми бортами тяжелых многоместных элкаров, устроен Штаб группы захвата. Человек с десяток всякого начальства и еще несколько “кайманов” чинами пониже, но с такими зверскими рожами, что становится ясно: эти-то и будут выколупывать барсуков из норы.

– Такой подойдет? – спрашивает Покрамович в пространство.

Взгляды всех обращены ко мне.

– Вполне, – роняет один из зверовидных. – Я пойду поднимать группу внешней поддержки.

– Погодите, Араптанов. Мы не спросили, согласен ли он.

– Он согласится, – говорит Араптанов и удаляется.

Я молчу, ожидая разъяснений.

– Дело вот в чем, Авилов, – начинает самый старший “кайман”, во всяком случае – по возрасту. Оказывается, здесь уже знают мою фамилию. – Группе захвата понадобился очень крупный сотрудник. Среди них, по понятным причинам, нет никого, чей рост превышал бы метр семьдесят пять. А время не терпит. Переговоры зашли в тупик. К тому же, террористы взяли заложником одного из наших парламентеров. Если мы не начнем операцию до сумерек, последствия окажутся непредсказуемыми.

– Понимаю.

– В здании сейчас нет никого, кроме террористов, заложников и пяти человек персонала. Дежурный по системе кондиционирования, энергетик и трое официантов. Бандиты постоянно жрут… Все официанты– ражие ребята, твоей примерно комплекции. Но связаться с ними мы не можем. Поэтому возник план вырядить тебя в одного из них. Тебя – потому что мы навели справки…

– Я согласен, – моментально вырывается у меня.

– Говорят, ты бывший коммандо? – спрашивает Покрамович.

– Три года в спецвойсках ООН на горячей линии, Северный Кавказ.

– Вот и славно.

Начальство немедля забывает обо мне, продолжая обсуждать свои проблемы. Зато седоватый, плотный, как тумбочка, головорез, едва достающий мне до подбородка, хлопает меня по спине.

– Двинули наряжаться, Авилов. Будешь звать меня Таран. А я тебя – Кинг-Конг.

– Малыш, – поправляю я. – Так меня зовут свои.

– Годится.

Спускаемся в затхлый подвал, где с потолка каплет, а вдоль стен тянутся трубы в грязных лохмотьях теплоизоляции. Понятно, отчего все делается в тайне: террористы могли выставить тайных наблюдателей с фонорами вокруг отеля и следить за действиями “кайманов”. Хотя, наверное, работают и перехват, и глушение… Расстегиваю куртку трассера. Таран критическим оком изучает мою кольчугу.

– Нет, не пойдет. Снимай.

На меня натягивают панцирь “каймана”. Поскольку он тесноват, приходится распустить швы по бокам. Поверх панциря надеваю просторный свитер ручной вязки и белый сюртук с чужого плеча. Таран снова морщится.

– Официант из тебя, как из меня архимандрит, – бормочет он. – Бея надежда на то, что мы для них – на одно лицо.

Пристраиваю свой шок-ган в задний карман брюк.

– Возьми еще один, – говорит Таран. – Спереди за пояс. Мало ли что… Хотя тебе лучше вообще не пускать оружие в ход. Стрелять – это наша забота.

Он охлапывает меня со всех сторон широкими твердыми ладонями. Заставляет несколько раз подпрыгнуть. Убедившись, что я не брякаю панцирем и не теряю при этом шок-ганы, изображает на смуглом лице гримасу удовлетворения.

– Наблюдателей с крыши мы уберем. Элкар с Десантом пройдет на бреющем полете. Как будто бы он случайно влез в опасную зону… Ты пойдешь в отель первым. Будешь отпирать все двери, какие встретишь, и по фонору незаметно сообщать, где окопался каждый зарф[14].

Молча киваю.

– На вопросы отвечай идиотской улыбкой и словами “Моя твоя понимай нету” или в этом роде. Впрочем, иногда откликайся: по легенде ты обязан знать хотя бы английский… Запросят жрать– кивнешь и двинешься дальше. А уж когда станет ясна общая дислокация, пойдем мы и разбомбим всех разом. Чтобы они и вякнуть не успели по своим фонорам… – Еще одно, Малыш, – говорит “кайман”, в руках которого небольшой, но чрезвычайно сильный светильник. – Если зарфы тебя расшифруют – не геройствуй, сдавайся. Все равно мы их упакуем.

– Ладно, – обещаю я. – Геройствовать не стану. Какой из меня герой…

Мы поднимаемся из подвала. Вплотную к выходу подогнан элкар. Обычный “Руссо-Фиат”, какие во множестве мотаются по воздушным эшелонам Гигаполиса. На заднем сиденье, почти друг на дружке, сидят четверо “кайманов”, мал мала меньше. В бурых своих комбинезонах, в черных масках с прорезями для глаз. Еще один – вместо водителя. Я плюхаюсь рядом, и элкар кренится на правый борт.

– Парни, это Малыш, – негромко представляет меня Таран.

Сзади доносится невнятный смешок.

Затем Таран рыбкой ныряет на заднее сиденье – любопытно знать, как он туда вписывается! – и элкар взлетает.

Мы уходим все дальше от “Национала”, как будто происходящее нас не касается. Когда отель скрывается из виду, растворяясь на фоне свинцового неба, машина закладывает вираж и ложится на обратный курс в самом низком из пассажирских эшелонов.

Меня слегка колотит. Это легкий мандраж перед боевой операцией, почти забытый. Давно я не волновался. Пожалуй, с тех пор, как вернулся в Гигаполис. Сшибки с мелкой тюлькой, преследования нарушителей правил воздушного движения, даже недавняя перестрелка в “Инниксе” – не в счет. Здесь кое-что другое…

За нами увязывается патруль, орет в динамик на всю улицу, приказывая убираться ко всем хренам из опасной зоны. Все мотивировано: мы же идиоты, поддатая компания сумасбродов, которым море по колено, ни о каких террористах слыхом не слыхивали, с понедельника пьем… Не долетая метров пятидесяти до “Националя” патруль отстает.

Под нами крыша отеля.

9. ИНДИРА ФЛАВИЦКАЯ

– Он здесь, – говорит Змеев.

Я и сама вижу. Вот она, схемочка на экране. Даже две.

– Кто второй? – спрашивает Змеев.

– Дина Кунцева. Она же Филифьонка.

– Зомби что, ее тут имеет?

– Она работает в Салоне.

Открываю дверцу элкара, чтобы выскочить на влажные плиты тротуара.

– Постой, – говорит Змеев.

Через плечо вижу, как он отбивает на сенсорах своей фонор-карты личный код Сполоха.

– Послушай, Змей, ты кого пасешь – Зомби или меня?

– Тебя, – говорит он чистосердечно. – А Зонненбранда пасешь ты… Шеф, Индира нашла Зомби.

– Слава аллаху, – ворчит Сполох. – Оцепите Салон. Как только Индира его спугнет, берите прямо на улице.

– Позволить ему вызвать адвоката?

– Нет. Начнет наезжать – в рыло, – здоровенный “пастух” на заднем сиденье гулко хмыкает в кулак. – Сначала я его допрошу. Потом извинюсь, и пусть делает что хочет.

– Сережа, – встреваю я. – Если ты нынче такой Разнузданный, так, может быть, вломимся в Салон всеми силами и повяжем его в лежбище?

– Во-первых, мы будем искать его до морковкина заговенья. Пока он не уйдет через какую-нибудь крипту[15]… Во-вторых, компенсация Салону материального ущерба в размере упущенной выгоды составит полугодовой бюджет округа. А в-третьих, чего я тебе это объясняю?

– Ну, тогда я пошла.

– Постой, – снова придерживает меня Змеев.

Он протягивает мне простенький кулон на цепочке из белого металла: нехитрая имитация тайваньского “кошачьего глаза”, светлая полоса на иззелена-черном камне.

– Мне такое не идет!

– Зато нам идет. Носи с гордостью. Через эту безделушку мы будем транслировать тебе пеленг на Зонненбранда. Горячо – холодно. И ты, в свою очередь, не оставишь нас в неведении.

Хотя это и не гармонирует с моим нарядом, все же придется согласиться. В конце концов, серая мышка по имени Марина А., чью роль я нынче исполняю, и не должна быть обременена изысканным вкусом.

– Будь по-твоему, Змей. Если не вернусь, прошу считать меня жидомасонкой…

Едва только каблуки моих стоптанных туфелек касаются тротуара, как элкар Змеева отваливает. На то он и такси, чтобы не спать на стоянках… Некоторое время разглядываю плоское, похожее на раковину морского гребешка, здание Салона. Мысленно привязываю его к той схеме всех его внутренностей, что буквально въелась в мой мозг после гипнопедии. Парадный вход– один. Хозяйственный подъезд отчего-то сбоку, а не сзади, как принято. Выход из северной крипты, проложенной лет пять назад, скрыт в поганом подвале жилого дома в двух кварталах отсюда. Есть и западная крипта, и восточная. Они обрываются еще дальше, и возле каждой обустроено недреманное око Змеева. Об остальных деталях скрытой планировки Салона, предположительно возникших за последние годы, нам пока неизвестно.

Серая мышка Марина А. робко приближается к этому рассаднику порока.

Вот она уже и внутри. Стоит посреди прекрасного вестибюля, сплошь обставленного изысканнейшей икебаной. Будто неприкаянная душа. Которой вдруг захотелось воспарить… Блуждает по роскошным интерьерам подслеповатыми глазенками.

К ней приближается Дама В Черном, подлинная Дама Треф. Струящийся по царственным плечам бархат, взбитые искрящиеся волосы, огромные магнетизирующие глаза… “Ах, как я хотела бы стать такой же!..” – следует, по всей очевидности, сейчас подумать серой мышке.

Я делаю вид, что именно так и думаю. И даже приоткрываю тусклые губенки в тихом восторге.

– Наконец-то вы пришли к нам! – произносит Дама Треф звучным, грудным голосом. – Это нужно было сделать уже давно. Пойдемте, дитя мое…

Она берет меня под локоток и увлекает в беломраморные коридоры, под сводами которых порхают едва различимые звуки клавесина. Через каждые десять шагов в стены встроены зеркала, и я имею сомнительное удовольствие сравнивать свою мышиную рожицу с фантастической статью моей проводницы. Безусловно, это сделано с умыслом. Мол, узри свое убожество и возжелай преображения. Воспари душой…

На библиотекаршу Инну С. это должно было действовать, как паровой молот. И на детского врача Марию В. тоже.

С некоторым недоумением обнаруживаю, что и старший инспектор криминальной службы Индира Ф. тоже не может полагать себя совершенно безразличной…

– Вы забудете себя, – воркует Дама Треф. – Вы станете иной. У нас все становятся иными. Сюда входят слабые, надломленные сердцем. А покидают нас богини, царицы. И это происходит неизбежно, мы не знаем неудач.

Дьявольщина, какая же серая мышка не желает стать богиней?! И я тоже этого желаю.

В конце коридора на невысоком диванчике сидит, грациозно перекрестив изумительные длинные ноги, еще одна дама. На сей раз – Дама В Алом, Дама Пик. Моя спутница не может сравниться с нею в совершенстве и покорно уступает пальму первенства.

Не вставая, Дама Пик простирает ко мне длань, на ее лице, лице властительницы миров, вспыхивает улыбка, от которой в Салоне становится ощутимо светлее. И я, слабая, безвольная, напрочь позабывшая, кем зовусь на самом деле, готова уже пасть к ее ногам… Но вместо этого вкладываю мою уродливую, костлявую ладошку в эти античные пальцы и неловко умащиваю свой тощий зад на свободном участке диванчика.

– Ничего не надо говорить, – обволакивает меня чарующими звуками своего голоса Дама Пик. – Мы все видим без слов. Что слова? Шорох мимолетности… Вы прелестны, дитя мое. Вы сами об этом не подозреваете. Но красота ваша упрятана от посторонних глаз в кокон нелепостей и условностей бытия. Это было правильно – потому она и сохранилась не растраченной попусту, не оскверненной чужими случайными взглядами и грубыми прикосновениями. Но сегодня все будет иначе. Мы взломаем этот кокон. Мы освободим ваше тело и вашу душу. И не будет в этой жизни более случайностей. Вы сами станете диктовать Паркам свою судьбу.

– Назовите ваше имя, дитя, – просит Дама Треф. – О, вовсе не обязательно называть подлинное имя! Мы не хотим вторгаться в ваши тайны… Нас устроит любое имя, какое вы себе изберете.

– Ведь отныне вы станете другим человеком, – продолжает Дама Пик. – Возможно, вам понадобится новое имя, более приличествующее новому облику и состоянию души…

– Марина, – слабо пишу я.

– Марина… – повторяет Дама Пик, и я чувствую, что имя это можно произнести горделиво, достойно, отчего оно приобретает новый, сокровенный оттенок. – Это значит – Покинувшая Море. Афродита, выходящая из морской пены… Вы помните “Рождение Венеры” Боттичелли? Вот ваш новый облик.

Марина А. уже скисла и обратилась в податливый воск в ловких пальцах этих колдуний. Ерница же и охальница Индира Ф. успевает при этом подумать: “Вот интересно, как они сделают из длинноносой смуглой еврейки с жесткой куделью вместо волос утонченную светлокожую блондинку?.. – И тут же: “Зараза, я же не за тем сюда явилась!..”

Потому что в дивном лике обольстительнейшей из женщин, Дамы Пик, я вдруг с криминалистической точностью опознаю Дину Викторовну Кунцеву, Филифьонку, бывшую сожительницу дерьмового кабатчика Тунгуса и нынешнюю любовницу искомого мною гада по имени Зомби.

И, хотя кулон-пеленгатор продолжает оставаться прохладным, означенный гад должен обретаться где-то в непосредственной близости от своей шлюхи.

Но Марину А. уже влекут на новый круг этого сладостного ада.

– И не заикайтесь о плате, – шепчет мне Дама Пик. – Хотя бы сегодня. Что деньги? Опавшая листва… Вы сами решите, какова цена преображения. И придете к нам еще и еще…

Мы стоим в центре небольшого зала с зеркальными стенами. Среди мерцающего полумрака клавесин звучит громче и торжественнее. Прямо из пружинящего пола вздымаются кусты диковинных цветов. В прохладном воздухе рассеян тонкий аромат, от которого слегка кружится голова. Да и не только от него, хотя очевидно, что это какой-то слабый наркотик, родственный скэффлу, но заведомо не из числа запрещенных к употреблению… Нет, если это ад, то он слишком похож на наши земные представления о райских кущах. И не хватает лишь древа познания добра и зла, с обмотавшимся вокруг ствола змием-дьяволом.

А может быть, мне дадут вкусить плодов с другого райского древа, древа жизни?

В своем клетчатом платьице я чувствую себя инородным телом. Занозой. Дурацким инплантантом, подлежащим немедленному отторжению.

Именно такого самоощущения и ждет от меня эта Дама Пик, а еще точнее – Дьяволица Лилит.

– Сними это, – говорит она, брезгливо касаясь пальцем оборочки на моем платье. – Это не нужно здесь.

Серая мышка Марина А. понимает, что так и нужно поступить. Но ничего не может с собой поделать. Как это – обнажиться перед совершенно посторонней женщиной?!

– Я не чужая тебе, – уговаривает меня Лилит. – Я твоя сестра. Здесь нет чужих. Мы – одна семья. Не бойся ничего. Вот посмотри.

Она производит неуловимое движение пальцами, вскидывает руки над головой, и алое одеяние легко ниспадает к ее ногам. Никогда мне не доводилось еще видеть такое великолепное тело…

Рядом с ней я буду выглядеть жалкой уродиной.

Но наркотик делает свое дело, и никаких барьеров уже не существует. Путаясь в тряпье, сдираю с себя скорлупу прежней жизни. Вместе с убогими побрякушками, что заменяют мне украшения. Даже браслет-бипер, с которым предписано мне никогда не расставаться, летит на пол. И лишь “кошачий глаз” болтается между грудей, увы – ни в какой степени не сравнимых с сокровищами Дамы Пик.

– О! – протяжно произносит Дьяволица. – И это тело ты желала скрыть?! Посмотри на себя– ты пленительна. Ты лучше всех, ты создана для любви…

Она берет меня за руку и подводит ближе к зеркальной стене. Не пойму, в чем тут дело, то ли какой-то оптический эффект, зеркало ли искажает, начался ли трип, но моя нагота и в самом деле не столь постыдна, как можно было ожидать.

Неужели у меня есть шанс?!

Но у кого он есть – у несуществующей Марины А. или у вполне материальной, данной всем мужикам в малоприятных ощущениях мизантропки Индиры Ф.?..

– Мы освободим тебя, – внушает Пилит. – Мы раскуем твои оковы. Ты научишься летать. Как птица, как ветер. Ты научишься уноситься от бесцветности дней в облака безумных фантазий. Идем же!

И я иду за ней, как покорная овечка. Я верю каждому слову. Мне безразлично, что ждет впереди: полеты в облаках или… скальпель Дикого Хирурга.

– Выступай гордо и прямо! Расправь плечи! Тебе нечего таить!..

Как-то незаметно райские кущи сменяются прохладной пещерой, по уступчатым стенам которой струятся самосветящиеся потоки хрустальной влаги. Здесь нет клавесина. Рукотворная музыка уступает место музыке природы. Или, по крайней мере, ее искусной имитации. Зябко поджимая пальцы ног, ступаю по леденящему камню. Звуки моих шагов эхом уносятся к низким каменным сводам, переплетаются с иными звуками. Чей-то невнятный шепот, прерывистое дыхание, плеск воды… В животе само собой рождается слабое томление. Покрываюсь гусиной кожей – как от волнения, так и от холода. И лишь “кошачий глаз” понемногу наливается ощутимым теплом.

Зомби здесь, рядом.

Возможно, в данный момент он с пристальным вниманием рассматривает меня из своего укрытия. И критически морщится: судя по Дине-Филифьонке, я не в его вкусе. Подонок. Грязный убийца… Мне мерещится его сальный взгляд, блуждающий по моей коже и оставляющий повсюду липкие следы. Нестерпимо хочется прекратить этот спектакль, прикрыться.

Но я должна выследить его. И я это сделаю.

– Сюда!.. Иди к нам!.. – доносятся до меня русалочьи голоса.

Посреди пещеры расстилается овальная линза чистой воды, подсвеченная снизу прожекторами всех цветов. В зеленой, сиреневой, красной невесомости парят нагие женские тела… Кто знает, может быть, скоро они покинут водоем, насухо вытрут тугую кожу, просушат распущенные волосы, натянут блеклые одежки и вернутся к прежнему облику затурканных серых мышек. Но сейчас это русалки, ундины, вилы, способные намертво зачаровать и утянуть в бездны греха и порока самого пресыщенного из мужиков…